– Начало довольно обещающее.
– Я пришел поговорить с вами о Катышевой Александре Никитичне, вашей знакомой.
– Была такая… Так что вас интересует?
– Все.
– Даже! – не подумал скрыть удивления Агранович, но не смутился. – Полагаю, будет лучше, если я отвечу на вопросы.
– Пожалуйста, – согласился Федор Ефимович. – Я до приезда в Алма-Ату был в Караганде, где вы одно время работали управляющим Целинмонтажстроя. В это же время в подчиненном вам шестом строительном управлении находилась и Катышева.
– Совершенно верно.
– Она занимала там инженерную должность.
– Знаю.
– После окончания техникума.
– Бывает и так. Часто бывает, – подчеркнул Агранович.
– Ничего не имею против, – сказал Федор Ефимович. – Потом я заезжал к ее родителям в Новосибирскую область. Узнал, что она училась в Алма-Ате, жила здесь у своей подруги Тамары Николаевны Рогачевой, теперь – Овчинниковой, где вы и познакомились с ней в свое время…
– Все правильно, – мягко прервал его Агранович и спросил: – Вы что, ищете ее?
– Да.
– Вон как! Неужели начудила что-нибудь?
– Как вам сказать?.. Об этом впереди. Прежде хотел бы услышать, как состоялось ваше знакомство с ней.
– Как всякое знакомство такого рода – случайно. Я зашел в дом Рогачевой с товарищем, а там оказалась Катышева. Они с Рогачевой школьные подруги… Приехала, поселилась у нее. Вот, собственно, и все.
– Но ваше знакомство с ней оказалось довольно длительным.
– Да, пожалуй. Правильнее сказать, давним, если учесть, что все это произошло около десяти лет назад.
– Я не оговорился, – сказал Федор Ефимович. – В судьбе Катышевой вы принимали близкое участие,
– Да, позднее в Караганде я помог ей устроиться на хорошую работу.
– А до этого – в Целинограде?
– И – в Целинограде.
– Теперь еще один вопрос. Мне известно, что Катышева в Алма-Ате не училась, а работала на швейной фабрике. А диплом получила здесь, в строительном техникуме. Не можете ли вы помочь мне разобраться в этом деле? В то время, насколько я понимаю, вы были не только ее добрым другом, но и председателем государственной квалификационной комиссии в том самом техникуме?
– Да, был.
Агранович встал, вышел из-за стола и прошелся по кабинету раз-другой. Федор Ефимович ждал. Наконец Агранович остановился перед ним.
– Да, был, – повторил он. – Спрашивайте дальше.
– Я жду от вас более исчерпывающего ответа, – сказал Федор Ефимович.
– Ну, что ж… Это я выдал ей диплом.
– Так…
– Как говорят, грехи молодости… – слабо улыбнулся он. Объяснил: – Несколько завышенная плата за внимание молоденькой женщины…
– Вам сколько было тогда? – поинтересовался Репрынцев.
– За сорок. В таком возрасте, сами понимаете, скупиться не приходится…
– Будем считать, что с этого началось все, – сказал Федор Ефимович.
– Будем считать.
Федор Ефимович видел, что Агранович понимает всю сложность своего положения. Он почувствовал сразу осведомленность гостя, не пытался уходить от разговора и не искал для себя дешевых оправданий.
– Это не было минутным увлечением, – признался он. – Другое дело, может быть, с моей стороны не вполне честно было воспользоваться затруднениями Шуры: большой город с его жизнью, стремление выглядеть не хуже других, следовательно, нужда в деньгах… Но я не могу упрекнуть себя и в особой настойчивости. Не солгу, если скажу: она без излишнего колебания, что ли, пошла на нашу близость.
Агранович умолк надолго, медленно промерил шагами кабинет.
– А потом… – продолжал он, – мне не захотелось с ней расставаться. Я знал, что в скором времени меня пошлют в Целиноград, где захромали наши дела. Сказал Шуре. Видел, что она этим тоже огорчена. Вот тогда и возникла мысль о техникуме…
– В какой связи?
– Дело в том, что приехала-то она учиться. Дома могли с нее спросить. На швейной фабрике она к этому времени перешла в плановый отдел на простенькую счетную работу. Подучили ее там немного. Вот я и решил, что диплом об окончании техникума она как-то оправдает, если ей не поручать особых дел…
– Однако вы устраивали ее позднее на инженерные должности, – напомнил Федор Ефимович.
