Надеюсь, правда, что постель меня стелить он не заставит.
Довольно давно они уже балансировали на грани, за которой начинается флирт. Гвидо вначале с той легкостью, которую порождает само присутствие красивой женщины, она же — с целенаправленностью, чуть ощутимой в интонации замужней женщины, для которой семейная жизнь стала обузой и которая хотя бы на несколько дней хочет чувствовать себя свободной. Тогда даже самый неуклюжий комплимент достигает цели, тогда просыпается легкомыслие девчонки-подростка, смешанное с опаской преступить грань дозволенного.
«А ведь я ей нравлюсь», — самодовольно подумал Гвидо и продолжал невинную игру.
— Я тоже люблю парное молочко…
Илона сделала серьезное лицо, долго молчала, потом вдруг спросила:
— Вы женаты?
— Нет.
— Тогда послушайте моего совета — не женитесь!
Инженеру Лиекнису было тридцать лет, но он уже успел приобрести комплекс холостяка. Ему казалось, что все знакомые женщины только и думают, как бы накинуть ему на голову брачную узду. Холостяки отнюдь не враги прекрасного пола, но они всегда настороже, как мустанги в диких прериях, где их часто преследуют ковбои с лассо наготове. Любовные романы их коротки, и в них никогда нет безумства, которое придает им неповторимую красоту. Они боятся подпустить к себе любовь, поскольку живут в уверенности, что от этого незамедлительно возникают алименты с судебными издержками. Они ищут женщин без претензий и без иллюзий, а потом сами дивятся, что в отношениях чего-то недостает. И хотя не ждут от брака ничего хорошего, позже все-таки женятся, так как иначе мужчине обзавестись детьми невозможно. И рассказывают, что они становятся самыми идеальными мужьями и заботливыми отцами, которые с работы всегда приходят вовремя, надевают в передней теплые шлепанцы и в ожидании ужина прочитывают по меньшей мере три газеты. И если потом, уже в зрелые годы, допускают кое-какие похождения — исключительно редкие и исключительно малозначащие — то потому лишь, чтобы самому себе доказать, что ты еще способен покорять. В действительности же их призвание самая пуританская семейная жизнь, и проходит довольно порядочное время, пока они сами это осознают.
Слова Илоны подсказали Лиекнису, что он рассматривается как возможный дерзкий покоритель, и это ему польстило.
«Жаль мне тебя, незнакомый друг, — с деланным сочувствием обратился он про себя к мужу Илоны. — Не отпускай в другой раз такую красивую жену одну! Ей может повстречаться привлекательный и одаренный инженер Гвидо Лиекнис».
Этикет надо соблюдать… Гвидо пообещал помочь Илоне освоить основы лыжного дела, развести костер, вырезать вертела и правильно пожарить охотничьи колбаски. Он пообещал ей изумительный день, изумительный вечер и изумительное утро. Он выразил единственное сожаление, что на ночь придется возвращаться в лыжный поезд и оставить Илону одну в ее пустынном домике. А может быть, у бабушки-старушки найдется еще матрац, на котором можно будет переспать? Он бы ей с готовностью заплатил. К тому же в рюкзаке у него есть бутылка приличного коньяка и шоколад. Может быть, удастся этим смягчить суровое сердце бабушки-старушки?
— Я думаю, да, — смущенно ответила Илона. — Места там много…
— Ну, все же…
— Ну, скажем, что вы мой двоюродный брат.
— Хорошая идея!
— Она вообще понимающий человек.
— Это звучит многообещающе.
— А я, может быть, и сказала это многообещающе…
— Вы просто прелесть…
— А вы кажетесь мне очень милым и отзывчивым.
Станционное здание и перрон в Эргли, на которые подобное нашествие гуннов обрушивается только зимой, ходуном ходили от грохота лыж, криков, гула подъехавших машин, летающих снежков, наставлений, как укреплять рюкзаки, лая растерявшихся собачонок, снующих в самой гуще в поисках хозяев.
— Как дети малые! — добродушно сказала бабуся, стоящая неподалеку у продуктовой лавки и с интересом разглядывающая это столпотворение.
Толпа покатилась к центру города, так как возвышенности находились в той стороне.
