Я ответила ему таким же пристальным взглядом. Было очевидно, что мы с Ангусом вряд ли сумеем поладить.
* * *
Я назвала “подходящего кота” Тоби, он был готов к выполнению своих обязанностей, и он их выполнял. Поначалу я нервничала, когда из-за полок раздавался мышиный писк, а свидетельством происходящей там битвы был лишь кончик пушистого хвоста Тоби, энергично машущий из стороны в сторону. Позже я стала спокойней относиться к подобным звукам, а кроме того, частота их значительно поуменьшилась, поскольку Тоби, оправдывая свою репутацию, значительно преуменьшил количество грызунов.
Еще в Лондоне я заподозрила, что мистер Гамильтон нанимает меня исключительно из соображений благотворительности. Его библиотека убедила меня в обратном: она действительно нуждалась в заботе. Но благотворительность или нет, я была намерена отработать свое жалованье. Я работала словно раб, в пыли и саже, и даже не заметила, как апрель сменился маем.
Однажды утром, когда я уже взялась за работу, дверь отворилась. Я ожидала, что это прислуга с кухни, и даже не подняла головы, пока огромная тень не загородила мне солнечный свет.
– Вы никогда не задумывались о том, – произнес мистер Гамильтон, – почему леди стараются не допускать в мир профессий? Посмотрите на себя! Ваши волосы покрыты пылью, ваше лицо побледнело, и вы начинаете сутулиться, словно Ангус.
– Моя внешность, сэр, это мое личное дело.
– Совершенно верно. Но ваше здоровье – это уже моя забота. Поскольку вы – мой наемный работник, я приказываю вам каждый день упражняться на свежем воздухе. Вы ездите на лошади?
– Нет, – быстро сказала я, не став добавлять, что лошади меня пугают.
Мне пришлось подчиниться. Когда я вышла во двор, он уже сидел верхом на лошади – высоком сером жеребце, который вращал злыми глазами. Я была рада увидеть, что для меня он выбрал по виду значительно более спокойное животное. Лошадка стояла, прикрыв глаза, и похоже было, что она не прочь прилечь.
Я была решительно настроена не показать мистеру Гамильтону свой страх, так что я угостила лошадку куском сахара, ожидая, что в любой момент огромные лошадиные зубы вопьются в мою руку. Но ищущие губы были мягкими, словно бархат. Несколько успокоенная, я воспользовалась помощью грума и без особой грации вскарабкалась в седло. Мистер Гамильтон с весьма невежливым изумлением следил за моими развевающимися юбками.
– Подтяните колени к седлу, – приказал он. – Не стоит постоянно награждать лошадь столь истерическими пинками. Любое животное, кроме Шалуньи, после такого уже давно бы умчалось с вами на спине.
– Шалуньи? – Я недоверчиво уставилась на кивающую голову лошадки.
– В юности она была очень резвой, это в конюшне успокоили ее. – Тут мой взгляд достиг его лица, и улыбка покинула его. Он произнес медленно: – К сожалению, натуру, судьбу человека изменить нельзя. Мы остаемся тем, что мы есть; никакое воспитание не может выбить из нас те недостатки, которые вошли в нашу плоть и кровь.
Он повернул своего коня мордой к воротам, оставив за собой туманный шлейф из непонятных и неприятных слов.
Я догнала его уже за изгородью и сказала прямо:
– Вы не можете иметь в виду именно то, что только что сказали. Это – фатализм, он не оставляет никакой надежды на искупление ни для тела, ни для души...
– Я не верю в душу, – резко произнес он. – Я обращаюсь к физическому, животному началу.
Я понимала, что он ждет моей реплики, поэтому ответила чопорно:
– Мне нет никакого дела до ваших убеждений. Но я не согласна с любым из ваших умозаключений.
– Ну конечно, вы не согласны. При всей вашей смышлености, вы – весьма неземная юная особа. Вы всегда верите в лучшее во всем и в каждом?
– Ну почему? Нет, – сказала я. Горечь, звучавшая в его словах, застала меня врасплох.
