.. хочу немного расправить крылышки. Говорить с ним, быть в его обществе. Но поверь, я не меньше была бы счастлива, если бы и ты присоединилась к нам сегодня. Но если бы увидела хоть малейший знак с твоей стороны, что я лишняя... то тут же убежала бы и оставила вас вдвоем. Прошу тебя, поверь мне, Саманта.
— Но я...
— Прошу тебя!
Я внимательно посмотрела ей в глаза. И вдруг Шерил показалась мне такой юной, что я с трудом дала бы ей ее восемнадцать.
— Ладно. Признаюсь, он мне нравится и я немного ревновала без особых причин. Но этой ревности не избежать, когда влюбляешься. Впрочем, я запомню, что ты мне сказала, Шерил. И постараюсь больше не давать волю ревности. Неужели это было так заметно?
— Уф! Мне — очень. Я ведь знаю, что такое ревность. Потому что довольно часто сама ее испытываю по отношению к Питеру.
— Но Питер — твой отец.
Она только снисходительно улыбнулась и пошла к двери. Потом обернулась:
— Я никогда и никого не смогу полюбить или выйти замуж, пока жив Питер, Саманта. И знаю, что Питер чувствует то же самое по отношению ко мне.
Шерил закрыла за собой дверь, а я села завтракать.
Итак, Марина провела ночь в деревне за несколько миль от дома. Или это придумано? Я все еще не была уверена до конца. Но если это была не Марица, то кого же я тогда видела?
* * *
Я работала без перерыва все утро. Марица со смущенным видом появилась и сообщила, что готов ленч, но я была не голодна и продолжила писать.
Во второй половине дня кто-то постучал и нетерпеливо подергал ручку моей двери.
— Саманта! — услышала я голос Ричарда. — Могу я войти? Я хочу поговорить с тобой.
Хотя работы у меня еще оставалось примерно на час, я встала и открыла дверь. Улыбнулась, потом даже засмеялась, потому что вид у него был сердитый и обиженный, как у маленького ребенка.
— Я пытался тебя увидеть целый день. Но меня все время отвлекали, уводили то туда, то сюда.
— Входи, Ричард.
— Звонил дядя Грегори. Я не смогу дождаться, когда ты закончишь писать, как мы договаривались. Мне приказано лететь в Нью-Йорк сегодня же вечером, привезти законченные тобою главы и фотографии.
Я не могла скрыть разочарования.
— У него для меня какое-то специальное задание, — пояснил Ричард. — Что-то срочное. Не уверен, но, кажется, мне предстоит заграничная командировка, за океан.
Конечно же он заметил, как у меня разочарованно вытянулось лицо.
— О нет... То есть я имею в виду, это замечательно для тебя. Но куда тебя отправляют? И насколько?
— Для дядюшки Грегори не существует никаких законов и правил, кроме его собственных. Никто никогда не получает от него прямого ответа на прямой вопрос. Но кое-что он сказал, и это может тебя заинтересовать. Наш посреднический отдел работает как бешеный, развернул просто фантастическую рекламную кампанию, чтобы продвинуть твою книгу. Они стараются так, что надо ждать результатов. Я сообщу тебе подробности дел, как только вернусь в Нью-Йорк.
— Спасибо, — произнесла я без энтузиазма, думая только об одном — он улетает и мы не увидимся теперь очень долго.
— Тебе не приходило в голову, Саманта, что Питеру понадобятся эти высокие стены, чтобы спрятаться за ними, когда разразится скандал в связи с выходом твоей книги? Множество обиженных и разъяренных женщин, мужей и других людей могут попытаться добраться до него со злым умыслом.
— Но ведь наши юристы предварительно хорошенько поработают с материалом. Они не допустят клеветы. Что же касается остального... Питер имеет право рассказать правду о своей жизни и рассчитывать на интерес публики.
— Можно задать тебе вопрос, Саманта?
— Да, какой?
В его карих глазах появились лукавые искорки.
— Ты действительно расстроилась, когда я сказал об отъезде в Нью-Йорк? Или просто изобразила печаль из любезности?
— Я ужасно, ужасно расстроилась, поверь. И испугалась, что они сразу же пошлют тебя за границу, — прошептала я.
