Может быть, все дело было в отношении к Адриану — наседочном, оберегающем, болезненно материнском, именно болезненном, потому что родная мать относилась к Адриану куда менее трепетно.
Когда Адриан находился рядом с Анкой, у него возникало странное ощущение пребывания в материнской утробе, где не надо ни заботиться о пропитании, ни даже дышать, поскольку все необходимое поступает в его организм по невидимой, но прочной пуповине, где нет страха и чувства чужеродности, где его со всех сторон окружает немного пугающее, но уютно засасывающее месиво, темное, влажное, теплое, чавкающее, пахнущее фермой и размокшей от дождя глиной.
Вот это столь неожиданно возникшее понимание абсолютной защищенности и сыграло главную роль в принятии решения о поездке вместе с Анкой. И хотя ее притязания на родство были совершенно смехотворны, иногда Адриан представлял себе Анку в их американском доме, в кресле напротив отцовского, рядом с камином. И в эту минуту ему казалось, что окна их дома выходят не на серый от дождя Гудзон, а на раскрашенный во все цвета радуги и жизнерадостно вопящий Кони-Айленд.
Успокоенный тихим сопением Анки, Адриан осторожно достал из кармана переднего сиденья полученный от отца желтый конверт. Он дважды изучил его содержимое, но так и не смог окончательно поверить в эту фантастическую историю.
В конце сороковых годов фирма «Юнайтед Принтерс» в очередной раз затеяла аукционную распродажу своих архивов. Среди прочего, за один доллар был продан старый русский контракт, по которому Омское правительство обязалось заплатить фирме четырнадцать миллионов долларов по предъявлении надлежащим образом подписанных документов о получении груза русских банкнот. Обеспечением оплаты служили золотые слитки, находящиеся в банке «Ферст Бостон» и подлежащие передаче фирме, если оплата не произойдет в течение трех дней с момента представления в банк документов. Фирма «Юнайтед Принтерс» изготовила банкноты, погрузила их на военно-морской угольщик «Афакс» и отправила из Сан-Франциско во Владивосток. Затем произошли уже известные нам события, в результате которых угольщик вернулся в Штаты без груза и без документов.
Смириться с потерей четырнадцати миллионов в «Юнайтед Принтерс» никак не желали. Но и банк «Ферст Бостон», отнюдь не уверенный в долговечности большевистской власти, золотые слитки отдавать не стремился. Возникла юридическая коллизия. Адвокаты «Юнайтед Принтерс» кричали про обстоятельства непреодолимой силы, а адвокаты банка в ответ только пожимали плечами. Потом в эту историю впутались еще и советские дипломаты, получившие из Кремля приказ вернуть на Родину вывезенный белогвардейцами золотой запас.
Был большой шум.
Закончилась вся эта суматоха тем, что большевикам в возврате золота было отказано раз и навсегда. Золото осталось в банковском хранилище, но принято было решение, ввиду неустановления настоящего собственника, начислять на депозит надлежащие проценты, каковые, вместе с исходной суммой депозита, подлежат выплате собственнику, буде таковой когда-нибудь да обнаружится. Таковых собственников теоретически могло быть всего два — Омское правительство и фирма «Юнайтед Принтерс». Но Омское правительство приказало долго жить и не оставило завещания, значит, остается только «Юнайтед Принтерс». В подтверждение своих прав «Юнайтед Принтерс» может либо предъявить документы о получении груза тем же самым Омским правительством, либо иным способом доказать высокому суду, что со стороны «Юнайтед Принтерс» контракт был добросовестно исполнен. Например, продемонстрировать суду сам груз или существенную его часть.
Вооружившись этим решением, адвокаты «Юнайтед Принтерс» бросились на штурм советского посольства. Они почему-то были уверены, что здесь возможна сделка: русские находят и привозят в Штаты изготовленные для Колчака банкноты, а «Юнайтед Принтерс», получив из банка золото, честно делятся с Советами. Например, выплачивают им десять процентов комиссии плюс накладные расходы.