– Я ничем не рисковал, – признался Агранович. – Это – нетрудное дело. В любой системе Можно найти десятки людей, которые, получая зарплату, не имеют никакого отношения к должности, занимаемой ими. Часто это делается все-таки в интересах дела и потому, что нет других нужных штатных единиц. А можно и так…
– Как?
– В данном случае мои действия вы можете расценивать как злоупотребление служебным положением.
– Без этого не могли обойтись? – спросил Федор Ефимович.
– Конечно, мог, – сказал Агранович. – Но, видите ли, в этом нуждалась не только Катышева, но и я в не меньшей степени… У меня в Алма-Ате семья. Я – в длительной командировке, причем в такой, когда командировочных не платят. Мне приходилось самому испытывать материальные затруднения… А устраивая Шуру на ставку, я облегчал, так сказать, и свое бремя…
– Понимаю, – сказал Федор Ефимович. – Значит, вы сначала выдали фиктивный диплом, чтобы потом иметь возможность за государственный счет прилично оплачивать свою любовницу. Я правильно вас понял?
Агранович густо покраснел. Он сел за стол, перебросил с места на место несколько бумаг.
– Я достаточно трезво оцениваю свое положение, – сказал он, преодолев приступ стыда. – И вы, конечно, вправе давать свои оценки…
– А какую бы оценку вы дали сами?
– Нет, нет, – быстро ответил он. – Вы правы, конечно. Объективный вывод может быть только один.
– Но это еще не все.
– Что вы имеете в виду?
– Одну минуту. Чтобы наш дальнейший разговор стал конкретней, скажу наперед, что Александра Катышева стала преступницей.
– Да она просто чудачка, легкомысленная женщина, – снисходительно отмахнулся Агранович.
– Вы ошибаетесь.
– Ее и раньше беспокоила милиция. Один раз даже хотели привлечь за спекуляцию какими-то тряпками, хотя всем известно, что женщины вечно что-то продают, покупают… Но тогда вышла амнистия, и все прекратили.
– Повторяю, вы ошибаетесь. Катышева – опасная преступница. Я говорю без всякого преувеличения… А теперь вернемся к началу разговора… Вы никогда не задумывались над тем, что, устроив Катышевой диплом, потом выплачивая деньги за работу, которой она не делала, вы, по сути дела, воспитывали в ней преступницу?
– Ну, это уж слишком рискованный вывод, по-моему, – попробовал возразить тот, не возмущаясь, однако.
– Давайте задумаемся. Как вы полагаете, сама Катышева понимала, ради чего вы создаете ей жизнь, на которую она не имеет права?
– Вполне вероятно.
– Зачем же так?! Все она отлично понимала. И, кроме того, видела, что можно залезать в государственный карман, не рискуя быть схваченным за руку, не опасаясь потерять служебное положение и даже авторитет среди своих коллег. Это касается уже вас. Вы почти десять лет таскали за собой девчонку отнюдь не ради служебной необходимости. А ведь она взрослела за эти годы, через вас приобретала свой жизненный опыт. Почему, думала она, одни могут красть, а другим это не позволено?
– Вы обвиняете меня?
– И самым недвусмысленным образом, Арон Яковлевич. Поймите, вы крали! Государственные деньги, а в конце концов и душу человеческую. И вас никто не решился даже упрекнуть, никто не сказал об этой связи вашей жене, боясь нарушить начальственное душевное равновесие.
– Вы об этом только мне говорите? – спросил Агранович.
– А мы посоветуемся, Арон Яковлевич. Скажите, в каких отношениях вы с Мешконцевым в Караганде?
– В самых лучших.
– Вы знаете, что Катышева обокрала его?
– Вам и это известно?
– Как видите. Почему Мешконцев делает вид, что не придает этому значения? Почему он не захотел возбудить против Катышевой уголовное дело?
– Только ради меня.
– Вот видите! Ваш авторитет, оказывается, настолько велик, что даже Мешконцев, не желая осложнения в отношениях, готов молчать о своем ущербе.
– Он жаловался мне, – сказал Агранович.
– И что?