Он запер дверь, подошел, обнял меня, и мои губы раскрылись навстречу его поцелую. И вдруг желание, какого я никогда еще в жизни не испытывала, переполнило меня...
Когда он неохотно оторвался от моих губ, я поняла, что мне нужна поддержка, потому что меня плохо держали ноги. Я прижалась к Ричарду, и он отвел меня к стулу, усадил и сам присел на краешек моего рабочего стола, свесив одну ногу.
— Сигарету?
Я покачала головой.
— Ты всегда закрываешь глаза, Саманта, когда кто-то... тебя целует? — Голос его звучал странно.
— Разве я... закрыла глаза? — Я поднесла ладони к пылающим щекам. — Не знаю, поскольку не целуюсь так уж часто...
— Нет, думаю, что нет.
— Тогда почему спрашиваешь?
— Пытаюсь сказать то, чего сам от себя не ожидал. Я не хочу оставлять тебя здесь — хочу забрать тебя с собой в Нью-Йорк.
— Но это невозможно.
— Знаю. Я хочу быть честным с тобой, Саманта.
— Постараюсь приехать в Нью-Йорк сразу же, как только закончу работу. И мы можем провести некоторое время вдвоем.
Он кивнул:
— А если не вернешься, я сам за тобой приеду. А еще... Я хочу просить тебя выйти за меня. — И добавил с улыбкой: — Тебе лучше сказать «да».
— Я... я думаю, что скажу «да».
Он поднял меня со стула, прижал к себе и снова поцеловал. Странички рукописи упали и разлетелись по полу, но мы этого не заметили.
— Только одно меня беспокоит, Саманта, — некоторое время спустя проговорил Ричард. — Ты не просто начинающий писатель. Ты действительно талантлива. Я говорю это искренне, ты очень хороший писатель. Ты находишь правду безошибочно и не боишься ее написать. Это ясно всем. Значит, после этой длинной истории появится следующая, и еще, и еще... И тогда бедняга муж будет редко видеть свою жену. Ему придется ждать перед закрытой дверью часами, или педелями, или даже месяцами! А если ему захочется поцеловать ее и...
Вид у него был так комичен, что, хихикнув, я обняла его за шею.
— Мы построим дом, где двери не будут запираться вообще, дорогой, — прошептала я.
Глава 8
— Вы ее помните, конечно, — мечтательно говорил Питер, — она была знаменита. Безукоризненная, холодная, так никем и не разгаданная драматическая актриса тех лет. Возможно, это покажется странным, но мне ее губы всегда казались чувственными, хотя никто, ни один мужчина не мог бы сказать о них так. Я говорю все это, разумеется, о Лизл Герхардт.
— Да. Понимаю, мистер Кастеллано.
— Мы играли вместе в Лос-Анджелесе... — Питер расхаживал по комнате, жестикулируя. Даже сейчас, думала я, он не может не играть. Библиотека — его сцена. А я — публика. И сейчас он исполняет ведущую роль в романтической драме не без трагического аспекта.
— Надеюсь, я говорю не слишком быстро, Саманта? — услышала я вдруг обращение к себе хорошо поставленным, мягким, почти нежным голосом.
— О нет. — От неожиданности я замерла. До этого момента я записывала все автоматически, думая о своем.
— Лизл являлась ко мне, когда ей хотелось. Так как мы оба были слишком хорошо известны, то не могли встречаться в ее апартаментах. Это вызвало бы широкую огласку и скандал.
Широкую огласку... Да, Питер Кастеллано, вы не любите скандалов, но вам по душе известность и огласка.
Я украдкой взглянула на него. Он заметил мой взгляд и улыбнулся. И вдруг я поняла, насколько отработана и чисто рефлекторна его замечательная улыбка. Это был конек его шарма — действие, чтобы внушить, вызвать восхищение и хорошее к себе отношение. Он думал, что мой взгляд означает это восхищение, что он настолько привлекателен для меня, что я с трудом могу оторвать глаза от его красивого лица.