– Вы ведь знаете, что в мире существует зло, что не каждому следует доверять или верить? Сомневаюсь, чтобы вы этим руководствовались. Откуда, в конце концов, вам было узнать столь неприглядную правду? Разумеется, не от вашего отца.
Его руки ослабили поводья. Его конь остановился. Мы глядели друг на друга, и я почувствовала, что вынуждена опустить глаза – таким пристальным был его взгляд.
– У нас был мясник, – сказала я, стараясь перевести разговор в более легкомысленное русло. – И вскоре мне пришлось узнать, что он не заслуживает доверия. Баранина вместо ягненка, говядина вместо телятины...
– Но ведь вам не пришло в голову применить урок, полученный от мясника, к человеку, который предложил вам место в отдаленном загородном доме? Что, ради всего святого, заставило вас приехать сюда со мной?
Он наклонился вперед, руки сжаты на луке седла, лицо потемневшее и злое. Я не могла отодвинуться, не тронув с места свою лошадь, которую нелегко было заставить сделать хотя бы шаг. Я чувствовала, как тяжело забилось мое сердце.
– Существует... существует такая вещь, как правосудие, – нерешительно начала я. И, к моему облегчению, его мрачное лицо несколько просветлело.
Он снова взялся за поводья.
– Это сойдет. Хорошо, что вы не заговорили о своем женском чутье, потому что я не смог бы вынести такого рода возражения.
Мы ехали дальше в молчании, следуя изгибам вьющейся тропки, которая карабкалась на холм позади дома. Я была занята, во-первых, тем, чтобы удержаться в седле, а во-вторых, мысленно продолжала разговор, который он оборвал так резко. И для меня стало настоящим сюрпризом, когда передо мной поднялись грубые стены Черной башни.
Мистер Гамильтон, отпустив поводья, въехал под мрачные своды, поднимавшиеся над фундаментом. Камни были грубыми и невероятно массивными; погода и время делали их все темнее, пока они не достигли существующего оттенка, благодаря которому башня и получила свое имя. Я направила Шалунью к стенам и тронула рукой камень, который оказался холодным и грубым.
– Это была каменная крепость, – размышляя, сказала я. – Разве могло такое сооружение когда-нибудь пасть?
– О Черной башне ходят разные сказки, – безразлично произнес мистер Гамильтон. – В древности возлюбленная хозяина Данноха предала его. Его враги перерезали ему горло у ее ног, а потом прирезали и ее, в награду за предательство. Вы выбрали плохое место для уединения, мисс Гордон. Шотландские горцы никогда не были цивилизованными, и всякий горец – все еще свирепый зверь в юбке.
Я улыбнулась ему, отказываясь схватить наживку, и через мгновение он скрылся за южным углом башни.
Вершина холма была не слишком велика – почти целиком ее занимала башня, окруженная мрачными уступами. Сразу под ногами лошади уступ обрывался в отвесный каменистый склон, кончавшийся далеко в мрачном ущелье. Холмы на западе были ниже тех, которые вставали сейчас перед нами, и за ними я могла разглядеть вересковые пустоши, уже покрытые легкой дымкой светлой зелени. Темная поверхность дороги, петляя, скрывалась из виду и, наконец, исчезала совсем, изгибаясь и уходя к югу – к Эдинбургу и к Лондону.
С усилием я отвела глаза от дороги, и отогнала мысли, которые она пробуждала, и посмотрела вниз, на расстилавшийся под нами склон. Разумеется, наш путь лежит не туда. По этому каменистому склону могли бы пройти разве что горные козы или стадо привычных овец. Об этом я и сообщила мистеру Гамильтону.
– Вы позабыли еще об одном животном, о человеке, – ответил он. – Видите внизу дымок? Дом принадлежит одному из моих арендаторов. Когда у него находится ко мне дело, он взбирается по круче прямо здесь. Посмотрите, вы даже можете разглядеть тропинку.
Да, там было что-то вроде тропинки; она пробиралась меж камней и искривленных сосен, которые изо всех сил цеплялись за эту горькую землю. Да, здесь можно было вскарабкаться. Но если бы карабкавшийся поскользнулся, он бы покатился вниз, сопровождаемый лавиной камней, и катился бы так, пока не достигнул бы дна долины.
