– Вы овладеете фригидной женщиной, так что удовольствие будет чисто интеллектуальным. Понимаете, что я хочу сказать?
Я не мог понять, дура она или извращенка, и прямо спросил ее об этом.
– Ни то, ни другое. Просто вы вызываете у меня сочувствие, и я предлагаю вам свое тело. Разумеется, кому попало я не стала бы оказывать подобной услуги.
Эмма поднялась. На ее губах играла улыбка.
– Итак, да или нет?
Не дожидаясь ответа, она принялась раздеваться. Привычным движением стянула вниз юбку и с чисто женской грациозностью переступила через нее. Таким же способом избавившись от нижней юбки из белого шелка с кружевами, Эмма сделала шаг навстречу мне и повернулась спиной.
– Вы не поможете мне расстегнуть лифчик, Жеф?
Это было уже чересчур. Схватив за плечи, я развернул ее и влепил изо всех сил пару пощечин.
– Ах вы, грязная шлюшка! Поищите себе иного партнера для подобных игр!
Другая на ее месте сгорела бы со стыда только от сознания того, как нелепо она выглядит, стоя почти голышом, с пылающими щеками перед телевизором, с экрана которого вещалось о тайнах гелия. Однако, одетая лишь в трусики и лифчик, Эмма ничуть не утратила самообладания. Она спокойно возвышалась над шелковым кольцом юбок, словно восхитительная статуя на своем пьедестале, и, улыбаясь, смотрела на меня. Я бросился в свою комнату и за несколько минут побросал в чемодан нехитрые пожитки. Когда я вновь спустился в гостиную, по-прежнему раздетая Эмма лежала на диване и смотрела телевизор.
– Прощайте! – закричал я, направляясь к двери.
– Прощайте, Жеф! – отозвалась она своим обычным спокойным голосом.
Я поднял воротник плаща и шагнул в прохладную влажную ночь. В легком тумане горели газовые фонари, напоминая Венецию. Пахло мокрой землей, прелыми листьями, старым забытым садом.
Я шел, постепенно замедляя шаг, пока не остановился совсем. Мне не хватало смелости покинуть этот дом. Куда я пойду? Опять закручусь в водовороте отелей и бистро, буду болтаться по улицам, избегая взглядов прохожих? Нет, невозможно. Я слишком устал, чтобы бороться, устал от беготни и страха.
Я развернулся и по аллее направился назад к дому. Некоторое время я неподвижно, с чемоданом в руке, постоял перед дверью. Внезапно я почувствовал освобождение от стыда, он соскользнул с меня, как с тела Эммы соскользнула юбка.
Я решительно переступил порог.
4
Когда я вошел в гостиную, Эмма уже не смотрела телевизор. Ее взгляд был устремлен на входную дверь. Мерцающий свет телеэкрана отбрасывал на полуобнаженное тело накатывающие волнами блики. Глаза женщины светились в полумраке. Одежда по-прежнему кучей валялась на полу.
– Эмма, – пробормотал я, – у меня не хватает решимости уехать.
Она повернулась лицом к экрану, озарившему ее голубым светом, словно вспышкой молнии в грозу. Я направился к дивану, держа в руках свой нелепый чемодан. Судя по всему, я выглядел полным идиотом.
– Оденьтесь, Эмма, и прекратите ваши ребячества.
Она даже не пошевелилась.
– Неужели вы не понимаете, что ведете себя отвратительно? Может быть, вы затеяли все это, чтобы меня унизить?
Я опустился около дивана на колени. Исходящее от ее тела тепло обжигало меня. Искушение было слишком велико. Я понимал, что больше не в силах противиться ее чарам. Она мягко коснулась рукой моего затылка и вдруг властно привлекла меня к себе. Наши губы встретились. Ее поцелуй вовсе не был поцелуем холодной женщины...
* * *
– Почему ты солгала мне, Эмма?
– Это не было ложью, Жеф. Я сама не знала, что такое любовь. Фернан очень неуклюж в постели, почти импотент. Его ласки вызывают у меня отвращение, и я сочла это отвращение признаком фригидности.
Она вновь наклонилась ко мне и одарила долгим поцелуем. От любви я потерял голову.
– Вы сумели доказать, что я ошибалась, спасибо вам за это.
