Землячка участвует в работе Апрельской конференции, Шестого съезда партии, голосует за предложения Ленина.
Все ближе решительное столкновение пролетариата и буржуазии.
Подготавливая контрреволюционный переворот, буржуазия созывает в Москве представителей имущих классов на Государственное совещание.
ЦК РСДРП (большевиков) поручает Московскому комитету организовать однодневную забастовку протеста, и 12 августа, в день открытия Совещания, в Москве бастует около четырехсот тысяч рабочих. Землячка и другие руководители Московского комитета добиваются остановки всех крупных заводов Москвы.
Близятся решающие бои.
В начале осени Московский комитет назначает Землячку ответственным организатором Рогожского района.
В эти дни особенно ярко проявляется ее талант организатора рабочих масс. В районе нет фабрики и завода, где бы она не выступила. Она рассказывает рабочим о деятельности Ленина, о программе партии, о работе московской большевистской организации.
Много внимания уделяет она пропаганде в воинских частях. Она хорошо помнит, к чему в 1905 году привела недооценка работы среди солдат. Больше эта ошибка не должна повториться…
Она шла к цели, указанной Лениным, и он приблизился, с неумолимой закономерностью приблизился определенный Лениным переломный день истории человечества.
Обманчивая тишина
Странное, страшное даже ощущение. Землячка чувствовала, как что-то сдавливает ей сердце. Такое ощущение испытывают перед грозой люди с больным сердцем. Небо точно выцветает, не хватает воздуха, и человек томительно ждет грозового раската грома.
Революционное чутье ее не обманывало. Жизнь шла как будто бы своим чередом, выходили газеты различных направлений, Временное правительство незаметно стягивало в столицу войска, где-то за кулисами меньшевики сговаривались с буржуазией, и вдруг — очистительный удар грома!
Утро 25 октября 1917 года. Московский комитет большевистской партии. Обсуждается положение в городе.
Заседание ведет Лихачев. Только что он дал слово представителю Лефортовского района. Землячка видит, как к Лихачеву подходит юноша в солдатской гимнастерке. Дежурный телефонист. Наклоняется, что-то говорит, протягивает клочок бумаги.
Лихачев встает, поднимает руку.
— Товарищи, внимание! Телефонограмма от товарища Ногина из Петрограда…
Напряженно звучит голос Лихачева, и по одному его тону присутствующие догадываются, что сообщение сейчас последует чрезвычайное.
— "Сегодня ночью Военно-революционный комитет занял вокзалы, Государственный банк, телеграф, почту, — читает Лихачев. — Теперь занимает Зимний дворец. Временное правительство будет низложено. Сегодня в 5 часов открывается съезд Советов. Переворот прошел совершенно спокойно, ни единой капли крови не было пролито. Все войска на стороне Военно-революционного комитета".
Тут и говорить не о чем — все, к чему готовились в течение долгих лет, свершилось, теперь остается только действовать, промедление в выступлении подобно смерти.
Создан партийный боевой центр. Отправлены телеграммы в ближайшие города. Москва ждет подкреплений. Участники заседания расходятся по районам…
Вот когда принесла свои плоды работа Землячки в военной организации! Двенадцать лет прошло с того дня, как ее арестовали в Кисловском переулке. О чем шла тогда речь? Почему Декабрьское вооруженное восстание окончилось неудачей? Слабая связь с солдатскими массами, недооценка армии. Военные части не поддержали восстания. Учтите ошибки, охватите своим влиянием армию, учил Ленин. Казалось бы, что за работа! Объяснить солдатам причины обнищания деревни, найти честных офицеров, ненавидящих казенную муштру. Тут слово, там слово, только иногда слова бьют сильнее шрапнели!
После свержения царизма Землячка и в Московском комитете, и в Рогожском районе, куда ее направили, как тогда говорили, организовывать массы, не забывала о значении армии.