– Я бы не решилась прогуляться но этой тропке, – признала я.
– Это не так трудно, я это проделывал. Но теперь оглянитесь вокруг.
Передо мной, словно карта, расстилалась равнина, с высоты выглядевшая такой чистой и мирной; едва различимые серые каменные домишки тонули в зелени; на горизонте возвышались прекрасные нагие холмы. Потом я посмотрела налево. Внизу лежал Блэктауэр.
Раньше я не осознавала его размеров и значительности. Центральная часть его, должно быть, была такой же древней, как и башня. Она была выстроена из того же потемневшего от времени камня, с двумя башенками, расположенными у старого входа. Правое и левое крыло возводились из более легкого камня; окна в них были шире, а стены – тоньше, чем в центральной части здания. По одну сторону к дому примыкали конюшни и дворовые строения. Даже в ярком весеннем свете дом не казался привлекательным жилищем.
Я повернулась к дому спиной и посмотрела в противоположном направлении. Мое внимание привлекла яркая вспышка, похожая на отражение солнца в какой-то полированной поверхности.
– Что это? – спросила я, указывая туда.
– Должно быть, это окна Гленгарри. Странно, как сильно бьет в них солнце. Это ближайшее к нам поместье. Оно всегда принадлежало Данбарам, но многие годы дом пустует.
Мистер Гамильтон привстал в стременах, глядя на далекое сияние. Когда он снова опустился в седло, я не смогла определить по выражению его лица, разглядел ли он там что-то или нет. Первое казалось маловероятным – слишком велико было расстояние.
Глава 4
После этого мы стали выезжать по нескольку раз в неделю; весну постепенно сменило лето. Это роскошное время года было в горах Шотландии прохладным и непродолжительным, однако обладало своеобразной суровой Красотой. Березы и рябины покрылись свежей зеленой листвой, а вереск зацвел лиловым. Когда погода была хорошей, в чистом воздухе окрестности были видны на много миль вокруг. Мистер Гамильтон показал мне отдельные пики и назвал их старинные кельтские имена – Бен-Макдьюи, Бен-Авон, Бен-на-Боурд. Как-то ясным утром он показал мне крошечную пирамидку далеко на западе, почти на горизонте, которая называлась Бен-Невис и была расположена более чем в тридцати милях.
В то утро, после того как мы вернулись с прогулки, я направилась в комнату мисс Гамильтон. Теперь я стала называть ее Аннабель, а она называла меня Дамарис, но мы были все еще далеки от близкой дружбы. В тот день надушенная духота комнаты после свежего воздуха холмов показалась мне нестерпимее, чем обычно. Я подошла к одному из окон и, толкнув, заставила его широко распахнуться.
Аннабель издала пронзительный визг:
– Немедленно закройте! Я не выношу холодного воздуха!
– На улице не так уж холодно, свежий воздух вам не повредит. Только посмотрите, какое солнце!
Я подошла к кровати и стала рядом, чтобы убедиться, что в комнате нет сквозняка. Кровать была превосходно защищена пологом, а девушка, сгорбившись, восседала там, подобно маленькому султану в шелковом шатре.
– День за днем дышать спертым воздухом – это очень вредно, – произнесла я. – Разве вы никогда не покидаете своей комнаты?
– Вы забыли, – голубые глаза обожгли меня злым взглядом, – я ведь калека.
– Но я ведь ничего не знаю о вашем состоянии. Как вы получили свои увечья?
– Когда я была маленькой, я упала в воду. Сначала ручей очень широк и глубок, а потом он превращается в водопад... Я провела в ледяной воде четыре часа.
– Если вы так долго пробыли в воде, почему же вы не утонули?
– Течение выбросило меня на камни, – бойко отвечала Аннабель. – Моя голова оказалась над водой, но мои ноги остались погружены в поток. Их парализовало.
Я присела рядом с ней на кровати.
– Я некоторое время изучала анатомию – вместе с моим отцом. Вы позволите мне взглянуть на ваши ноги?
