Что бы вы ни изобрели — ну, скажем, Нэдлин покрывает сообщника потому, что безумно в него влюблен, а безумно влюблен он, скажем, в себя, если помнить всю эту историю с Нарциссом, то есть покрывает он, допустим, себя самого, то есть человека, которого, будучи не в силах покрыть его физически, считает своим двойником… сущий бред… хм…
Холмс вдруг замолчал и глубоко задумался, лицо его помрачнело.
— В чем дело, милый Холмс? — встревожился я.
— Да так… Ничего… Вздорная идея… — растерянно сказал Холмс, словно отгоняя, как мух, какие-то лишние мысли. — Так вот, если вы и придумаете такую причину, она будет неуклюжей, литературно неубедительной, журнал наш рассказ не возьмет, и не видать нам пива с картошкой.
— Этого нельзя допустить, любезный Холмс! Кстати, не пропустить ли нам по стаканчику виски?
— Допустить нельзя, пропустить можно. Так что, Уотсон, нам придется остановиться на первой версии: убийство произошло, пока Нэдлин был в беспамятстве. Возможно, он действительно видел убийство, но почему-то принял убийцу за себя… Хм… Ну ладно. Убийца и унес с собой и нож, и безделушку. Нож мог бы и оставить.
— В газетах написано: служанка, прибиравшаяся утром в зале, что примыкает к спальне, настаивает — в спальню никто не входил, кроме мисс Элизабет. И никто не выходил — до самого крика сэра Нэдлина.
— Ну, служанка это еще не палата пэров… Зря, кстати, мы до сих пор не побывали на месте преступления. Убийца мог уйти через окно.
— В спальне нет окон.
— Ну, еще как-нибудь… Постойте, Уотсон, я, кажется, начинаю догадываться… Вы подали мне великолепную мысль! Тайна почти раскрыта, Уотсон. Но давайте на секундочку отвлечемся, я хочу завершить свои рассуждения, без которых вы не сможете сочинить рассказ. Безделушка, как мы знаем, представляет из себя полукруг со словом «маяк » и буквой «С», а также с металлической палочкой, напоминающей, по изящному выражению Нэдлина, недоделанный ключ. Подобный же талисман был украден у трупа, то есть, простите, снят с трупа Майкла Джексона. А если сложить недоделанный ключ и недоделанный ключ, что получится, мой тугодумный Уотсон?
— Доделанный ключ…
— Вот именно! Обыкновенный ключ — от двери, от тайника или сундука. А подпись на кружочке — указание места. Маяк, название которого начинается с буквы «С ». Вы знаете, что жители побережья дают маякам прозвища, вроде как собакам? Тобик, Бобик, Верный Руслан и тому подобное. Да, мы забыли посмотреть в почте пакет от Лестрейда с информацией о Джексоне… — Холмс ворошил пачку газет. — Ага, вот он… Пожалуйста, Уотсон, убитый работал на десяти маяках! Очевидно он знал, что на одном из маяков находится тайник, но не знал, на каком именно… Возможно, ему не хватило именно буквы «С », а другие буквы, написанные на второй части медальона, оставляли возможность вариантов…Сейчас, милый Уотсон, мы скушаем по доброму куску ветчины и отправимся к вдове Джексона, чтобы узнать названия маяков, на которых служил ее муж…
— Черт побери, Холмс, вы тоже пришли к этой мысли! — в дверях показался инспектор Скотлэнд-Ярда, очень похожий на актера театра и кино Брондукова.
— Насчет ветчины? — осведомился Холмс.
— Насчет этих чертовых маяков! Ничего не добившись от Нэдлина, который твердит, как попугай, о раздвоении личности и о человеке из зеркала, я решил сесть и подумать. Я покушал рыбы, выпил брэнди и решил, что Джексона убил кто-то из его коллег. Смотрители маяков — народ мстительный, а Джексон, судя по тому, как часто он менял место работы, был чертовски неуживчивым малым и мог крепко кому-то насолить…
— Так вы узнали названия, Лестрейд?
— Тысяча чертей, вот список! Великий Гетсби, Гонорея, Гулаг, Ненавязчивая Гризетка, Радикальный Висюльчатый Грот… Это был последний маяк, откуда Джексон ушел буквально за три дня до убийства. Я заехал к вам, господа, чтобы крепенько перекусить ветчиной и пригласить вас с собой: мы пройдемся по всем этим маякам и живехонько схватим преступника.