Питер подошел к окну и стал смотреть в сад на цветники. Сегодня он был в костюме. Впервые с тех пор, как я увидела его в «Молоте ведьмы», хотя галстук был неизменно тот же. Костюм серо-зеленого цвета из твида, белая рубашка, из нагрудного кармашка высовывался белоснежный угол платка с монограммой. Каждый предмет его одежды на вид был, безусловно, ручной работы. И поскольку обстановка говорила о несомненном благосостоянии Питера, мне было непонятно, зачем ему понадобилось давать согласие на издание своей биографии, не говоря уже о желании представить ее в таком свете... И вдруг догадалась — он делал это, чтобы удовлетворить свое тщеславие, наращивая и без того непомерный эгоизм.
— ...Мы никогда не упоминали о любви, — произнес он тем временем, — Лизл часто говорила мне, что хотела бы стать художником и если бы стала им, то рисовала бы только природу, потому что пейзажи всегда действуют так успокаивающе. Я пытался избегать таких разговоров, так как они напоминали мне о Терезе. А любое воспоминание о ней сразу вызывало в памяти дикую ревность, убившую любовь, настоящую, которая могла быть между нами. Я не хочу для себя вымолить прощение. Наоборот. Я понимаю, как часто жестоко поступал по отношению к ней. — Питер проговорил это с видом самопожертвования.
«Теперь он играет роль мученика», — подумала я равнодушно.
— Бедная, глупенькая Тереза! Я знал с самого начала, что наш брак обречен на неудачу и несчастье. Я говорил ей, что, если она выйдет за меня, ей придется делить меня с другими. Повторял это много раз, предупреждал... — Он пожал плечами. — Она, мне кажется, плохо понимала, что выходит за кумира, идола Америки, американских женщин. Но, как уже сказал, я не мог ее винить за это. Ее ревность была естественной, потому что она видела все виды искушения, окружавшие меня. Во всяком случае, я ни о чем не сожалею... Так о чем я раньше говорил, Саманта?
— Что вы пытались избежать огласки, встречаясь с Лизл Герхардт.
— О да, Лизл! — протянул он небрежно, затем подошел к столу и сел на свое место. — Несомненно, все эти страстные порывы и причуды кажутся вам странными, так, Саманта? — Его прекрасной формы черные брови приподнялись, он смотрел, ожидая моей реакции, но я сочла за лучшее промолчать, потому что мой ответ мог ему не поправиться.
Питер сделал вид, что ничего не заметил, и после некоторой заминки продолжил:
— Лизл понимала меня так, как не понимали другие женщины... — И он снова заходил по комнате, заложив руки за спину и продолжая рассказ о своем романе с Лизл Герхардт.
Возможно, этот роман мог меня захватить и увлечь, но не сегодня. Надменность и самолюбование Питера претили мне, и чем дальше я слушала его историю, тем меньше она мне нравилась.
Но я постаралась спрятать свои эмоции и быть бесстрастной. То, что я сама думаю о Питере Кастеллано, не имеет никакого значения. А его признания будут лучшей и самой увлекательной историей из всего, что когда-либо было напечатано в «Секретах».
Он замолчал.
— И после этих встреч она стала вашей любовницей? — спросила я.
— О нет. «Король-крестьянин» — драма, где я играл ведущую мужскую роль, — вернулась на Бродвей. Лизл работала в Голливуде. Обстоятельства нас разлучили. И как раз в тот сезон случилась трагедия с Терезой. Я бросил все и вернулся сюда, а меня заменил актер второго состава. Больше я уже никогда не играл.
Я не могла удержаться:
— В каком смысле, мистер Кастеллано?
Он рассмеялся, хотя мне показалось, что мое замечание его отнюдь не позабавило.
— Вы любите вставлять шпильки, дорогая Саманта. Остроумно. Да, если принимать во внимание мир, отгороженный стенами «Молота ведьмы», я не играл вообще. Но жизненные привычки не легко отбросить. Ко мне тянутся женщины и здесь, да и желание хозяина «Молота ведьмы» для них — закон. Думаю, не стоит уточнять.
Моя мысль лихорадочно заработала. Питер Кастеллано недвусмысленно признался, что имеет здесь собственный гарем. Это как раз то, что приведет в восторг его почитателей! Об этом они мечтают услышать. И кто я такая, чтобы отказать им в этом желании? Мне только нужно внести это признание в книгу. Сделать намек. Остальное допишет их воображение.