Я понял, что со мной случилось что-то ужасное. Я любил эту женщину и точно знал, что уже не смогу без нее жить.
– Эмма, ты самое восхитительное приключение в моей жизни. Собственно, ты стала для меня самой Жизнью...
Мой взгляд случайно упал на подставку для трубок, принадлежавших Медине.
– Я подлец, Эмма.
– Почему?
– Ну, потому что... Неужели ты сама не понимаешь? Твой муж дал мне кров, предоставил шанс вернуться к жизни и...
– Вас не должны мучить угрызения совести, мой дорогой...
– Но...
Эмма повернулась ко мне. В ее глазах сквозила тревога. – Вы большой писатель, Жеф, и, следовательно, прекрасный психолог. Неужели вы до сих пор не поняли, что Фернан – гнусный тип?
– Умоляю тебя, Эмма, не нужно говорить про него гадости, это неблагородно!
– Если бы вы знали, что он из себя представляет! Бедный Жеф, разве вы не понимаете, что Фернан просто пользуются сложившимся положением? Хотите правду? Ну что же, слушайте! Когда Фернан вас в первый раз увидел в кафе, ему в голову пришла дьявольская идея...
– Какая, Эмма?
Она принялась рассказывать, одновременно поспешно, несвойственными ей неловкими движениями натягивая на себя одежду.
– Загнать вас в ловушку и эксплуатировать, как золотую жилу. Этот тип не в состоянии держать в руках перо. Он умен, честолюбив, но напрочь лишен таланта. Этого он не может простить ни судьбе, ни людям, а еще меньше – своей жене. Давая вам свою визитку, он был убежден, что рано или поздно вы позвоните. Он прекрасно понял, что вы стоите на краю пропасти, и приготовился, чтобы заманить вас к себе! Ваши книги? Незадолго до вашего появления он купил их у букиниста на набережной Сен-Мишель. А фотография была взята из архивов его газеты. Выньте ее из рамки и посмотрите на обороте: там стоит инвентарный номер.
Откровения Эммы сразили меня наповал. Жизнь преподносила мне немало неприятных сюрпризов, я привык к разочарованиям, однако Медина и его грязные расчеты показались страшнее, чем смертный приговор, испорченная карьера и изуродованное лицо. Он словно столкнул меня на самое дно глубокой пропасти. Мне хотелось узнать все.
– С какой целью он это затеял?
– А вы сами не догадываетесь? Заставить вас писать статьи, которые он будет выдавать за свои. Он собирается заработать себе имя. Его уже узнали, он приобретает все большую известность. Мой муж не счел нужным посвящать вас в это, но каждый день в редакцию приходят мешки писем, адресованных месье Фернану Медине, молодому, но уже признанному памфлетисту. Люди поздравляют его в своих посланиях, желают ему дальнейших творческих успехов, выражают веру в его дарование! Он становится всюду желанным гостем. Популярность газеты, в которой печатаются ваши статьи, стремительно растет... Медина будет вас осыпать деньгами, но держать под запором, под моим присмотром. Ему наплевать на то, что я стану вашей любовницей. Единственная вещь, имеющая для него значение, – это слава. По сути своей он забитый, замордованный человек. Вы ведь видели его гнусную физиономию, бледную, как восковая маска!
Я крепко сжал ее в объятиях.
– Боже мой, Эмма, как все это ужасно, зачем ты мне об этом рассказываешь?
Со слезами на лице, ставшем внезапно торжественным, она произнесла:
– Потому что я его ненавижу, а вас люблю, Жеф!
– Вы меня любите?
– Ну неужели вы думаете, что я стала бы предлагать вам себя, если бы не любила? Вы вызываете у меня искреннее восхищение, я уже успела привыкнуть к вашему присутствию. Вы необыкновенный человек, на вашем фоне Фернан производит впечатление недоумка.
– Эмма, не стоит так говорить!
– Я говорю то, что думаю. Господи! С каким удовольствием я отделалась бы от него! Каждую ночь меня едва не выворачивает наизнанку, когда он залезает ко мне в постель.
– Любимая моя, бедняжка...
Я вновь страстно принялся ее целовать, словно хотел напиться молодости с ее губ... Наконец, Эмма осторожно отодвинулась от меня.
– Не мешало бы привести себя в порядок. Если он увидит меня в подобном виде, то сразу заподозрит неладное.