— Что касается ветчины, Лестрейд, тут вы абсолютно правы. Но после этого я предполагаю еще раз посетить вдову, у меня есть к ней один вопрос…
Но прежде чем Холмс задал свой вопрос, произошло небольшое происшествие, заставившее расследование, как впоследствии выяснилось, чуть-чуть споткнуться. Когда мы, уже в сумерках, входили в дом Джексона, откуда-то сверху, с притолоки, что ли. упала увесистая оглобля и ударила Холмса по макушке. Великий сыщик устоял на ногах, но удар вышиб из его памяти ту счастливою догадку, что пришла Холмсу в голову перед самым визитом Лестрейда. Постояв некоторое время на пороге и тщетно попытавшись восстановить озарение, Холмс раздосадованно произнес: «Придется все начинать сначала».
Вдова, похожая на артистку Мордюкову, и ее несчастные дета скорбно ели. На полу лежал труп Майкла. На столе стояли тушеные баклажаны, источавшие нежный аромат. У всех потекли слюнки. Холмс, явно перебарывая желание без спроса сесть за трапезу (чего он, как порядочный джентльмен, никогда бы. конечно, не сделал), извинился за вторжение, выразил несколько соболезнований и спросил:
— Миссис Джексон, сколько всего в округе маяков?
— Я уже говорила этому дебелому господину, — звучно рыгнула вдова в сторону Лестрейда, — сотни две, однако.
— И все они имеют названия?
— А как же. Как и мечи у средневековых рыцарей. У нибелунгских королей, скажем, был Бальмунг. Саксов разили, слыхали, небось?
— И вы знаете все эти названия? — настаивал Холмс, мелко облизываясь.
— Ну, все — не все, а много. А то и все, — безутешно зевнула вдова.
— Не могли бы вы припомнить, — вкрадчиво облизнулся великий сыщик. — Нет ли маяка с, так сказать, инициалами С. Г.?
(Только тут до меня дошло, что имел в виду Холмс. Джексон служил исключительно на маяках, имевших в конце названия слово на букву «Г »! Очевидно, именно она и была начертана на второй половинке круга. А так как сам круг соединялся со своеобразной палочкой, мне в голову немедленно пришла формула — «Г » на палочке ». Я поклялся вставить ее в свой рассказ. Может быть, в этот, а, может быть, в какой другой).
— Нет ли, нет ли, — передразнила вдова, — Как не быть, есть. Полно. Целых два: Синий Гольф и Свирепый Гена.
Холмс обернулся к Лестрейду.
— Я думаю, инспектор, что человек, которого мы ищем, либо уже посетил, либо в ближайшие часы посетит оба маяка. Во всяком случае, на обоих надо немедленно организовать засады. Если мы, конечно, не опоздали.
— Вы пойдете со мной? — осведомился Лестрейд, который в решительные минуты терял весь полицейский гонор, не задавал лишних вопросов, а был собран и деловит.
— Да, инспектор… Впрочем, нет. Нет. — Холмс переступил через труп, подошел к одной из стен комнаты и обратил мое внимание на старинную, побледневшую от времени гравюру. — Уотсон, вы знаете название цветка, который изображен здесь с такой умеренностью и аккуратностью?
— Я совершенно туп в ботанике, милый Холмс, — ответил я, — почти так же, как вы тупы в филателии. Не узнать штемпель итальянской почты! Увы, дорогой, Холмс, вы иногда просто позорите образ великого сыщика, который я с таким трудом создаю в своих произведениях, как можно меньше обращая внимания читателей на вашу полную некомпетентность в подавляющем числе всех областей знаний.
— Успокойтесь, милый доктор. Да будет вам известно, что этот цветок называется нарцисс. Между сэром Исааком и Майклом Джексоном все же существовала какая-то тайная связь… Именно ее я и постараюсь обнаружить. Значит так, Лестрейд, вы берете бригаду полисменов и устраиваете засаду в двух маяках. О результатах телеграфируйте на Бейкер-стрит, если вас, конечно, не прирежут. Вы, Уотсон, отправляйтесь домой, курите сигару и ждите сообщений. Только не пожрите, ради Бога, всю ветчину. А мне придется провести ночь в тех ужасных притонах, завсегдатаи которых знают много гитик из жизни лондонского уголовного мира. Там мне придется и отужинать, но, Господи, чем?!