Однако же окопавшаяся в Кремле советская власть представляла себе эту сделку по-другому. Советская власть, которой было совершенно наплевать на мнение капиталистического американского суда, рассматривала колчаковское золото, как свою собственность и за содействие в его возврате вполне готова была, в свою очередь, заплатить «Юнайтед Принтерс» те же десять процентов комиссии, но без всяких накладных расходов.
Меньшее советскую власть никак не устраивало. Обнаружив же, что озвученные благородные условия для «Юнайтед Принтерс» не подходят, советская власть сухо известила американский суд, что никаких колчаковских банкнот она не знает и знать не хочет, что какой-то угольщик действительно крутился у восточных берегов Советского Союза и даже был задержан по подозрению в содействии интервентам, но кто его разгружал и разгружал ли вообще — неизвестно. Вполне даже возможно, что никаких банкнот и в природе не было, а просто проходимцы из «Юнайтед Принтерс» решили прикарманить чужие деньги.
Эта история попала в прессу, какое-то время фирма «Юнайтед Принтерс» занималась отмыванием своей репутации, а потом тогдашний глава фирмы, которому надоело отбиваться, приказал списать четырнадцать миллионов на убытки и забыть.
А еще потом, уже при распродаже архивов, дедушка Диц, который этими самыми архивами и заведовал, на совершенно законных основаниях приобрел за один доллар старый контракт и все права на него. Что и было обнаружено папой Дицем при очередной ревизии семейных документов.
Получалось, таким образом, что семье Дицев вполне могут достаться и четырнадцать миллионов золотом и набежавшие за почти восемьдесят лет сложные проценты. Адриан несколько раз пытался посчитать, но у него все время получались разные цифры — от семидесяти двух миллионов с мелочью до ста шестидесяти восьми.
А чтобы получить эти деньги, всего-то и надо было найти и доставить в Соединенные Штаты, как было решено судом, «либо сам груз, либо его существенную часть».
— Левон Ашотович, Левон Ашотович, — теребила командира корабля стюардесса Жанна, — это и вправду он. Я сейчас мимо проходила, заглянула ему через плечо. Он какие-то бумаги читает — на английском. Точно он.
— Я же тебе говорил, Жанна, — ответил Левон Ашотович. — У меня глаз наметанный. Иди в салон, стой рядом и присматривай за ним. Если что — сразу сигнализируй.
Глава 36
Государственное дело
— Докладывайте, — сказал полковник Крякин, сдвигая пухлую папку с документами на край стола. — Как сейчас обстоят дела.
— В Самаре он первым делом начал интересоваться грузом «Афакса», — начал майор Федор Васильевич Усков. — В соответствии с планом ему было сообщено абсолютно все о судьбе груза, в том числе и теперешнее его местонахождение. Мы ожидали, что, долетев до Иркутска, он двинется дальше в Кандым, где его уже должны были встречать. Но он повернул на Мирный. Денис сообщает, что в Мирном у него проживает дальний родственник. Диц Иван Иванович. Из Самары объект вылетел в сопровождении некой Трубниковой Анны Сергеевны, без определенного рода занятий. В приобретении ею билетов до Мирного нами было оказано негласное содействие.
— Адрес Дица в Мирном установили?
— По нашим даннъш, Иван Диц выехал из Мирного три месяца назад. До этого числился комендантом общежития СМУ-три по адресу Комсомольская четыре, где и проживал в служебном помещении. Вот на него справка. Обратите внимание, товарищ полковник, в пятьдесят шестом его как раз из Кандымского лагеря выпустили, потом он бичевал в Якутске, далее два года в Айхале, затем Ленек, а потом уже Мирный.
— Как он с такой биографией в коменданты попал — выяснили?
— Никак нет, товарищ полковник. Не выяснили.
— Выясните. Кто в Мирном может про него знать? С кем встречался? С кем дружил?
