Крик души.
Крик плоти. Мама! Международное понятие. Общечеловеческое! Одно-единственное слово! Но ключевое!
- Шик, а? - говорит Берю голосом, в котором угадывается горечь пополам с гордостью.
- Шик? - переспрашиваю я. - Нет, термин слишком короткий для такого длинного предмета. Тут, Бог свидетель, можно сказать многое... В разных тональностях. Ну вот, например. Агрессивно: "Будь у меня такой, я бы его моментально отрезал!" Дружески: "Но он же, наверное, путается у вас под ногами". Описательно: "Это лемех... Это клюшка... Это руль. Да что там руль! Пожарная кишка!" С любопытством: "А для чего служит этот огромный маятник?" Милостиво: "Не хотите ли, забавы ради, сбивать своей лопатой масло в бочках?" Язвительно: "Это, когда вы сами вынимаете, напоминает шланг на бензоколонке или даже печную трубу!" Предупредительно: "Осторожней нагибайтесь, как бы ненароком не сломать такой редкий экземпляр!" Нежно: "Поскольку он служит для светских забав, не позволяйте ему размениваться на мелочи!" Педантично: "Только у слона, мечущегося по саванне, такой хобот между бивнями, да нос у Сирано!" По-рыцарски: "Ну что, брат, скажу тебе, что пока такая чертовщина существует, я, пожалуй, не рискну повернуться к тебе спиной!" Высокопарно: "С таким монументальным фаллосом вам гарантирован маршальский жезл!" Патетически: "Друг мой, это ваш отличительный знак!" Восхищенно: "Каков скипетр - таково и королевство!" Лирично: "И мачта гордая противится ветрам!" Наивно: "Это пилон или свая?" Уважительно: "Знаешь, Берю, по этой штуке тебя легко найти в любой толпе!" По-товарищески: "Мать моя, вот это да! Нужно очень большую печь, чтобы испечь такой длинный батон!" По-военному: "Черт возьми! В саперы шагом марш!" Практично: "И это входит в комплект к мочевому пузырю? У вас колокол вместо колокольчика!" И, наконец, чтобы закончить этот поэтический ряд: "Перед вами дубовый ствол, пустивший молодой побег! Да в нем не меньше шести метров!" Вот что ты должен был сказать, мой дорогой Берю, если бы мозг у тебя был такой же большой, как то, что мы видим!
Берюрье, который слушал меня очень серьезно, качает головой и поднимает шторы на окне.
- Браво! Одновременно со зрением к тебе вернулась твоя болтовня. Клянусь, ты, кажется, заговорил стихами! А я-то, дурак, надеялся, ты скажешь чего умного, чтобы мне помочь по-товарищески!
Я слегка шлепаю его по уху и декламирую:
- Чтоб должное отдать твоей великой мочи, готов я посвящать и дни свои и ночи! А, каково, Александр?
У него потрясающе довольный вид, у моего Берю.
Мы наконец одеваемся.
И рука об руку весело шагаем к двенадцатой главе, как старые друзья, одновременно вновь обретшие один - зрение, а другой - красное вино.
Глава (дюжинно) двенадцатая
- Привет, мама! - входя, восклицает Александр-Бенуа.
Первый раз в жизни он называет Фелицию мамой. Обычно в отношениях с ней он более церемонен. Моя мать, насколько я знаю, единственный человек, кого Берю уважает по-настоящему. Но в такую исключительную минуту и отношение Толстяка к ней особое. Это как бы продолжение события.
Моя старушка оборачивается.
Боже, как она изменилась, моя мама, за эти несколько дней! Можно было предчувствовать, предугадывать, но сложно видеть пальцами. Я трогал ее лицо, но мое чувство осязания не позволяло мне представить изменения, происходящие в ее облике. Черты лица заострились. Появились серые тени и круги под глазами и печать грусти в глазах, какую можно увидеть разве что у женщин Корсики, чьи семьи находятся в постоянной кровавой вендетте.
Она хмурит брови, услышав такое обращение к ней со стороны моего друга, и кладет на стол вчерашнюю привезенную из Парижа газету, от которой еще пахнет краской.
Кстати, вы не заметили: французские газеты, как и шоссе во Франции, никогда не высыхают окончательно.
