.. Давно вас ждем, - и устремился вниз по ступенькам.
- Куда же ты, папаша?!
- Там и без меня тебе работы хватит, - Пашутин махнул рукой и вышел из подъезда.
Борис и Вадим молча стояли в прихожей и смотрели на девицу, не в силах произнести ни слова. Столько всего случилось за последние несколько часов, что они напрочь забыли, какой сегодня день.
А была среда.
***
Старик решил на некоторое время затаиться, лечь на дно. Да и не было у него ни сил, ни злости продолжать отстрел. Какое-то невнятное криминальное чувство подсказывало ему - не торопись, оглянись, выжди.
И он последовал этому своему чувству, которое, кстати, есть у каждого из нас, а если и не проявилось до сих пор у кого-то во всей своей силе и красе, то просто потому, что не было повода.
Было еще одно обстоятельство, которое неожиданно оказалось важным. Его можно было назвать мистическим. Оказывается, и это таилось где-то в глубинах стариковской души, и это было ему свойственно. В какую-то из бессонных ночей он вдруг ясно и четко осознал, что у его врагов середина недели, среда вроде как праздничный день. В среду они собираются, пьют шампанское, зазывают девочек на предмет постельных увеселений, причем далеко не всегда спрашивают у них на то согласия...
Ну, что ж, подумал старик, криво усмехнувшись в темноте, пусть будет среда.
И на первую свою охоту вышел именно в среду.
Старик видел, как увозили Игоря, как смертельно бледный Борис вынес на вытянутых руках мосластую ногу приятеля, и в этот момент она уже не выглядела ни молодой, ни загорелой. Старик не сожалел о том, что выстрел оказался столь великодушным, не сожалел и о том, что его можно было бы назвать и жестоким...
Что сделано, то сделано и всеми мыслями он устремился в ближайшую среду. Да, он решил подождать или, говоря точнее, затаиться до среды.
Во дворе сложилось убеждение, что пострадал Игорь по собственной дурости, что-то взорвалось у него в руках, доигрался, в общем. И каждый раз, когда возникало среди доминошников обсуждение очередной перестрелки в центре города, об убийстве милиционера, банкира или киоскера, торговавшего затейливыми презервативами, мужскими и женскими органами, изготовленными из нежно-розовой резины, и прочими достижениями западной цивилизации, так вот, стоило лишь зайти разговору об этом, доминошники пренебрежительно отмахивались, дескать, знаем, сами видели.
- А! - восклицал кто-то из них с наигранной досадой. - У нас во дворе произошло кое-что похлеще... Кандидат в Олимпийскую сборную вошел в квартиру, а через полчаса его вынесли по частям. Не веришь - спроси у ребят!
И хотя Игорь никогда не был кандидатом в сборную, к этому даже и не шло, довод действовал убедительно. Старик слушал разговоры молча, иногда вскидывал брови, бросал на говорившего пронзительно синий взгляд и снова опускал голову.
Он видел, как полковник Пашутин входил вечером в квартиру Чуханова, видел, как выходил. Старик насторожился и сердце его забилось чаще, когда полковник, остановившись на ступеньках подъезда, долго рассматривал окружающие дома, потом медленно и раздумчиво прошелся вдоль дорожки, остро поглядывая вокруг, и только через полчаса направился, наконец, к своему дому. Старик облегченно перевел дух, хотя и понимал - все только начинается, все впереди.
А Кате стало легче. Ее словно бы отпустило немного.
Старик уже не просыпался по утрам от шума воды в ванной, Катя охотно ходила в гастроном, как-то позвонила подруге. А еще через два дня вышла на работу. И, хотя прежней улыбки на ее лице не было, не смеялась она так доверчиво и охотно, как раньше, но старик был рад и малому, тем более, что менялась Катя все-таки в лучшую сторону.
И было у него этому свое объяснение. Прав он был или ошибался, обострился ум от пережитых потрясений или рассудок окончательно покинул его, но он объяснял начавшееся выздоровление своим выстрелом - преступник понес наказание и ей стало лучше. А когда будут наказаны остальные, она и совсем выздоровеет, станет прежней - в этом старик не сомневался.
- Ничего, Катенька, - говорил он за завтраком, колотя чайной ложкой по вареному яйцу. - Ничего... Помяни мое слово... Через неделю ты себя не узнаешь.
