На этот раз «газик» был на ходу, через полчаса Анна уже мчалась в Сурож.
Теперь кабинет Тарабрина не был для нее заповедным местом, она привыкла к кабинету и к самому Тарабрину. Они встречались в райкоме, в колхозе, Анна научилась не только с ним говорить, но и спорить.
Она поднялась по лестнице, зашла в приемную. Клаша раскладывала по столу листки с напечатанным на машинке текстом. «Должно быть, отчетный доклад», — подумала Анна. Как всегда перед конференцией, в райкоме чувствовалось оживление. Кто-то входил, выходил, то и дело звонил телефон. Миловидное лицо Клаши выражало чрезвычайную, невыносимую занятость.
Не прекращая раскладывать листки, она кивнула на дверь.
— Заходите, заходите, Анна Андреевна, Иван Степанович сегодня вас удивит!
Анна посмотрела на Клашу, но допытываться не стала я, несколько обеспокоенная, вошла в тарабринский кабинет.
— Заходите, заходите, Анна Андреевна, — слово в слово повторил он, тоже глядя на Анну смеющимися глазами. — Садитесь, будем сейчас разговаривать…
Особенно Анне тревожиться нечего, все в колхозе как будто в порядке. «Рассвет» заканчивал год с неплохими показателями, за собой Анна тоже не знала серьезных грехов. Лишь одно предположение тревожило: не собирается ли райком перебросить ее в какой-нибудь отстающий колхоз, где опять придется все начинать сызнова. О Гагановой она, конечно, читала, но самой ей не хочется уходить из «Рассвета». Она свыклась с людьми, с землей. Да и «Рассвет» не слишком-то вырвался вперед. Она не знала, удобно ли отказаться. С Тарабриным шутки плохи, он умеет настоять на своем. И все же откажется, если ей предложат перейти…
Вот он сидит перед ней, подтянутый, моложавый, спокойный, и испытующе смотрит на нее. Похоже, что первый секретарь в отличном настроении.
— Ну, как у вас в колхозе дела?
— Да более или менее в порядке.
Что может она еще ответить? А если все в порядке, может последовать предложение идти в другой колхоз и его привести в порядок…
— Подготовились выступать?
Нет, это что-то другое…
— Более или менее.
— Резко будете выступать?
Это не очень тактично — заранее справляться, как будет выступать тот или иной делегат, на конференции основной объект критики все-таки прежде всего райком и его секретари.
Анна улыбнулась.
— Тоже более или менее. Всех нас есть за что критиковать, Иван Степанович.
Тарабрин тоже улыбнулся, но как-то уж очень многозначительно.
— А мы вам не дадим!
Анна слегка опешила. Странное заявление!
— Как так?
— Не придется вам критиковать райком… — Тарабрин посерьезнел. — Сами не захотите. Не будете же вы подрубать сук, на котором придется сидеть самой?
— Я не понимаю…
— Сейчас поймете. Видите ли, Анна Андреевна, мы тут обменялись мнениями. Принято решение выдвинуть вас на работу в райком.
Анна растерялась.
— Кем принято, Иван Степанович? На какую работу?
— Такое мнение у бюро, советовались с обкомом. С вами еще будет беседовать товарищ Подобедов. Знаете? Заведующий отделом пропаганды. Он представитель обкома на конференции. Но в общем вопрос решен. Требуется лишь ваше согласие.
Анна никак не ожидала…
— Но почему меня?
— У вас неплохо идут дела. Народ вас знает. Вы хорошо проявили себя как депутат. Да и вообще полезно иметь на этой работе агронома…
— На какой работе?
— Да, я не сказал! Намечаем вас во вторые секретари.
Час от часу не легче!
— А Константин Яковлевич?
— Константин Яковлевич принят в Высшую партийную школу.
Нет, это что-то невероятное!
— Ну какой из меня, Иван Степанович, секретарь! Просто смешно! — с дрожью в голосе сказала Анна.
— Ничего не смешно. Поверьте, все взвешено. Такие решения наобум не принимаются. Пора выходить на арену пошире. Вас рекомендовали…
— Кто меня мог рекомендовать?
Тарабрин опять улыбнулся.
— Между прочим и я. Думаю, мы с вами сработаемся.
— Нет, нет, Иван Степанович. Я не подготовлена. К такой работе я совершенно не подготовлена.