— Так точно, товарищ полковник. Был дружен с заведующим отделением городской поликлиники Джалагония Георгием Виссарионовичем. Из бывших заключенных. Отбывал срок за умышленное убийство в составе организованной преступной группы. В восемьдесят втором освобожден.
— Наблюдение установили?
— Так точно, товарищ полковник. Установили немедленно.
— Значит так, Федор Васильевич. Все передвижения — под круглосуточный контроль. Из виду ни на секунду не терять. С начальником Кандыма связались?
— Постоянно на связи.
— У них все в порядке?
— Так точно. Немного попорчено, конечно. Все-таки в работе было, да и мыши…
— Указания передали?
— А как же!
— Еще раз повторите. Они когда снег ждут?
— Сибирь, товарищ полковник. Не угадаешь. Но думаю, что со дня на день.
— Вот. Под вашу личную ответственность, Федор Васильевич. Чтобы он туда попал до снега. Иначе сорвем операцию. Нечего ему в Мирном прохлаждаться. Поняли меня?
— Так точно, товарищ полковник. Понял.
— И еще. Я думаю, Федор Васильевич, вот что еще надо бы предусмотреть. Выясните, где в настоящее время находится Иван Диц. Уберите его куда-нибудь. Надо так сделать, чтобы он не успел с американцем увидеться, пока тот в Кандым не попадет. Совершенно им не нужно видеться. Согласны со мной, Федор Васильевич?
— Так точно, товарищ полковник. Согласен.
— Вот и исполняйте.
Глава 37
Врач-убийца
Георгий Виссарионович Джалагония был тихим, сильно облысевшим человечком с микояновскими усиками под огромным костистым носом, большими коровьими глазами, застенчивой улыбкой и глуховатым, опущенным никотином голосом. Он невероятно много курил, а вот к спиртному был совершенно равнодушен — не протестовал, когда в его стакан наливали, но оставлял стакан нетронутым в течение всего застолья.
Что неудивительно, если знать его историю.
Как-то, много лет назад, в пятницу днем, в морг, где работал Георгий Виссарионович, заявились три гостя, приехавшие в город Ленинград из далекой Мингрелии по своим делам и решившие навестить старого друга. В руках у одного из гостей по имени Дато был чемоданчик, а в чемоданчике лежала надувная резиновая подушка для пляжа, до отказу наполненная огненным национальным напитком. Георгий Виссарионович обрадовался гостям, обнялся с каждым, сбегал за мензурками, и веселье началось.
Тогда он еще пил, как все.
Когда подушка опустела, компания перекочевала в ресторан. В какой именно, Георгий Виссарионович не запомнил. Сначала вроде бы пошли в «Асторию», там — бог знает почему — не получилось, но куда-то точно попали. Потому что из морга вышли засветло — это Георгий Виссарионович хорошо зафиксировал, — а вот магазин, куда они зашли, чтобы пополнить запасы и продолжить застолье дома у Георгия Виссарионовича, уже закрывался, и пришлось немного пошуметь.
Как было установлено впоследствии, в течение ночи они еще дважды решали проблему возникающего дефицита, вызывая по телефону такси и скупая у водителей весь наличный запас. Скупили при этом явно больше, чем смогли употребить, потому что, очухавшись поутру, обнаружили почти целый ящик водки.
А еще обнаружили, что хранитель резиновой подушки батоно Дато лежит на полу и не дышит. И что голова у него в крови.
Георгий Виссарионович констатировал смерть. Сели думать и вспоминать, что было ночью. Ничего не вспомнили и решили немножко выпить. А вдруг поможет.
Не помогло. Выпили еще. Потом еще чуть-чуть. За светлую память Дато. Какой был человек! Какой замечательный товарищ! Кстати, ты не помнишь, Отари, откуда он взялся? И я не помню. Георгий, это был твой друг или наш друг? Наш, говоришь? Давай еще выпьем. За мужскую дружбу.
