— Это мы вчера еще думали. А сегодня мы знаем.
— Как знаете? Откуда?!
— Пару недель тому назад в службу обратился один ведущий научный сотрудник ГОИ... одной со мной национальности... и с возмущением сообщил, что какой-то неизвестный “земляк” бесцеремонно просит продать ему технологию изготовления коронида. Ну, помните, этого экспериментального материала для обтекателей ракет. Хорошие деньги сулит, ну, и угрожает, конечно. Сейчас без угроз никуда! Основной метод вербовки. Мы приставили к нему охрану — и вовремя: его пытались избить в подъезде. Под прикрытием лозунга борьбы с проклятыми жидами. А он получает, между прочим, в три раза меньше моего. Можно сказать, живет впроголодь. Ему бы толкнуть быстренько рецептик — и безбедная старость обеспечена...
— А теперь они решили идти через Тимура Дербенева?!
Опер, прихлебывая горячий чай, молча кивнул.
— А что — разве технология этой штуки не запатентована? — заинтересованно спросил Лехельт. В университете он как раз писал курсовик по патентному праву.
Лерман поднял косматые брови, поднял вверх палец, поспешно глотая чай, и закашлялся.
— Ух!.. — утирая слезы белым платочком и отдуваясь, сказал он, — Не в то горло пошло!
— Вы не заболели? — спросила Пушок. — Грипп... у меня мама слегла.
— У меня, деточка, как говорила моя тетя Сара, одна болезнь! Она всегда мне говорила: Боря, ты замечательный человек, но у тебя страшная болезнь! С ней ты умрешь в нищете! Это болезнь редких пальцев: деньги через них просачиваются, в руках не задерживаются! Ха-ха-ха!
И все повеселели, заулыбались, кроме задумчивого, отстраненно равнодушного Старого.
— С этими патентами своя отдельная история. Понимаете, Советский Союз был странной страной. Прекрасной, но странной. В нем была, в частности, такая удивительная вещь, как секретный патент.
— Как это? — не понял Дональд, — Ведь патент для того и придуман, чтобы другим его продавать.
— Ну, вот так было. В институте государственной патентной экспертизы на Бережковской набережной в Москве был даже целый корпус для этих патентов. Мы его разогнали после того, как эксперты ВВС обнаружили в конструкции хваленых “стеллсов”-невидимок десяток своих секретных патентов. Утечка была обнаружена страшная... Как говорится, что охраняю, то и имею. А за патент тогда вознаграждения не платили... и авторского права толком не существовало, да-да! Я же говорю вам: страна прекрасная, но странная. Был как-то раз забавный случай. На одном авиасалоне представляли наш самолет и в рекламах везде прописали, что в нем использовано сорок шесть изобретений. Фирма-организатор попросила представить документы о том, что авторы изобретений получили вознаграждение и переуступили свои права. Цивилизованно подошли, в общем. По тем временам для головастых инженеров это были неплохие деньги! Инженеры уже потирали руки, но не тут-то было! Наши решили сэкономить и объявили, что никаких патентованных изобретений тут нет. Через день все это было запатентовано десятком забугорных фирм, а мы получили судебный иск за использование в нашей машине чужих патентов без лицензии. Цивилизация!
— Так положено, — кивнул Дональд в ответ на удивленный взгляд Ролика.
— Может, мне в изобретатели податься... — задумчиво пробормотал стажер.
— Так и с технологией коронида. Она запатентована закрытым патентом, и он не переведен в международную базу. Если кто-то успеет раньше, наш родной МИД за отечественного производителя не заступится. Не приучен.
— А Нестерович говорил, что там все просто...
— Штамповать обтекатели для ракет несложно. А вот сам порошочек сгоношить очень непросто. Я с ведущим общался... с гордостью за свою нацию. Шпионаж, я думаю, чисто коммерческий. Куратор нашел фирму, которой нужна технология. Провел обзор литературы, или фирма ему наводку дала. Скинул все резиденту, тот накрутил вышибалу — и машина заработала...