Матери достаточно и четырех секунд, чтобы понять чудо, произошедшее с ее сыном. Она тут же устремляет внимательный взгляд на мои глаза и понимает, что я вижу.
Вам когда-нибудь доводилось видеть в документальных фильмах, как раскрываются цветы? Здесь такая же картина. Счастье на ее лице распускается подобно розовому бутону на экране. Это происходит практически моментально. Она находилась как бы в зимней спячке и теперь проснулась. Спящая Красавица, друзья мои! С музыкальной фонограммой из пения птиц и музыки Штрауса (не немецкого политика, а австрийского композитора).
- Почему я была так уверена? - запинаясь, произносит она.
Два шага - и мы обнимаемся. Берю снимает трубку телефона и, плача от радости, срывающимся голосом на дикой романо-германской смеси заказывает в номер бутылку шампанского.
- Это не потому, что я тащусь от него, - заявляет он нам, - но просто такое событие нужно обязательно спрыснуть шампанским. После чего я, если позволите, перейду срочно к красному. Я видел, здесь есть "Кот дю Рон"...
- Как же это произошло? - спрашивает мама.
Вопрос скользкий. Не станешь же рассказывать матери, что произошло в действительности. Но Берю оказывается более находчивым, чем я. Можете мне поверить на слово, в противном случае воткните свеклу себе в задницу, но это действительно так.
- Не в моих привычках хвалиться, но это благодаря мне, - уверяет Наше Скромное Величество. - Я повел его к одному целителю, о котором был наслышан раньше. Хороший парень, правда, Сан-А?
- Гм... Да, действительно...
- Что он сделал? - настаивает маман, ласково гладя кончиками пальцев мои веки.
- Ну... э-э... он ему показал один способ, а, Сан-А?
- Способ? - удивляется моя мужественная мама.
- Точно так, выражаясь буквально, дорогая мадам, - способ... - уверяет мой находчивый друг. - Зачем мне врать, скажи, Сан-А?
- Да-да, так и было. По-другому вряд ли скажешь...
- Но у этого человека исключительный дар! - радостно вскрикивает Фелиция.
- И вот доказательство! - торжественно подхватывает Берю. - Не у всякого человека есть такой дар, правда, Сан-А?
Маман чувствует, что мое выздоровление происходило не совсем так, как мы тут пытаемся ей изложить, но она также понимает, что нам что-то мешает рассказать всю правду, и прекращает интервью. Ей довольно результата. Она мудрая, моя Фелиция. И тут как раз вовремя приносят бутылку теплого шампанского "Дом Периньон", что помогает нам всем выйти из щекотливого положения.
Кто сказал, что в исключительных случаях нельзя пить теплое шампанское?
Берю гордой поступью и преисполненный собственного достоинства вваливается вместе со мной в приемную маршала фон Фигшиша.
Нам открывает очень любопытная персона. Он типичный баварец и хочет, чтобы все об этом знали. На нем кожаные шорты с вышивкой, черный пиджак с красными отворотами и шляпа, в которую воткнуты перо фазана и хвост енота, что должно символизировать тягу к охоте.
Он низенького роста, толстенький, розовощекий, с холодными рыбьими глазами и большим шрамом через все лицо, - словом, грустный клоун, не вызывающий симпатии.
- У нас назначена встреча с маршалом, - говорю я.
Он смотрит на меня.
- Маршал может принять только одного человека. У кого из вас двоих назначена аудиенция?
- У этого господина, - уточняю я, указывая на прилипшего к косяку двери явно засыпающего Берю. - Но он не понимает по-немецки, поэтому я буду служить ему переводчиком.
- Маршал сам говорит по-французски.
Ну и мерзкий же взгляд у этого расфуфыренного индюка. Могу поспорить, он ненавидит французов. Среди немцев это водится, знаете ли. Надо признать - в других странах тоже. Честно говоря, кроме Ливана, я не знаю страны, где хорошо относятся к французам, даже в самой Франции. Пока у нас был Морис Шевалье, еще кое-где оставались крупицы симпатии, а с тех пор как его не стало, все стерлось! К нам везде относятся с антипатией. Официально! Я хорошо знаю, поскольку много путешествую... Повсюду от нас воротят рожи. Лучше сказать, что ты канадец, или бельгиец, или марокканец, даже с Берега Слоновой Кости или Островов Зеленого Мыса. В Бейруте еще сохранили какие-то мысли по поводу Франции, особенно те, которые держал про себя наш Шарль де Голль. Я вам рекомендую поехать туда в отпуск, но только не ездите многочисленной оравой, а то они тут же станут франкофобами, как наши бывшие самые лучшие друзья, и мы потеряем свой последний бастион. Ну и черт с ним: чтобы уметь выкарабкиваться, нужно сперва упасть на дно.