Однако присутствие в комнате покойника все же действовало на нервы. И девать его было категорически некуда. Примерно так в середине дня оттащили труп, свалили в ванну. Вернулись в комнату, перевели дух, выпили еще и снова сели думать, как жить дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Когда Адриан находился рядом с Анкой, у него возникало странное ощущение пребывания в материнской утробе, где не надо ни заботиться о пропитании, ни даже дышать, поскольку все необходимое поступает в его организм по невидимой, но прочной пуповине, где нет страха и чувства чужеродности, где его со всех сторон окружает немного пугающее, но уютно засасывающее месиво, темное, влажное, теплое, чавкающее, пахнущее фермой и размокшей от дождя глиной.
Вот это столь неожиданно возникшее понимание абсолютной защищенности и сыграло главную роль в принятии решения о поездке вместе с Анкой. И хотя ее притязания на родство были совершенно смехотворны, иногда Адриан представлял себе Анку в их американском доме, в кресле напротив отцовского, рядом с камином. И в эту минуту ему казалось, что окна их дома выходят не на серый от дождя Гудзон, а на раскрашенный во все цвета радуги и жизнерадостно вопящий Кони-Айленд.
Успокоенный тихим сопением Анки, Адриан осторожно достал из кармана переднего сиденья полученный от отца желтый конверт. Он дважды изучил его содержимое, но так и не смог окончательно поверить в эту фантастическую историю.
В конце сороковых годов фирма «Юнайтед Принтерс» в очередной раз затеяла аукционную распродажу своих архивов. Среди прочего, за один доллар был продан старый русский контракт, по которому Омское правительство обязалось заплатить фирме четырнадцать миллионов долларов по предъявлении надлежащим образом подписанных документов о получении груза русских банкнот. Обеспечением оплаты служили золотые слитки, находящиеся в банке «Ферст Бостон» и подлежащие передаче фирме, если оплата не произойдет в течение трех дней с момента представления в банк документов. Фирма «Юнайтед Принтерс» изготовила банкноты, погрузила их на военно-морской угольщик «Афакс» и отправила из Сан-Франциско во Владивосток. Затем произошли уже известные нам события, в результате которых угольщик вернулся в Штаты без груза и без документов.
Смириться с потерей четырнадцати миллионов в «Юнайтед Принтерс» никак не желали. Но и банк «Ферст Бостон», отнюдь не уверенный в долговечности большевистской власти, золотые слитки отдавать не стремился. Возникла юридическая коллизия. Адвокаты «Юнайтед Принтерс» кричали про обстоятельства непреодолимой силы, а адвокаты банка в ответ только пожимали плечами. Потом в эту историю впутались еще и советские дипломаты, получившие из Кремля приказ вернуть на Родину вывезенный белогвардейцами золотой запас.
Был большой шум.
Закончилась вся эта суматоха тем, что большевикам в возврате золота было отказано раз и навсегда. Золото осталось в банковском хранилище, но принято было решение, ввиду неустановления настоящего собственника, начислять на депозит надлежащие проценты, каковые, вместе с исходной суммой депозита, подлежат выплате собственнику, буде таковой когда-нибудь да обнаружится. Таковых собственников теоретически могло быть всего два — Омское правительство и фирма «Юнайтед Принтерс». Но Омское правительство приказало долго жить и не оставило завещания, значит, остается только «Юнайтед Принтерс». В подтверждение своих прав «Юнайтед Принтерс» может либо предъявить документы о получении груза тем же самым Омским правительством, либо иным способом доказать высокому суду, что со стороны «Юнайтед Принтерс» контракт был добросовестно исполнен. Например, продемонстрировать суду сам груз или существенную его часть.
Вооружившись этим решением, адвокаты «Юнайтед Принтерс» бросились на штурм советского посольства. Они почему-то были уверены, что здесь возможна сделка: русские находят и привозят в Штаты изготовленные для Колчака банкноты, а «Юнайтед Принтерс», получив из банка золото, честно делятся с Советами. Например, выплачивают им десять процентов комиссии плюс накладные расходы.