– О, пожалуйста. – Аннабель откинулась на подушке и рассерженно посмотрела на меня. – Только не воображайте, что разбираетесь в медицине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
* * *
Я назвала “подходящего кота” Тоби, он был готов к выполнению своих обязанностей, и он их выполнял. Поначалу я нервничала, когда из-за полок раздавался мышиный писк, а свидетельством происходящей там битвы был лишь кончик пушистого хвоста Тоби, энергично машущий из стороны в сторону. Позже я стала спокойней относиться к подобным звукам, а кроме того, частота их значительно поуменьшилась, поскольку Тоби, оправдывая свою репутацию, значительно преуменьшил количество грызунов.
Еще в Лондоне я заподозрила, что мистер Гамильтон нанимает меня исключительно из соображений благотворительности. Его библиотека убедила меня в обратном: она действительно нуждалась в заботе. Но благотворительность или нет, я была намерена отработать свое жалованье. Я работала словно раб, в пыли и саже, и даже не заметила, как апрель сменился маем.
Однажды утром, когда я уже взялась за работу, дверь отворилась. Я ожидала, что это прислуга с кухни, и даже не подняла головы, пока огромная тень не загородила мне солнечный свет.
– Вы никогда не задумывались о том, – произнес мистер Гамильтон, – почему леди стараются не допускать в мир профессий? Посмотрите на себя! Ваши волосы покрыты пылью, ваше лицо побледнело, и вы начинаете сутулиться, словно Ангус.
– Моя внешность, сэр, это мое личное дело.
– Совершенно верно. Но ваше здоровье – это уже моя забота. Поскольку вы – мой наемный работник, я приказываю вам каждый день упражняться на свежем воздухе. Вы ездите на лошади?
– Нет, – быстро сказала я, не став добавлять, что лошади меня пугают.
Мне пришлось подчиниться. Когда я вышла во двор, он уже сидел верхом на лошади – высоком сером жеребце, который вращал злыми глазами. Я была рада увидеть, что для меня он выбрал по виду значительно более спокойное животное. Лошадка стояла, прикрыв глаза, и похоже было, что она не прочь прилечь.
Я была решительно настроена не показать мистеру Гамильтону свой страх, так что я угостила лошадку куском сахара, ожидая, что в любой момент огромные лошадиные зубы вопьются в мою руку. Но ищущие губы были мягкими, словно бархат. Несколько успокоенная, я воспользовалась помощью грума и без особой грации вскарабкалась в седло. Мистер Гамильтон с весьма невежливым изумлением следил за моими развевающимися юбками.
– Подтяните колени к седлу, – приказал он. – Не стоит постоянно награждать лошадь столь истерическими пинками. Любое животное, кроме Шалуньи, после такого уже давно бы умчалось с вами на спине.
– Шалуньи? – Я недоверчиво уставилась на кивающую голову лошадки.
– В юности она была очень резвой, это в конюшне успокоили ее. – Тут мой взгляд достиг его лица, и улыбка покинула его. Он произнес медленно: – К сожалению, натуру, судьбу человека изменить нельзя. Мы остаемся тем, что мы есть; никакое воспитание не может выбить из нас те недостатки, которые вошли в нашу плоть и кровь.
Он повернул своего коня мордой к воротам, оставив за собой туманный шлейф из непонятных и неприятных слов.
Я догнала его уже за изгородью и сказала прямо:
– Вы не можете иметь в виду именно то, что только что сказали. Это – фатализм, он не оставляет никакой надежды на искупление ни для тела, ни для души...
– Я не верю в душу, – резко произнес он. – Я обращаюсь к физическому, животному началу.
Я понимала, что он ждет моей реплики, поэтому ответила чопорно:
– Мне нет никакого дела до ваших убеждений. Но я не согласна с любым из ваших умозаключений.
– Ну конечно, вы не согласны. При всей вашей смышлености, вы – весьма неземная юная особа. Вы всегда верите в лучшее во всем и в каждом?
– Ну почему? Нет, – сказала я. Горечь, звучавшая в его словах, застала меня врасплох.
– Вы ведь знаете, что в мире существует зло, что не каждому следует доверять или верить? Сомневаюсь, чтобы вы этим руководствовались. Откуда, в конце концов, вам было узнать столь неприглядную правду? Разумеется, не от вашего отца.