Только два человека пересекли рельсы: мужчина с рюкзаком за спиной и желтой сумкой в руке и женщина в куртке такого же цвета с лыжами за плечами.
Свернув подле леска на дорогу, ведущую вокруг Ратукална, они надели лыжи и неторопливо направились дальше. Дорога была накатанная машинами, так что лыжи у женщины то и дело разъезжались.
— Ничего, — успокаивал ее мужчина. — Вот выберемся на снег, я пойду первый, и дело наладится! Чемпионкой ты явно не была.
— Я художественной гимнастикой занималась. Честное слово! Где-то здесь должна быть просека и поворот налево. По ней мы выйдем к озеру. А ты не боишься идти через озеро?
— Боюсь, но не покажу этого!
— Так и поступай! Ага, вот и просека! Когда подойдем к озеру, на другой стороне, на холме, будет обзорная вышка, надо держать на нее. Первым пойдешь?
— Это единственная возможность утонуть на твоих глазах со словами: «Навеки твой!»
После большой оттепели лед не мог быть толстым, и он старался держаться подальше от прорубей. Рыболовы отмечали их сосновыми и еловыми ветками, чтобы найти даже в метель. А может, это вовсе и не тот долбил, кто на мормышку ловит, а браконьер, что на щук снасть поставил и вечером придет за уловом.
На левом берегу Гвидо увидел большой дом, выложенный из отесанных валунов, а у деревянной вышки на ослепительном снежном фоне кучу черных муравьев, которые то появлялись, то исчезали за склоном.
— Нас опередили, — сказал Гвидо. — Там уже катаются.
Он остановился и посмотрел назад. Хотя и старался идти медленно, Илона далеко отстала. Лыжи плохо слушались, раскрасневшееся лицо сделалось еще красивее, распахнутая куртка невольно подставляла взгляду грудь, которая так и ходила под тоненьким джемпером.
«Обалдеть от такой можно», — подумал Гвидо и отвернулся.
— Дальше куда? — спросил он.
— На гору и подниматься не надо… По кромке…
На склоне лыжи глубоко уходили в снег, иногда даже заскакивали под него.
«Если старушка в ночлеге откажет, придется обоим возвращаться в Эргли и устраиваться в гостинице. Не может быть, чтобы за деньги этого нельзя добиться!»
Они пересекли большую дорогу, прорытую в снегу бульдозером. Запорошенные снежком скосы казались высеченными в мраморе.
— Теперь держите вон на тот большой дуб, а там уже и речка недалеко. — Они все еще путали «ты» и «вы».
«Ну и глушь, — подумал Гвидо. — Уже ни одного дома не видать».
И в этот момент он рассмотрел вдалеке Огре, берега которой были отмечены вереницей ив и толстыми льдинами. В излучинах течение нагромоздило льдины одна на другую, и теперь под полуденным солнцем лед на изломах сверкал и переливался.
— Колоссально! — восхищенно выдохнул Гвидо.
— Через реку надо, — сказала Илона. — Дом на той стороне.
— Ступай первая…
— Я боюсь.
— Тогда поцелуй на прощанье! — И он боком подался к ней.
Поцеловать она не поцеловала, но прижалась к подставленной щеке и на миг так и застыла. Мягкие волосы пощекотали шею.
— Все. Иди… — шепнула Илона.
Он оттолкнулся и метнулся вниз, подняв облако снега, сверкнувшее на солнце. В прикосновении этой женщины было столько сдержанной нежности и ласки, что это его испугало. Ему и хотелось бы, чтобы усатый парень в сером свитере оказался прав, что Илона всего лишь искательница приключений на одну ночь, и уже не очень верилось в это. Все говорило о том, что случайная встреча может окончиться совсем не так, как планировалось. Положение было для него чужим, незнакомым, хотя теоретически он предвидел, что когда-нибудь это случится…
Спуск был довольно пологий, но Илона все равно побоялась съезжать и «лесенкой» спустилась до половины.
Они встали на берегу, глядя на течение, мчащееся между обледенелыми камнями, уходящее под ледяной навес, украшенный прозрачными сосульками, и так же бурно вырывающееся дальше наружу.