— Все это интересно, — прервал разговор Клякса, — но давайте дальше смотреть. Мы пока так ничего и не увидели. Не может быть, чтобы в пяти эпизодах этот резидент или... как он там... не засветился. Все, конец перерыва! Ролик, прекрати жрать печенье! На тебя не напасешься! Старый, двигайся ближе, хватит кукситься, как барышня. Поехали сначала, Борис Моисеевич!
Лерман улыбнулся, поглаживая пульт, и, пока шла перемотка, сказал:
— Между прочим, по Дербеневу прошлым вечером работали ребята Визиря. И он-таки их провел! Каким-то образом выбрался из дома незамеченным. В сводке Визиря ничего нет о поездке объекта в Гатчину. Так что вы просто спасли положение, дорогие мои, вот так-то!
II
Оперуполномоченному гатчинского отдела дознания Багетдинову было от чего прийти в недоумение и впасть в прострацию и в уныние. В то утро к нему пришел с заявлением один весьма уважаемый полутеневой коммерсант, ведающий маршрутными такси. Коммерсант искал защиты в милиции, что было уже само по себе событием из ряда вон выходящим, поскольку давно уже все спорные вопросы в этой отрасли разбирала бригада Антона, представленная в Гатчине юридической фирмочкой “Скорый суд”. Решения в “Скором суде” действительно выносились без проволочек, о сумме гонораров за консультации скромно умалчивалось, но главное — фирма гарантировала обязательность выполнения своих рекомендаций. Самым весомым аргументом, прекращавшим всякие дебаты, была сакраментальная фраза: “Жди представителей!”. На следующий день после ее произнесения в Гатчину на крутых тачках наезжали поднаторевшие в юридической казуистике известные правоведы нового времени: Стоматолог, Гугуцэ, Садист, Горыныч и пр..
Это были цветочки. Ягодки заключались в том, что жаловался предприниматель не на конкурента, нарушающего конвенцию о маршрутах, и не на превышение таксы поборов постами ГИБДД. В заявлении, по числу ошибок и помарок напоминающем школьный диктант заматеревшего второгодника, сообщалось в неожиданно резких и недвусмысленных выражениях, что бизнесмену мешает развиваться и честно платить налоги в районный бюджет не кто иной, как заместитель начальника гатчинского РОВД. Он и “свора злобных прихлебателей, позорящих честь сержанта милиции”.
Дважды не без злорадства прочитав заявление на своего непосредственного начальника, хихикнув над “честью сержанта”, Багетдинов молча вернул его потеющему на стуле коммерсанту, покрутил пальцем у перебинтованного виска и показал на дверь. Тот, ожидавший подобной реакции опера, понимающе кивнул и покорно вышел на крыльцо красного домика отдела дознания. На противоположной стороне улицы, опершись задами о капот присевшей от тяжести машины, его ждали двое верзил из службы собственной безопасности УФСБ и маленький невзрачный человек в куцем пальтишке — заместитель начальника оперативно-поисковой службы полковник Сан Саныч Шубин.
По лицу предпринимателя догадавшись о результатах первого захода. Сан Саныч укоризненно погрозил пальцем и показал попавшему в переплет деловому человеку тоненькую пластиковую папочку с десятью листками. В них содержались секреты первоначального накопления капитала уважаемого бизнесмена, гарантирующие ему пять лет отсидки, да и то с учетом смягчающих обстоятельств. Коммерсант страдальчески сморщился, пожал плечами и опять скрылся в дверях дознавательного домика. Через полминуты он поспешно выбежал на крыльцо, возмущенно оглядываясь, развел руками и показал Сан Санычу разорванное в клочки заявление.
Шубин, оттопырив губу, с сожалением покачал головой и сделал вид, что садится в машину, на ходу принимаясь листать документы в судьбоносной папочке.
— Момент! — закричал предприниматель. — Так же дела не делаются!