— Подождите, Анна Андреевна, — уже с досадой сказал Тарабрин. — Вы партийный человек. Для вас работа должна быть на первом плане. Вы грамотный человек. Впрочем, я не так выразился. Образованный человек. Причем у вас есть знания, которые особенно ценны сейчас для райкома. Вас уважают. Вы вполне будете на своем месте.
— Но ведь это же район… Район, Иван Степанович! Я не справлюсь…
— Поможем, поддержим. Себе-то я не враг? Ведь я себе беру вас в помощники!
Анна была в смятении. Руководить районом! Шутка сказать! В колхозе она теперь чувствует себя уверенно. А здесь… А ну как не справится? Как она тогда будет смотреть людям в глаза? Неудобно отказываться, но следует отказаться…
Тарабрин помрачнел.
— Не ждал я такого ответа, Анна Андреевна. Вам оказывают партийное доверие, а вы… Неужели вы не чувствуете своей ответственности перед людьми?
Перед людьми… Это он напрасно сказал. Для людей она готова пойти на многое Для людей у нее ни в чем нет отказа. Живи для людей, тогда и сама жди чего-нибудь от людей…
— Но я слаба, слаба, Иван Степанович! Мне лучше в колхозе…
Тарабрин вдруг как-то нехорошо прищурился. Он понял Анну так, что ей выгоднее оставаться в колхозе.
— По-человечески я вас вполне понимаю, — насмешливо произнес он. — Человеку свойственно беспокоиться о своем благополучии. Смущает разница в окладах? Конечно, в райкоме оклад меньше, и никаких премий. Трое детей, семья… По-человечески понятно… — Он посмотрел на нее холодными глазами и жестко закончил: — Ошиблись мы. Вы действительно еще не созрели для партийной работы.
Это было несправедливо и оскорбительно.
— Нет, нет! — воскликнула Анна. — Как вы могли, Иван Степанович…
Неужели Тарабрин и в самом деле думает, что заработок ей дороже работы?
Если бы это слышали Толя, ее товарищи по фронту, Петухов! Неужели она о своем благополучии думала, когда надрывалась вместе со всеми девчатами, сажая по весне кукурузу?
— Нет, Иван Степанович, — жестко повторила Анна. — Вы ошибаетесь…
— Значит, можно считать, что вы согласны?
У Анны замерло сердце.
— Да, — твердо сказала она. — Сейчас вы правильно меня поняли. Я высказала доводы, которые всякий высказал бы на моем месте. Но, если это нужно, если есть такое решение, я конечно… — Она с трудом заставила себя выговорить: — Я, конечно, согласна.
— Ну и отлично… — Тарабрин сразу подобрел. — Я так и передам товарищу Подобедову… — Он дружелюбно похлопал узкой ладонью по руке Анны. — Знаете, как мы с вами еще поработаем… А теперь подумайте! — Он предостерегающе поднял вверх указательный палец. — Я вас не учу, но сами учтите. Критиковать райком критикуйте, но учтите, что своей критикой вы обяжете самое себя. Говорить легко, но ведь отдуваться вам же придется. Увидите разницу между колхозом и целым районом.
И ведь он натянул узду! Сдержал Анну. Она выступила на конференции далеко не так резко, как собиралась. С позиций колхоза ей было что предъявить райкому, но с позиций района нужды «Рассвета» не превосходили нужд других колхозов. Формально Анна представляла еще «Рассвет!», но чувствовала себя уже работником райкома.
Анна встретилась с другими делегатами из «Рассвета» перед открытием конференции Никто ей ничего не сказал, но она поняла, что рассветовцам тоже известно о предстоящем избрании. Поспелов многозначительно пожал ей руку, да и другие держались с Анной и уважительнее и сдержаннее, чем обычно, — из своей рассветовской агрономши она уже становилась для них начальством.
Она чувствовала, что и другие делегаты обращают на нее внимание До сих пор она была агрономом одного из колхозов, секретарем тамошней партийной организации, теперь в ней были заинтересованы уже все колхозы, весь район…
Поздно вечером с ней беседовал Подобедов, интересовался, насколько она подкована. Сам Подобедов долгое время работал в лекторской группе ЦК, назубок знал все важнейшие решения партии, и уж он-то погонял Анну, точно она держала экзамен в ВПШ.