– Я ничем не мог ему помочь. К тому времени, вернувшись в Алма-Ату, я потерял Катышеву. Видимо, она решила сама порвать со мной.
– Да еще и воспользовалась расположением людей к вам. Будьте уверены, если бы Мешконцев не понимал, кто она для вас, не видел вашего отношения к ней, он распорядился бы своими деньгами поосторожней.
– Это очень некрасивый случай. Со стороны Катышевой – это черная неблагодарность по отношению ко мне.
– Боюсь, что это слишком скромная оценка. Вот вы спрашивали меня об исходе нашего разговора: выйдет ли он за двери этого кабинета… Давайте разбираться. У каждого из нас свое дело. Вы – строитель. Я тоже в известном смысле строитель. Мы оба призваны делать жизнь красивее. И вдруг вы стали моим противником в самом глубоком значении этого слова. Я всю жизнь борюсь с преступностью; в этом смысл моей жизни, Мы искореняем, искореняем, а вы – взращиваете. По крайней мере в нашем конкретном случае. А имеем ли мы право по-разному относиться к нравственным законам нашего общества?
Агранович поднялся из-за стола и заходил по кабинету.
Серьезно и прямо спросил Репрынцева:
– Расскажите мне, Федор Ефимович, что она наделала. Прошу вас.
Федор Ефимович выполнил просьбу. Агранович был подавлен.
– Теперь я все понимаю. И выводы, разумеется… Что вы намерены делать?
– В каком смысле?
– Со мной.
– Ничего. Я обязан написать рапорт,
– Мне, вероятно, не поздоровится… – мрачно заключил Агранович. – Ну да ладно. Оба замолчали.
– Когда последний раз вы видели Катышеву? – спросил Федор Ефимович.
– Немногим более года назад. Ока приезжала сюда, в Алма-Ату. Уведомила меня. Четыре дня прожила на квартире моего приятеля. Потом уехала в Барнаул по каким-то делам, хотела вернуться, но не приехала.
– И не написала?
– Нет. Она никогда не писала. Послушайте, Федор Ефимович… Мне позволительно попытаться как-то помочь вам? Я не уверен, конечно.
– Что вы хотели?
– Например, позвонить по старым адресам. У меня есть люди в Усть-Каменогорске, Целинограде, Караганде, Темиртау, в Экибастузе, в Павлодаре…
– Это она везде?!
– Да, со мной… – сказал Агранович устало, – Вы не все знаете, как видите. Если меня начнут воспитывать в связи с этим, то… Эх! – Он махнул рукой. – Так могу я позвонить? Может, появлялась где-нибудь?
– Попробуйте. Сколько вам потребуется времени? – спросил Федор Ефимович.
– Успею до вечера. Придется еще раз использовать служебное положение, – мрачно пошутил Агранович. – Велю заказать по срочному.
– Тогда до завтра, – поднялся Федор Ефимович.
– Я в вашем распоряжении, – откликнулся Агранович.
Проводив Репрынцева, Агранович вернулся за стол. Руки его бессильно легли на стекло. Взгляд потух. Уверенность и бодрость были израсходованы. Сейчас он выглядел гораздо старше своих лет.
– Ну-с, уважаемый Арон Яковлевич… – вдруг обратился к себе вслух. – Ну-с, старый дурак, берите трубку… – И потянулся к телефону.
…А Федор Ефимович поехал к Рогачевой.
На этот раз она встретила его как старого знакомого, даже пошутила:
– Опять на старое место?
– Необязательно, – ответил он. – Давайте вон за тот столик в углу, на котором много журналов. Побеседуем.
Когда уселись, она протянула ему бумажку:
– Вот адрес Бориса. Но ему два года.
– А мне уже не нужно. Я знаю: он переехал в Бийск.
– В Бийск? С чего это?
– Перевелся… А я был у Аграновича, – сообщил он Рогачевой.
– И?
– Умный товарищ. Солидный. И знаете, встретил лучше, чем я ожидал: разговор-то, сами понимаете… Скажите, Тамара Николаевна, вы знаете о том, что Катышева около года назад приезжала сюда? Неужели, не зашла к вам?
– Впервые слышу. Честное слово.
– С Аграновичем виделась. А потом уехала в Барнаул и не вернулась, хотя обещала.