Он догадывался, с кем имеет дело. После первой беседы с представителями службы полковника Кречетова бизнесмен, посмеиваясь над нахалами, привычно набрал номер фирмы “Скорый суд”. Но предупрежденный хорошо информированным Антоном старший юрист в доступных полупрофессиональных выражениях разъяснил клиенту, что подобные ситуации вне компетенции их компании. Получив напоследок испытанный практический совет: “Увяз в дерьме — не гони волну!”, выдохнутый в трубку угрожающим густым басом мастера спорта по штанге, коммерсант смирился и отдался в руки новых покровителей.
Проведя ладонью по тому месту головы, где когда-то густо росли волосы, он повернулся и решительно вошел в дверь, будто на амбразуру бросился. Минут десять никто не выходил, потом на крыльце появился с сигаретой в руке задумчивый и несколько обалдевший опер Багетдинов. Щуря на белый свет узкие татарские глаза, опер почесывал забинтованную голову в щелочках между разъехавшимися бинтами, пускал дым и в который раз мысленно перечитывал разорванное заявление. На противоположной стороне улицы уже никого не было.
Багетдинов был честный опер и в течение всей оперской карьеры тайно опасался, что когда-нибудь ему придется ответить за это. Каждый честный служака российского государства рано или поздно вынужден “отвечать за базар”. Оттого большинство из них честность свою скрывают и прикидываются, что они “как все”. Чтобы потом стыдно не было. Честность в России — роскошь, позволительная только племяннику министра внутренних дел, — да и то в разумных пределах...
Существует, однако, множество лазеек, помогающих и лицо сохранить, и должность не потерять. Покумекав, тертый калач Багет улыбнулся, с наслаждением докурил сигарету и поспешил в домик, где, переписывая свое заявление, его покорно дожидался на привинченном к полу табурете взятый судьбой в оборот бедолага-коммерсант. Представитель среднего класса вполне резонно чувствовал себя пасынком этой капризной дамы, потому что не делал в ходе первоначального накопления богатств ничего экстраординарного. И вот — на тебе! Спохватились! Наехали! Что за страна?! Произвол!
Багетдинов, придав лицу выражение неподкупной суровости, произнес:
— Что ж, гражданин Пендюрин! Если вы обдумали меру своей ответственности за изложенное, то должны знать, что у нас перед законом все равны, и в этих стенах... и я, как представитель...
Опер запутался, опять почесал голову, зудящую под бинтами, махнул рукой и зарегистрировал заявление. Коммерсант смотрел на него с нескрываемым удивлением и некоторым сочувствием. Зам. начальника РОВД славился связями в верхах, в средствах был неразборчив и на решения крут.
— В нашем отделе нормальная обстановка, и никто не мешает... оправлению правосудия! — слегка запнувшись, произнес витиеватую и очень понравившуюся ему фразу оперативник. — Только я должен вас сразу предупредить, что это дело должно проходить по линии отдела борьбы с экономическими преступлениями. Это ведь у вас экономическое преступление?
— Еще бы! — злобно процедил Пендюрин, вспомнив, как в прошлом году “подарил” на юбилей заму новенькую “вольво”.
— Поэтому я вот здесь делаю приписку — обращение к начальнику нашего ОБЭПа подполковнику Шишкобабову. Просю... нет, прошу... принять ваше заявление к рассмотрению. Не возражаете?
Уяснив ход мысли опера, Пендюрин сменил сочувствующую мину на уважительную. Вовремя перевести стрелку на соседа — это искусство! А главное — что его неласковые визитеры будут довольны: бумага вкинута, а это ведь все, что им надо. На сердце у него немного полегчало, и от широты душевной он даже решил принять посильное участие в нелегком деле написания обращения к начальнику гатчинского ОБЭПа.
— “Разсмотрение”, а не “рассмотрение”! — негромко, но гордо поправил он царапающего авторучкой оперуполномоченного. — От слова “раз”!
— Сам знаю!
И доверчивый Багетдинов, зачеркнув, переправил “с” на “з”! Как не поверить генетическому носителю великого русского языка?! Хоть и новый, но русский ведь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Как знаете? Откуда?!