Однако же окопавшаяся в Кремле советская власть представляла себе эту сделку по-другому. Советская власть, которой было совершенно наплевать на мнение капиталистического американского суда, рассматривала колчаковское золото, как свою собственность и за содействие в его возврате вполне готова была, в свою очередь, заплатить «Юнайтед Принтерс» те же десять процентов комиссии, но без всяких накладных расходов.
Меньшее советскую власть никак не устраивало. Обнаружив же, что озвученные благородные условия для «Юнайтед Принтерс» не подходят, советская власть сухо известила американский суд, что никаких колчаковских банкнот она не знает и знать не хочет, что какой-то угольщик действительно крутился у восточных берегов Советского Союза и даже был задержан по подозрению в содействии интервентам, но кто его разгружал и разгружал ли вообще — неизвестно. Вполне даже возможно, что никаких банкнот и в природе не было, а просто проходимцы из «Юнайтед Принтерс» решили прикарманить чужие деньги.
Эта история попала в прессу, какое-то время фирма «Юнайтед Принтерс» занималась отмыванием своей репутации, а потом тогдашний глава фирмы, которому надоело отбиваться, приказал списать четырнадцать миллионов на убытки и забыть.
А еще потом, уже при распродаже архивов, дедушка Диц, который этими самыми архивами и заведовал, на совершенно законных основаниях приобрел за один доллар старый контракт и все права на него. Что и было обнаружено папой Дицем при очередной ревизии семейных документов.
Получалось, таким образом, что семье Дицев вполне могут достаться и четырнадцать миллионов золотом и набежавшие за почти восемьдесят лет сложные проценты. Адриан несколько раз пытался посчитать, но у него все время получались разные цифры — от семидесяти двух миллионов с мелочью до ста шестидесяти восьми.
А чтобы получить эти деньги, всего-то и надо было найти и доставить в Соединенные Штаты, как было решено судом, «либо сам груз, либо его существенную часть».
— Левон Ашотович, Левон Ашотович, — теребила командира корабля стюардесса Жанна, — это и вправду он. Я сейчас мимо проходила, заглянула ему через плечо. Он какие-то бумаги читает — на английском. Точно он.
— Я же тебе говорил, Жанна, — ответил Левон Ашотович. — У меня глаз наметанный. Иди в салон, стой рядом и присматривай за ним. Если что — сразу сигнализируй.
Глава 36
Государственное дело
— Докладывайте, — сказал полковник Крякин, сдвигая пухлую папку с документами на край стола. — Как сейчас обстоят дела.
— В Самаре он первым делом начал интересоваться грузом «Афакса», — начал майор Федор Васильевич Усков. — В соответствии с планом ему было сообщено абсолютно все о судьбе груза, в том числе и теперешнее его местонахождение. Мы ожидали, что, долетев до Иркутска, он двинется дальше в Кандым, где его уже должны были встречать. Но он повернул на Мирный. Денис сообщает, что в Мирном у него проживает дальний родственник. Диц Иван Иванович. Из Самары объект вылетел в сопровождении некой Трубниковой Анны Сергеевны, без определенного рода занятий. В приобретении ею билетов до Мирного нами было оказано негласное содействие.
— Адрес Дица в Мирном установили?
— По нашим даннъш, Иван Диц выехал из Мирного три месяца назад. До этого числился комендантом общежития СМУ-три по адресу Комсомольская четыре, где и проживал в служебном помещении. Вот на него справка. Обратите внимание, товарищ полковник, в пятьдесят шестом его как раз из Кандымского лагеря выпустили, потом он бичевал в Якутске, далее два года в Айхале, затем Ленек, а потом уже Мирный.
— Как он с такой биографией в коменданты попал — выяснили?
— Никак нет, товарищ полковник. Не выяснили.
— Выясните. Кто в Мирном может про него знать? С кем встречался? С кем дружил?
— Так точно, товарищ полковник. Был дружен с заведующим отделением городской поликлиники Джалагония Георгием Виссарионовичем. Из бывших заключенных. Отбывал срок за умышленное убийство в составе организованной преступной группы. В восемьдесят втором освобожден.
