Я просто думаю, что вы рассеянны. Помните, однажды вы начали вести урок по программе пятого класса в девятом?
– Конечно, – бормочет Морпьон.
– А тот случай, когда вы надели воротничок и манжеты на голое тело?
– Да?
– Учитель, когда человек забывает надеть рубашку, он вполне может забыть, что завел часы. Не беспокойтесь, главное, что у вас ничего не пропало.
Я протягиваю ему руку.
– Я вас оставляю. Если появится еще одна тайна, без колебаний обращайтесь ко мне. Я очень рад был с вами встретиться. Кстати, вы еще преподаете?
Он подмигивает.
– Я уже четыре года на пенсии, но веду уроки в религиозном пансионате, чтобы не отрываться от работы.
– Вы, старый атеист?! – восклицаю я. Он хитро подмигивает мне.
– Успокойтесь, я много рассказываю им о Вольтере, Руссо и Карле Марксе.
Мы расстаемся, я спускаюсь прямиком к консьержке и сразу беру быка за рога.
– Скажите, дорогая мадам, вы знаете, что учитель Мопюи считает, что кто-то входил в его квартиру во время его отсутствия?
– Знаю, – отвечает она хриплым голосом.
– Я бы хотел узнать ваше мнение на сей счет.
– Вы его родственник? – спрашивает она.
– Нет.
– Тогда вот мое мнение!
Она приставляет указательный палец к виску и начинает им вертеть.
– Спасибо за информацию, – очень куртуазно говорю я. Я выхожу счастливый оттого, что могу вновь вдохнуть чистый парижский воздух после удушающей атмосферы дома Морпьона.
Глава 2
Мой спортивный «ягуар» стоит в нескольких метрах от дома. Садясь за руль, я бросаю прощальный взгляд на окна Морпьона. Маленький человечек, вынырнувший из прошлого, задел какую-то чувствительную струну в моей душе, и, не стыжусь признаться, на глазах у меня выступили слезы. Его жалкая бледная физиономия виднеется пятном за грязными стеклами окна. Я дружески машу ему рукой, чего он не видит, потому что слеп не хуже крота. Я жму на стартер, и двадцать две лошади, спрятанные под капот, начинают фыркать. В тот момент, когда я трогаюсь с места, меня вдруг охватывает дрожь. Пока я махал Морпьону рукой, о чем сообщил выше, мое подсознание, никогда не отрывающееся от реальности, засекло одну странную деталь. Ему потребовалась десятая доля секунды, чтобы передать это моему котелку. Я выключаю зажигание и смотрю на седьмой. На подоконнике вижу привязанную белую ленточку. Весенний ветерок тихо шевелит ее. Секунду изучаю ее, потом мой взгляд уносится за крыши, к горбатым облакам, придающим горизонту мрачный вид.
Я читаю в них правду. Морпьон не спятил. Почему я сразу поверил в это, хотя до сего момента держал старого учителя за выжившего из ума?
Из-за ленточки, привязанной к окну.
Я как сумасшедший выскакиваю из машины и поднимаюсь в квартиру Морпьона. Он не особо удивлен, видя меня вновь.
– Я знал, что вы вернетесь, – говорит он мне.
– Правда?
– Вы всегда были таким, Антуан. У вас первое решение никогда не бывало правильным. Пока спустились с седьмого на первый, вы поняли, что папаша Мопюи хоть и рассеянный, но не чокнутый!
Вместо ответа я иду к окну, открываю его и отвязываю ленту. Она оказывается самой обыкновенной, наподобие тех, какими кондитеры обвязывают коробки со сластями.
– Это вы привязали ленту к подоконнику, месье Мопюи?
Он пожимает плечами.
– Вы шутите!
Я наматываю кусочек шелка на палец. Он не очень грязный, что доказывает, что к подоконнику его привязали недавно.
Морпьон берет на руки толстого кота и ласково гладит его, не переставая смотреть на меня.
– Вы заметили эту ленту снизу?
– Да.
– Видите ли, мой юный друг, я точно знаю, что кто-то был у меня. И не только из-за часов. Когда я вошел, меня поразил запах... Я его не узнал.
– Потому что в течение двух месяцев ваши кошки не гадили в квартире! – ворчу я.