Вареными раками, сельдереем, спаржой, крольчатиной… Кстати, миссис Джексон, эта гравюра давно в вашем доме?
— Это любимая гравюра моего покойного мужа, — зашлась слезами вдова.
— Спасибо. До свидания, миссис Джексон. До свидания, господа. Нам предстоит тяжелая (нелегкая, трудная) ночь.
— В путь! — сказал Лестрейд. — Черта с два от меня уйдет это чучело, если вы, Холмс, по обыкновению ничего не напутали.
Холмс был очень прозорлив, предупреждая меня насчет ветчины. Бессонная ночь в ожидании визита или телеграммы — это бессонная ночь, и трудно провести ее, не прикладываясь время от времени к рюмочке и буфету. До двух часов пополуночи я хранил завет Холмса и не прикладывался к вожделенной ветчине, пользуясь рябчиком и тушкой тунца. Но когда тушка иссякла, я, заранее извиняясь перед своим великим другом, обратил-таки сначала взор, а потом и зуб на ветчину. Именно в это время рассыльный принес записку от Лестрейда: на маяке Синий Гольф незнакомец побывал раньше полиции — ищейки Скотлэнд-Ярда обнаружили разрытую землю, раскуроченный фонарь, разломанную лестницу и несколько трупов неосторожно оказавшихся поблизости моряков, крестьян и сквайров. Все они были убиты ударом ножа под правое ухо, счетом их было семь. Мне стало отчетливо тревожно. За окном шелестел дождь, фонари едва светили, редко-редко проносился торопливый кэб. С первого этажа доносилось беспокойное покашливание миссис Хадсон. Выли псы. Я доел ветчину, принялся за печенку. Бутылка виски была пуста, как душа проститутки. Я вдруг мучительно захотел творога, и уже собирался звонить миссис Хадсон, как заскрипела входная дверь, застонали ступени и в гостиную вошел Холмс — весь в комьях грязи и брызгах дождя.
— Милый Холмс, милый Холмс, — только и пролепетал я.
— Минуточку, Уотсон, дайте согреться, отдышаться и перекусить. Я вижу, что ветчину вы съели часа полтора назад.
— Как вы догадались?
— Элементарно. Именно полтора часа назад вы очень близко подходили к свече и волновали пламя. Я сужу по тому, как именно свеча оплыла… А что бы вам еще делать у свечи, как не разворачивать ветчину?
— Вы абсолютно правы! Но, дорогой Холмс, я с нетерпением жду рассказа о ваших похождениях.
— Не волнуйтесь, милый Уотсон, не волнуйтесь, — сказал Холмс, принимаясь за сырокопченую колбасу, — Что же, укоптилась она отнюдь не отвратительно… Да, я пошел в грязные забегаловки Вест-Лондона, чтобы разузнать, каким образом и когда в преступном мире города возникал этот символ — нарцисс. Чей это знак? Я вам рассказывал, в этих притонах есть три-четыре человека — прямо-таки ходячие энциклопедии преступной жизни. Развязать им язык бывает не просто, но мой природный артистизм, незаурядный ум и пара трубок опиума сделали свое дело. Один из этих стариков, Бэн Дуглас, поведал мне, что цветок нарцисса был знаком принадлежности к крупному преступному клану, который возглавлял легендарный мистер ъ — человек, о личности которого и сейчас еще никто ничего не может толком сказать. Мне, признаться, ни разу не доводилось сталкиваться с кланом мистера ъ, до меня доносились иногда разного рода слухи, но совершенно невозможно было отличить правду от вымысла. Преступный мир склонен мифологизировать своих героев, и согласно одному на мифов мистера ъ никто никогда не видел, хотя я по размаху злодеяний, он, пожалуй, мог сравниться с самим профессором Мориарти. Лет десять назад клан перестал существовать: главным образом потому, что мистер ъ умер. Бэн Дуглас поведал такую легенду: у ъ остались несметные сокровища — десятка полтора алмазов таких размеров, каких попросту и не бывает. Говорят, он хотел оставить их своим детям — сыну и дочери — которые даже и не знали, кем на самом деле был их отец. На сокровище претендовал и второй сын мистера ъ, с которым отец находился в отношениях откровенной вражды:
1 2 3 4 5
Холмс вдруг замолчал и глубоко задумался, лицо его помрачнело.