Я была рада, что на бумагу ложится последнее любовное приключение Питера Кастеллано. Чем дольше я проводила времени в общении с ним, тем больше соглашалась с Ричардом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Но я...
— Прошу тебя!
Я внимательно посмотрела ей в глаза. И вдруг Шерил показалась мне такой юной, что я с трудом дала бы ей ее восемнадцать.
— Ладно. Признаюсь, он мне нравится и я немного ревновала без особых причин. Но этой ревности не избежать, когда влюбляешься. Впрочем, я запомню, что ты мне сказала, Шерил. И постараюсь больше не давать волю ревности. Неужели это было так заметно?
— Уф! Мне — очень. Я ведь знаю, что такое ревность. Потому что довольно часто сама ее испытываю по отношению к Питеру.
— Но Питер — твой отец.
Она только снисходительно улыбнулась и пошла к двери. Потом обернулась:
— Я никогда и никого не смогу полюбить или выйти замуж, пока жив Питер, Саманта. И знаю, что Питер чувствует то же самое по отношению ко мне.
Шерил закрыла за собой дверь, а я села завтракать.
Итак, Марина провела ночь в деревне за несколько миль от дома. Или это придумано? Я все еще не была уверена до конца. Но если это была не Марица, то кого же я тогда видела?
* * *
Я работала без перерыва все утро. Марица со смущенным видом появилась и сообщила, что готов ленч, но я была не голодна и продолжила писать.
Во второй половине дня кто-то постучал и нетерпеливо подергал ручку моей двери.
— Саманта! — услышала я голос Ричарда. — Могу я войти? Я хочу поговорить с тобой.
Хотя работы у меня еще оставалось примерно на час, я встала и открыла дверь. Улыбнулась, потом даже засмеялась, потому что вид у него был сердитый и обиженный, как у маленького ребенка.
— Я пытался тебя увидеть целый день. Но меня все время отвлекали, уводили то туда, то сюда.
— Входи, Ричард.
— Звонил дядя Грегори. Я не смогу дождаться, когда ты закончишь писать, как мы договаривались. Мне приказано лететь в Нью-Йорк сегодня же вечером, привезти законченные тобою главы и фотографии.
Я не могла скрыть разочарования.
— У него для меня какое-то специальное задание, — пояснил Ричард. — Что-то срочное. Не уверен, но, кажется, мне предстоит заграничная командировка, за океан.
Конечно же он заметил, как у меня разочарованно вытянулось лицо.
— О нет... То есть я имею в виду, это замечательно для тебя. Но куда тебя отправляют? И насколько?
— Для дядюшки Грегори не существует никаких законов и правил, кроме его собственных. Никто никогда не получает от него прямого ответа на прямой вопрос. Но кое-что он сказал, и это может тебя заинтересовать. Наш посреднический отдел работает как бешеный, развернул просто фантастическую рекламную кампанию, чтобы продвинуть твою книгу. Они стараются так, что надо ждать результатов. Я сообщу тебе подробности дел, как только вернусь в Нью-Йорк.
— Спасибо, — произнесла я без энтузиазма, думая только об одном — он улетает и мы не увидимся теперь очень долго.
— Тебе не приходило в голову, Саманта, что Питеру понадобятся эти высокие стены, чтобы спрятаться за ними, когда разразится скандал в связи с выходом твоей книги? Множество обиженных и разъяренных женщин, мужей и других людей могут попытаться добраться до него со злым умыслом.
— Но ведь наши юристы предварительно хорошенько поработают с материалом. Они не допустят клеветы. Что же касается остального... Питер имеет право рассказать правду о своей жизни и рассчитывать на интерес публики.
— Можно задать тебе вопрос, Саманта?
— Да, какой?
В его карих глазах появились лукавые искорки.
— Ты действительно расстроилась, когда я сказал об отъезде в Нью-Йорк? Или просто изобразила печаль из любезности?
— Я ужасно, ужасно расстроилась, поверь. И испугалась, что они сразу же пошлют тебя за границу, — прошептала я.
Он запер дверь, подошел, обнял меня, и мои губы раскрылись навстречу его поцелую. И вдруг желание, какого я никогда еще в жизни не испытывала, переполнило меня...
