Наши потери после боя оказались невелики. Папа лишился рукава и трех пуговиц, а мне затоптали ботинок. Немного распухла кисть руки, которой я отталкивался от двери.
Ситуация вокруг с прибытием ОМОНа изменилась. Люди собирались кучками возле активистов.
Активисты говорили, а люди слушали. В одной из групп я заметил Валентину Александровну, к которой мама собиралась на юбилей. Я подумал, что мама не догадается позвонить подруге и поедет напрасно.
Михайловская смотрела на мир расширенными от ужаса глазами, ей сегодня не до юбилея. Свой подарок от «Чары» она уже получила. Зато мы поговорили с Семеном Исааковичем, дирижером, что звонил маме по утрам. Он нам сказал то, что мы давно сами знали: банк закрыт и неделю операций вести не будет.
– Хорошо, если неделю… Плохо, если навсегда, – философски заметил Семен Исаакович и добавил:
– Кто бы мог подумать. Сам Кикогосян неделю назад принес сюда десять тысяч долларов. Если бы вы знали, какие у него связи…
– Что мы будем делать? – спросил папа.
– А что мы можем сделать? – спросил я.
За женщиной с поломанными ребрами приехала «скорая помощь». Первую жертву финансового фронта увезли в Склифосовского.
Вечером мы сидели у телевизора и ждали сообщений. Мама, как я и предполагал, напрасно съездила к подруге. Юбилей не состоялся. Мама ругала нас за скрытность. Сообщений о банке «Чара» в этот вечер по телевизору не передали. Только на следующее утро в «Московских новостях» диктор коротко заметил:
«В связи с ревизией банк „Чара“ на неопределенное время прекращает операции с населением».
А вечером выступил сам директор банка. Он оказался живым, но выглядел бледным и утомленным.
Факт, что банкир не удрал в Америку с нашими деньгами, немного успокаивал. Он старался казаться бодрым, сказал, что вкладчики могут спать спокойно.
Ревизия ничего незаконного в деятельности банка не найдет. Незаконной деятельности банк не вел. Через неделю или чуть больше начнется нормальная работа.
Через неделю банк «Чара» не открылся. Прошло две недели, потом три. Утром маме позвонил Семен Исаакович:
– Мне не хотелось вас огорчать. Вера Николаевна, но вы все равно узнаете. Директор банка вчера ночью скончался.
– Это значит" что мы наши деньги потеряли? – спросила мама.
– Боюсь, что так… – ответил Семен Исаакович и добавил:
– Хорошо, что я сам ничего не вложил.
Представляете, на старости лет потерять последние гроши.
– Вы не были вкладчиком?! – поразилась мама. – Тогда что же вы так активно во всем участвовали?
– Я же вам рассказывал. У меня была идея создать при «Чаре» клуб творческих работников. Поверьте, очень перспективная идея…
Мама бросила трубку. Больше о дирижере Семене Исааковиче Ризмане мы ничего не слышали. Наши деньги в «Чаре» пропали. Мы потеряли пятнадцать тысяч долларов, сумму, которую нам Вадик выплатил за квартиру. Положи мы вклад на неделю раньше, все могло быть по-другому. Страшно подумать, сколько мы могли бы купить на эти деньги. За три-четыре тысячи мы могли иметь новую хорошую машину. Еще за пару тысяч – теплый гараж. За семь-восемь тысяч могли жить в Крыму в своем доме. А на оставшиеся деньги заменить холодильник. Сделать первоклассный ремонт в квартире.
Вся надежда теперь на акции. Акции «МММ» продолжали бешено расти. Мы снова совещались до поздней ночи. Если сейчас акции продать, мы получим те пятнадцать тысяч, с которых все начиналось. А через месяц сумма процентов приблизится к той, что мы потеряли в «Чаре». Как поступить? Очень обидно столько времени считать и прикидывать, а в результате остаться при своих. Сколько радужных планов впустую. Плакал тогда наш загородный дом. Папа почти закончил его проект. Проект, утвержденный на семейном совете.
Мы в своих мечтах уже бродили по комнатам, грелись у камина, любовались цветочными клумбами… И все это возможно. Надо только на месяц набраться терпения.