У человека, знающего Огре, ледяные завалы на берегах удивления не вызывают, они говорят лишь о том, что во время первых сильных осенних холодов уровень реки был довольно высокий, потом резко упал, между льдом и водой образовалось свободное пространство. Великолепный ледяной мост какое-то время может выдерживать свой вес, но первый же снег непременно его проломит.
Справа, слева и перед ними простирался маленький сказочный мир. Он обхватил рукой женщину за плечи и привлек к себе, чувствуя податливость ее тела.
— Ты замужем?
— Не надо об этом, пожалуйста…
Но в висках у нее пульсировала кровь, и она с ужасом твердила про себя: «Что я делаю! Что я делаю!»
Может быть, она даже повернула бы назад в Эргли, если бы Гвидо не пошел по берегу, разыскивая тихое место или такое, где бы лед образовывал плотину.
— Гляньте, выдра здесь шныряла. — И Гвидо указал на частые перепончатые следы. — Шкурка не меньше трех сотен стоит.
— Да, да, — засмеялась Илона и закивала. Упоминание о деньгах тут же прогнало слабость — мир снова стал реальным.
Где-то за лесом слышались какие-то удары. Удивительно резко доносились они поверх верхушек елей, и Гвидо подумал: где-то приколачивают или вбивают колья. Везде бывают недоумки, не сообразившие вогнать колья осенью, и не могут подождать, пока солнце прогреет землю: ведь тогда работа пойдет в два раза легче.
У следующего изгиба, зубчатого, как спина голубовато-белого крокодила, над потоком нависал ледяной завал. Мороз спаял льдины, словно цементом, но сильное течение стесывало лед снизу. В просветах, где лед был потоньше, даже просвечивали камешки на дне.
Гвидо снял лыжи и пошел первым. Шел внимательно, каждую следующую глыбу шевеля носком ботинка, потом наваливался всем телом, в любой момент готовый прыгнуть назад. И лишь после этой обстоятельной проверки становился обеими ногами и начинал проверять дальнейший путь.
— Илона! — наконец крикнул он с того берега. — Только не вздумайте шагать в сторону, идите прямо по моим следам.
С нескрываемым удовольствием следил он за ее грациозными движениями, наконец протянул руки навстречу и рывком вытащил ее наверх, на надежный берег. И вдруг она очутилась слишком близко. Лица были близко, глаза близко, губы близко. Слишком близко…
Поцелуй был долгий и жадный. Жадный — именно так подумал Гвидо, еле переводя дух. Ничего в этом поцелуе уже не было от прежнего невинного прикосновения, одна явная, может быть, даже подчеркнутая страсть.
— А она поверит, что я твой кузен? — деловито спросил Гвидо, все еще держа Илону в объятиях.
— Поверит. Я летом ей раза два говорила, что может брат появиться, только он не приезжал.
— Такой же кузен, как я?
— Нет, настоящий. Ну, поехали!
Он подумал, что приличия ради надо бы ее еще раз поцеловать, но потом решил — не стоит себя зря возбуждать. Гвидо помог Илоне надеть крепления, чтобы она не снимала перчатки и не морозила руки.
Продравшись сквозь ивняк, в этом месте редкий, как дворницкая метла, они вышли на узкую лесную тропинку у подножия холма. По ней в эту зиму еще явно не ходили.
— Налево, — сказала Илона.
Идти было тяжело, так как то и дело приходилось поднимать согнувшиеся от снега березки, черемуху или ольху, которые преграждали путь. Дальше, круто свернув, дорожка пошла вверх.
Часа два они уже в дороге. Гвидо почувствовал усталость и легкое раздражение. Не радовали даже остроты Илоны, казавшиеся вначале такими веселыми. Долгое время по обе стороны тянулись тощие, голенастые елки с хвойными венчиками на самой верхушке, потом пошли и старые, могучие деревья, а за ними без всякого перехода лес оборвался. Гвидо от изумления остолбенел. Перед ним самая настоящая пастель художника Волдемара Ирбе, которых он наверняка написал сотни, потому что в отличие от великолепных жанровых картин с базарными, церковными и кабацкими сценами, заинтересовавших даже Дрезденскую галерею, зимние видочки были его коммерческой продукцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Довольно давно они уже балансировали на грани, за которой начинается флирт. Гвидо вначале с той легкостью, которую порождает само присутствие красивой женщины, она же — с целенаправленностью, чуть ощутимой в интонации замужней женщины, для которой семейная жизнь стала обузой и которая хотя бы на несколько дней хочет чувствовать себя свободной. Тогда даже самый неуклюжий комплимент достигает цели, тогда просыпается легкомыслие девчонки-подростка, смешанное с опаской преступить грань дозволенного.
