И тут он начал качать права:
— Я имею право на звонок. И без адвоката не скажу ни слова.
— Ни слова? — удивился Аркаша.
Туман не оценил многообещающей интонации.
— Ага. Менты клятые.
Его слишком вежливо брали и слишком трепетно с ним обращались, и такая уж у него натура: чувствуя мягкость, он принимал ее за слабость и наглел до самого предела, который только был возможен.
— Хер вы меня посадите, придурки!
И тут у него взорвалось в голове. Аркаша бил его ладонью. Когда Туман слетел со стула, Аркаша поднял его, сжал ему горло так, что дыхание перекрыло, снова сбил с ног.
— Тут и сдохнешь, мутант чернобыльский, — сказал Аркаша.
Тут еще пару раз, умело, так, чтобы на теле не оставалось следов, приложился Павлов и потом поднял руку:
— Хватит… Давай, гнида, пиши признанку…
Но Туман ничего не смог написать. Он впал в ступор. И отошел уже ближе к суду, когда в институте Сербского его накачали транквилизаторами. Но окончательно в себя так и не пришел. Стал каким-то заторможенным. Дерьма в нем не поубавилось, но взгляд ежеминутно становился одичалым, а потом тупым.
Жара стояла, как в пустыне летом. Вообще, июнь выдался необычно жарким. В прошлом году тоже было жарко, но не так.
В кабинете вентилятор гонял горячий воздух. Павлов бутылку за бутылкой извлекал из холодильника и жадно пил холодную газированную воду, но легче от этого становилось не надолго.
Прошел год, как взяли Тумана и его банду. Дело было громкое. Рассматривал его суд присяжных. Шварца и Кикимору оправдали. Суд присяжных для того и собирается, чтобы оправдать убийц, в основном потому, что те выглядят невинными и врут искренне. Потом был пересуд, тут уж осудили всех. Не повезло больше всех Туману, он как раз перед налетом на обменный пункт справил свое восемнадцатилетие и получал срок уже как взрослый. Двадцать лет ему предстояло провести в зоне. Тюрьма отхватил червонец. Шварц — девять. Кикимора — как слабый пол, и учитывая чистосердечное раскаяние, — обошлась тремя годами и принудительным лечением от наркомании. Может, ей оно и лучше, потому что на иглу она садилась все крепче, а в зоне у нее не будет такого свободного доступа к зелью.
Туман, несмотря на солидную статью — бандитизм, — долго спокойно жить на зоне не смог. Дал знать подлый нрав. Таких даже уголовники не любят, так что один раз его предупредили, когда сотворил что-то непотребное. А второй раз просто опустили, так что на двадцать лет ему было гарантировано секс-обслуживание уголовников. Павлов эти дерьмовые тюремные традиции не одобрял, но по отношению к Туману это было вполне справедливо.
Послышался осторожный уважительный стук, и Павлов крикнул:
— Открыто.
В кабинет вошел Золотой, ставший преемником Плотника. Его ребята стали выбиваться из-под контроля, так что Павлов пригласил его на профилактическую беседу.
— Слышь, Золотой, оглянуться не успеешь, как сам в камере окажешься, если твои уроды будут в районе беспредельничать, — сразу рубанул Павлов.
— Кто беспредельничает?
— Туз. Кузьма. На коммерсов московских наехали.
— Да они без моего ведома куролесят. — Золотой устроился на стуле, потупив взгляд. — Потом, заявы-то не было.
— Заява будет — тогда я с тобой и говорить не буду, Золотой.
— Да ладно, не кипятись.
— Смотри, Золотой… Плотник куда лучше этих придурков в руках держал.
Золотой раздраженно посмотрел на начальника уголовного розыска, но вынужден был согласиться и вздохнул:
— Хороший был мужик. Крепкий.
— Крепкий, — согласился Павлов.
— Зря вы тех отморозков арестовали. Мы бы сами их в карьер свезли.
— Да ладно, сами… Если бы война началась, неизвестно, кто бы кого покоцал, — покачал головой Павлов. — Ты не понял, что отморозки сильнее вас? Вы привязаны — у вас дома дети, жены. А у них нет ничего. Мать-алкоголичку в заложники возьмешь? Он тебе спасибо скажет, если ее грохнешь. Дом сожжешь? Нет у отморозка дома. А у вас — дела, офисы, хаты, то да се… Понимаешь разницу между вами?
— Ты не прав, Кондратьич.
— Прав. И получается, что именно они бандиты, а вы так, люди, которые гнут пальцы, и все верят, что у них серьезные намерения.
— Ну ты загнул.
— Все, двигай отсюда. Золотой.
Павлов подождал, пока за Золотым закроется дверь, и томно вытянулся в кресле.
Новый день начинался… И угнетала мысль — отморозков с каждым днем все больше. И если в былые времена они мечтали об одном — нажраться водки и отметелить кого-нибудь ногами в городском парке, — сегодня они садятся на иглу, которая вышибает остатки мозгов. И сегодня, насмотревшись фильмов, рекламы и красивых витрин, они мечтают получить разом все, они мечтают о больших деньгах. И им пока не хватает одного — оружия.
Вот только оружия становится все больше.
Неужели за ними будущее? И ему доживать в стране, где будут заправлять эти уроды?