– Кто за то, чтобы рискнуть? – спросил папа и поднял руку. Я задумался. Очень хотелось сказать «да», но вдруг «МММ» лопнет? Мы останемся ни с чем. Останемся в этой дыре без денег. Что тогда?
Папа видел, что мы с мамой сомневаемся.
– Давайте рассуждать трезво! – призывал папа. – Я сегодня за день насчитал пятьдесят рекламных вставок. Зачем фирме тратить столько денег на рекламу, если она того и гляди лопнет?! Посмотрите, телевизионная реклама компании превратилась в многосерийные сюжеты. Герои роликов, счастливые акционеры, на глазах у миллионов зрителей богатеют, устраивают свою личную жизнь, путешествуют по всему свету, покупают дома в Европе и Америке! В голове не укладывается, что вся эта многослойная фабрика общественной обработки служит кучке жуликов. Разве вы не видите за этим руку государства?!
Аргументы папы казались разумными. Первой сломалась мама:
– Хорошо. Я согласна. Но у меня к вам одно условие.
Мы с папой затихли. Мама впервые после краха «Чары» улыбнулась:
– Давайте, мужики, на этот месяц уедем отдыхать. Не хочу каждый день трепать нервы, ловить разные слухи. Посмотрите, какое лето проходит, а мы тут в пылище сидим. Для чего тогда деньги, если от них одни неприятности?
– Согласен! – сказал папа и глаза у него загорелись, как у ребенка.
Мы ударили по рукам. Мама расцеловала нас с папой и впервые за много дней уселась за рояль. Я смотрел на маму, она играла «Арабески» Шумана, улыбалась и молодела на глазах. Морщинки разгладились, на щеках появился румянец. Под озорную, игривую музыку я вспомнил маму моего детства. Маму, довольную прошедшим концертом, окруженную цветами и поклонниками. Я впервые подумал о родителях с позиции взрослого человека. Мы поменялись местами.
Я отягощен заботами о будущем, стар и расчетлив.
Они наивны и беспомощны. Что видели они за прошедшие годы? Папа в вечном страхе перед КГБ в засекреченном институте. Мама, вынужденная неумело сводить концы с концами. Автомобиля, шикарного холодильника и цветного телевизора у нас не завелось вовсе не от безалаберности мамы, ей больше всего нравилось нас баловать. Потому и уходили семейные деньги на ветчину и тортики. И деньги это были не большие. Чтобы с них сделать сбережения, пришлось бы отказать семье во всем. Маме всегда хотелось праздника, вот она и срывалась иногда на ненужные шкатулки и вазы. В тот день мама играла бесподобно…
Мы ехали к морю в отдельном купе. Поменяв заначку – последние доллары – на рубли, мы скупили все купе. Оплатили четвертую полку. Такую роскошь семья позволила себе впервые в жизни. Гулять так гулять! Путешествовать в поезде своей семьей, без посторонних людей – настоящее счастье. Нам с папой удалось приоткрыть окно и мама разрешила нам курить, не выходя в вонючий тамбур. В дорогу мы купили копченых кур, фрукты и жесткого отечественного сервелата. Наша копченая колбаса намного вкуснее импортной. Папа всегда понимал толк в продуктах. Мама выпила немного ликера, мы с папой по стаканчику армянского коньяка. До Воронежа мы резались в подкидного дурака. В Воронеже мы с папой вышли на перрон и истратили кучу денег. Как не купить огромных красных раков по пятьсот рублей за штуку. Мы взяли два десятка. Раки без пива – это ни на что не похоже. А к пиву как не взять вяленого леща? Кутить так кутить! Впереди целые сутки. Мы ехали в Гагру.