«А ведь я ей нравлюсь», — самодовольно подумал Гвидо и продолжал невинную игру.
— Я тоже люблю парное молочко…
Илона сделала серьезное лицо, долго молчала, потом вдруг спросила:
— Вы женаты?
— Нет.
— Тогда послушайте моего совета — не женитесь!
Инженеру Лиекнису было тридцать лет, но он уже успел приобрести комплекс холостяка. Ему казалось, что все знакомые женщины только и думают, как бы накинуть ему на голову брачную узду. Холостяки отнюдь не враги прекрасного пола, но они всегда настороже, как мустанги в диких прериях, где их часто преследуют ковбои с лассо наготове. Любовные романы их коротки, и в них никогда нет безумства, которое придает им неповторимую красоту. Они боятся подпустить к себе любовь, поскольку живут в уверенности, что от этого незамедлительно возникают алименты с судебными издержками. Они ищут женщин без претензий и без иллюзий, а потом сами дивятся, что в отношениях чего-то недостает. И хотя не ждут от брака ничего хорошего, позже все-таки женятся, так как иначе мужчине обзавестись детьми невозможно. И рассказывают, что они становятся самыми идеальными мужьями и заботливыми отцами, которые с работы всегда приходят вовремя, надевают в передней теплые шлепанцы и в ожидании ужина прочитывают по меньшей мере три газеты. И если потом, уже в зрелые годы, допускают кое-какие похождения — исключительно редкие и исключительно малозначащие — то потому лишь, чтобы самому себе доказать, что ты еще способен покорять. В действительности же их призвание самая пуританская семейная жизнь, и проходит довольно порядочное время, пока они сами это осознают.
Слова Илоны подсказали Лиекнису, что он рассматривается как возможный дерзкий покоритель, и это ему польстило.
«Жаль мне тебя, незнакомый друг, — с деланным сочувствием обратился он про себя к мужу Илоны. — Не отпускай в другой раз такую красивую жену одну! Ей может повстречаться привлекательный и одаренный инженер Гвидо Лиекнис».
Этикет надо соблюдать… Гвидо пообещал помочь Илоне освоить основы лыжного дела, развести костер, вырезать вертела и правильно пожарить охотничьи колбаски. Он пообещал ей изумительный день, изумительный вечер и изумительное утро. Он выразил единственное сожаление, что на ночь придется возвращаться в лыжный поезд и оставить Илону одну в ее пустынном домике. А может быть, у бабушки-старушки найдется еще матрац, на котором можно будет переспать? Он бы ей с готовностью заплатил. К тому же в рюкзаке у него есть бутылка приличного коньяка и шоколад. Может быть, удастся этим смягчить суровое сердце бабушки-старушки?
— Я думаю, да, — смущенно ответила Илона. — Места там много…
— Ну, все же…
— Ну, скажем, что вы мой двоюродный брат.
— Хорошая идея!
— Она вообще понимающий человек.
— Это звучит многообещающе.
— А я, может быть, и сказала это многообещающе…
— Вы просто прелесть…
— А вы кажетесь мне очень милым и отзывчивым.
Станционное здание и перрон в Эргли, на которые подобное нашествие гуннов обрушивается только зимой, ходуном ходили от грохота лыж, криков, гула подъехавших машин, летающих снежков, наставлений, как укреплять рюкзаки, лая растерявшихся собачонок, снующих в самой гуще в поисках хозяев.
— Как дети малые! — добродушно сказала бабуся, стоящая неподалеку у продуктовой лавки и с интересом разглядывающая это столпотворение.
Толпа покатилась к центру города, так как возвышенности находились в той стороне.