— В чем дело, милый Холмс? — встревожился я.
— Да так… Ничего… Вздорная идея… — растерянно сказал Холмс, словно отгоняя, как мух, какие-то лишние мысли. — Так вот, если вы и придумаете такую причину, она будет неуклюжей, литературно неубедительной, журнал наш рассказ не возьмет, и не видать нам пива с картошкой.
— Этого нельзя допустить, любезный Холмс! Кстати, не пропустить ли нам по стаканчику виски?
— Допустить нельзя, пропустить можно. Так что, Уотсон, нам придется остановиться на первой версии: убийство произошло, пока Нэдлин был в беспамятстве. Возможно, он действительно видел убийство, но почему-то принял убийцу за себя… Хм… Ну ладно. Убийца и унес с собой и нож, и безделушку. Нож мог бы и оставить.
— В газетах написано: служанка, прибиравшаяся утром в зале, что примыкает к спальне, настаивает — в спальню никто не входил, кроме мисс Элизабет. И никто не выходил — до самого крика сэра Нэдлина.
— Ну, служанка это еще не палата пэров… Зря, кстати, мы до сих пор не побывали на месте преступления. Убийца мог уйти через окно.
— В спальне нет окон.
— Ну, еще как-нибудь… Постойте, Уотсон, я, кажется, начинаю догадываться… Вы подали мне великолепную мысль! Тайна почти раскрыта, Уотсон. Но давайте на секундочку отвлечемся, я хочу завершить свои рассуждения, без которых вы не сможете сочинить рассказ. Безделушка, как мы знаем, представляет из себя полукруг со словом «маяк » и буквой «С», а также с металлической палочкой, напоминающей, по изящному выражению Нэдлина, недоделанный ключ. Подобный же талисман был украден у трупа, то есть, простите, снят с трупа Майкла Джексона. А если сложить недоделанный ключ и недоделанный ключ, что получится, мой тугодумный Уотсон?
— Доделанный ключ…
— Вот именно! Обыкновенный ключ — от двери, от тайника или сундука. А подпись на кружочке — указание места. Маяк, название которого начинается с буквы «С ». Вы знаете, что жители побережья дают маякам прозвища, вроде как собакам? Тобик, Бобик, Верный Руслан и тому подобное. Да, мы забыли посмотреть в почте пакет от Лестрейда с информацией о Джексоне… — Холмс ворошил пачку газет. — Ага, вот он… Пожалуйста, Уотсон, убитый работал на десяти маяках! Очевидно он знал, что на одном из маяков находится тайник, но не знал, на каком именно… Возможно, ему не хватило именно буквы «С », а другие буквы, написанные на второй части медальона, оставляли возможность вариантов…Сейчас, милый Уотсон, мы скушаем по доброму куску ветчины и отправимся к вдове Джексона, чтобы узнать названия маяков, на которых служил ее муж…
— Черт побери, Холмс, вы тоже пришли к этой мысли! — в дверях показался инспектор Скотлэнд-Ярда, очень похожий на актера театра и кино Брондукова.
— Насчет ветчины? — осведомился Холмс.
— Насчет этих чертовых маяков! Ничего не добившись от Нэдлина, который твердит, как попугай, о раздвоении личности и о человеке из зеркала, я решил сесть и подумать. Я покушал рыбы, выпил брэнди и решил, что Джексона убил кто-то из его коллег. Смотрители маяков — народ мстительный, а Джексон, судя по тому, как часто он менял место работы, был чертовски неуживчивым малым и мог крепко кому-то насолить…
— Так вы узнали названия, Лестрейд?
— Тысяча чертей, вот список! Великий Гетсби, Гонорея, Гулаг, Ненавязчивая Гризетка, Радикальный Висюльчатый Грот… Это был последний маяк, откуда Джексон ушел буквально за три дня до убийства. Я заехал к вам, господа, чтобы крепенько перекусить ветчиной и пригласить вас с собой: мы пройдемся по всем этим маякам и живехонько схватим преступника.