- И что же такое произойдет? На кого же я стану похожей?
- На себя.
- А сейчас я на себя не похожа?
- Так... Временами.
- Но ты меня узнаешь?
- Счастливые перемены произойдут, - говорил старик и в его голосе слышались успокаивающие нотки, какие бывают у опытных врачей, которые перевидали в своей жизни всякое.
- А почему именно через неделю? - продолжала допытываться Катя, исподлобья глядя на старика.
- Мне так кажется, - уклонялся старик от прямого ответа. - Время лечит.
- Вчера на остановке видела Вадима Пашутина, - сказала Катя без всякой связи с предыдущими словами.
- И что?
- Задерганный какой-то... Похудел.
- Похудеешь, - кивнул старик. - Кто угодно похудеет... Тебя заметил?
- Отвернулся.
- Не подошел, значит?
- А зачем ему ко мне подходить? - удивилась Катя.
- Мало ли... Чтобы извиниться... Чтоб на колени пасть, - жестко произнес старик и напрочь отгородился бровями от настойчивого взгляда внучки.
- На колени? - удивилась Катя. - Ты, деда, что-то перепутал. Так в наше время не бывает.
- Только на колени, - повторил старик. - Только публично, при людях, при толпе... Только это может его спасти, - промолвил старик неосторожно, и тут же спохватился, досадливо брякнул ладонью о стол.
- Да? - протянула Катя и внимательным долгим взглядом посмотрела на старика. - Ты как-то странно говоришь... От чего это может его спасти?
- От кары.
- Какой, деда? Чьей кары?
- При чем здесь чьей? - раздраженно спросил старик. - Возмездие не бывает чьим-то... Оно всегда... свыше, - с трудом подобрал он нужное слово. - Кара, возмездие, наказание... Они как невидимое воронье, носятся в воздухе и настигают, настигают, настигают!
- Всех?
- Кого надо.
- А кто решает, кого именно требуется настигнуть, покарать и когда именно? - Катя явно забавлялась, видя, что старик придает слишком уж большое значение этому пустому, как ей казалось, разговору.
- Бог, - коротко ответил старик и этим как бы поставил точку. Но, помолчав, добавил, - А поручает он это надежным людям... И это... Будешь возвращаться, купи хлеба. Хлеб у нас кончается. Не забудь.
- А ты знаешь, соседка сказала, - Катя тоже не стала продолжать прежний разговор, - что этот... Игорь, ну у которого в коленке что-то стрельнуло...
Выжил все-таки...
- Это еще неизвестно, - проворчал старик.
- Почему? - Его приятели... вроде посетили в больнице, с врачом разговаривали...
- Ну посетили и ладно, - несколько не в тон произнес старик. Делов-то... Больного посетить...
- А почему ты говоришь, что неизвестно, выживет ли он? Говорят, на поправку пошел...
- Организм выжил, - резко сказал старик. - А выживет ли Игорь - это неизвестно.
- А, - протянула Катя озадаченно. - Вон ты как... Тогда конечно... А то я как-то не врубилась, - она встала, поцеловала старика в щеку, махнула рукой уже из прихожей, почти как прежде махнула, и вышла из квартиры.
- Звони! - успел крикнуть старик.
***
В то же утро полковнику Пашутину принесли и положили на стол копию заключения эксперта, который изучал бесформенные кусочки металла, обнаруженные в ране у Игоря. Пашутин не занимался этим делом официально, и заключение ему принесли из уважения к его должности и опять же по настоятельной просьбе. Вывод эксперта был тверд и однозначен - крошки металла являлись частью небольшого взрывного устройства. И на коже обнаружены следы ожога, и металлические частицы искорежены и обожжены. Это был микровзрыв, - утверждал эксперт.
Внимательно прочитав заключение, Пашутин тут же набрал номер домашнего телефона. Трубку поднял сын.
- Вадим? Приезжай ко мне.
- Прямо немедленно? - недовольно спросил Вадим. - Отец, видишь ли в чем дело...
- Через двадцать минут ты войдешь в мой кабинет. Все. - И полковник положил трубку.
Вадим вошел в кабинет через полчаса.
- Гонор показываешь? - спросил Пашутин, взглянув на часы. - Напрасно.