Только два человека пересекли рельсы: мужчина с рюкзаком за спиной и желтой сумкой в руке и женщина в куртке такого же цвета с лыжами за плечами.
Свернув подле леска на дорогу, ведущую вокруг Ратукална, они надели лыжи и неторопливо направились дальше. Дорога была накатанная машинами, так что лыжи у женщины то и дело разъезжались.
— Ничего, — успокаивал ее мужчина. — Вот выберемся на снег, я пойду первый, и дело наладится! Чемпионкой ты явно не была.
— Я художественной гимнастикой занималась. Честное слово! Где-то здесь должна быть просека и поворот налево. По ней мы выйдем к озеру. А ты не боишься идти через озеро?
— Боюсь, но не покажу этого!
— Так и поступай! Ага, вот и просека! Когда подойдем к озеру, на другой стороне, на холме, будет обзорная вышка, надо держать на нее. Первым пойдешь?
— Это единственная возможность утонуть на твоих глазах со словами: «Навеки твой!»
После большой оттепели лед не мог быть толстым, и он старался держаться подальше от прорубей. Рыболовы отмечали их сосновыми и еловыми ветками, чтобы найти даже в метель. А может, это вовсе и не тот долбил, кто на мормышку ловит, а браконьер, что на щук снасть поставил и вечером придет за уловом.
На левом берегу Гвидо увидел большой дом, выложенный из отесанных валунов, а у деревянной вышки на ослепительном снежном фоне кучу черных муравьев, которые то появлялись, то исчезали за склоном.
— Нас опередили, — сказал Гвидо. — Там уже катаются.
Он остановился и посмотрел назад. Хотя и старался идти медленно, Илона далеко отстала. Лыжи плохо слушались, раскрасневшееся лицо сделалось еще красивее, распахнутая куртка невольно подставляла взгляду грудь, которая так и ходила под тоненьким джемпером.
«Обалдеть от такой можно», — подумал Гвидо и отвернулся.
— Дальше куда? — спросил он.
— На гору и подниматься не надо… По кромке…
На склоне лыжи глубоко уходили в снег, иногда даже заскакивали под него.
«Если старушка в ночлеге откажет, придется обоим возвращаться в Эргли и устраиваться в гостинице. Не может быть, чтобы за деньги этого нельзя добиться!»
Они пересекли большую дорогу, прорытую в снегу бульдозером. Запорошенные снежком скосы казались высеченными в мраморе.
— Теперь держите вон на тот большой дуб, а там уже и речка недалеко. — Они все еще путали «ты» и «вы».
«Ну и глушь, — подумал Гвидо. — Уже ни одного дома не видать».
И в этот момент он рассмотрел вдалеке Огре, берега которой были отмечены вереницей ив и толстыми льдинами. В излучинах течение нагромоздило льдины одна на другую, и теперь под полуденным солнцем лед на изломах сверкал и переливался.
— Колоссально! — восхищенно выдохнул Гвидо.
— Через реку надо, — сказала Илона. — Дом на той стороне.
— Ступай первая…
— Я боюсь.
— Тогда поцелуй на прощанье! — И он боком подался к ней.
Поцеловать она не поцеловала, но прижалась к подставленной щеке и на миг так и застыла. Мягкие волосы пощекотали шею.
— Все. Иди… — шепнула Илона.
Он оттолкнулся и метнулся вниз, подняв облако снега, сверкнувшее на солнце. В прикосновении этой женщины было столько сдержанной нежности и ласки, что это его испугало. Ему и хотелось бы, чтобы усатый парень в сером свитере оказался прав, что Илона всего лишь искательница приключений на одну ночь, и уже не очень верилось в это. Все говорило о том, что случайная встреча может окончиться совсем не так, как планировалось. Положение было для него чужим, незнакомым, хотя теоретически он предвидел, что когда-нибудь это случится…
Спуск был довольно пологий, но Илона все равно побоялась съезжать и «лесенкой» спустилась до половины.
Они встали на берегу, глядя на течение, мчащееся между обледенелыми камнями, уходящее под ледяной навес, украшенный прозрачными сосульками, и так же бурно вырывающееся дальше наружу.