Когда он неохотно оторвался от моих губ, я поняла, что мне нужна поддержка, потому что меня плохо держали ноги. Я прижалась к Ричарду, и он отвел меня к стулу, усадил и сам присел на краешек моего рабочего стола, свесив одну ногу.
— Сигарету?
Я покачала головой.
— Ты всегда закрываешь глаза, Саманта, когда кто-то... тебя целует? — Голос его звучал странно.
— Разве я... закрыла глаза? — Я поднесла ладони к пылающим щекам. — Не знаю, поскольку не целуюсь так уж часто...
— Нет, думаю, что нет.
— Тогда почему спрашиваешь?
— Пытаюсь сказать то, чего сам от себя не ожидал. Я не хочу оставлять тебя здесь — хочу забрать тебя с собой в Нью-Йорк.
— Но это невозможно.
— Знаю. Я хочу быть честным с тобой, Саманта.
— Постараюсь приехать в Нью-Йорк сразу же, как только закончу работу. И мы можем провести некоторое время вдвоем.
Он кивнул:
— А если не вернешься, я сам за тобой приеду. А еще... Я хочу просить тебя выйти за меня. — И добавил с улыбкой: — Тебе лучше сказать «да».
— Я... я думаю, что скажу «да».
Он поднял меня со стула, прижал к себе и снова поцеловал. Странички рукописи упали и разлетелись по полу, но мы этого не заметили.
— Только одно меня беспокоит, Саманта, — некоторое время спустя проговорил Ричард. — Ты не просто начинающий писатель. Ты действительно талантлива. Я говорю это искренне, ты очень хороший писатель. Ты находишь правду безошибочно и не боишься ее написать. Это ясно всем. Значит, после этой длинной истории появится следующая, и еще, и еще... И тогда бедняга муж будет редко видеть свою жену. Ему придется ждать перед закрытой дверью часами, или педелями, или даже месяцами! А если ему захочется поцеловать ее и...
Вид у него был так комичен, что, хихикнув, я обняла его за шею.
— Мы построим дом, где двери не будут запираться вообще, дорогой, — прошептала я.
Глава 8
— Вы ее помните, конечно, — мечтательно говорил Питер, — она была знаменита. Безукоризненная, холодная, так никем и не разгаданная драматическая актриса тех лет. Возможно, это покажется странным, но мне ее губы всегда казались чувственными, хотя никто, ни один мужчина не мог бы сказать о них так. Я говорю все это, разумеется, о Лизл Герхардт.
— Да. Понимаю, мистер Кастеллано.
— Мы играли вместе в Лос-Анджелесе... — Питер расхаживал по комнате, жестикулируя. Даже сейчас, думала я, он не может не играть. Библиотека — его сцена. А я — публика. И сейчас он исполняет ведущую роль в романтической драме не без трагического аспекта.
— Надеюсь, я говорю не слишком быстро, Саманта? — услышала я вдруг обращение к себе хорошо поставленным, мягким, почти нежным голосом.
— О нет. — От неожиданности я замерла. До этого момента я записывала все автоматически, думая о своем.
— Лизл являлась ко мне, когда ей хотелось. Так как мы оба были слишком хорошо известны, то не могли встречаться в ее апартаментах. Это вызвало бы широкую огласку и скандал.
Широкую огласку... Да, Питер Кастеллано, вы не любите скандалов, но вам по душе известность и огласка.
Я украдкой взглянула на него. Он заметил мой взгляд и улыбнулся. И вдруг я поняла, насколько отработана и чисто рефлекторна его замечательная улыбка. Это был конек его шарма — действие, чтобы внушить, вызвать восхищение и хорошее к себе отношение. Он думал, что мой взгляд означает это восхищение, что он настолько привлекателен для меня, что я с трудом могу оторвать глаза от его красивого лица.
Питер подошел к окну и стал смотреть в сад на цветники. Сегодня он был в костюме. Впервые с тех пор, как я увидела его в «Молоте ведьмы», хотя галстук был неизменно тот же. Костюм серо-зеленого цвета из твида, белая рубашка, из нагрудного кармашка высовывался белоснежный угол платка с монограммой. Каждый предмет его одежды на вид был, безусловно, ручной работы. И поскольку обстановка говорила о несомненном благосостоянии Питера, мне было непонятно, зачем ему понадобилось давать согласие на издание своей биографии, не говоря уже о желании представить ее в таком свете... И вдруг догадалась — он делал это, чтобы удовлетворить свое тщеславие, наращивая и без того непомерный эгоизм.
