Ну, а как насчет того, чтобы привязать тебя к кормовым перилам? Сейчас отличный холодный вечер, и я с удовольствием послушаю, как ты заскулишь?
— Хватит трепаться, Сальтьерра, — сказал я ему, — хочешь заняться своим грязным делом — валяй. Но только без трепотни, а то у меня от нее уши болят.
— Ах, так? — сказал он. — Продолжаешь грубить? Да? Он сел на вторую койку и закурил сигарету.
— Слушай ты, болван, — сказал он. — Я хочу сделать тебе одно предложение, и если ты достаточно умный парень, так слушай: я полагаю, рано или поздно, но как-нибудь обнаружат, что яхта исчезла, не так Ли? И, вероятно, в связи с этим возникнет целый ряд вопросов.
Я, конечно, надеюсь, что они обнаружат исчезновение яхты не раньше, чем мы закончим свои дела в Англии, погрузим золото на борт и удерем. Но к этому времени, может быть, какому-нибудь парню придет в голову мысль, а куда же собственно делась «Колдунья Атлантики» и тогда всем кораблям будет дан приказ присматриваться, не попадется ли им где-нибудь навстречу это судно. В ход будут пущены рыбачьи, спасательные и сторожевые таможенные суда. Поэтому и нам надо предпринять кое-какие шаги на этот случай.
И вот Карлотта надоумила меня, что некоторые из вас, федеральных шпиков, неплохие радисты. Как насчет тебя, ты знаком с радиотехникой?
— Да, — сказал я. — Я знаком с радиотехникой, ну и что?
— А вот что: если ты хочешь продлить жизнь в своем паршивом каркасе еще дня два, ты можешь это сделать и вот как. Думаю, что послезавтра все уже будет сделано, и золото будет у нас на борту. Как только мы погрузимся, сейчас же дадим тягу подальше от берегов Англии. Вот тутто и выступаешь ты. У тебя, вероятно, есть свой кодированный номер федерального работника? И вот когда мы удерем с золотом, ты будешь внимательно слушать все радиопередачи и сообщать мне обо всем, что услышишь. После чего ты сам пошлешь радиограмму, дашь свой кодированный номер и скажешь, что являешься пленником на нашем корабле и прорвался в радиорубку, воспользовавшись тем, что все перепились до такой степени, что не могут даже стоять на ногах. Потом сообщишь о нашем намерении удрать в Мизантла Вера Круп, и тут же, не дожидаясь дальнейших расспросов, отключишься.
Нет никаких сомнений, что какой-нибудь корабль поймает это твое сообщение, и дня через два соответствующие суда отправятся в Мексиканский залив в погоне за нашей яхтой. И у них получится неплохая морская прогулка. Но только прогулка…
— А вы тем временем удерете совсем в другое место? — сказал я. — Что ж, мне хочется пожить лишних два дня, и я рад, что Карлотте пришла в голову такая великолепная мысль. Мне больше ничего не остается делать. Но что будет со мной после того, как я пошлю эту радиограмму?
— Я застрелю тебя, как самого паршивого копа, — сказал он, — и брошу тебя за борт. Но во всяком случае, это будет быстрая смерть. Или может быть, — добавил он, зевая, — ты предпочитаешь ныряние за кормой с веревкой вокруг пояса?
— Нет, благодарю, Руди, — ответил я. — Я никогда не любил воды. Если ты не возражаешь, я предпочитаю пулю, только смотри, стреляй точно в цель, а то я рассержусь.
— Ты не глупый парень, — заметил Руди. — О'кей. Значит, договорились?
— Одну минуточку, Руди, — сказал я. — Вот я все тут думал. Ты знаешь, я от природы довольно любопытный парень, и мне очень интересно было послушать, как вы собирались украсть золото. Мне кажется, что у вас сойдет все хорошо. Но мне только непонятна одна вещь: каким образом Вилли-Простофиля был связан с вами и за что вы его убили?
Он улыбнулся.
