А другому и это роскошь, исхитрится при
всех, только бы советами не мешали. Так что тут тебе привычная жизнь -
едят, пьют, дуются в карты, тренькают на гитарах, и здесь же рядом, на
койке, непонятная возня под одеялом.
"Ну и жизнь!" - думал Пряхин, ошалев от пестроты и разнообразия. Но и
здесь, среди толчеи и сутолоки, неотвязно сверлила мысль: "Сперва зубы,
потом курорт, а после - дом!".
По приезде на другой день Тимка, сосед по комнате, получил аванс и
устроил праздник. Надо сказать, общество в комнате подобралось на славу,
впрочем, как в других комнатах, в бараке и вообще в городке.
Тимка был тугой крепкий парень, строивший из себя блатного. Пуще
всего он боялся, что его не сочтут отпетым, и потому украсил себя
татуировками сверх меры и держался так, вроде он вор в законе, хотя на
деле был шпаной; целый день он матерился, бренчал на гитаре и утробным
жестяным голосом напевал лагерные песни.
Был в комнате еще бродяга без роду, без племени - Проша, и был один
брюнет-ученый, то ли физик, то ли химик - Пряхин не разобрал. Ну и сам
Пряхин, конечно. Комната на четверых - жильцы-соседи...
Проша был известной личностью, местная знаменитость: он вербовался
каждый год, после сезона подавался на зиму в теплые края - в Среднюю Азию,
на Кавказ, где обретался без дела до нового сезона. Он был толст, сонлив,
жмурился благодушно, но маленькие цепкие глаза на заплывшем лице смотрели
колко, как у зверя.
Физик-химик был странной фигурой, хотя здесь видели всяких: часами он
стучал руками по дереву, набивал мозоли для каратэ. Он носил бороду, в
разговоры не вступал и ни во что не вмешивался; почти все время он лежал
на постели и читал маленькие иностранные книжки в ярких глянцевых
обложках. Ко всему он не пил и не играл в карты. Но задирать его было
нельзя, даром что худ и бледен и по виду книжный червь; двое здоровенных
жлобов полезли к нему в туалете и сами были не рады: через секунду оба
валялись на полу, никто даже глазом не успел моргнуть. Все называли его
академиком.
"Сколько народу всякого!" - думал Пряхин, озираясь. После пляски у
доски объявлений его определили весельчаком. Пряхин не возражал: веселых
любили. И уже сам он для прочности время от времени подогревал общее
мнение: то споет не своим голосом, то взбрыкнет потешно, охлопает себя
по-цыгански ладонями или пустится в пляс, дурачась и ломая коленца.
Итак, Тимка получил аванс и устроил праздник.
- Академик, ты будешь? - спросил он у физика-химика, но тот не
ответил, молча покачал головой, не отрываясь от книги.
- Хозяин - барин, - покивал на него бродяга Проша.
- А ты? - мрачно повернулся Тимка к Пряхину.
- Я завсегда с народом, - мелко хохотнул Пряхин и на месте отбил
чечетку.
Проша зазвал Толика, приятеля из соседнего барака, тот привел
четверых женщин, живущих в комнате по соседству. Все уселись на койках
вокруг стола, лишь физик-химик лежал безучастно и, казалось, был поглощен
чтением.
- Мужчина, а вы что же? - обратилась к нему одна из женщин, но тот не
ответил, продолжал читать.
За столом все переглянулись.
- Подруливай к нам, академик, - предложил Пряхин, чтобы развеять
зреющую обиду.
- Я не пью, - ответил физик-химик.
- Брезгует, - заметил приглашенный Толик. - Еще надо проверить, что
он там читает. Не по-нашему написано.
- Проверяй, - физик-химик протянул ему книгу в яркой обложке.
- А мне ни к чему. Кому надо, те проверят.
- Ну так сбегай, скажи, - предложил физик-химик и уткнулся в книгу.
- Отдыхай, мужики! Отдыхай!.. - встрял бодро Пряхин с одним умыслом:
не дай Бог испортят праздник.
- Подумаешь, строит из себя, - обиженно проворчал Толик. - Все мы
здесь сезонники.
- Не скажи, - заметил Проша. - Я среди сезонников всяких встречал. И
кандидатов, и докторов... Мало ли что кому надо, у каждого свое...
- Мужики, мы это... не по делу... - снова вмешался Пряхин. - Пущай
себе читает. Он нам не мешает, мы ему. Поехали...