— Что касается ветчины, Лестрейд, тут вы абсолютно правы. Но после этого я предполагаю еще раз посетить вдову, у меня есть к ней один вопрос…
Но прежде чем Холмс задал свой вопрос, произошло небольшое происшествие, заставившее расследование, как впоследствии выяснилось, чуть-чуть споткнуться. Когда мы, уже в сумерках, входили в дом Джексона, откуда-то сверху, с притолоки, что ли. упала увесистая оглобля и ударила Холмса по макушке. Великий сыщик устоял на ногах, но удар вышиб из его памяти ту счастливою догадку, что пришла Холмсу в голову перед самым визитом Лестрейда. Постояв некоторое время на пороге и тщетно попытавшись восстановить озарение, Холмс раздосадованно произнес: «Придется все начинать сначала».
Вдова, похожая на артистку Мордюкову, и ее несчастные дета скорбно ели. На полу лежал труп Майкла. На столе стояли тушеные баклажаны, источавшие нежный аромат. У всех потекли слюнки. Холмс, явно перебарывая желание без спроса сесть за трапезу (чего он, как порядочный джентльмен, никогда бы. конечно, не сделал), извинился за вторжение, выразил несколько соболезнований и спросил:
— Миссис Джексон, сколько всего в округе маяков?
— Я уже говорила этому дебелому господину, — звучно рыгнула вдова в сторону Лестрейда, — сотни две, однако.
— И все они имеют названия?
— А как же. Как и мечи у средневековых рыцарей. У нибелунгских королей, скажем, был Бальмунг. Саксов разили, слыхали, небось?
— И вы знаете все эти названия? — настаивал Холмс, мелко облизываясь.
— Ну, все — не все, а много. А то и все, — безутешно зевнула вдова.
— Не могли бы вы припомнить, — вкрадчиво облизнулся великий сыщик. — Нет ли маяка с, так сказать, инициалами С. Г.?
(Только тут до меня дошло, что имел в виду Холмс. Джексон служил исключительно на маяках, имевших в конце названия слово на букву «Г »! Очевидно, именно она и была начертана на второй половинке круга. А так как сам круг соединялся со своеобразной палочкой, мне в голову немедленно пришла формула — «Г » на палочке ». Я поклялся вставить ее в свой рассказ. Может быть, в этот, а, может быть, в какой другой).
— Нет ли, нет ли, — передразнила вдова, — Как не быть, есть. Полно. Целых два: Синий Гольф и Свирепый Гена.
Холмс обернулся к Лестрейду.
— Я думаю, инспектор, что человек, которого мы ищем, либо уже посетил, либо в ближайшие часы посетит оба маяка. Во всяком случае, на обоих надо немедленно организовать засады. Если мы, конечно, не опоздали.
— Вы пойдете со мной? — осведомился Лестрейд, который в решительные минуты терял весь полицейский гонор, не задавал лишних вопросов, а был собран и деловит.
— Да, инспектор… Впрочем, нет. Нет. — Холмс переступил через труп, подошел к одной из стен комнаты и обратил мое внимание на старинную, побледневшую от времени гравюру. — Уотсон, вы знаете название цветка, который изображен здесь с такой умеренностью и аккуратностью?
— Я совершенно туп в ботанике, милый Холмс, — ответил я, — почти так же, как вы тупы в филателии. Не узнать штемпель итальянской почты! Увы, дорогой, Холмс, вы иногда просто позорите образ великого сыщика, который я с таким трудом создаю в своих произведениях, как можно меньше обращая внимания читателей на вашу полную некомпетентность в подавляющем числе всех областей знаний.
— Успокойтесь, милый доктор. Да будет вам известно, что этот цветок называется нарцисс. Между сэром Исааком и Майклом Джексоном все же существовала какая-то тайная связь… Именно ее я и постараюсь обнаружить. Значит так, Лестрейд, вы берете бригаду полисменов и устраиваете засаду в двух маяках. О результатах телеграфируйте на Бейкер-стрит, если вас, конечно, не прирежут. Вы, Уотсон, отправляйтесь домой, курите сигару и ждите сообщений. Только не пожрите, ради Бога, всю ветчину. А мне придется провести ночь в тех ужасных притонах, завсегдатаи которых знают много гитик из жизни лондонского уголовного мира. Там мне придется и отужинать, но, Господи, чем?!