— Значит, тебе это интересно знать? Что ж, убил его я, потому что он слишком много знал. Между прочим, Вилли был совсем не такой уж глупый, как его многие изображали. Это одна причина. А вторая та, что он слишком упорно вертелся около Карлотты, и мне это не нравилось, потому что Карлотта — это моя собственность. Вилли-Простофиля, — продолжал он, смеясь. — — Знаешь, что я тебе скажу? Если бы я не узнал, что Вилли что-то известно, ты бы, может быть, выиграл и это дело. Но, вероятно, кто-то проговорился, Вилли что-то услышал и буквально сгорал от нетерпения донести обо всем куда следует.
Да, он собирался о чем-то донести, но был таким олухом, что написал сначала Карлотте о том, что ему надо с ней серьезно поговорить. Когда я увидел это письмо, я решил, что Вилли нужно как можно скорее убрать с дороги, все равно, знает ли он что-нибудь или не знает, но так будет безопаснее!
Я с удивлением взглянул на него.
— Постой, а разве он не участвовал в этом деле вместе с вами?
Руди в ответ так и заржал.
— Не будь ослом. Кошен, — сказал он, — какие у нас могут быть дела с таким болваном, как он? Он просто вертелся около Карлотты и все!
Моя мысль быстро заработала.
— Хмм, вот какие смешные штуки выкидывает иногда жизнь, — сказал я. — Значит, если бы ты его не убил, он бы рассказал все Мирасу Дункану и мы бы забрали всех вас, как миленьких?
Он кивнул.
— Может быть, и так, коппер, — согласился он. — Во всяком случае, у вас был такой шанс. Какое счастье, что я узнал о его намерениях!
— Значит, ты висел на волоске, Руди? — спросил я. — А теперь скажи мне, когда ты принял решение убить его? Потому что, ведь если бы он прожил еще два часа, все было бы в порядке, твоя песенка была бы спета.
— Ты прав, Кошен, — сказал он. — Я действительно висел на волоске. А узнал я о его намерениях в тот же вечер, только немного раньше, часов в семь, и сразу решил, что нельзя давать ему возможность разговаривать с кем бы то ни было. Он должен получить пулю сегодня же вечером. И я это сделал! А если бы я этого не сделал, может быть, все дело перевернулось бы в обратную сторону, и может быть, вместо тебя, с наручниками на руках сидел бы я.
Я ничего не ответил. Он повертелся около меня еще несколько минут, все злорадствовал и бахвалился, какой он умный, и потом смылся.
Я лежал, смотрел в потолок и все думал, думал, и вдруг понял, что, очевидно, все время приходил к не правильным выводам, потому что до сих пор никак не мог свести концы с концами.
Ведь я думал, что Вилли с самого начала был в деле, но потом он немного перетрусил и решил во всем признаться, а теперь вот Руди говорит, что Вилли не имел никакого отношения к делу о похищении золота, и я не вижу причин, по которым бы Руди мне врал, потому что Вилли уже умер и в скором времени то же будет и со мной.
И оказывается, Руди ничего не знал о намерениях Вилли до семи часов вечера, т.е. до тех пор, пока Карлотта не показала ему письмо Вилли и не сказала, что Вилли что-то известно.
И вдруг меня потрясла колоссальная мысль! Руди заявляет, что убийство Вилли не было заранее запланировано, что он принял это решение внезапно. И вот именно это обстоятельство и навело меня на такую мысль, от которой я чуть не задохнулся, а я не такой парень, который может задохнуться от какого-нибудь пустяка.
Я попытался успокоиться и начал подходить к делу под совершенно новым углом зрения, чем раньше. И поверьте мне, все начало вдруг аккуратненько сходиться, все концы сошлись с концами.
И я понял, насколько гениально было мое решение прийти на борт яхты, если смотреть на этот факт с одной стороны, и насколько глупым оно было, если смотреть на него с другой стороны, хотя все равно сейчас уже я ничего не могу изменить.
Я уже вам рассказывал, что когда я вернулся из Полицейского управления в заведение Джо Мадригала, помните, в ту ночь, когда были убиты Мирас Дункан и Вилли, — мне пришла в голову одна интересная мысль. Эта мысль была совершенно правильной, но она сама по себе ни черта никому не говорила, а вот теперь мне пришла в голову другая мысль, которая вполне согласуется с первой, и если только мне удастся вырваться из моего заточения, я отлично закончу это дело.
