.."
В Москве устроилась домработницей к одному летчику. Долго не продержалась, стала откровенно приставать к хозяину, красавцу и богатырю. Ее уже спроваживали из дома, но оставили на пару дней, так как намечался сорокалетний юбилей хозяина, и новую прислугу за два дня найти было проблематично, а помощь была нужна. Лелька вела себя тише воды, ниже травы, ходила, опустив глаза, пряча их от грозной хозяйки. А вот, когда стали собираться гости, решила пойти ва-банк - надела единственное хорошее платье бордового цвета, ради покупки которого порой недоедала, туфли на каблуке, сделала прическу. В таком виде и вышла к гостям, принося напитки и закуски. А среди гостей был сорокадвухлетний генерал МГБ Егор Балясников, холостяк, человек основательный, крутой. Если молчит, то молчит многозначительно, если скажет, то уж скажет по делу.
Выйдя покурить на кухню, генерал буравил водянистыми глазами Лельку, хлопотавшую у плиты над горячим в своем новом, эффектно обтягивающим талию и бедра, платье. Похвалил её усердие, поинтересовался, откуда она. "Из Пружанска? Жуткая дыра", - поморщился генерал. - "Бывал я там в тридцать седьмом, чистку делали. А что ты в домработницы пошла? Молодая, учиться надо." - "Я учусь", - пролепетала Лелька, чувствуя приближение чего-то заманчивого. - "Где?" - "В литинституте". - "Так ты что, выходит, писательница будущая?" - напрягся генерал. - "Я печатаюсь. У меня есть книга стихов "Великий кормчий" и несколько публикаций в газетах." "Эх-ма!" - только и сумел сказать Балясников, и началась с этого "эх-ма" для Лельки совсем другая жизнь...
Исчезла в никуда пружанская шлюха Лелька Цинга, исчезла и провинциальная поэтесса Ольга Сашина. Появилась восходящая звезда советской поэзии Ольга Александровна Бермудская...
Жил Балясников в трехкомнатной квартире на улице Горького. Туда он и привел из общаги свою молодую жену.
... На приеме в честь Дня чекиста цветущую, принаряженную мужем, красавицу Ольгу Бермудскую увидел сам министр. "Эге, Егорка!" - плотоядно улыбнулся он. - "Ты что, изменил своей холостяцкой привычке? Ну, отхватил... На повышение пойдешь скоро..."
Ольга побывала в особняке всемогущего министра тихи и как бы незаметно от мужа. После чего Балясников получил повышение и пятикомнатную квартиру на Кутузовском проспекте. А сам отзывался о министре с неизменным уважением и почтением. Вплоть до его падения. "Сволочной кобель", прорычал он с бешенством, узнав о крахе временщика и метнул на жену яростный взгляд. Та поняла, что он все знает. Больше разговоров на эту тему не возникало никогда.
Ольгина же карьера неуклонно ползла вверх. После двадцатого съезда не изменилось ничего - напротив, гонорары становились все выше и выше...
Ольга Александровна не любила мужа, скучного, малоразговорчивого, с некрасивым безбровым лицом. И любую свою командировку старалась использовать для удовлетворения своей могучей плоти, баба она была неутомимая... Сначала Балясников ревновал, устраивал скандалы, а потом свыкся со своим положением и махнул рукой. Завела Ольга себе и постоянного любовника - молодого функционера из Союза писателей, а по сути - самого обычного стукача Андрюшу Шмыдаренко. С ним было безопаснее всего - его оловянные глаза и безукоризненная вежливость внушали доверие даже подозрительному Балясникову. А уж полезен был выше всех возможных пределов. И всегда в курсе всего, малейшее дуновение ветерка в творческом мире не ускользало от него. И каждое это дуновение он умел использовать во благо.
Бермудская была членом правления Союза писателей. К ней на стол попадали многие рукописи. Однажды Шмыдаренко принес ей пухлую папку с романами некого Валентина Нарышкина, школьного учителя литературы из Подмосковья... Прочитав эти романы, Бермудская была поражена. Такого она не читала никогда. "Так вот надо писать", - подумалось ей. Захотелось познакомиться с автором...