Вареными раками, сельдереем, спаржой, крольчатиной… Кстати, миссис Джексон, эта гравюра давно в вашем доме?
— Это любимая гравюра моего покойного мужа, — зашлась слезами вдова.
— Спасибо. До свидания, миссис Джексон. До свидания, господа. Нам предстоит тяжелая (нелегкая, трудная) ночь.
— В путь! — сказал Лестрейд. — Черта с два от меня уйдет это чучело, если вы, Холмс, по обыкновению ничего не напутали.
Холмс был очень прозорлив, предупреждая меня насчет ветчины. Бессонная ночь в ожидании визита или телеграммы — это бессонная ночь, и трудно провести ее, не прикладываясь время от времени к рюмочке и буфету. До двух часов пополуночи я хранил завет Холмса и не прикладывался к вожделенной ветчине, пользуясь рябчиком и тушкой тунца. Но когда тушка иссякла, я, заранее извиняясь перед своим великим другом, обратил-таки сначала взор, а потом и зуб на ветчину. Именно в это время рассыльный принес записку от Лестрейда: на маяке Синий Гольф незнакомец побывал раньше полиции — ищейки Скотлэнд-Ярда обнаружили разрытую землю, раскуроченный фонарь, разломанную лестницу и несколько трупов неосторожно оказавшихся поблизости моряков, крестьян и сквайров. Все они были убиты ударом ножа под правое ухо, счетом их было семь. Мне стало отчетливо тревожно. За окном шелестел дождь, фонари едва светили, редко-редко проносился торопливый кэб. С первого этажа доносилось беспокойное покашливание миссис Хадсон. Выли псы. Я доел ветчину, принялся за печенку. Бутылка виски была пуста, как душа проститутки. Я вдруг мучительно захотел творога, и уже собирался звонить миссис Хадсон, как заскрипела входная дверь, застонали ступени и в гостиную вошел Холмс — весь в комьях грязи и брызгах дождя.
— Милый Холмс, милый Холмс, — только и пролепетал я.
— Минуточку, Уотсон, дайте согреться, отдышаться и перекусить. Я вижу, что ветчину вы съели часа полтора назад.
— Как вы догадались?
— Элементарно. Именно полтора часа назад вы очень близко подходили к свече и волновали пламя. Я сужу по тому, как именно свеча оплыла… А что бы вам еще делать у свечи, как не разворачивать ветчину?
— Вы абсолютно правы! Но, дорогой Холмс, я с нетерпением жду рассказа о ваших похождениях.
— Не волнуйтесь, милый Уотсон, не волнуйтесь, — сказал Холмс, принимаясь за сырокопченую колбасу, — Что же, укоптилась она отнюдь не отвратительно… Да, я пошел в грязные забегаловки Вест-Лондона, чтобы разузнать, каким образом и когда в преступном мире города возникал этот символ — нарцисс. Чей это знак? Я вам рассказывал, в этих притонах есть три-четыре человека — прямо-таки ходячие энциклопедии преступной жизни. Развязать им язык бывает не просто, но мой природный артистизм, незаурядный ум и пара трубок опиума сделали свое дело. Один из этих стариков, Бэн Дуглас, поведал мне, что цветок нарцисса был знаком принадлежности к крупному преступному клану, который возглавлял легендарный мистер ъ — человек, о личности которого и сейчас еще никто ничего не может толком сказать. Мне, признаться, ни разу не доводилось сталкиваться с кланом мистера ъ, до меня доносились иногда разного рода слухи, но совершенно невозможно было отличить правду от вымысла. Преступный мир склонен мифологизировать своих героев, и согласно одному на мифов мистера ъ никто никогда не видел, хотя я по размаху злодеяний, он, пожалуй, мог сравниться с самим профессором Мориарти. Лет десять назад клан перестал существовать: главным образом потому, что мистер ъ умер. Бэн Дуглас поведал такую легенду: у ъ остались несметные сокровища — десятка полтора алмазов таких размеров, каких попросту и не бывает. Говорят, он хотел оставить их своим детям — сыну и дочери — которые даже и не знали, кем на самом деле был их отец. На сокровище претендовал и второй сын мистера ъ, с которым отец находился в отношениях откровенной вражды:
1 2 3 4 5