– Значит, к Борису ездила. Можете не сомневаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
– Я пришел поговорить с вами о Катышевой Александре Никитичне, вашей знакомой.
– Была такая… Так что вас интересует?
– Все.
– Даже! – не подумал скрыть удивления Агранович, но не смутился. – Полагаю, будет лучше, если я отвечу на вопросы.
– Пожалуйста, – согласился Федор Ефимович. – Я до приезда в Алма-Ату был в Караганде, где вы одно время работали управляющим Целинмонтажстроя. В это же время в подчиненном вам шестом строительном управлении находилась и Катышева.
– Совершенно верно.
– Она занимала там инженерную должность.
– Знаю.
– После окончания техникума.
– Бывает и так. Часто бывает, – подчеркнул Агранович.
– Ничего не имею против, – сказал Федор Ефимович. – Потом я заезжал к ее родителям в Новосибирскую область. Узнал, что она училась в Алма-Ате, жила здесь у своей подруги Тамары Николаевны Рогачевой, теперь – Овчинниковой, где вы и познакомились с ней в свое время…
– Все правильно, – мягко прервал его Агранович и спросил: – Вы что, ищете ее?
– Да.
– Вон как! Неужели начудила что-нибудь?
– Как вам сказать?.. Об этом впереди. Прежде хотел бы услышать, как состоялось ваше знакомство с ней.
– Как всякое знакомство такого рода – случайно. Я зашел в дом Рогачевой с товарищем, а там оказалась Катышева. Они с Рогачевой школьные подруги… Приехала, поселилась у нее. Вот, собственно, и все.
– Но ваше знакомство с ней оказалось довольно длительным.
– Да, пожалуй. Правильнее сказать, давним, если учесть, что все это произошло около десяти лет назад.
– Я не оговорился, – сказал Федор Ефимович. – В судьбе Катышевой вы принимали близкое участие,
– Да, позднее в Караганде я помог ей устроиться на хорошую работу.
– А до этого – в Целинограде?
– И – в Целинограде.
– Теперь еще один вопрос. Мне известно, что Катышева в Алма-Ате не училась, а работала на швейной фабрике. А диплом получила здесь, в строительном техникуме. Не можете ли вы помочь мне разобраться в этом деле? В то время, насколько я понимаю, вы были не только ее добрым другом, но и председателем государственной квалификационной комиссии в том самом техникуме?
– Да, был.
Агранович встал, вышел из-за стола и прошелся по кабинету раз-другой. Федор Ефимович ждал. Наконец Агранович остановился перед ним.
– Да, был, – повторил он. – Спрашивайте дальше.
– Я жду от вас более исчерпывающего ответа, – сказал Федор Ефимович.
– Ну, что ж… Это я выдал ей диплом.
– Так…
– Как говорят, грехи молодости… – слабо улыбнулся он. Объяснил: – Несколько завышенная плата за внимание молоденькой женщины…
– Вам сколько было тогда? – поинтересовался Репрынцев.
– За сорок. В таком возрасте, сами понимаете, скупиться не приходится…
– Будем считать, что с этого началось все, – сказал Федор Ефимович.
– Будем считать.
Федор Ефимович видел, что Агранович понимает всю сложность своего положения. Он почувствовал сразу осведомленность гостя, не пытался уходить от разговора и не искал для себя дешевых оправданий.
– Это не было минутным увлечением, – признался он. – Другое дело, может быть, с моей стороны не вполне честно было воспользоваться затруднениями Шуры: большой город с его жизнью, стремление выглядеть не хуже других, следовательно, нужда в деньгах… Но я не могу упрекнуть себя и в особой настойчивости. Не солгу, если скажу: она без излишнего колебания, что ли, пошла на нашу близость.
Агранович умолк надолго, медленно промерил шагами кабинет.
– А потом… – продолжал он, – мне не захотелось с ней расставаться. Я знал, что в скором времени меня пошлют в Целиноград, где захромали наши дела. Сказал Шуре. Видел, что она этим тоже огорчена. Вот тогда и возникла мысль о техникуме…
– В какой связи?
– Дело в том, что приехала-то она учиться. Дома могли с нее спросить. На швейной фабрике она к этому времени перешла в плановый отдел на простенькую счетную работу. Подучили ее там немного. Вот я и решил, что диплом об окончании техникума она как-то оправдает, если ей не поручать особых дел…
– Однако вы устраивали ее позднее на инженерные должности, – напомнил Федор Ефимович.