Они выпили, посидели и снова выпили, стало легко, уютно, накатилось
блаженное тепло, и голоса загалдели сбивчиво, вразнобой, как и положено в
застолье.
- Хорошо сидим, - радовался Пряхин и улыбался радушно всем,
соглашался с каждым - кто бы что ни сказал.
Женщины раскраснелись, громко, жеманно смеялись, кокетничали, но не
все, правда, одна сидела спокойно, улыбалась слегка и не хохотала, как
прочие. Потому Пряхин и заметил ее.
Волосы темные, лицо живое, но проглядывала в нем давняя усталость,
точно жила весело, безоглядно, а потом притомилась, и горести одолели.
Конечно, она прошла огонь и воду, Пряхин сразу определил, как говорится,
невооруженным глазом: жила - не скучала и хлебнула сполна.
Пряхин заметил, как отбрила она Тимку, когда тот приобнял ее, -
усмехнулась спокойно:
- Тимофей, ручки у вас шаловливые...
Тимка мотнул головой, словно боднул кого-то, но руки отнял. Позже его
развезло, он смотрел на всех пристально, не мигая, и однажды в общем
гомоне обратился к соседке:
- Я на тебя глаз положил...
- Очень тронута, - отозвалась она насмешливо.
- Не ломайся, - он положил руку ей на колено, она встала.
- Подвиньтесь, я пересяду, - обратилась она к сидящим напротив; за
столом все притихли.
- А ну, сядь! - с угрозой сказал Тимка, беря ее руку.
- Ну что ты, Рая, подумаешь... - укорила ее одна из женщин. - Что
особенного?
- Сядь, кому сказал?! - злобно повторил Тимка.
Все видели: он не угомонится, пока она не сядет, но она не садилась,
нашла коса на камень. Все молчали и не двигались.
- Хорошо сидим, братцы! - вскинулся в тишине Пряхин, выскочил из-за
стола, бойко охлопал себя ладонями:
С неба звездочка упала
Прямо к милому в штаны.
Пусть бы все там оторвало,
Лишь бы не было войны!
Все засмеялись, облегченно задвигались, под шумок Рая обошла стол;
когда Пряхин сел, они оказались рядом. Вокруг снова поднялся сбивчивый
галдеж, смех, возня.
- Гуляем! - весело сказал ей Пряхин. - Вас Раиса зовут?
- Рая, - ответила она.
- Очень приятно. А меня Михаил. Вы здесь бывали?
- Впервые...
- А ну отвали, щербатый! - неожиданно предложил Тимка.
- Куда? - удивился Пряхин.
- Отвали, я сяду.
- Это почему?!
- Миша, уважь его, - вмешался Проша. - Охота ему здесь сидеть.
- Ну, ежели просит... - неопределенно помялся Пряхин и пересел.
Он заметил, как глянула на него Рая, и отвел глаза.
- А теперь спляши, - приказал Тимка.
- Я?! - оторопел Пряхин.
- Ты! Давай...
- Щас? - Пряхин был в замешательстве, не знал, что делать. Он не
прочь был сплясать, но не так, а так было обидно.
Все смотрели на него и ждали, и Рая смотрела, он видел. Пряхин
нерешительно встал, отказаться не было сил. Он видел, что все смотрят, и
Рая смотрела - невесело, с сожалением, смотрела и ждала, он все еще
медлил.
- Тебе что, жалко? - спросил у него Толик. - Гуляем же...
Пряхин неохотно стукнул ногой в пол и вяло охлопал себя ладонями.
- Давай, давай... - подзадорил его Тимка. - Давай, щербатый!
- Жги! - крикнул Толик, прихлопывая в ладоши.
- Ну ладно, будет вам, - неожиданно вмешалась Рая. - Хватит.
- А чего? - лениво спросил Тимка. - Пусть пляшет...
- Ладно тебе! - прикрикнула на него Рая. - Чего куражишься?! - она
повернулась к Пряхину. - А ты садись, - и добавила едко. - Плясун!
Пряхин сел, у него было такое чувство, будто босой ногой ступил в
коровью лепешку. Но еще гаже было оттого, что случилось все у нее на
глазах. Он понурился, сам себе стал противен - хоть беги.
"Всяк и каждый ноги об меня вытирает, - думал он, горечь драла и
щипала горло. - Любой, кому не лень, в дерьмо меня мордой тычет. А я
терплю".
Он и впрямь готов был заплакать, отвести душу слезами, и заплакал бы,
не будь здесь чужих.