— ...Мы никогда не упоминали о любви, — произнес он тем временем, — Лизл часто говорила мне, что хотела бы стать художником и если бы стала им, то рисовала бы только природу, потому что пейзажи всегда действуют так успокаивающе. Я пытался избегать таких разговоров, так как они напоминали мне о Терезе. А любое воспоминание о ней сразу вызывало в памяти дикую ревность, убившую любовь, настоящую, которая могла быть между нами. Я не хочу для себя вымолить прощение. Наоборот. Я понимаю, как часто жестоко поступал по отношению к ней. — Питер проговорил это с видом самопожертвования.
«Теперь он играет роль мученика», — подумала я равнодушно.
— Бедная, глупенькая Тереза! Я знал с самого начала, что наш брак обречен на неудачу и несчастье. Я говорил ей, что, если она выйдет за меня, ей придется делить меня с другими. Повторял это много раз, предупреждал... — Он пожал плечами. — Она, мне кажется, плохо понимала, что выходит за кумира, идола Америки, американских женщин. Но, как уже сказал, я не мог ее винить за это. Ее ревность была естественной, потому что она видела все виды искушения, окружавшие меня. Во всяком случае, я ни о чем не сожалею... Так о чем я раньше говорил, Саманта?
— Что вы пытались избежать огласки, встречаясь с Лизл Герхардт.
— О да, Лизл! — протянул он небрежно, затем подошел к столу и сел на свое место. — Несомненно, все эти страстные порывы и причуды кажутся вам странными, так, Саманта? — Его прекрасной формы черные брови приподнялись, он смотрел, ожидая моей реакции, но я сочла за лучшее промолчать, потому что мой ответ мог ему не поправиться.
Питер сделал вид, что ничего не заметил, и после некоторой заминки продолжил:
— Лизл понимала меня так, как не понимали другие женщины... — И он снова заходил по комнате, заложив руки за спину и продолжая рассказ о своем романе с Лизл Герхардт.
Возможно, этот роман мог меня захватить и увлечь, но не сегодня. Надменность и самолюбование Питера претили мне, и чем дальше я слушала его историю, тем меньше она мне нравилась.
Но я постаралась спрятать свои эмоции и быть бесстрастной. То, что я сама думаю о Питере Кастеллано, не имеет никакого значения. А его признания будут лучшей и самой увлекательной историей из всего, что когда-либо было напечатано в «Секретах».
Он замолчал.
— И после этих встреч она стала вашей любовницей? — спросила я.
— О нет. «Король-крестьянин» — драма, где я играл ведущую мужскую роль, — вернулась на Бродвей. Лизл работала в Голливуде. Обстоятельства нас разлучили. И как раз в тот сезон случилась трагедия с Терезой. Я бросил все и вернулся сюда, а меня заменил актер второго состава. Больше я уже никогда не играл.
Я не могла удержаться:
— В каком смысле, мистер Кастеллано?
Он рассмеялся, хотя мне показалось, что мое замечание его отнюдь не позабавило.
— Вы любите вставлять шпильки, дорогая Саманта. Остроумно. Да, если принимать во внимание мир, отгороженный стенами «Молота ведьмы», я не играл вообще. Но жизненные привычки не легко отбросить. Ко мне тянутся женщины и здесь, да и желание хозяина «Молота ведьмы» для них — закон. Думаю, не стоит уточнять.
Моя мысль лихорадочно заработала. Питер Кастеллано недвусмысленно признался, что имеет здесь собственный гарем. Это как раз то, что приведет в восторг его почитателей! Об этом они мечтают услышать. И кто я такая, чтобы отказать им в этом желании? Мне только нужно внести это признание в книгу. Сделать намек. Остальное допишет их воображение.
Я была рада, что на бумагу ложится последнее любовное приключение Питера Кастеллано. Чем дольше я проводила времени в общении с ним, тем больше соглашалась с Ричардом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20