– Я ничем не рисковал, – признался Агранович. – Это – нетрудное дело. В любой системе Можно найти десятки людей, которые, получая зарплату, не имеют никакого отношения к должности, занимаемой ими. Часто это делается все-таки в интересах дела и потому, что нет других нужных штатных единиц. А можно и так…
– Как?
– В данном случае мои действия вы можете расценивать как злоупотребление служебным положением.
– Без этого не могли обойтись? – спросил Федор Ефимович.
– Конечно, мог, – сказал Агранович. – Но, видите ли, в этом нуждалась не только Катышева, но и я в не меньшей степени… У меня в Алма-Ате семья. Я – в длительной командировке, причем в такой, когда командировочных не платят. Мне приходилось самому испытывать материальные затруднения… А устраивая Шуру на ставку, я облегчал, так сказать, и свое бремя…
– Понимаю, – сказал Федор Ефимович. – Значит, вы сначала выдали фиктивный диплом, чтобы потом иметь возможность за государственный счет прилично оплачивать свою любовницу. Я правильно вас понял?
Агранович густо покраснел. Он сел за стол, перебросил с места на место несколько бумаг.
– Я достаточно трезво оцениваю свое положение, – сказал он, преодолев приступ стыда. – И вы, конечно, вправе давать свои оценки…
– А какую бы оценку вы дали сами?
– Нет, нет, – быстро ответил он. – Вы правы, конечно. Объективный вывод может быть только один.
– Но это еще не все.
– Что вы имеете в виду?
– Одну минуту. Чтобы наш дальнейший разговор стал конкретней, скажу наперед, что Александра Катышева стала преступницей.
– Да она просто чудачка, легкомысленная женщина, – снисходительно отмахнулся Агранович.
– Вы ошибаетесь.
– Ее и раньше беспокоила милиция. Один раз даже хотели привлечь за спекуляцию какими-то тряпками, хотя всем известно, что женщины вечно что-то продают, покупают… Но тогда вышла амнистия, и все прекратили.
– Повторяю, вы ошибаетесь. Катышева – опасная преступница. Я говорю без всякого преувеличения… А теперь вернемся к началу разговора… Вы никогда не задумывались над тем, что, устроив Катышевой диплом, потом выплачивая деньги за работу, которой она не делала, вы, по сути дела, воспитывали в ней преступницу?
– Ну, это уж слишком рискованный вывод, по-моему, – попробовал возразить тот, не возмущаясь, однако.
– Давайте задумаемся. Как вы полагаете, сама Катышева понимала, ради чего вы создаете ей жизнь, на которую она не имеет права?
– Вполне вероятно.
– Зачем же так?! Все она отлично понимала. И, кроме того, видела, что можно залезать в государственный карман, не рискуя быть схваченным за руку, не опасаясь потерять служебное положение и даже авторитет среди своих коллег. Это касается уже вас. Вы почти десять лет таскали за собой девчонку отнюдь не ради служебной необходимости. А ведь она взрослела за эти годы, через вас приобретала свой жизненный опыт. Почему, думала она, одни могут красть, а другим это не позволено?
– Вы обвиняете меня?
– И самым недвусмысленным образом, Арон Яковлевич. Поймите, вы крали! Государственные деньги, а в конце концов и душу человеческую. И вас никто не решился даже упрекнуть, никто не сказал об этой связи вашей жене, боясь нарушить начальственное душевное равновесие.
– Вы об этом только мне говорите? – спросил Агранович.
– А мы посоветуемся, Арон Яковлевич. Скажите, в каких отношениях вы с Мешконцевым в Караганде?
– В самых лучших.
– Вы знаете, что Катышева обокрала его?
– Вам и это известно?
– Как видите. Почему Мешконцев делает вид, что не придает этому значения? Почему он не захотел возбудить против Катышевой уголовное дело?
– Только ради меня.
– Вот видите! Ваш авторитет, оказывается, настолько велик, что даже Мешконцев, не желая осложнения в отношениях, готов молчать о своем ущербе.
– Он жаловался мне, – сказал Агранович.
– И что?