Павлов поежился и отогнал от себя эту мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
— Я имею право на звонок. И без адвоката не скажу ни слова.
— Ни слова? — удивился Аркаша.
Туман не оценил многообещающей интонации.
— Ага. Менты клятые.
Его слишком вежливо брали и слишком трепетно с ним обращались, и такая уж у него натура: чувствуя мягкость, он принимал ее за слабость и наглел до самого предела, который только был возможен.
— Хер вы меня посадите, придурки!
И тут у него взорвалось в голове. Аркаша бил его ладонью. Когда Туман слетел со стула, Аркаша поднял его, сжал ему горло так, что дыхание перекрыло, снова сбил с ног.
— Тут и сдохнешь, мутант чернобыльский, — сказал Аркаша.
Тут еще пару раз, умело, так, чтобы на теле не оставалось следов, приложился Павлов и потом поднял руку:
— Хватит… Давай, гнида, пиши признанку…
Но Туман ничего не смог написать. Он впал в ступор. И отошел уже ближе к суду, когда в институте Сербского его накачали транквилизаторами. Но окончательно в себя так и не пришел. Стал каким-то заторможенным. Дерьма в нем не поубавилось, но взгляд ежеминутно становился одичалым, а потом тупым.
Жара стояла, как в пустыне летом. Вообще, июнь выдался необычно жарким. В прошлом году тоже было жарко, но не так.
В кабинете вентилятор гонял горячий воздух. Павлов бутылку за бутылкой извлекал из холодильника и жадно пил холодную газированную воду, но легче от этого становилось не надолго.
Прошел год, как взяли Тумана и его банду. Дело было громкое. Рассматривал его суд присяжных. Шварца и Кикимору оправдали. Суд присяжных для того и собирается, чтобы оправдать убийц, в основном потому, что те выглядят невинными и врут искренне. Потом был пересуд, тут уж осудили всех. Не повезло больше всех Туману, он как раз перед налетом на обменный пункт справил свое восемнадцатилетие и получал срок уже как взрослый. Двадцать лет ему предстояло провести в зоне. Тюрьма отхватил червонец. Шварц — девять. Кикимора — как слабый пол, и учитывая чистосердечное раскаяние, — обошлась тремя годами и принудительным лечением от наркомании. Может, ей оно и лучше, потому что на иглу она садилась все крепче, а в зоне у нее не будет такого свободного доступа к зелью.
Туман, несмотря на солидную статью — бандитизм, — долго спокойно жить на зоне не смог. Дал знать подлый нрав. Таких даже уголовники не любят, так что один раз его предупредили, когда сотворил что-то непотребное. А второй раз просто опустили, так что на двадцать лет ему было гарантировано секс-обслуживание уголовников. Павлов эти дерьмовые тюремные традиции не одобрял, но по отношению к Туману это было вполне справедливо.
Послышался осторожный уважительный стук, и Павлов крикнул:
— Открыто.
В кабинет вошел Золотой, ставший преемником Плотника. Его ребята стали выбиваться из-под контроля, так что Павлов пригласил его на профилактическую беседу.
— Слышь, Золотой, оглянуться не успеешь, как сам в камере окажешься, если твои уроды будут в районе беспредельничать, — сразу рубанул Павлов.
— Кто беспредельничает?
— Туз. Кузьма. На коммерсов московских наехали.
— Да они без моего ведома куролесят. — Золотой устроился на стуле, потупив взгляд. — Потом, заявы-то не было.
— Заява будет — тогда я с тобой и говорить не буду, Золотой.
— Да ладно, не кипятись.
— Смотри, Золотой… Плотник куда лучше этих придурков в руках держал.
Золотой раздраженно посмотрел на начальника уголовного розыска, но вынужден был согласиться и вздохнул:
— Хороший был мужик. Крепкий.
— Крепкий, — согласился Павлов.
— Зря вы тех отморозков арестовали. Мы бы сами их в карьер свезли.
— Да ладно, сами… Если бы война началась, неизвестно, кто бы кого покоцал, — покачал головой Павлов. — Ты не понял, что отморозки сильнее вас? Вы привязаны — у вас дома дети, жены. А у них нет ничего. Мать-алкоголичку в заложники возьмешь? Он тебе спасибо скажет, если ее грохнешь. Дом сожжешь? Нет у отморозка дома. А у вас — дела, офисы, хаты, то да се… Понимаешь разницу между вами?
— Ты не прав, Кондратьич.
— Прав. И получается, что именно они бандиты, а вы так, люди, которые гнут пальцы, и все верят, что у них серьезные намерения.
— Ну ты загнул.
— Все, двигай отсюда. Золотой.
Павлов подождал, пока за Золотым закроется дверь, и томно вытянулся в кресле.
Новый день начинался… И угнетала мысль — отморозков с каждым днем все больше. И если в былые времена они мечтали об одном — нажраться водки и отметелить кого-нибудь ногами в городском парке, — сегодня они садятся на иглу, которая вышибает остатки мозгов. И сегодня, насмотревшись фильмов, рекламы и красивых витрин, они мечтают получить разом все, они мечтают о больших деньгах. И им пока не хватает одного — оружия.
Вот только оружия становится все больше.
Неужели за ними будущее? И ему доживать в стране, где будут заправлять эти уроды?
Павлов поежился и отогнал от себя эту мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12