Никаких событий не произошло до следующего вечера, когда я вдруг почувствовал, что судно начинает замедлять ход и даже, пожалуй, встало на якорь. Минут через десять после того, как стюард забрал у меня поднос после ужина, дверь отворилась и на пороге показалась Карлотта, улыбаясь во всю свою физиономию. Вид у нее был такой, как будто она нашла миллион долларов и страшно довольна этим.
Вместе с ней пришел какой-то тип в офицерской форме. Он был уже здорово пьян. Вероятно, они только что откушали роскошный обед, а сейчас самодовольно похлопывали Друг друга по спине, так как дела у них шли как по маслу.
Я сижу на краю койки.
— Добрый вечер, Карлотта, — поприветствовал я ее. — Как поживаете? Что вам здесь надо? Пришли подразнить меня?
— Почему бы вам не вести себя прилично, — сказала она. — По-моему, вы должны быть мною довольны. Если бы не я, вас давно уже съели бы акулы где-нибудь на просторах Атлантики!
— Леди, вы правы, — согласился я. — И благодарю вас от всей души! Вас осенила блестящая идея сделать меня радистом на этом плавучем гангстерском судне. Эта идея блестящая хотя бы потому, что она дает мне возможность прожить два-три лишних дня.
— Ладно, — кивнула она. — И вот что я вам скажу. Не вздумайте выкинуть какой-нибудь фортель с посылкой радиограммы. Единственное, что входит в вашу задачу — это слушать все передачи, касающиеся нашего судна и немедленно нам о них сообщать. И вы не смеете дотрагиваться до передаточного ключа до тех пор, пока вам не прикажут. Смотрите, никаких штучек, а то мы с вами не будем церемониться.
— О'кей, леди, — сказал я. — Я буду послушным. Но, по-моему, нет никаких причин лишать меня в эти дни виски. Я сегодня не выпил еще ни глотка. Неужели я чем-нибудь обидел стюарда или еще там кого, кто заведует винным погребом на этом корабле? И еще одна просьба, — продолжал я. — Так как я веду себя примерно, не будете ли вы столь добры снять с меня эти наручники, хотя бы на пять минут. Вы сами должны понять, что не так-то уж приятно и удобно быть закованным в эти штучки в течение нескольких дней.
— Это верно, — согласилась она. — И может быть, у нас найдется для вас бутылочка. А что касается наручников, я согласую этот вопрос с Руди, ведь он у нас хозяин.
Она ушла, оставив меня в компании с парнем и офицером в форме, который стоял, прислонившись к стене и до того был пьян, что можно было подумать, что он выпил несколько галлонов.
Через две минуты она вернулась и принесла на подносике бутылку ржаного и несколько стаканов. Она поставила под-носик на стол, подошла ко мне и отперла наручники.
Я быстро скинул их, и можете мне поверить, почувствовал при этом огромное облегчение.
— Но вы не вздумайте выкинуть какой-нибудь номер после того, как у вас сняли браслетики, потому что у Керца есть оружие и он умеет им пользоваться.
Керц посмотрел на меня и похлопал себя по боковому карману.
— Не беспокойтесь, леди, — сказал я. — Я ничего не собираюсь делать. Как насчет того, чтобы выпить немного?
Я встал, подошел к столу и налил три четверти стакана. Она встала около стола с другой стороны и положила на него ключи от наручников. А как раз передо мной на этом же столе лежал какой-то толстый журнал, а за ним пепельница. И мне пришла в голову блестящая мысль: если я надвину пепельницу на ключи, так, чтобы она их не увидела, а потом разозлю ее хорошенько, может быть, она от злости выскочит из моей каюты и забудет про ключи. Конечно, они перед уходом снова наденут на меня наручники, но они с автоматическим запором. Керц просто их защелкнет, и никто ничего не заметит.
И я начал разговор, сначала тихо и вежливо, потом начал спорить с Керцем о том, какую скорость может развить это судно. Я начал ему возражать, и он ужасно вскипятился. Карлотта сначала не принимала никакого участия в нашем споре, просто стояла в дверях и улыбалась, поэтому не представляло никакого труда все время локтем потихоньку двигать журнал. Журнал в свою очередь подтолкнул пепельницу и примерно через пять минут пепельница уже накрыла ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Хватит трепаться, Сальтьерра, — сказал я ему, — хочешь заняться своим грязным делом — валяй. Но только без трепотни, а то у меня от нее уши болят.