В Петрограде восстание. Москве нужно незамедлительно поддержать Питер. Расходясь по районам, партийные работники советовались — что делать, с чего начать. Землячка была опытной пропагандисткой, но недаром Владимир Ильич особо отметил ее организаторский талант — чего стоят все разговоры, если они не приводит к действиям.
— Выступить перед солдатами, разбудить их сознательность, — говорит кто-то.
— Время разговоров прошло, — возражала Землячка. — Не призывать, а действовать. На пороховых складах двести миллионов патронов. Их надо немедля забрать. Иначе рабочим нечем будет стрелять. Отправиться по фабрикам. По заводам. Создать отряды Красной гвардии…
В тот же день Московский комитет призвал рабочих, солдат, железнодорожников, служащих к установлению власти Советов.
Землячка отправилась на Алексеевскую улицу, в Рогожский Совет, там ее ждали Прямиков, Мальков, Калнин.
— По заводам, товарищи, создавать рабочие отряды!
Но еще до обращения Московского комитета слух о восстании в Питере достиг заводов и фабрик.
Началась открытая борьба за власть.
Отряды красногвардейцев вместе с революционно настроенными солдатами заняли почту и телеграф…
Восстание неизбежно. Это понимали все. Но единства в Московском комитете не было. Рабочие отряды стремились захватить все жизненно важные центры, а среди работников Московского комитета нашлись такие, кого заворожила фраза о том, что «переворот прошел совершенно спокойно» и что «ни единой капли крови не было пролито». Договориться, произвести переворот мирным путем, найти общий язык…
Только к вечеру был создан Военно-революционный комитет, и это промедление позволило силам контрреволюции, в свою очередь, образовать «Комитет общественной безопасности».
Лишь в ночь на 26 октября Военно-революционный комитет разослал приказ о приведении революционных сил в боевую готовность. Юнкера окружили Кремль, а вернувшийся из Питера Ногин вступил в переговоры с командующим Московским военным округом полковником Рябцевым.
Получив известие о наступлении генерала Краснова на Петроград, Рябцев требовал вывода из Кремля 56-го полка, возврата вывезенного из Арсенала оружия и ликвидации Военно-революционного комитета.
Ультиматум Рябцева был отвергнут.
Утром 28 октября Рябцев обманным путем добился снятия в Кремле всех постов и караулов, открытия Троицких и Боровицких ворот. Юнкера ворвались в Кремль, обезоружили оставленных там солдат и учинили над ними кровавую расправу.
Рабочие ответили всеобщей забастовкой, а юнкера заняли Китай-город и вновь захватили почтамт и телеграф.
Завязались ожесточенные уличные бои. На Тверском бульваре и на Сухаревской площади. На Остоженке и на Пречистенке. На Садовой и у Никитских ворот…
Землячка вместе с другими товарищами из Рогожского ревкома все время находилась в гуще рабочих. На заводах Гужона и Дангауэра вооруженные отряды рабочих готовились к выступлению. Железнодорожники установили контроль над всеми вокзалами, предотвратив прибытие войск, направленных в распоряжение Рябцева. На фабрике Остроумова работницы говорили, что если их мужья струсят, они сами пойдут гнать юнкеров…
В гостинице «Метрополь» юнкера расположились на верхних этажах и время от времени, заметив на улице скопления людей, обстреливали Неглинную.
1 ноября революционно настроенные войсковые части подвезли артиллерийские орудия прямо к Большому театру и весь день прямой наводкой били по «Метрополю».
Здание стояло окутанное дымом и пылью. Кирпичи, обломки железа, битое стекло сыпались на тротуар. Юнкера бежали.
К вечеру перестрелка стихла, и вновь наступила тишина.
В течение всего следующего дня красногвардейские отряды теснили юнкеров. После ожесточенных схваток были заняты Солянка, Старая и Лубянская площади, Никольская улица. Красногвардейцы ворвались в Китай-город.