Баварец с хвостом и пером, похоже, колеблется и выражением физиономии становится похож на смятый передок "мерседеса".
Я отвешиваю ему лучезарную и преданную улыбку.
- Не жалею, что приехал к вам с моим другом, - заявляю я. - Ваша страна великолепна... Традиции, пиво, квашеная капуста! Какая красота!
- Следуйте за мной! - сдается он.
Тут, дорогие мои, начинается фантасмагория. Честно говоря, я в жизни видел много удивительного: обезображенных кретинов, нечистую силу, прочие гнусности. Сколько же психов разгуливает на свободе! Но безумия такого масштаба не видывал никогда! Пока никогда! Колоссаль, как говорят немцы. Германия - и этим все сказано! Немцы созданы, чтобы жить в другом мире! Клянусь! На какой-нибудь другой планете, большей по размеру, чем наша. Я их вижу (и с удовольствием послал бы туда) на Юпитере! Он в 1300 раз больше, чем Земля! Есть где развернуться, а? Воевать! Строить всякие распрекрасно прекрасные сооружения. Кстати, некоторые высокообразованные дебилы опять начнут меня обвинять в том, что я пишу не по-французски. Распрекрасно прекрасные - они решат, что это ошибка. Был однажды случай, когда я встретился с одним таким умником, вообразившим себя большим знатоком французского языка. "Вы, должно быть, невнимательно вычитывали ваш последний роман, - сказал мне этот защитник родного языка, - у вас там написано "изумительно изумительный". Вы, очевидно, не заметили. Лучше бы я его самого не заметил! О Боже, сделай так, чтобы я никогда не мучился простатитом. Избави меня, Господи, от задержек мочеиспускания, чтобы я мог мочиться на них в свое истинное удовольствие, на этих недоделанных лингвистов, неспособных выдавить из себя ни свежей струи, ни полезных капель! Чтобы залило им рот и глаза, таким внимательным, когда дело касается чужих творений! Но наступит день, когда с уверенностью можно будет сказать, что свершилось: мочитесь против ветра! Всякие слова бесполезны. Язык летит в тартарары. Тебе остается только моча, чтобы выразиться. Все красноречие сосредоточено в мочевом пузыре. Твой стиль в напоре струи. Нужно пить настойку из хвостиков черешни. Много-много! Килолитры, чтобы наполнить свой резервуар. Держать все время наготове и поливать как из шланга. Тебе задают дурацкий вопрос? Псс-пссс! Тебе не хочется отвечать? Псссшшш! Поскольку ты сам, Боженька, создал их дураками, то спасибо по крайней мере за то, что ты их сделал отвратительными!
Думаете, я спятил? Говорю чушь?
У меня есть доказательства!..
Итак, все происходит следующим образом.
Дверь открывается, и мы входим в небольшое помещение - новое, обычное, без мебели, без души. На самом деле это всего лишь тамбур, отделяющий внешнюю жизнь от внутреннего мира маршала. Когда мы проходим тамбур и открываем вторую дверь, мы попадаем в нечто неизмеримое, сравнимое разве что с Большим дворцом на Елисейских полях - чудовищных размеров ангар. Где-то наверху огромная стеклянная крыша площадью не меньше гектара. И когда я говорю, что где-то наверху, то я отдаю себе в этом отчет, потому что крыша над нашими головами висит на высоте не менее сорока метров. Если у вас клаустрофобия наоборот, то вы точно умрете на месте, едва шагнув в этот гигантский цирк. Вас раздавит безмерность пространства. Нет ни одного музея таких каллоссальных (это не ошибка в правописании, это говорит мой страх перед безграничным) размеров. Когда мы идем по центральной аллее, нашему взору предстает широкая стена замка ни много ни мало венского стиля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32