— Ах, так? — сказал он. — Продолжаешь грубить? Да? Он сел на вторую койку и закурил сигарету.
— Слушай ты, болван, — сказал он. — Я хочу сделать тебе одно предложение, и если ты достаточно умный парень, так слушай: я полагаю, рано или поздно, но как-нибудь обнаружат, что яхта исчезла, не так Ли? И, вероятно, в связи с этим возникнет целый ряд вопросов.
Я, конечно, надеюсь, что они обнаружат исчезновение яхты не раньше, чем мы закончим свои дела в Англии, погрузим золото на борт и удерем. Но к этому времени, может быть, какому-нибудь парню придет в голову мысль, а куда же собственно делась «Колдунья Атлантики» и тогда всем кораблям будет дан приказ присматриваться, не попадется ли им где-нибудь навстречу это судно. В ход будут пущены рыбачьи, спасательные и сторожевые таможенные суда. Поэтому и нам надо предпринять кое-какие шаги на этот случай.
И вот Карлотта надоумила меня, что некоторые из вас, федеральных шпиков, неплохие радисты. Как насчет тебя, ты знаком с радиотехникой?
— Да, — сказал я. — Я знаком с радиотехникой, ну и что?
— А вот что: если ты хочешь продлить жизнь в своем паршивом каркасе еще дня два, ты можешь это сделать и вот как. Думаю, что послезавтра все уже будет сделано, и золото будет у нас на борту. Как только мы погрузимся, сейчас же дадим тягу подальше от берегов Англии. Вот тутто и выступаешь ты. У тебя, вероятно, есть свой кодированный номер федерального работника? И вот когда мы удерем с золотом, ты будешь внимательно слушать все радиопередачи и сообщать мне обо всем, что услышишь. После чего ты сам пошлешь радиограмму, дашь свой кодированный номер и скажешь, что являешься пленником на нашем корабле и прорвался в радиорубку, воспользовавшись тем, что все перепились до такой степени, что не могут даже стоять на ногах. Потом сообщишь о нашем намерении удрать в Мизантла Вера Круп, и тут же, не дожидаясь дальнейших расспросов, отключишься.
Нет никаких сомнений, что какой-нибудь корабль поймает это твое сообщение, и дня через два соответствующие суда отправятся в Мексиканский залив в погоне за нашей яхтой. И у них получится неплохая морская прогулка. Но только прогулка…
— А вы тем временем удерете совсем в другое место? — сказал я. — Что ж, мне хочется пожить лишних два дня, и я рад, что Карлотте пришла в голову такая великолепная мысль. Мне больше ничего не остается делать. Но что будет со мной после того, как я пошлю эту радиограмму?
— Я застрелю тебя, как самого паршивого копа, — сказал он, — и брошу тебя за борт. Но во всяком случае, это будет быстрая смерть. Или может быть, — добавил он, зевая, — ты предпочитаешь ныряние за кормой с веревкой вокруг пояса?
— Нет, благодарю, Руди, — ответил я. — Я никогда не любил воды. Если ты не возражаешь, я предпочитаю пулю, только смотри, стреляй точно в цель, а то я рассержусь.
— Ты не глупый парень, — заметил Руди. — О'кей. Значит, договорились?
— Одну минуточку, Руди, — сказал я. — Вот я все тут думал. Ты знаешь, я от природы довольно любопытный парень, и мне очень интересно было послушать, как вы собирались украсть золото. Мне кажется, что у вас сойдет все хорошо. Но мне только непонятна одна вещь: каким образом Вилли-Простофиля был связан с вами и за что вы его убили?
Он улыбнулся.