Передача на научные темы закончилась. Диктор объявила о выступлении критиков. Через минуту я открыл рот от изумления, увидев на экране Медину. Ведущий передачи принялся задавать ему вопросы по поводу его статей, интересовался планами на будущее. Мой эксплуататор с милой улыбкой рассказывал в деталях о том, как он создает "свои" шедевры, о мотивах, которые вынуждают его вмешиваться в течение жизни и бичевать пороки нашего времени. Он с блеском исполнял роль звезды, а точнее, мессии, ниспосланного небесами передать людям послание Божие.
Самым удивительным было то, что его воспринимали всерьез. Париж поражает своей терпимостью к людям, объявляющим себя гениями... Меня же душило глубочайшее презрение к этой присвоившей себе мой талант марионетке, ловко жонглирующей написанными мною фразами. Теперь я увидел его в истинном свете, без прикрас: мелочным, коварным, полным злобы, ненависти и желчи. Кукла, марионетка, играющая роль, которая ей не по плечу, говорящий попугай, который произносит заранее вызубренный текст. Фернан Медина торжественно пообещал очередную серию статей, в которых с еще большей непримиримостью он будет "сыпать соль на раны, срывая маски" и тому подобное.
Когда в гостиной появилась Эмма, бледная, как посмертная маска, физиономия Медины все еще маячила на экране, злобно поблескивая глазами. Некоторое время Эмма молча смотрела на мужа. Как только ведущий произнес заключительную фразу, она выключила телевизор.
– Теперь мне понятно, почему он не хотел, чтобы вы смотрели сегодня телевизор, – пробормотала она.
– То есть как?
– Фернан дал мне указание отвлечь вас сегодня от телеэкрана.
Я вздрогнул.
– Значит, ты предложила мне заняться любовью в качестве отвлекающего маневра?
– Если честно, то поначалу дело обстояло именно так. Но под этим предлогом я хотела осуществить свое самое горячее желание, Жеф.
– А Фернан догадывался, что ты для выполнения его распоряжения выберешь подобный вариант?
– Нет, конечно, но я убеждена, что ради своих амбиций он бы сумел закрыть на это глаза. Вы ведь видели, как распускал хвост этот павлин?
– Эмма, я хочу знать одну вещь!
– Что, Жеф?
– То, что произошло между нами, – это серьезно?
– Да, Жеф. Вы сделали меня по-настоящему счастливой. Я клянусь, что никогда не думала, что смогу испытать нечто подобное. Верьте мне!
– Я тебе верю!
5
Медина вернулся к полуночи. Увидев нас, он с сияющей улыбкой воскликнул:
– Еще не спите?
– Нет, – ответил я. – Слишком интересной оказалась вечерняя телепрограмма.
Улыбка мгновенно слетела с его лица. Ее место заняла привычная маска.
– Так вы видели?.. – неопределенно произнес он.
– Ну конечно, я вас видел.
– Я выглядел не слишком неуклюжим?
– Напротив, вы были просто великолепны! Вряд ли я смог бы выглядеть лучше, окажись перед камерами.
– Не нужно издеваться, Жеф. Мне было страшно неприятно все это, но не удалось отвертеться...
– Ну естественно! Слава требует жертв. Я помню это еще по старым временам.
Сидя на том самом диване, где незадолго до этого мы с такой страстью занимались любовью, Эмма с беспокойным видом смотрела на нас. Медина растерялся, не зная, как себя вести. Он чувствовал мой гнев и мучительно искал способ его усмирить или, по крайней мере, ослабить. Внезапно ему на глаза попался чемодан, о котором я совершенно забыл. Чемодан стоял посреди комнаты и выглядел весьма многозначительно.
– Это еще что такое, Жеф?
Я рискнул ухмыльнуться.
– Сами видите: мой чемодан.
– А почему он здесь?
– Дожидается меня. Я уезжаю, Медина. Мне осталось лишь поблагодарить вас за гостеприимство...
Медина, вероятно, побледнел бы, если бы уже не был белым, как мел. Его и без того тонкие губы вытянулись в ниточку.
– Что вы хотите этим сказать, Жеф?
– Природа обделила меня даром заниматься журналистикой с помощью посредника. Это абсолютно не соответствует моему характеру. Поэтому я предпочитаю все бросить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14