— А вы помните, где сказано…
Анна читала газеты, читала различные выступления, но, конечно, не могла помнить все речи, о которых ее спрашивал Подобедов. Она чувствовала, что тонет, а ей хотелось выдержать этот экзамен. Сперва она отвечала, как могла, как умела. Не очень внятно. Она не так-то уж сильно разбиралась в идеологических вопросах. Потом решила схитрить Это была скорее женская хитрость, подсознательное женское умение уходить от неприятных вопросов.
Она оборвала Подобедова на полуслове:
— Я хотела бы, товарищ Подобедов, посоветоваться с вами по одному местному нашему, практическому делу.
Подобедов недовольно кивнул.
— Пожалуйста…
— Вы знаете, у нас в колхозе еще очень плохо со строительством. Ни материалов, ни инструмента. Чуть что, зовут шабашников. Что, если нам создать межколхозную строительную бригаду? На паевых, так сказать, началах. И построить черепичный завод. Тоже на кооперативных основах. Если бы обком…
Подобедов поморщился.
— Ну, это действительно вполне местное дело. Это вы на бюро, в рабочем порядке…
— Я понимаю, — покорно согласилась Анна. — Но ведь это рекомендация ЦК.
К чести Подобедова, он тотчас вспомнил, где и когда была сделана эта рекомендация. Анна, сама того не подозревая, выдержала перед ним экзамен.
— Совершенно справедливо, — сказал ей Подобедов. — Вот и ставьте вопрос на бюро. И проводите. Для этого вас и берут в райком…
Они расстались довольные друг другом. Подобедов посчитал Анну неплохим практиком, вполне годным впристяжку к такому опытному партийному работнику, как Тарабрин.
На конференции выяснилось, что агронома из «Рассвета» знают не только в Мазилове и Кузовлеве Когда объявили результаты тайного голосования, Анна с изумлением услышала, что из двухсот делегатов против нее голосовали только два, а против Тарабрина двадцать…
— Поработаете с мое, наберете сорок, — не без горечи сказал ей Тарабрин после конференции. — На такой работе нельзя не нажить врагов.
XXXV
Будь Бахрушин на конференции, Анна собрала бы против себя не два, а три голоса. Ни Алексей, ни свекровь не хотели возвращаться в Сурож. Избрание Анны секретарем райкома Алексей принял как личное оскорбление.
— Куда тебя несет? — зло сказал он, встретив жену после конференции. — Надоело голову носить на плечах?
Анна не хотела ссориться.
— Ну, не надо, Алеша! При чем тут голова?
— Да ты же баба, баба! — воскликнул Алексей. — Это тебе не колхоз! Тут за тебя и пашут, и сеют. А там всех надо на поводу… Могла бы теперь как сыр в масле кататься. Так нет. Пусть всем хуже, лишь бы сама на виду…
— Но это же бесполезно, Алеша, — устало сказала Анна. — Что решено, то решено.
— Откажись!
— На попятную я не пойду, я коммунистка.
— А я не коммунист? Я на фронте вступил в партию!
— А теперь тебя больше интересует собственный огород.
— Значит, я тебе недостаточно хорош?
— Да!
— Другого нашла?
Он ушел, хлопнув дверью…
Анна понимала, ему обидно, что приходится приспосабливаться к положению жены.
Так, не помирившись с ним, она и уехала через несколько дней в Сурож.
Тарабрин торопил с переездом. Опять приходилось жить на два дома. Опять дети без материнского присмотра. Но теперь спокойнее. Родных внуков Надежда Никоновна не обижала.
Анна остановилась у Ксенофонтовых. Она не порывала знакомства с Евдокией Тихоновной. Не часто, но от случая к случаю обязательно заглядывала к ней, наезжая в Сурож. То заночует, то гостинца пришлет. Махотку сметаны, творожку, масла.
Евдокия Тихоновна охотно приняла Анну.
— Милости просим, Анечка. Теперь ты эвон какое начальство! Гришка мой и тот за тебя голосовал…
Гриша Ксенофонтов тоже был коммунистом. Работал все там же, в мастерских, только теперь они были не эмтээсовские, а эртээсовские. Он стал совсем взрослым, работал не токарем, а механиком, успел кончить заочный техникум, стал вполне солидным человеком, но по-прежнему приносил весь свой заработок матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44