— Значит, тебе это интересно знать? Что ж, убил его я, потому что он слишком много знал. Между прочим, Вилли был совсем не такой уж глупый, как его многие изображали. Это одна причина. А вторая та, что он слишком упорно вертелся около Карлотты, и мне это не нравилось, потому что Карлотта — это моя собственность. Вилли-Простофиля, — продолжал он, смеясь. — — Знаешь, что я тебе скажу? Если бы я не узнал, что Вилли что-то известно, ты бы, может быть, выиграл и это дело. Но, вероятно, кто-то проговорился, Вилли что-то услышал и буквально сгорал от нетерпения донести обо всем куда следует.
Да, он собирался о чем-то донести, но был таким олухом, что написал сначала Карлотте о том, что ему надо с ней серьезно поговорить. Когда я увидел это письмо, я решил, что Вилли нужно как можно скорее убрать с дороги, все равно, знает ли он что-нибудь или не знает, но так будет безопаснее!
Я с удивлением взглянул на него.
— Постой, а разве он не участвовал в этом деле вместе с вами?
Руди в ответ так и заржал.
— Не будь ослом. Кошен, — сказал он, — какие у нас могут быть дела с таким болваном, как он? Он просто вертелся около Карлотты и все!
Моя мысль быстро заработала.
— Хмм, вот какие смешные штуки выкидывает иногда жизнь, — сказал я. — Значит, если бы ты его не убил, он бы рассказал все Мирасу Дункану и мы бы забрали всех вас, как миленьких?
Он кивнул.
— Может быть, и так, коппер, — согласился он. — Во всяком случае, у вас был такой шанс. Какое счастье, что я узнал о его намерениях!
— Значит, ты висел на волоске, Руди? — спросил я. — А теперь скажи мне, когда ты принял решение убить его? Потому что, ведь если бы он прожил еще два часа, все было бы в порядке, твоя песенка была бы спета.
— Ты прав, Кошен, — сказал он. — Я действительно висел на волоске. А узнал я о его намерениях в тот же вечер, только немного раньше, часов в семь, и сразу решил, что нельзя давать ему возможность разговаривать с кем бы то ни было. Он должен получить пулю сегодня же вечером. И я это сделал! А если бы я этого не сделал, может быть, все дело перевернулось бы в обратную сторону, и может быть, вместо тебя, с наручниками на руках сидел бы я.
Я ничего не ответил. Он повертелся около меня еще несколько минут, все злорадствовал и бахвалился, какой он умный, и потом смылся.
Я лежал, смотрел в потолок и все думал, думал, и вдруг понял, что, очевидно, все время приходил к не правильным выводам, потому что до сих пор никак не мог свести концы с концами.
Ведь я думал, что Вилли с самого начала был в деле, но потом он немного перетрусил и решил во всем признаться, а теперь вот Руди говорит, что Вилли не имел никакого отношения к делу о похищении золота, и я не вижу причин, по которым бы Руди мне врал, потому что Вилли уже умер и в скором времени то же будет и со мной.
И оказывается, Руди ничего не знал о намерениях Вилли до семи часов вечера, т.е. до тех пор, пока Карлотта не показала ему письмо Вилли и не сказала, что Вилли что-то известно.
И вдруг меня потрясла колоссальная мысль! Руди заявляет, что убийство Вилли не было заранее запланировано, что он принял это решение внезапно. И вот именно это обстоятельство и навело меня на такую мысль, от которой я чуть не задохнулся, а я не такой парень, который может задохнуться от какого-нибудь пустяка.
Я попытался успокоиться и начал подходить к делу под совершенно новым углом зрения, чем раньше. И поверьте мне, все начало вдруг аккуратненько сходиться, все концы сошлись с концами.
И я понял, насколько гениально было мое решение прийти на борт яхты, если смотреть на этот факт с одной стороны, и насколько глупым оно было, если смотреть на него с другой стороны, хотя все равно сейчас уже я ничего не могу изменить.
Я уже вам рассказывал, что когда я вернулся из Полицейского управления в заведение Джо Мадригала, помните, в ту ночь, когда были убиты Мирас Дункан и Вилли, — мне пришла в голову одна интересная мысль. Эта мысль была совершенно правильной, но она сама по себе ни черта никому не говорила, а вот теперь мне пришла в голову другая мысль, которая вполне согласуется с первой, и если только мне удастся вырваться из моего заточения, я отлично закончу это дело.