— Пару недель тому назад в службу обратился один ведущий научный сотрудник ГОИ... одной со мной национальности... и с возмущением сообщил, что какой-то неизвестный “земляк” бесцеремонно просит продать ему технологию изготовления коронида. Ну, помните, этого экспериментального материала для обтекателей ракет. Хорошие деньги сулит, ну, и угрожает, конечно. Сейчас без угроз никуда! Основной метод вербовки. Мы приставили к нему охрану — и вовремя: его пытались избить в подъезде. Под прикрытием лозунга борьбы с проклятыми жидами. А он получает, между прочим, в три раза меньше моего. Можно сказать, живет впроголодь. Ему бы толкнуть быстренько рецептик — и безбедная старость обеспечена...
— А теперь они решили идти через Тимура Дербенева?!
Опер, прихлебывая горячий чай, молча кивнул.
— А что — разве технология этой штуки не запатентована? — заинтересованно спросил Лехельт. В университете он как раз писал курсовик по патентному праву.
Лерман поднял косматые брови, поднял вверх палец, поспешно глотая чай, и закашлялся.
— Ух!.. — утирая слезы белым платочком и отдуваясь, сказал он, — Не в то горло пошло!
— Вы не заболели? — спросила Пушок. — Грипп... у меня мама слегла.
— У меня, деточка, как говорила моя тетя Сара, одна болезнь! Она всегда мне говорила: Боря, ты замечательный человек, но у тебя страшная болезнь! С ней ты умрешь в нищете! Это болезнь редких пальцев: деньги через них просачиваются, в руках не задерживаются! Ха-ха-ха!
И все повеселели, заулыбались, кроме задумчивого, отстраненно равнодушного Старого.
— С этими патентами своя отдельная история. Понимаете, Советский Союз был странной страной. Прекрасной, но странной. В нем была, в частности, такая удивительная вещь, как секретный патент.
— Как это? — не понял Дональд, — Ведь патент для того и придуман, чтобы другим его продавать.
— Ну, вот так было. В институте государственной патентной экспертизы на Бережковской набережной в Москве был даже целый корпус для этих патентов. Мы его разогнали после того, как эксперты ВВС обнаружили в конструкции хваленых “стеллсов”-невидимок десяток своих секретных патентов. Утечка была обнаружена страшная... Как говорится, что охраняю, то и имею. А за патент тогда вознаграждения не платили... и авторского права толком не существовало, да-да! Я же говорю вам: страна прекрасная, но странная. Был как-то раз забавный случай. На одном авиасалоне представляли наш самолет и в рекламах везде прописали, что в нем использовано сорок шесть изобретений. Фирма-организатор попросила представить документы о том, что авторы изобретений получили вознаграждение и переуступили свои права. Цивилизованно подошли, в общем. По тем временам для головастых инженеров это были неплохие деньги! Инженеры уже потирали руки, но не тут-то было! Наши решили сэкономить и объявили, что никаких патентованных изобретений тут нет. Через день все это было запатентовано десятком забугорных фирм, а мы получили судебный иск за использование в нашей машине чужих патентов без лицензии. Цивилизация!
— Так положено, — кивнул Дональд в ответ на удивленный взгляд Ролика.
— Может, мне в изобретатели податься... — задумчиво пробормотал стажер.
— Так и с технологией коронида. Она запатентована закрытым патентом, и он не переведен в международную базу. Если кто-то успеет раньше, наш родной МИД за отечественного производителя не заступится. Не приучен.
— А Нестерович говорил, что там все просто...
— Штамповать обтекатели для ракет несложно. А вот сам порошочек сгоношить очень непросто. Я с ведущим общался... с гордостью за свою нацию. Шпионаж, я думаю, чисто коммерческий. Куратор нашел фирму, которой нужна технология. Провел обзор литературы, или фирма ему наводку дала. Скинул все резиденту, тот накрутил вышибалу — и машина заработала...