– Я тоже так подумал, – соглашается Морпьон, – но было и нечто другое. Мое обоняние поразило не отсутствие знакомых запахов, а, наоборот, присутствие чужого. Чужого и... неприятного. Довольно едкий запах...
Я начинаю нюхать. Эти сволочи котяры испортили всю атмосферу, И тем не менее мне кажется, что я чувствую и другой запах... Запах...
– Учитель, – бормочу я, – думаю, вы правы... Здесь пахнет порохом.
Он снимает очки. Его глаза мгновенно становятся похожи на двух больших экзотических рыб.
– Порохом? – ошарашенно повторяет он.
– Мне так кажется... Я хорошо знаю этот запах. Я снова принюхиваюсь. Или это мое воображение? Не думаю.
Морпьон цепляет очки на место.
– Черт возьми, – говорит он, – если бы в моей квартире стреляли, это было бы заметно, разве нет?
– Нет, если подобрали гильзы.
– А... пули?
– Их могли выпустить из вашей квартиры в кого-то, кто находился снаружи.
Я опираюсь на подоконник и смотрю на мирную улицу Все спокойно и буднично.
– Выстрелы слышно! – бросает Морпьон за моей спиной.
– Когда на оружие надет глушитель, выстрелов практически не слышно!
Мой зоркий глаз изучает тротуар напротив. Я замечаю импозантный подъезд, а над ним флагшток без флага. На стене прикреплена табличка, но с такого расстояния буквы на ней я разобрать не могу.
– Месье Мопюи, напротив находится посольство?
– Нет. Генеральное консульство Алабании.
– Ясно...
Мой взгляд продолжает изучать фасад. Должен признаться, выглядит он совершенно невинно.
Это нормальный парижский фасад из камня, на широких окнах жалюзи. На одном из окон они опущены.
– На каком этаже находится консульство?
– На четвертом, – отвечает Морпьон.
Как раз на этом этаже и закрыто окно.
Я собираюсь покинуть свой наблюдательный пост, когда кое-что заставляет меня вздрогнуть. Не буду сейчас говорить, что именно, чтобы произвести более сильный эффект потом.
– У вас случайно нет бинокля, месье Мопюи?
– Театральный.
– Вы можете мне его дать?
Он кивает, скребет мочку уха и отправляется на поиски драгоценного оптического прибора, который обнаруживает на кухне в фаянсовом горшке с надписью «мука».
Это маленький биноклик в перламутровом корпусе. Его мощность очень невелика, но все равно он увеличивает в несколько раз. Я всматриваюсь в закрытое окно и через щели различаю белое пятно внутри. Мне удается установить, что это такое. Пятно квадратное и занимает центральную часть окна. Точно: кусок картона, которым заменили разбитое стекло. Если означенное стекло было разбито одной или несколькими пулями, меня это не удивит.
Возвращаю бинокль Морпьону.
– Что-нибудь обнаружили, мой юный друг? Юный друг посвящает его в сделанное им открытие.
Учитель дважды качает головой, что у него всегда было признаком глубоких раздумий.
– Значит, вы считаете, что какой-то человек проник ко мне в квартиру, чтобы стрелять по консульству напротив?
– Вот именно, учитель. Те, кто это сделал, знали о вашем отсутствии и выбрали вашу квартиру местом для засады из-за ее стратегического положения.
– Вы думаете, они кого-нибудь убили?
– Может быть. Я думаю, что вы оказались замешаны в странное дело.
Морпьон равнодушно пожимает плечами. Он старый философ, для которого жизнь – слабое развлечение в дождливый день. Остальные в это время прячутся в подъездах и смотрят на ливень, дожидаясь, когда можно будет отправиться под землю.
– И убийца привязал ленту к моему подоконнику и завел мои часы?
– Возможно.
– У вас есть гипотеза, объясняющая эти два довольно непонятных действия?
– Пока нет, но может появиться. Я протягиваю ему руку.
– На этот раз я вас оставляю. Прошу вас, никому не рассказывайте об этой истории.
– Что вы собираетесь делать? – Предупредить.
Мой лаконизм его не шокирует. Он берет на руки одну из своих кошек и провожает меня до двери, гладя животное.
Глава 3
Старик слушает мой рассказ без всяких эмоций. Спина прямая, руки на бюваре, глаза цвета южных морей – он, кажется, размышляет.
– Это интересно, – решает он наконец. – Значит, по-вашему, кто-то стрелял в окно консульства?