Между тем за столом снова выпили, загалдели, пошел прежний сбивчивый
разговор, поднялся смех и гомон. Тимка щипал струны гитары.
Опять сумятица, разнобой голосов, пьяный путаный галдеж, но для
Пряхина не было уже уюта в застолье, на сердце скребли кошки.
В общей неразберихе Рая подсела к нему, заглянула в лицо.
- Что загрустил, плясун? - засмеялась она и толкнула его плечом.
- С чего вы взяли? - он старался не смотреть на нее.
- Да уж вижу. Что, тошно?
Пряхин уклончиво пожал плечами, не признаваться же, в самом деле.
- А зачем терпел? - спросила она. - Не хотел, не плясал бы.
- Неудобно... У нас вроде застолье, компания, а я ломаюсь...
- Эх ты... - попеняла она с жалостью. - Ведь измывались над тобой.
Его стала разбирать злость, он почувствовал в крови зуд - всего
проняло.
- А тебе-то что?! - неожиданно спросил он. - Тебе что за дело?! Ты-то
чего лезешь?! На жалость берешь?!
- Хорош... - с усмешкой покачала она головой.
- Мое дело! Чего вяжешься?!
- Вон как заговорил...
- Видали мы таких! - расходился Пряхин. - В душу лезешь?!
- Угомонись! - нахмурилась она. - Сам не знаешь, что говоришь.
- Знаю! Плясал - значит, хотел! Веселье у нас! Гулянка! - Пряхин
вскочил и пустился в пляс.
Он плясал, выламываясь, свистел пронзительно, подбадривал себя криком
на разные голоса: было что-то дикое, пропащее в этой пляске, гиблое, он
плясал так, будто с треском рвал себя на куски, вот допляшет - и конец,
больше незачем жить.
- Перестань, - сказала ему тихо Рая, но он не слышал, бешено кружил,
задыхаясь. Сил уже не было, он едва держался на ногах, дергался и почти
падал.
- Оставьте его, - с тревогой сказала Рая.
- Пусть пляшет, - отозвался Тимка. - Давай, щербатый...
За столом все шумно закричали, загикали, подбадривая плясуна,
прихлопывали сообща, а Пряхин, бледный, едва живой, мокрый и задыхающийся,
хрипел, выбиваясь из сил, корчился и, казалось, рухнет вот-вот, как
загнанная лошадь.
- Остановите его! - кинулась Рая к физику-химику, который по-прежнему
невозмутимо лежал, читая.
Физик-химик на мгновение отвел книгу в сторону, глядя ясными трезвыми
глазами и отвернулся без единого слова, вновь уставился в книгу.
- Ах, ты!.. - кинула ему Рая и повисла на Пряхине, толкнула его на
койку и придавила, навалившись. Он замер, обессиленно дыша всей грудью.
Рая дала ему воды, он выпил, откинулся на подушку и затих.
- Жалеешь? - насмешливо спросил у нее Толик.
- Жалею, - отозвалась она.
Веселье в комнате пошло на убыль. Вяло переговаривались, томились, но
никто не решался встать и уйти. Да и куда идти, если некуда, уж лучше
коротать время здесь, чем разбрестись по своим углам: сообща худо, а в
одиночку и вовсе невмоготу.
На дворе был поздний вечер, горели окна бараков, и казалось, огни
врезаны в кромешную темень, горят, не давая света.
Пряхин отдышался и сел.
- Ну как, оклемался? - спросил Проша.
- Вроде ничего, - усмехнулся Пряхин. - Можно сызнова.
Он сел к столу, но сидел тихо, оцепенело, точно его оглушили, и он
никак не может прийти в себя. Тимку потянуло на песни, он запел
ненатуральным жестяным голосом про нары и охрану и вскоре навел на всех
скуку.
Пряхин слушал, подперев рукой щеку; невнятное смущение испытывал он -
смущение, которого не знал раньше. Ему было неловко перед этой женщиной,
хотя, казалось бы, что особенного, а тем более - здесь. Ведь и впрямь
ничего не стряслось - мало ли бывает, но сидишь, как пришибленный, глаз не
поднять.
Его мучил стыд и не слабел, нет, а чем дальше, тем больше рос и
взбухал. Пряхина тянуло поговорить с ней, потолковать о том о сем, но,
странное дело, - не знал как.
Никогда он не задумывался о таких пустяках, выходило само собой, а
сейчас - на тебе, не знает, как подступиться, извелся весь.
1 2 3 4 5 6