У человека, знающего Огре, ледяные завалы на берегах удивления не вызывают, они говорят лишь о том, что во время первых сильных осенних холодов уровень реки был довольно высокий, потом резко упал, между льдом и водой образовалось свободное пространство. Великолепный ледяной мост какое-то время может выдерживать свой вес, но первый же снег непременно его проломит.
Справа, слева и перед ними простирался маленький сказочный мир. Он обхватил рукой женщину за плечи и привлек к себе, чувствуя податливость ее тела.
— Ты замужем?
— Не надо об этом, пожалуйста…
Но в висках у нее пульсировала кровь, и она с ужасом твердила про себя: «Что я делаю! Что я делаю!»
Может быть, она даже повернула бы назад в Эргли, если бы Гвидо не пошел по берегу, разыскивая тихое место или такое, где бы лед образовывал плотину.
— Гляньте, выдра здесь шныряла. — И Гвидо указал на частые перепончатые следы. — Шкурка не меньше трех сотен стоит.
— Да, да, — засмеялась Илона и закивала. Упоминание о деньгах тут же прогнало слабость — мир снова стал реальным.
Где-то за лесом слышались какие-то удары. Удивительно резко доносились они поверх верхушек елей, и Гвидо подумал: где-то приколачивают или вбивают колья. Везде бывают недоумки, не сообразившие вогнать колья осенью, и не могут подождать, пока солнце прогреет землю: ведь тогда работа пойдет в два раза легче.
У следующего изгиба, зубчатого, как спина голубовато-белого крокодила, над потоком нависал ледяной завал. Мороз спаял льдины, словно цементом, но сильное течение стесывало лед снизу. В просветах, где лед был потоньше, даже просвечивали камешки на дне.
Гвидо снял лыжи и пошел первым. Шел внимательно, каждую следующую глыбу шевеля носком ботинка, потом наваливался всем телом, в любой момент готовый прыгнуть назад. И лишь после этой обстоятельной проверки становился обеими ногами и начинал проверять дальнейший путь.
— Илона! — наконец крикнул он с того берега. — Только не вздумайте шагать в сторону, идите прямо по моим следам.
С нескрываемым удовольствием следил он за ее грациозными движениями, наконец протянул руки навстречу и рывком вытащил ее наверх, на надежный берег. И вдруг она очутилась слишком близко. Лица были близко, глаза близко, губы близко. Слишком близко…
Поцелуй был долгий и жадный. Жадный — именно так подумал Гвидо, еле переводя дух. Ничего в этом поцелуе уже не было от прежнего невинного прикосновения, одна явная, может быть, даже подчеркнутая страсть.
— А она поверит, что я твой кузен? — деловито спросил Гвидо, все еще держа Илону в объятиях.
— Поверит. Я летом ей раза два говорила, что может брат появиться, только он не приезжал.
— Такой же кузен, как я?
— Нет, настоящий. Ну, поехали!
Он подумал, что приличия ради надо бы ее еще раз поцеловать, но потом решил — не стоит себя зря возбуждать. Гвидо помог Илоне надеть крепления, чтобы она не снимала перчатки и не морозила руки.
Продравшись сквозь ивняк, в этом месте редкий, как дворницкая метла, они вышли на узкую лесную тропинку у подножия холма. По ней в эту зиму еще явно не ходили.
— Налево, — сказала Илона.
Идти было тяжело, так как то и дело приходилось поднимать согнувшиеся от снега березки, черемуху или ольху, которые преграждали путь. Дальше, круто свернув, дорожка пошла вверх.
Часа два они уже в дороге. Гвидо почувствовал усталость и легкое раздражение. Не радовали даже остроты Илоны, казавшиеся вначале такими веселыми. Долгое время по обе стороны тянулись тощие, голенастые елки с хвойными венчиками на самой верхушке, потом пошли и старые, могучие деревья, а за ними без всякого перехода лес оборвался. Гвидо от изумления остолбенел. Перед ним самая настоящая пастель художника Волдемара Ирбе, которых он наверняка написал сотни, потому что в отличие от великолепных жанровых картин с базарными, церковными и кабацкими сценами, заинтересовавших даже Дрезденскую галерею, зимние видочки были его коммерческой продукцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34