Его руки ослабили поводья. Его конь остановился. Мы глядели друг на друга, и я почувствовала, что вынуждена опустить глаза – таким пристальным был его взгляд.
– У нас был мясник, – сказала я, стараясь перевести разговор в более легкомысленное русло. – И вскоре мне пришлось узнать, что он не заслуживает доверия. Баранина вместо ягненка, говядина вместо телятины...
– Но ведь вам не пришло в голову применить урок, полученный от мясника, к человеку, который предложил вам место в отдаленном загородном доме? Что, ради всего святого, заставило вас приехать сюда со мной?
Он наклонился вперед, руки сжаты на луке седла, лицо потемневшее и злое. Я не могла отодвинуться, не тронув с места свою лошадь, которую нелегко было заставить сделать хотя бы шаг. Я чувствовала, как тяжело забилось мое сердце.
– Существует... существует такая вещь, как правосудие, – нерешительно начала я. И, к моему облегчению, его мрачное лицо несколько просветлело.
Он снова взялся за поводья.
– Это сойдет. Хорошо, что вы не заговорили о своем женском чутье, потому что я не смог бы вынести такого рода возражения.
Мы ехали дальше в молчании, следуя изгибам вьющейся тропки, которая карабкалась на холм позади дома. Я была занята, во-первых, тем, чтобы удержаться в седле, а во-вторых, мысленно продолжала разговор, который он оборвал так резко. И для меня стало настоящим сюрпризом, когда передо мной поднялись грубые стены Черной башни.
Мистер Гамильтон, отпустив поводья, въехал под мрачные своды, поднимавшиеся над фундаментом. Камни были грубыми и невероятно массивными; погода и время делали их все темнее, пока они не достигли существующего оттенка, благодаря которому башня и получила свое имя. Я направила Шалунью к стенам и тронула рукой камень, который оказался холодным и грубым.
– Это была каменная крепость, – размышляя, сказала я. – Разве могло такое сооружение когда-нибудь пасть?
– О Черной башне ходят разные сказки, – безразлично произнес мистер Гамильтон. – В древности возлюбленная хозяина Данноха предала его. Его враги перерезали ему горло у ее ног, а потом прирезали и ее, в награду за предательство. Вы выбрали плохое место для уединения, мисс Гордон. Шотландские горцы никогда не были цивилизованными, и всякий горец – все еще свирепый зверь в юбке.
Я улыбнулась ему, отказываясь схватить наживку, и через мгновение он скрылся за южным углом башни.
Вершина холма была не слишком велика – почти целиком ее занимала башня, окруженная мрачными уступами. Сразу под ногами лошади уступ обрывался в отвесный каменистый склон, кончавшийся далеко в мрачном ущелье. Холмы на западе были ниже тех, которые вставали сейчас перед нами, и за ними я могла разглядеть вересковые пустоши, уже покрытые легкой дымкой светлой зелени. Темная поверхность дороги, петляя, скрывалась из виду и, наконец, исчезала совсем, изгибаясь и уходя к югу – к Эдинбургу и к Лондону.
С усилием я отвела глаза от дороги, и отогнала мысли, которые она пробуждала, и посмотрела вниз, на расстилавшийся под нами склон. Разумеется, наш путь лежит не туда. По этому каменистому склону могли бы пройти разве что горные козы или стадо привычных овец. Об этом я и сообщила мистеру Гамильтону.
– Вы позабыли еще об одном животном, о человеке, – ответил он. – Видите внизу дымок? Дом принадлежит одному из моих арендаторов. Когда у него находится ко мне дело, он взбирается по круче прямо здесь. Посмотрите, вы даже можете разглядеть тропинку.
Да, там было что-то вроде тропинки; она пробиралась меж камней и искривленных сосен, которые изо всех сил цеплялись за эту горькую землю. Да, здесь можно было вскарабкаться. Но если бы карабкавшийся поскользнулся, он бы покатился вниз, сопровождаемый лавиной камней, и катился бы так, пока не достигнул бы дна долины.