Сначала мы решили отправиться в Крым, но мама сказала, что сидеть на берегу и волноваться за нас не желает. Тогда я взял инициативу в свои руки и спросил:
– Скажите, господа, где вы провели свой медовый месяц? Мне кажется, что мое появление имеет к этому факту прямое отношение…
Я прекрасно знал: в свадебное путешествие родители отправились в Гагру. Сто раз вспоминалось, как они сняли маленькую комнатку у официантки местного ресторана. Как одинокая грузинка Этери, умиляясь на молодую чету, закармливала их, как поросят на убой. Столы, заваленные хачапури, жареными цыплятами, индейками с зеленью и великолепными ткемали, родители всю жизнь вспоминали как сладкий сон. Несмотря на бесплатный стол, путешественники к концу отпуска умудрились остаться без копейки. Этери предложила им деньги на обратную дорогу, но маме и папе стало стыдно – и так, сдав комнату за пятьдесят рублей, женщина скормила им, если пересчитать на рубли, не меньше тысячи. От денег папа с мамой гордо отказались.
В поезд забрались зайцами. И опять чудо! Пожилой проводник, абхазец Мясак, сперва рассердился на безбилетников, но потом, узнав, что они молодожены и возвращаются из свадебного путешествия, запустил родителей в свое купе. В вагоне ехали знакомые проводнику абхазцы. Они занимали два купе. Весть о молодоженах сразу разнеслась среди пассажиров. Обратное путешествие для родителей превратилось в продолжение свадьбы. Пир шел до самой Москвы. Домой папа и мама вернулись навеселе, закормленные и одаренные подарками. Смешной толстый грек по фамилии Каравитогла умудрился собрать деньги с пассажиров. Разгружая на кухне корзину с надаренными фруктами, папа и мама обнаружили на дне конверт. В нем лежали пятьсот рублей четвертаками.
Рассказы родителей об этом приключении я слышал множество раз. Имена Этери, Мясака и смешная фамилия Каравитогла давно жили в нашей семье. Хотя родители с ними больше не встречались, а я их вовсе никогда не видел…
Я сказал родителям:
– Свадебное путешествие – единственное путешествие без меня. Пора исправить эту несправедливость.
Мы вторую неделю жили в Гагре, выдерживая неписаное правило – не касаться в разговорах темы акций. Провидение само заботилось о нас. В номере деревянной гостиницы, бывшем дворце царского вельможи Гагрипше, телевизор не работал. Свой транзистор мы специально оставили в Москве. Завтракали мы в роскошном курзале с огромным итальянским окном в стиле «модерн» и отправлялись на пляж. Отдыхающих, несмотря на сезон, приехало немного. Каждый вечер папа и мама собирались на следующий день найти домик Этери и навестить женщину. Я тоже был не прочь познакомиться с хозяйкой, приютившей родителей на медовый месяц. Но после пляжа, разомлев от солнца, мы откладывали поход на завтра.
Мы с папой много плавали. Мама плескалась у берега и загорала. На ночь мы мазали себя кефиром и кремами. Все равно у меня и у мамы кожа слезала "клочьями. Папа не обгорал. Он не передал мне генетически противоядия от солнца, что я и ставил отцу в укор.
Мы вторую неделю не знали, что делается в стране. Тем утром мы, как всегда, отправились на пляж.
Нас удивило, что, выйдя к морю, мы никого не увидели. В предыдущие дни народу на пляже хватало. Много меньше, чем во времена, когда место на песке приходилось добывать, но все же народ загорал. Безлюдье нас удивило, но мы не придали этому большого значения. Мы с папой сразу уплыли метров на пятьсот и вдруг услышали гром. Поглядели на небо – небо над нами синело безмятежной лазурью. Поглядели на берег и увидели маму. Мама бегала и размахивала руками. Фигурка мамы вдали казалась маленькой и комичной, как будто она исполняла ритуальный танец ча необитаемом острове. Еще не доплыв до берега, мы услышали, что мама кричит:
– Там стреляют!
Мама казалась бледной и испуганной. Через минуту и мы услышали стрельбу. Ухало со стороны Сухуми. Наскоро одевшись, мы побежали в гостиницу.
Чтобы попасть в Гагрипшу, нужно перейти сухумское шоссе. По шоссе сплошным потоком брели люди с чемоданами и колясками, наполненными вещами. Многие женщины плакали, мужчины шли молча с угрюмыми лицами.
Мы пытались расспросить народ, узнать, что случилось. Но люди проходили молча. С нами никто не хотел говорить. Наконец один старик с седой небритой щетиной остановился, опустил поклажу и оглядел нас долгим, печальным взором.
– Откуда вы, дети?