— Наблюдение установили?
— Так точно, товарищ полковник. Установили немедленно.
— Значит так, Федор Васильевич. Все передвижения — под круглосуточный контроль. Из виду ни на секунду не терять. С начальником Кандыма связались?
— Постоянно на связи.
— У них все в порядке?
— Так точно. Немного попорчено, конечно. Все-таки в работе было, да и мыши…
— Указания передали?
— А как же!
— Еще раз повторите. Они когда снег ждут?
— Сибирь, товарищ полковник. Не угадаешь. Но думаю, что со дня на день.
— Вот. Под вашу личную ответственность, Федор Васильевич. Чтобы он туда попал до снега. Иначе сорвем операцию. Нечего ему в Мирном прохлаждаться. Поняли меня?
— Так точно, товарищ полковник. Понял.
— И еще. Я думаю, Федор Васильевич, вот что еще надо бы предусмотреть. Выясните, где в настоящее время находится Иван Диц. Уберите его куда-нибудь. Надо так сделать, чтобы он не успел с американцем увидеться, пока тот в Кандым не попадет. Совершенно им не нужно видеться. Согласны со мной, Федор Васильевич?
— Так точно, товарищ полковник. Согласен.
— Вот и исполняйте.
Глава 37
Врач-убийца
Георгий Виссарионович Джалагония был тихим, сильно облысевшим человечком с микояновскими усиками под огромным костистым носом, большими коровьими глазами, застенчивой улыбкой и глуховатым, опущенным никотином голосом. Он невероятно много курил, а вот к спиртному был совершенно равнодушен — не протестовал, когда в его стакан наливали, но оставлял стакан нетронутым в течение всего застолья.
Что неудивительно, если знать его историю.
Как-то, много лет назад, в пятницу днем, в морг, где работал Георгий Виссарионович, заявились три гостя, приехавшие в город Ленинград из далекой Мингрелии по своим делам и решившие навестить старого друга. В руках у одного из гостей по имени Дато был чемоданчик, а в чемоданчике лежала надувная резиновая подушка для пляжа, до отказу наполненная огненным национальным напитком. Георгий Виссарионович обрадовался гостям, обнялся с каждым, сбегал за мензурками, и веселье началось.
Тогда он еще пил, как все.
Когда подушка опустела, компания перекочевала в ресторан. В какой именно, Георгий Виссарионович не запомнил. Сначала вроде бы пошли в «Асторию», там — бог знает почему — не получилось, но куда-то точно попали. Потому что из морга вышли засветло — это Георгий Виссарионович хорошо зафиксировал, — а вот магазин, куда они зашли, чтобы пополнить запасы и продолжить застолье дома у Георгия Виссарионовича, уже закрывался, и пришлось немного пошуметь.
Как было установлено впоследствии, в течение ночи они еще дважды решали проблему возникающего дефицита, вызывая по телефону такси и скупая у водителей весь наличный запас. Скупили при этом явно больше, чем смогли употребить, потому что, очухавшись поутру, обнаружили почти целый ящик водки.
А еще обнаружили, что хранитель резиновой подушки батоно Дато лежит на полу и не дышит. И что голова у него в крови.
Георгий Виссарионович констатировал смерть. Сели думать и вспоминать, что было ночью. Ничего не вспомнили и решили немножко выпить. А вдруг поможет.
Не помогло. Выпили еще. Потом еще чуть-чуть. За светлую память Дато. Какой был человек! Какой замечательный товарищ! Кстати, ты не помнишь, Отари, откуда он взялся? И я не помню. Георгий, это был твой друг или наш друг? Наш, говоришь? Давай еще выпьем. За мужскую дружбу.
Однако присутствие в комнате покойника все же действовало на нервы. И девать его было категорически некуда. Примерно так в середине дня оттащили труп, свалили в ванну. Вернулись в комнату, перевели дух, выпили еще и снова сели думать, как жить дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47