– Я бы не решилась прогуляться но этой тропке, – признала я.
– Это не так трудно, я это проделывал. Но теперь оглянитесь вокруг.
Передо мной, словно карта, расстилалась равнина, с высоты выглядевшая такой чистой и мирной; едва различимые серые каменные домишки тонули в зелени; на горизонте возвышались прекрасные нагие холмы. Потом я посмотрела налево. Внизу лежал Блэктауэр.
Раньше я не осознавала его размеров и значительности. Центральная часть его, должно быть, была такой же древней, как и башня. Она была выстроена из того же потемневшего от времени камня, с двумя башенками, расположенными у старого входа. Правое и левое крыло возводились из более легкого камня; окна в них были шире, а стены – тоньше, чем в центральной части здания. По одну сторону к дому примыкали конюшни и дворовые строения. Даже в ярком весеннем свете дом не казался привлекательным жилищем.
Я повернулась к дому спиной и посмотрела в противоположном направлении. Мое внимание привлекла яркая вспышка, похожая на отражение солнца в какой-то полированной поверхности.
– Что это? – спросила я, указывая туда.
– Должно быть, это окна Гленгарри. Странно, как сильно бьет в них солнце. Это ближайшее к нам поместье. Оно всегда принадлежало Данбарам, но многие годы дом пустует.
Мистер Гамильтон привстал в стременах, глядя на далекое сияние. Когда он снова опустился в седло, я не смогла определить по выражению его лица, разглядел ли он там что-то или нет. Первое казалось маловероятным – слишком велико было расстояние.
Глава 4
После этого мы стали выезжать по нескольку раз в неделю; весну постепенно сменило лето. Это роскошное время года было в горах Шотландии прохладным и непродолжительным, однако обладало своеобразной суровой Красотой. Березы и рябины покрылись свежей зеленой листвой, а вереск зацвел лиловым. Когда погода была хорошей, в чистом воздухе окрестности были видны на много миль вокруг. Мистер Гамильтон показал мне отдельные пики и назвал их старинные кельтские имена – Бен-Макдьюи, Бен-Авон, Бен-на-Боурд. Как-то ясным утром он показал мне крошечную пирамидку далеко на западе, почти на горизонте, которая называлась Бен-Невис и была расположена более чем в тридцати милях.
В то утро, после того как мы вернулись с прогулки, я направилась в комнату мисс Гамильтон. Теперь я стала называть ее Аннабель, а она называла меня Дамарис, но мы были все еще далеки от близкой дружбы. В тот день надушенная духота комнаты после свежего воздуха холмов показалась мне нестерпимее, чем обычно. Я подошла к одному из окон и, толкнув, заставила его широко распахнуться.
Аннабель издала пронзительный визг:
– Немедленно закройте! Я не выношу холодного воздуха!
– На улице не так уж холодно, свежий воздух вам не повредит. Только посмотрите, какое солнце!
Я подошла к кровати и стала рядом, чтобы убедиться, что в комнате нет сквозняка. Кровать была превосходно защищена пологом, а девушка, сгорбившись, восседала там, подобно маленькому султану в шелковом шатре.
– День за днем дышать спертым воздухом – это очень вредно, – произнесла я. – Разве вы никогда не покидаете своей комнаты?
– Вы забыли, – голубые глаза обожгли меня злым взглядом, – я ведь калека.
– Но я ведь ничего не знаю о вашем состоянии. Как вы получили свои увечья?
– Когда я была маленькой, я упала в воду. Сначала ручей очень широк и глубок, а потом он превращается в водопад... Я провела в ледяной воде четыре часа.
– Если вы так долго пробыли в воде, почему же вы не утонули?
– Течение выбросило меня на камни, – бойко отвечала Аннабель. – Моя голова оказалась над водой, но мои ноги остались погружены в поток. Их парализовало.
Я присела рядом с ней на кровати.
– Я некоторое время изучала анатомию – вместе с моим отцом. Вы позволите мне взглянуть на ваши ноги?
– О, пожалуйста. – Аннабель откинулась на подушке и рассерженно посмотрела на меня. – Только не воображайте, что разбираетесь в медицине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26