– Из Москвы, – ответил папа. – Что здесь происходит?
– Абхазы взбунтовались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Ситуация вокруг с прибытием ОМОНа изменилась. Люди собирались кучками возле активистов.
Активисты говорили, а люди слушали. В одной из групп я заметил Валентину Александровну, к которой мама собиралась на юбилей. Я подумал, что мама не догадается позвонить подруге и поедет напрасно.
Михайловская смотрела на мир расширенными от ужаса глазами, ей сегодня не до юбилея. Свой подарок от «Чары» она уже получила. Зато мы поговорили с Семеном Исааковичем, дирижером, что звонил маме по утрам. Он нам сказал то, что мы давно сами знали: банк закрыт и неделю операций вести не будет.
– Хорошо, если неделю… Плохо, если навсегда, – философски заметил Семен Исаакович и добавил:
– Кто бы мог подумать. Сам Кикогосян неделю назад принес сюда десять тысяч долларов. Если бы вы знали, какие у него связи…
– Что мы будем делать? – спросил папа.
– А что мы можем сделать? – спросил я.
За женщиной с поломанными ребрами приехала «скорая помощь». Первую жертву финансового фронта увезли в Склифосовского.
Вечером мы сидели у телевизора и ждали сообщений. Мама, как я и предполагал, напрасно съездила к подруге. Юбилей не состоялся. Мама ругала нас за скрытность. Сообщений о банке «Чара» в этот вечер по телевизору не передали. Только на следующее утро в «Московских новостях» диктор коротко заметил:
«В связи с ревизией банк „Чара“ на неопределенное время прекращает операции с населением».
А вечером выступил сам директор банка. Он оказался живым, но выглядел бледным и утомленным.
Факт, что банкир не удрал в Америку с нашими деньгами, немного успокаивал. Он старался казаться бодрым, сказал, что вкладчики могут спать спокойно.
Ревизия ничего незаконного в деятельности банка не найдет. Незаконной деятельности банк не вел. Через неделю или чуть больше начнется нормальная работа.
Через неделю банк «Чара» не открылся. Прошло две недели, потом три. Утром маме позвонил Семен Исаакович:
– Мне не хотелось вас огорчать. Вера Николаевна, но вы все равно узнаете. Директор банка вчера ночью скончался.
– Это значит" что мы наши деньги потеряли? – спросила мама.
– Боюсь, что так… – ответил Семен Исаакович и добавил:
– Хорошо, что я сам ничего не вложил.
Представляете, на старости лет потерять последние гроши.
– Вы не были вкладчиком?! – поразилась мама. – Тогда что же вы так активно во всем участвовали?
– Я же вам рассказывал. У меня была идея создать при «Чаре» клуб творческих работников. Поверьте, очень перспективная идея…
Мама бросила трубку. Больше о дирижере Семене Исааковиче Ризмане мы ничего не слышали. Наши деньги в «Чаре» пропали. Мы потеряли пятнадцать тысяч долларов, сумму, которую нам Вадик выплатил за квартиру. Положи мы вклад на неделю раньше, все могло быть по-другому. Страшно подумать, сколько мы могли бы купить на эти деньги. За три-четыре тысячи мы могли иметь новую хорошую машину. Еще за пару тысяч – теплый гараж. За семь-восемь тысяч могли жить в Крыму в своем доме. А на оставшиеся деньги заменить холодильник. Сделать первоклассный ремонт в квартире.
Вся надежда теперь на акции. Акции «МММ» продолжали бешено расти. Мы снова совещались до поздней ночи. Если сейчас акции продать, мы получим те пятнадцать тысяч, с которых все начиналось. А через месяц сумма процентов приблизится к той, что мы потеряли в «Чаре». Как поступить? Очень обидно столько времени считать и прикидывать, а в результате остаться при своих. Сколько радужных планов впустую. Плакал тогда наш загородный дом. Папа почти закончил его проект. Проект, утвержденный на семейном совете.
Мы в своих мечтах уже бродили по комнатам, грелись у камина, любовались цветочными клумбами… И все это возможно. Надо только на месяц набраться терпения.