- Как быстро пролетела жизнь! - произнесла вслух Бермудская, встала из-за старинного письменного стола и подошла к окну. - Третье тысячелетие на носу. А хороша была жизнь. Между прочим...
Перед ней промелькнули лица её многочисленных любовников. Пользовалась вниманием, пользовалась... Но не у всех! Бермудская покраснела от стыда при воспоминании о своей самой крупной любовной неудаче... Неудаче ли? Нет... Она сжала свои крепкие кулаки... Разве э т о можно назвать неудачей? Да такая неудача гораздо интереснее любой другой удачи... Смешанное чувство стыда и гордости за себя охватило Бермудскую... И потом, ещё не вечер... Нет, ещё не вечер... Она погремит ещё и в третьем тысячелетии, она не из хлюпиков, она не сгибается перед превратностями судьбы... Ее так просто не возьмешь... Что такое шестьдесят пять лет? Она абсолютно здорова, а мозг работает так хорошо, как никогда... Раньше все шло само собой, по крайней мере, с момента женитьбы с Балясниковым. А теперь надо бороться, сражаться за свою судьбу... Именно за свою, не за судьбу же этого недоноска Степана. Это ничтожество обречено, а ей ещё жить, да жить... Нет, не пролетела ещё жизнь, начинается самое интересное...
Бермудская стояла у окна, глядела на снег, на сумерки, на большой двор дома, в котором прожила сорок пять лет и чувствовала захлестывающую её гордость за саму себя... То, что затеяла в этой жизни она, никому до того в голову не приходило... Она играет жизнью, как хочет... Она играет в страшную, порочную игру, а люди в этой игре словно пешки, словно марионетки, которых она переставляет, дергает за ниточки... Что, собственно говоря, в жизни вышло не по её желанию? Все получилось именно так, как хотела она. И так будет дальше...
Ольга Александровна выкурила ещё одну сигарету и пошла смотреть телевизор. Говорили о предстоящих выборах. "Выборы, выборы", - фыркнула Бермудская. - "Какая все это чушь и глупость. Люди как бараны. При любой власти можно жить прекрасно, ели иметь голову на плечах. Жила при Сталине, жила при Хрущеве, при Брежневе, жила и не тужила. И теперь проживу. Главное - всех давить, давить, не жалея..." И снова откуда ни возьмись, появилось это предательское чувство стыда, стыда за тот окаянный день, когда ей дали понять, что кого-то она может не интересовать, как женщина... И кто дал понять? Кто? Человек, в которого она влюбилась без памяти... Ведь влюбилась же, теперь-то что врать перед самой собой?... А он, придурок... Ничтожество, талантливое ничтожество... Оживить бы его, гада, да ещё раз убить, да пострашнее еще...
Бермудская выключила телевизор и сунула в рот очередную сигарету...
7.
... Взявшись за дело, Игорь Дьяконов, избавившись от чувства эйфории по поводу предложенной ему интересной работы, решил сесть и как следует подумать. Тут надо было, прежде всего, рассуждать логически... Некто, в странном облике преследует женщину. Одинокую, тридцатилетнюю женщину. Довольно симпатичную, но, в общем-то, ничем не примечательную - таких много. Маньяк? Возможно... Возможно, но не очень логично. Поймать этого маньяка, скрывающего под шарфом и очками свое лицо - дело плевое. Он, в общем-то, и не особенно-то хоронится. Тут дело не в этом. Игорь был склонен верить словам человека в черной шапочке, что Рите угрожает опасность. Но от кого? Почему он бросился на её бывшего мужа Степана? Потому что... Потому что, по его мнению, именно от него и исходит смертельная опасность для Маргариты, как он её называет... Игорю сразу же захотелось взглянуть на этого Степана. Ему повезло - он взглянул. И не пожалел, что взглянул. Очень ему не понравился этот хлипкий сынок с бегающим взглядом. Но что ему могло быть нужно от бывшей жены, медсестры в частной клинике, не очень молодой, вовсе не зажиточной? Что? Сесть к ней на шею? Но какая же в этом опасность? Разумеется, может быть и то, и другое. Маньяк влюблен в нее, он знает Степана и хочет оградить любимую женщину от посягательств альфонса. Может быть, может быть... Но что-то подсказывало Игорю, что это не так... Нарышкина рассказывала Игорю про семью бывшего мужа, о том, что его отец был генералом КГБ, что мать известная поэтесса Бермудская, топорные стихи которой им заставляли учить наизусть в школе... Конечно, Нарышкина рассказывала ему очень мало, поскольку сама знала не так уж много про семью мужа, и надо было покопаться в этом направлении. Он чувствовал, что рыть надо именно тут. Он знал домашний адрес Бермудской и решил с утра поехать туда поспрошать соседей, очень уж заинтересовала его эта личность.