- О чем ты? - Вадим сделал удивленные глаза.
- Когда тебе говорят, что нужно быть через двадцать минут, это значит, что ты должен быть через двадцать минут. Ясно? Не только здесь, везде. Когда ты входишь через тридцать минут, ни о чем серьезном с тобой говорить уже невозможно. Потому что даже это, небольшое вроде бы, опоздание убедительно подтверждает, что человек ты бракованный. Довериться тебе нельзя. Ни в чем. Ты недееспособный.
- Значит, такого родил.
- Нет, родил я нормального ребенка. Но с годами этот ребенок начал усваивать нечто мне чуждое...
- Я это слышал уже много раз. И не намерен выслушивать это всю оставшуюся жизнь.
- О твоих намерениях мы поговорим в другой раз. А сейчас я говорю не о себе и даже не о тебе. Я говорю о законах человеческих взаимоотношений, которые, слава Богу, еще действуют в нашем мире. Чтобы потом, когда тебя вышибут отовсюду, ты не делал бы удивленные глаза и не говорил, что отец ничему не научил тебя в жизни, и что ты, оказывается, не готов к схваткам, которые тебя ожидают.
- Меня ожидают схватки?
- Да. Только схватки. Ежедневные. И ничего больше тебя в жизни не ожидает по той простой причине, что в жизни больше ничего и нет, кроме схваток.
С женщиной, с начальством, с обстоятельствами, с безденежьем... О твоих схватках с женщинами я немного наслышан. Даже с ними, даже с ними ты не можешь, не решаешься выйти один на один, даже на женщину ты выходишь с целой бандой...
- Не всегда, отец, не всегда, - Вадим обиженно вскинул гниловатый подбородок и отвернулся к окну.
- Ладно, - устало проговорил полковник. - Надеюсь, ты еще некоторое время поживешь на белом свете и поймешь, что...
- А у тебя есть основания в этом сомневаться? - Вадим снисходительно посмотрел на отца.
- Да! - заорал тот во всю мощь своих легких. - Да, черт тебя подери! У меня есть такие основания! Читай! - Он сунул ему листки папиросной бумаги, на которых было отпечатано заключение экспертизы. - Внимательно читай! Может быть, перед тобой немного приоткроется будущее! Твое будущее!
С чуть заметным пренебрежением Вадим взял листки, взглянул на них, пытаясь как-то подчеркнуть свое достоинство, непокорность. И это вот настроение помешало ему вникнуть в суть выводов эксперта, он смотрел на листки искоса, как бы оказывая одолжение отцу. Дойдя до подписей и печатей, вынужден был вернуться к началу, поскольку ровным счетом ничего не понял из прочитанного.
Полковник наблюдал за ним усмешливо и с явным сожалением. Он видел, что сын его недалек, знал, что, трусоват, самолюбив и тщеславен.
- Ну? - не выдержал полковник. - Осилил?
- Прочитал, - Вадим положил листок на стол. - Ознакомился.
- Вопросы есть?
- Нет... Все изложено грамотно, доступно... Хотя запятые поставлены не все... Грамотишка у твоих сотрудников оставляет желать лучшего.
- Так, - полковник выдвинул ящик стола, чтобы сдержаться и не запустить чем-нибудь тяжелым в непутевую голову сына. - Поясняю для непонятливых... Для тупых, дурных и убогих... Эксперт утверждает, что это была разрывная пуля, именно разрывная пуля разнесла коленку вашему Игорю.
- Там этого не написано! - воскликнул Вадим.
- Написано. Между строк.
- Ты хочешь сказать, что мы стреляли друг в друга? - взвился Вадим. Ты это хочешь сказать?
- Нет, мои намерения скромнее. Я хочу сказать, что коленка у твоего приятеля разлетелась не сама по себе, нога отвалилась не сама по себе... И только. Остальное я хочу услышать от тебя, как от непосредственного участника событий.
- А мне нечего сказать...
- Оружие у вас было?
- Какое?!
- Это другой вопрос... Начнем с малого, с самого простого, с самого примитивного... Оружие было?
- Я тебе уже отвечал на этот вопрос! Если не веришь, можешь начинать следствие! Давай! - вдруг закричал Вадим тонким истерическим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26