– Кто за то, чтобы рискнуть? – спросил папа и поднял руку. Я задумался. Очень хотелось сказать «да», но вдруг «МММ» лопнет? Мы останемся ни с чем. Останемся в этой дыре без денег. Что тогда?
Папа видел, что мы с мамой сомневаемся.
– Давайте рассуждать трезво! – призывал папа. – Я сегодня за день насчитал пятьдесят рекламных вставок. Зачем фирме тратить столько денег на рекламу, если она того и гляди лопнет?! Посмотрите, телевизионная реклама компании превратилась в многосерийные сюжеты. Герои роликов, счастливые акционеры, на глазах у миллионов зрителей богатеют, устраивают свою личную жизнь, путешествуют по всему свету, покупают дома в Европе и Америке! В голове не укладывается, что вся эта многослойная фабрика общественной обработки служит кучке жуликов. Разве вы не видите за этим руку государства?!
Аргументы папы казались разумными. Первой сломалась мама:
– Хорошо. Я согласна. Но у меня к вам одно условие.
Мы с папой затихли. Мама впервые после краха «Чары» улыбнулась:
– Давайте, мужики, на этот месяц уедем отдыхать. Не хочу каждый день трепать нервы, ловить разные слухи. Посмотрите, какое лето проходит, а мы тут в пылище сидим. Для чего тогда деньги, если от них одни неприятности?
– Согласен! – сказал папа и глаза у него загорелись, как у ребенка.
Мы ударили по рукам. Мама расцеловала нас с папой и впервые за много дней уселась за рояль. Я смотрел на маму, она играла «Арабески» Шумана, улыбалась и молодела на глазах. Морщинки разгладились, на щеках появился румянец. Под озорную, игривую музыку я вспомнил маму моего детства. Маму, довольную прошедшим концертом, окруженную цветами и поклонниками. Я впервые подумал о родителях с позиции взрослого человека. Мы поменялись местами.
Я отягощен заботами о будущем, стар и расчетлив.
Они наивны и беспомощны. Что видели они за прошедшие годы? Папа в вечном страхе перед КГБ в засекреченном институте. Мама, вынужденная неумело сводить концы с концами. Автомобиля, шикарного холодильника и цветного телевизора у нас не завелось вовсе не от безалаберности мамы, ей больше всего нравилось нас баловать. Потому и уходили семейные деньги на ветчину и тортики. И деньги это были не большие. Чтобы с них сделать сбережения, пришлось бы отказать семье во всем. Маме всегда хотелось праздника, вот она и срывалась иногда на ненужные шкатулки и вазы. В тот день мама играла бесподобно…
Мы ехали к морю в отдельном купе. Поменяв заначку – последние доллары – на рубли, мы скупили все купе. Оплатили четвертую полку. Такую роскошь семья позволила себе впервые в жизни. Гулять так гулять! Путешествовать в поезде своей семьей, без посторонних людей – настоящее счастье. Нам с папой удалось приоткрыть окно и мама разрешила нам курить, не выходя в вонючий тамбур. В дорогу мы купили копченых кур, фрукты и жесткого отечественного сервелата. Наша копченая колбаса намного вкуснее импортной. Папа всегда понимал толк в продуктах. Мама выпила немного ликера, мы с папой по стаканчику армянского коньяка. До Воронежа мы резались в подкидного дурака. В Воронеже мы с папой вышли на перрон и истратили кучу денег. Как не купить огромных красных раков по пятьсот рублей за штуку. Мы взяли два десятка. Раки без пива – это ни на что не похоже. А к пиву как не взять вяленого леща? Кутить так кутить! Впереди целые сутки. Мы ехали в Гагру.
Сначала мы решили отправиться в Крым, но мама сказала, что сидеть на берегу и волноваться за нас не желает. Тогда я взял инициативу в свои руки и спросил:
– Скажите, господа, где вы провели свой медовый месяц? Мне кажется, что мое появление имеет к этому факту прямое отношение…
Я прекрасно знал: в свадебное путешествие родители отправились в Гагру. Сто раз вспоминалось, как они сняли маленькую комнатку у официантки местного ресторана. Как одинокая грузинка Этери, умиляясь на молодую чету, закармливала их, как поросят на убой. Столы, заваленные хачапури, жареными цыплятами, индейками с зеленью и великолепными ткемали, родители всю жизнь вспоминали как сладкий сон. Несмотря на бесплатный стол, путешественники к концу отпуска умудрились остаться без копейки. Этери предложила им деньги на обратную дорогу, но маме и папе стало стыдно – и так, сдав комнату за пятьдесят рублей, женщина скормила им, если пересчитать на рубли, не меньше тысячи. От денег папа с мамой гордо отказались.