– Да, господин директор.
– Не было подано никакой жалобы... Вы ведь знаете, что у нас не самые лучшие отношения с Алабанией? Я пытаюсь проследить за ходом его мысли.
– Вы думаете, это политическое покушение?
– Полагаю, да.
– И сотрудники консульства держат рот на замке?
– Вот доказательство...
Нас разделяет молчание более длинное, чем рулон клейкой ленты. Потом Старик начинает барабанить по бювару.
– Займитесь этим, Сан-Антонио. На меньшее я и не рассчитывал.
– В каком качестве, господин директор? Я спрашиваю это, уже зная его ответ. Он не задерживается.
– Неофициально, разумеется. Но постоянно держите меня в курсе.
– Слушаюсь, патрон!
После более-менее военного приветствия я покидаю его кабинет, обитая кожей дверь которого давит мне на нервы.
Более задумчивый, чем одна роденовская статуя, я спускаюсь к себе. Берю и Пинюш играют в белот, потягивая красное вино. Когда я вхожу, у Толстяка каре дам, и он не может сдержать радость.
– Бабы всегда приносили мне удачу, – уверяет Жирдяй. Равнодушный к их игре, я снимаю телефонную трубку и звоню в лабораторию. Мне отвечает Маньен.
– Скажите, мой юный Друг, – спрашиваю я, пародируя Морпьона, – в вашей команде найдется человек, способный заменить стекло?
Мой вопрос его обескураживает.
– Заменить что?..
– Оконное стекло. Нужно отрезать стекло по размеру, намазать края мастикой и так далее. Короче, с этим справится не каждый.
Маньен издает ртом тихий звук, которые другие издают иным местом.
– Нет, стекольщиков в моей команде нет...
– Жаль!
– Нельзя же уметь делать все, – протестует он. Я кладу трубку, и тут преподобный Пинюш поворачивает ко мне свое лицо вечного страдальца от запоров.
– Если это так нужно, Сан-А, то я могу тебя выручить. Я умею вставлять стекла.
– Правда?
– В молодости я работал на стройке и научился обращаться с алмазом.
– Чудесно, старичок. Тогда за работу!
– Минутку! – возмущается Толстяк. – Я сейчас должен по-крупному обыграть месье и не хочу, чтобы он слинял, прежде чем я положу его на обе лопатки.
– Служебная необходимость, Берю! Толстяк в раздражении швыряет свои карты через комнату.
– Чем дольше я занимаюсь этим ремеслом, тем больше оно меня достает! – заявляет он. – Если нельзя спокойно посидеть даже десять минут, это уже полный финиш!
Пинюш, одетый стекольщиком, это такое зрелище, которое нельзя пропустить. Если вашим детям станет скучно воскресным днем, позвоните ему, чтобы он показал им свой номер.
Одетый в синюю куртку, в кепке американского водителя грузовика на голове, с неизменным окурком в углу рта, Пинюш бодро тащит ящик со стеклами разных размеров. Он выворачивает из-за угла и направляется к генеральному консульству Алабании, снабженный моими инструкциями. Я очень рассчитываю на то, что его глупый вид поможет ему справиться с заданием. Он должен явиться к консулу и сказать, что его вызвали по телефону. Возможно, его пошлют куда подальше, но также возможно, что непосвященный в секрет лакей отведет его в комнату с опущенными жалюзи. В этом случае он должен будет заменить разбитое стекло, внимательно, и притом незаметно, поглядывая по сторонам.
Берю и я ждем развития событий в нашей машине, остановленной на приличном расстоянии от консульства.
Толстяк перестал ворчать и с нежностью смотрит на хилую фигуру своего товарища.
– Пинюш неплохой малый, – шепотом сообщает он. – Вот только энергии ему не хватает.
Оцененный таким образом персонаж исчезает в здании консульства.
– Как думаешь, они почувствуют подвох? – спрашивает Жирдяй.
– Не могу тебе ответить, – вздыхаю я. – В этом деле я продвигаюсь на ощупь. У нас есть только предположения. Все очень шатко. А потом, работа с дипломатическим корпусом – штука деликатная.
Проходит некоторое время. Берю достает из кармана полсосиски, которую начинает деликатно пережевывать.
– Осталась от солянки, которую я ел на обед, – объясняет он. – Она такая большая, что я не осилил ее сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15