– Я ничем не мог ему помочь. К тому времени, вернувшись в Алма-Ату, я потерял Катышеву. Видимо, она решила сама порвать со мной.
– Да еще и воспользовалась расположением людей к вам. Будьте уверены, если бы Мешконцев не понимал, кто она для вас, не видел вашего отношения к ней, он распорядился бы своими деньгами поосторожней.
– Это очень некрасивый случай. Со стороны Катышевой – это черная неблагодарность по отношению ко мне.
– Боюсь, что это слишком скромная оценка. Вот вы спрашивали меня об исходе нашего разговора: выйдет ли он за двери этого кабинета… Давайте разбираться. У каждого из нас свое дело. Вы – строитель. Я тоже в известном смысле строитель. Мы оба призваны делать жизнь красивее. И вдруг вы стали моим противником в самом глубоком значении этого слова. Я всю жизнь борюсь с преступностью; в этом смысл моей жизни, Мы искореняем, искореняем, а вы – взращиваете. По крайней мере в нашем конкретном случае. А имеем ли мы право по-разному относиться к нравственным законам нашего общества?
Агранович поднялся из-за стола и заходил по кабинету.
Серьезно и прямо спросил Репрынцева:
– Расскажите мне, Федор Ефимович, что она наделала. Прошу вас.
Федор Ефимович выполнил просьбу. Агранович был подавлен.
– Теперь я все понимаю. И выводы, разумеется… Что вы намерены делать?
– В каком смысле?
– Со мной.
– Ничего. Я обязан написать рапорт,
– Мне, вероятно, не поздоровится… – мрачно заключил Агранович. – Ну да ладно. Оба замолчали.
– Когда последний раз вы видели Катышеву? – спросил Федор Ефимович.
– Немногим более года назад. Ока приезжала сюда, в Алма-Ату. Уведомила меня. Четыре дня прожила на квартире моего приятеля. Потом уехала в Барнаул по каким-то делам, хотела вернуться, но не приехала.
– И не написала?
– Нет. Она никогда не писала. Послушайте, Федор Ефимович… Мне позволительно попытаться как-то помочь вам? Я не уверен, конечно.
– Что вы хотели?
– Например, позвонить по старым адресам. У меня есть люди в Усть-Каменогорске, Целинограде, Караганде, Темиртау, в Экибастузе, в Павлодаре…
– Это она везде?!
– Да, со мной… – сказал Агранович устало, – Вы не все знаете, как видите. Если меня начнут воспитывать в связи с этим, то… Эх! – Он махнул рукой. – Так могу я позвонить? Может, появлялась где-нибудь?
– Попробуйте. Сколько вам потребуется времени? – спросил Федор Ефимович.
– Успею до вечера. Придется еще раз использовать служебное положение, – мрачно пошутил Агранович. – Велю заказать по срочному.
– Тогда до завтра, – поднялся Федор Ефимович.
– Я в вашем распоряжении, – откликнулся Агранович.
Проводив Репрынцева, Агранович вернулся за стол. Руки его бессильно легли на стекло. Взгляд потух. Уверенность и бодрость были израсходованы. Сейчас он выглядел гораздо старше своих лет.
– Ну-с, уважаемый Арон Яковлевич… – вдруг обратился к себе вслух. – Ну-с, старый дурак, берите трубку… – И потянулся к телефону.
…А Федор Ефимович поехал к Рогачевой.
На этот раз она встретила его как старого знакомого, даже пошутила:
– Опять на старое место?
– Необязательно, – ответил он. – Давайте вон за тот столик в углу, на котором много журналов. Побеседуем.
Когда уселись, она протянула ему бумажку:
– Вот адрес Бориса. Но ему два года.
– А мне уже не нужно. Я знаю: он переехал в Бийск.
– В Бийск? С чего это?
– Перевелся… А я был у Аграновича, – сообщил он Рогачевой.
– И?
– Умный товарищ. Солидный. И знаете, встретил лучше, чем я ожидал: разговор-то, сами понимаете… Скажите, Тамара Николаевна, вы знаете о том, что Катышева около года назад приезжала сюда? Неужели, не зашла к вам?
– Впервые слышу. Честное слово.
– С Аграновичем виделась. А потом уехала в Барнаул и не вернулась, хотя обещала.
– Значит, к Борису ездила. Можете не сомневаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14