В поезд забрались зайцами. И опять чудо! Пожилой проводник, абхазец Мясак, сперва рассердился на безбилетников, но потом, узнав, что они молодожены и возвращаются из свадебного путешествия, запустил родителей в свое купе. В вагоне ехали знакомые проводнику абхазцы. Они занимали два купе. Весть о молодоженах сразу разнеслась среди пассажиров. Обратное путешествие для родителей превратилось в продолжение свадьбы. Пир шел до самой Москвы. Домой папа и мама вернулись навеселе, закормленные и одаренные подарками. Смешной толстый грек по фамилии Каравитогла умудрился собрать деньги с пассажиров. Разгружая на кухне корзину с надаренными фруктами, папа и мама обнаружили на дне конверт. В нем лежали пятьсот рублей четвертаками.
Рассказы родителей об этом приключении я слышал множество раз. Имена Этери, Мясака и смешная фамилия Каравитогла давно жили в нашей семье. Хотя родители с ними больше не встречались, а я их вовсе никогда не видел…
Я сказал родителям:
– Свадебное путешествие – единственное путешествие без меня. Пора исправить эту несправедливость.
Мы вторую неделю жили в Гагре, выдерживая неписаное правило – не касаться в разговорах темы акций. Провидение само заботилось о нас. В номере деревянной гостиницы, бывшем дворце царского вельможи Гагрипше, телевизор не работал. Свой транзистор мы специально оставили в Москве. Завтракали мы в роскошном курзале с огромным итальянским окном в стиле «модерн» и отправлялись на пляж. Отдыхающих, несмотря на сезон, приехало немного. Каждый вечер папа и мама собирались на следующий день найти домик Этери и навестить женщину. Я тоже был не прочь познакомиться с хозяйкой, приютившей родителей на медовый месяц. Но после пляжа, разомлев от солнца, мы откладывали поход на завтра.
Мы с папой много плавали. Мама плескалась у берега и загорала. На ночь мы мазали себя кефиром и кремами. Все равно у меня и у мамы кожа слезала "клочьями. Папа не обгорал. Он не передал мне генетически противоядия от солнца, что я и ставил отцу в укор.
Мы вторую неделю не знали, что делается в стране. Тем утром мы, как всегда, отправились на пляж.
Нас удивило, что, выйдя к морю, мы никого не увидели. В предыдущие дни народу на пляже хватало. Много меньше, чем во времена, когда место на песке приходилось добывать, но все же народ загорал. Безлюдье нас удивило, но мы не придали этому большого значения. Мы с папой сразу уплыли метров на пятьсот и вдруг услышали гром. Поглядели на небо – небо над нами синело безмятежной лазурью. Поглядели на берег и увидели маму. Мама бегала и размахивала руками. Фигурка мамы вдали казалась маленькой и комичной, как будто она исполняла ритуальный танец ча необитаемом острове. Еще не доплыв до берега, мы услышали, что мама кричит:
– Там стреляют!
Мама казалась бледной и испуганной. Через минуту и мы услышали стрельбу. Ухало со стороны Сухуми. Наскоро одевшись, мы побежали в гостиницу.
Чтобы попасть в Гагрипшу, нужно перейти сухумское шоссе. По шоссе сплошным потоком брели люди с чемоданами и колясками, наполненными вещами. Многие женщины плакали, мужчины шли молча с угрюмыми лицами.
Мы пытались расспросить народ, узнать, что случилось. Но люди проходили молча. С нами никто не хотел говорить. Наконец один старик с седой небритой щетиной остановился, опустил поклажу и оглядел нас долгим, печальным взором.
– Откуда вы, дети?
– Из Москвы, – ответил папа. – Что здесь происходит?
– Абхазы взбунтовались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9