— Все это интересно, — прервал разговор Клякса, — но давайте дальше смотреть. Мы пока так ничего и не увидели. Не может быть, чтобы в пяти эпизодах этот резидент или... как он там... не засветился. Все, конец перерыва! Ролик, прекрати жрать печенье! На тебя не напасешься! Старый, двигайся ближе, хватит кукситься, как барышня. Поехали сначала, Борис Моисеевич!
Лерман улыбнулся, поглаживая пульт, и, пока шла перемотка, сказал:
— Между прочим, по Дербеневу прошлым вечером работали ребята Визиря. И он-таки их провел! Каким-то образом выбрался из дома незамеченным. В сводке Визиря ничего нет о поездке объекта в Гатчину. Так что вы просто спасли положение, дорогие мои, вот так-то!
II
Оперуполномоченному гатчинского отдела дознания Багетдинову было от чего прийти в недоумение и впасть в прострацию и в уныние. В то утро к нему пришел с заявлением один весьма уважаемый полутеневой коммерсант, ведающий маршрутными такси. Коммерсант искал защиты в милиции, что было уже само по себе событием из ряда вон выходящим, поскольку давно уже все спорные вопросы в этой отрасли разбирала бригада Антона, представленная в Гатчине юридической фирмочкой “Скорый суд”. Решения в “Скором суде” действительно выносились без проволочек, о сумме гонораров за консультации скромно умалчивалось, но главное — фирма гарантировала обязательность выполнения своих рекомендаций. Самым весомым аргументом, прекращавшим всякие дебаты, была сакраментальная фраза: “Жди представителей!”. На следующий день после ее произнесения в Гатчину на крутых тачках наезжали поднаторевшие в юридической казуистике известные правоведы нового времени: Стоматолог, Гугуцэ, Садист, Горыныч и пр..
Это были цветочки. Ягодки заключались в том, что жаловался предприниматель не на конкурента, нарушающего конвенцию о маршрутах, и не на превышение таксы поборов постами ГИБДД. В заявлении, по числу ошибок и помарок напоминающем школьный диктант заматеревшего второгодника, сообщалось в неожиданно резких и недвусмысленных выражениях, что бизнесмену мешает развиваться и честно платить налоги в районный бюджет не кто иной, как заместитель начальника гатчинского РОВД. Он и “свора злобных прихлебателей, позорящих честь сержанта милиции”.
Дважды не без злорадства прочитав заявление на своего непосредственного начальника, хихикнув над “честью сержанта”, Багетдинов молча вернул его потеющему на стуле коммерсанту, покрутил пальцем у перебинтованного виска и показал на дверь. Тот, ожидавший подобной реакции опера, понимающе кивнул и покорно вышел на крыльцо красного домика отдела дознания. На противоположной стороне улицы, опершись задами о капот присевшей от тяжести машины, его ждали двое верзил из службы собственной безопасности УФСБ и маленький невзрачный человек в куцем пальтишке — заместитель начальника оперативно-поисковой службы полковник Сан Саныч Шубин.
По лицу предпринимателя догадавшись о результатах первого захода. Сан Саныч укоризненно погрозил пальцем и показал попавшему в переплет деловому человеку тоненькую пластиковую папочку с десятью листками. В них содержались секреты первоначального накопления капитала уважаемого бизнесмена, гарантирующие ему пять лет отсидки, да и то с учетом смягчающих обстоятельств. Коммерсант страдальчески сморщился, пожал плечами и опять скрылся в дверях дознавательного домика. Через полминуты он поспешно выбежал на крыльцо, возмущенно оглядываясь, развел руками и показал Сан Санычу разорванное в клочки заявление.
Шубин, оттопырив губу, с сожалением покачал головой и сделал вид, что садится в машину, на ходу принимаясь листать документы в судьбоносной папочке.
— Момент! — закричал предприниматель. — Так же дела не делаются!