Измучившись за длинный суматошный день, Землячка согласилась уйти домой на короткую передышку. Товарищи из Рогожского ревкома настаивали на том, чтобы она выспалась. Было очевидно, что утром бои возобновятся, и Землячка понимала, что без нескольких часов сна она дольше не выдержит.
Она добралась до дому и едва переступила порог квартиры, как почувствовала смертельную усталость. Хотелось лишь добраться до кровати и заснуть.
Но не успела она прилечь, как в квартиру позвонили.
Землячка приподнялась, прислушалась. Разговаривали Мария Самойловна и Наумов, он чего-то добивался, а та как-то неуверенно возражала, оберегала покой сестры, в последние дни Маня не один раз уже говорила сестре, что ей нужна передышка, нельзя доводить себя до такого изнеможения.
— Что такое? — крикнула Землячка.
— Розалия Самойловна! — также громко отозвался Наумов. — Я за вами
Землячка стояла уже в дверях.
Оказывается, за ней пришел не один Наумов: в передней, у дверей, стояли еще Иванов и какой-то незнакомый солдат, они молча переминались с ноги на ногу, не вмешивались в пререкания Наумова с Марией Самойловной.
— Я слушаю вас, товарищи, — прервала Землячка спор. — Что случилось?
— Беда, — ответил Наумов и неуверенно и как-то решительно в то же время. — А может, и еще хуже. Революцию предают.
Землячка почувствовала себя уже вполне собранной.
— Кто? Где?
Но она уже догадалась, в чем дело, она этого все время боялась и не верила, что это может случиться.
— Комитет договаривается с юнкерами, — лаконично объяснил Наумов. — Их собираются выпустить из Кремля.
Землячка все поняла. Вот уже три дня как ее тревожило опасение, что товарищи из Московского военно-революционного комитета пойдут на соглашение с юнкерами.
— Откуда вы об этом узнали?
— Идет заседание Военно-революционного комитета, я только что оттуда, — объяснил Наумов. — Меня не пустили на заседание. Знаете Наташу?… В канцелярии?
Землячка кивнула.
— Она и сказала. Смидович, да и другие говорят, что надо избежать кровопролития.
— Юнкеров хотят отпустить с оружием в руках, — добавил Иванов.
— А потом они всех нас перестреляют, — вмешался, наконец, в разговор незнакомый солдат.
Разговоры о том, что надо прийти к соглашению с юнкерами, возникали в Военно-революционном комитете постоянно. Разговоры о том, что преступно разжигать братоубийственную войну, что следует избежать ненужного размежевания, что народ един…
В Центральном Комитете партии тоже шли споры. Троцкий и Каменев не придавали Москве значения, они считали, что поднимать там восстание не нужно. Троцкий считал, что судьба революции решается в Петрограде, где находился он сам. Ленин не соглашался с ним. Он придавал большое значение Москве.
— Что делать, Розалия Самойловна? — спросил Наумов.
— Действовать без промедления, — коротко произнесла Землячка, произнесла именно то, чего ждали от нее и Наумов, и Иванов, и пришедший с ними незнакомый солдат. — Пусть Иванов и вот этот товарищ, — она указала на незнакомого солдата, — идут в казармы, Иванов найдет Будзынского, пусть он выводит свой полк, а я позвоню Костеловской и мы вместе нажмем на ревком…
В Будзынском Землячка была уверена. Студент-медик, он незадолго до войны вступил в партию, был мобилизован в армию, произведен в прапорщики, направлен на фронт, там его и арестовали за агитацию среди солдат против войны. Будзынского привезли в Москву, ему грозил военный суд, но с судом что-то медлили и в течение двух лет содержали в Лефортовской тюрьме.
Летом 1917 года Временное правительство объявило политическую амнистию, и Керенский провозгласил, что всем амнистированным офицерам оказывается честь вступить в армию.
Вот тогда-то, в августе 1917 года, Будзынский и пришел к Землячке в Московский комитет посоветоваться — как быть, вступать или не вступать в армию.
Землячка даже руками всплеснула.
— Вы еще колеблетесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39