Учитывая некоторые обстоятельства, Дьяконов решил, что Бермудская вряд ли пользуется большой любовью соседей. И за неимением времени пошел ва-банк... Сунулся в одну квартиру - там оказались недавно живущие жильцы из "новых русских", потом в другую, в третью... Все не то... В четвертой ему повезло. Старушка, вдова художника, хорошо знала эту семью... Дьяконов представился налоговым инспектором.
- Это страшные люди, - шамкала беззубым ртом крохотная старушка. Теперь стало все известно, её покойный муж - палач... Это из-за таких, как он, мой покойный муж отсидел восемь лет в лагерях. А сама? Что она писала? То, что нужно для момента, лишь бы хорошо жить, "в ногу со временем", как она сама писала. И Балясникова я хорошо помню, ужасный человек... Я просто боялась встретиться с ним в подъезде, до того у него был нехороший взгляд. И хоть он уже был в годах и на пенсии, все равно от него исходила какая-то опасность... Эти надбровные дуги почти без бровей, крутой лоб, глубоко посаженные колючие глазки... Я честно скажу, хоть это и грех, вздохнула с облегчением, когда он умер... Конечно, мы сочувствовали, когда умер их малолетний сын, это большое горе, даже заходили с соболезнованиями... Но туда даже приехал муж покойной сестры Балясникова Бауэр, немец по национальности, сосланный во время войны в Казахстан. А у него-то были основания ненавидеть эту семью, у них самих сразу после войны умер семилетний сын... На поминках он мне мельком упомянул, что его покойная жена обращалась за помощью к генералу, но тот и пальцем не пошевелил, чтобы помочь сестре и племяннику. И малыш умер от элементарной дистрофии. А потом Бог их наказал, лишив их и своего ребенка... Но, вы не подумайте, этот самый Бауэр не злорадствовал, он так переживал за умершего сына Балясникова, как будто только что потерял своего... Потом он ещё приезжал на похороны самого генерала, совсем старенький уже... Да, - вздохнула она. - Зато их младшенький пожил за двоих... Большой спец по амурной части, любым моментом пользовался, чтобы какую-нибудь шлюху к себе притащить, тихой, так сказать, сапой...
- А сама-то она? Что из себя представляет сама Ольга Александровна? Мы, понимаете, подозреваем её в уклонении от уплаты налогов...
Старушка хитреньким взглядом поглядела на Игоря, позволив себе усомниться в том, что он налоговый инспектор. Но ей просто хотелось поговорить, излить душу, давно не с кем было. И этим Игорь не преминул воспользоваться.
- Сама-то? Приехала из глухой провинции, училась в литературном институте, подрабатывала домработницей, видимо, там и познакомилась с Балясниковым, он женился на ней. Остальное пошло как по маслу, он был почти всесилен...
- Откуда она родом, не знаете?
- Знаю. Из Пружанска. Слухами земля полнится, тем более, о таких, с позволения сказать, небожителях. Мир тесен. Моя покойная кузина Лиза жила там в ссылке после войны. Ей было запрещено жить в Москве. Отец Ольги Александровны работал грузчиком на торговом складе и был убит в пьяной драке. А сама она... Простите... Неудобно даже как-то говорить... Это такая грязь, сплетни... Но скажу, раз начала. Она сожительствовала со своим отчимом, аптекарем. Боже мой, какая кругом мерзость... Что раньше, что теперь... Извините, я разговорилась, но мне так неприятно об этом говорить... Я ещё читала книжку воспоминаний Белицкого. Там много про товарища Балясникова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24