Он догадывался, с кем имеет дело. После первой беседы с представителями службы полковника Кречетова бизнесмен, посмеиваясь над нахалами, привычно набрал номер фирмы “Скорый суд”. Но предупрежденный хорошо информированным Антоном старший юрист в доступных полупрофессиональных выражениях разъяснил клиенту, что подобные ситуации вне компетенции их компании. Получив напоследок испытанный практический совет: “Увяз в дерьме — не гони волну!”, выдохнутый в трубку угрожающим густым басом мастера спорта по штанге, коммерсант смирился и отдался в руки новых покровителей.
Проведя ладонью по тому месту головы, где когда-то густо росли волосы, он повернулся и решительно вошел в дверь, будто на амбразуру бросился. Минут десять никто не выходил, потом на крыльце появился с сигаретой в руке задумчивый и несколько обалдевший опер Багетдинов. Щуря на белый свет узкие татарские глаза, опер почесывал забинтованную голову в щелочках между разъехавшимися бинтами, пускал дым и в который раз мысленно перечитывал разорванное заявление. На противоположной стороне улицы уже никого не было.
Багетдинов был честный опер и в течение всей оперской карьеры тайно опасался, что когда-нибудь ему придется ответить за это. Каждый честный служака российского государства рано или поздно вынужден “отвечать за базар”. Оттого большинство из них честность свою скрывают и прикидываются, что они “как все”. Чтобы потом стыдно не было. Честность в России — роскошь, позволительная только племяннику министра внутренних дел, — да и то в разумных пределах...
Существует, однако, множество лазеек, помогающих и лицо сохранить, и должность не потерять. Покумекав, тертый калач Багет улыбнулся, с наслаждением докурил сигарету и поспешил в домик, где, переписывая свое заявление, его покорно дожидался на привинченном к полу табурете взятый судьбой в оборот бедолага-коммерсант. Представитель среднего класса вполне резонно чувствовал себя пасынком этой капризной дамы, потому что не делал в ходе первоначального накопления богатств ничего экстраординарного. И вот — на тебе! Спохватились! Наехали! Что за страна?! Произвол!
Багетдинов, придав лицу выражение неподкупной суровости, произнес:
— Что ж, гражданин Пендюрин! Если вы обдумали меру своей ответственности за изложенное, то должны знать, что у нас перед законом все равны, и в этих стенах... и я, как представитель...
Опер запутался, опять почесал голову, зудящую под бинтами, махнул рукой и зарегистрировал заявление. Коммерсант смотрел на него с нескрываемым удивлением и некоторым сочувствием. Зам. начальника РОВД славился связями в верхах, в средствах был неразборчив и на решения крут.
— В нашем отделе нормальная обстановка, и никто не мешает... оправлению правосудия! — слегка запнувшись, произнес витиеватую и очень понравившуюся ему фразу оперативник. — Только я должен вас сразу предупредить, что это дело должно проходить по линии отдела борьбы с экономическими преступлениями. Это ведь у вас экономическое преступление?
— Еще бы! — злобно процедил Пендюрин, вспомнив, как в прошлом году “подарил” на юбилей заму новенькую “вольво”.
— Поэтому я вот здесь делаю приписку — обращение к начальнику нашего ОБЭПа подполковнику Шишкобабову. Просю... нет, прошу... принять ваше заявление к рассмотрению. Не возражаете?
Уяснив ход мысли опера, Пендюрин сменил сочувствующую мину на уважительную. Вовремя перевести стрелку на соседа — это искусство! А главное — что его неласковые визитеры будут довольны: бумага вкинута, а это ведь все, что им надо. На сердце у него немного полегчало, и от широты душевной он даже решил принять посильное участие в нелегком деле написания обращения к начальнику гатчинского ОБЭПа.
— “Разсмотрение”, а не “рассмотрение”! — негромко, но гордо поправил он царапающего авторучкой оперуполномоченного. — От слова “раз”!
— Сам знаю!
И доверчивый Багетдинов, зачеркнув, переправил “с” на “з”! Как не поверить генетическому носителю великого русского языка?! Хоть и новый, но русский ведь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34