Никаких событий не произошло до следующего вечера, когда я вдруг почувствовал, что судно начинает замедлять ход и даже, пожалуй, встало на якорь. Минут через десять после того, как стюард забрал у меня поднос после ужина, дверь отворилась и на пороге показалась Карлотта, улыбаясь во всю свою физиономию. Вид у нее был такой, как будто она нашла миллион долларов и страшно довольна этим.
Вместе с ней пришел какой-то тип в офицерской форме. Он был уже здорово пьян. Вероятно, они только что откушали роскошный обед, а сейчас самодовольно похлопывали Друг друга по спине, так как дела у них шли как по маслу.
Я сижу на краю койки.
— Добрый вечер, Карлотта, — поприветствовал я ее. — Как поживаете? Что вам здесь надо? Пришли подразнить меня?
— Почему бы вам не вести себя прилично, — сказала она. — По-моему, вы должны быть мною довольны. Если бы не я, вас давно уже съели бы акулы где-нибудь на просторах Атлантики!
— Леди, вы правы, — согласился я. — И благодарю вас от всей души! Вас осенила блестящая идея сделать меня радистом на этом плавучем гангстерском судне. Эта идея блестящая хотя бы потому, что она дает мне возможность прожить два-три лишних дня.
— Ладно, — кивнула она. — И вот что я вам скажу. Не вздумайте выкинуть какой-нибудь фортель с посылкой радиограммы. Единственное, что входит в вашу задачу — это слушать все передачи, касающиеся нашего судна и немедленно нам о них сообщать. И вы не смеете дотрагиваться до передаточного ключа до тех пор, пока вам не прикажут. Смотрите, никаких штучек, а то мы с вами не будем церемониться.
— О'кей, леди, — сказал я. — Я буду послушным. Но, по-моему, нет никаких причин лишать меня в эти дни виски. Я сегодня не выпил еще ни глотка. Неужели я чем-нибудь обидел стюарда или еще там кого, кто заведует винным погребом на этом корабле? И еще одна просьба, — продолжал я. — Так как я веду себя примерно, не будете ли вы столь добры снять с меня эти наручники, хотя бы на пять минут. Вы сами должны понять, что не так-то уж приятно и удобно быть закованным в эти штучки в течение нескольких дней.
— Это верно, — согласилась она. — И может быть, у нас найдется для вас бутылочка. А что касается наручников, я согласую этот вопрос с Руди, ведь он у нас хозяин.
Она ушла, оставив меня в компании с парнем и офицером в форме, который стоял, прислонившись к стене и до того был пьян, что можно было подумать, что он выпил несколько галлонов.
Через две минуты она вернулась и принесла на подносике бутылку ржаного и несколько стаканов. Она поставила под-носик на стол, подошла ко мне и отперла наручники.
Я быстро скинул их, и можете мне поверить, почувствовал при этом огромное облегчение.
— Но вы не вздумайте выкинуть какой-нибудь номер после того, как у вас сняли браслетики, потому что у Керца есть оружие и он умеет им пользоваться.
Керц посмотрел на меня и похлопал себя по боковому карману.
— Не беспокойтесь, леди, — сказал я. — Я ничего не собираюсь делать. Как насчет того, чтобы выпить немного?
Я встал, подошел к столу и налил три четверти стакана. Она встала около стола с другой стороны и положила на него ключи от наручников. А как раз передо мной на этом же столе лежал какой-то толстый журнал, а за ним пепельница. И мне пришла в голову блестящая мысль: если я надвину пепельницу на ключи, так, чтобы она их не увидела, а потом разозлю ее хорошенько, может быть, она от злости выскочит из моей каюты и забудет про ключи. Конечно, они перед уходом снова наденут на меня наручники, но они с автоматическим запором. Керц просто их защелкнет, и никто ничего не заметит.
И я начал разговор, сначала тихо и вежливо, потом начал спорить с Керцем о том, какую скорость может развить это судно. Я начал ему возражать, и он ужасно вскипятился. Карлотта сначала не принимала никакого участия в нашем споре, просто стояла в дверях и улыбалась, поэтому не представляло никакого труда все время локтем потихоньку двигать журнал. Журнал в свою очередь подтолкнул пепельницу и примерно через пять минут пепельница уже накрыла ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31