— Мне очень лестно, что вы меня узнали.
Не думаю, что он был уж так польщен. Реймонд-Волшебник, Великий Реймонд мог быть уверен, что его узнают повсюду. Мастер, ловкость рук которого заставила померкнуть звезду Терстона, чье умение развязывать сложнейшие узлы и исчезать из-под замков почти превзошло славу Гудини, он вовсе не был склонен недооценивать себя и свою известность.
Когда-то он начинал со стандартного набора фокусов, составлявшего репертуар профессионалов средней руки, однако дошел до знаменитых трюков с побегами, известных, я думаю, сегодня каждому. Свинцовый сундук, опущенный под лед в целый фут толщиной, склепанная из полос стали и заваренная смирительная рубашка, сейфы Английского королевского банка, коварный узел самоубийц, обхватывающий горло и обе ноги и затягивающийся все сильнее вокруг шеи при малейшем движении, все это Реймонд испытал на себе и сумел выйти целым и невредимым. А затем, на самой вершине мировой славы, он вдруг исчез, и его имя стало историей.
Когда я спросил его о причинах ухода, он ответил, пожимая плечами:
— Человек занимается всем этим по двум мотивам: либо ему нужны деньги, либо им движет любовь к профессии. Если же денег достаточно, а любви к работе больше нет, к чему продолжать?
— Но лишиться славы... — возразил было я.
— Достаточно знать, что здесь тебя ждет дом.
— Вы хотите сказать, что всегда собирались жить здесь, и нигде больше? — спросила Элизабет.
— Только здесь. Об этом я мечтал все годы.
Я впервые увидел его любимый жест. Когда он в чем-то хотел убедить собеседника, он прикладывал палец к кончику носа и подмигивал.
— Я не делал тайны из своего желания — оно было известно распорядителям наследства, и, когда пришло время продажи, я оказался первым, и единственным покупателем.
— Да, ваша верность идее заслуживает восхищения, — сказал Хью с чуть заметным напряжением в голосе.
Реймонд рассмеялся:
— Да это уже была идея фикс. Эти годы я путешествовал по всему свету, но, как ни прекрасны были эти места, я всегда знал, что они хуже моей усадьбы на опушке леса, возле этой реки и этих холмов.
Когда-нибудь, частенько говорил я себе, я приеду сюда и буду возделывать свой сад, как Кандид.
Он задумчиво погладил пуделя и с чувством огромного удовлетворения на лице поглядел вокруг:
— И вот я здесь.
* * *
И вот он здесь. Очень скоро стало ясно, что его появление внесло заметные перемены в жизнь Хиллтопа. Я уже говорил, что замок был зеркальным отражением своего хозяина. Не мудрено, что стал меняться и характер самого Хью. Он становился все более беспокойным и раздражительным, а его привычная уверенность переходила порой в агрессивность. Случалось, добродушие просыпалось в нем с новой силой, но не часто. В основном же ему то и дело приходилось сдерживать приступы ярости. Его что-то тревожило. Так чувствует себя человек, в глаз которому попала пылинка и он никак не может от нее избавиться.
Вот и от Реймонда он никак не мог избавиться. Мне время от времени начинало казаться, что бывшему фокуснику весьма по душе такая роль. Он бы мог не покидать собственного дома, заниматься садом, рассматривать альбом со старыми фотографиями, уж не знаю, чем еще занимаются оставившие свое ремесло актеры, но традиционные развлечения отставников его явно не устраивали. Он находил самые различные предлоги, чтобы появиться в Хиллтопе в самый неподходящий момент. Так же и Хью регулярно оказывался в Дейнхаузе и проводил там немало времени в беседах, полных упреков и всплесков ярости.
Должно быть, они оба догадывались, что гораздо лучше им было бы держаться подальше друг от друга — слишком несходны были характеры.
Они напоминали одинаково заряженные магниты. Порой казалось, что между ними пробегает электрическая искра, когда они оказывались рядом в комнате.
Они спорили по любому поводу, доходя до самых резких выпадов и обвинений. В этих схватках Хью напоминал средневекового рыцаря в надежных латах, настолько непробиваемой была его уверенность в себе.
Реймонд пытался найти какую-нибудь щель в его броне. Думаю, что это и раздражало его больше всего. Для человека, привыкшего к многоходовым замысловатым комбинациям в любом, даже самом незначительном, случае, было невыносимо видеть, как Хью обходится одной фразой, чтобы непререкаемым голосом изложить ту или иную норму поведения или положение закона.
Не раздумывая, Реймонд сказал Хью:
— Вы просто средневековый дикарь. Среди достижений человечества последних веков самым важным я считаю вывод, что простых ответов не существует. Нельзя решить проблему простым щелчком пальцев. Я верю, что когда-нибудь вы столкнетесь с неразрешимым вопросом. Это и станет для вас откровением В одно мгновение вы поймете больше, чем за всю прежнюю жизнь.
Конечно, поведение Хью тоже не способствовало сближению. Он спокойно ответил:
— Я считаю, что мало-мальски мыслящий человек, если он достаточно смел, не может столкнуться ни с какой дилеммой.
Уверен, что один из таких эпизодов и привел к последующей катастрофе. Однажды Реймонд поделился своими планами в отношении Дейнхауза. Думаю, что при этом им двигали совершенно невинные, сугубо эстетические потребности. Но, каковы бы ни были мотивы, последствия оказались ужасными.
Он довольно подробно рассказывал нам о планируемых изменениях.
Дейнхауз был слишком велик для него и явно подавлял своей громадой.
— Я живу как в музее, — жаловался Реймонд, — брожу по переходам, как призрак.
Парк тоже нуждался в переделке. Старые деревья, конечно, прекрасны, но для хозяина их было слишком много. Он пытался объяснить:
— Я даже не имею возможности видеть за всем этим лесом реку, а я так люблю вид струящейся воды.
Но в запасе у него были куда более радикальные решения. Он хотел снести оба крыла дома, срубить большую часть деревьев — тогда бы открылась река, а местность стала бы выглядеть живее. Дом перестанет быть музеем, превратится в нормальный дом, о котором он мечтал все эти годы.
Когда Реймонд начал свою речь, Хью спокойно сидел на стуле, чуть откинувшись назад. Но по мере того, как выявлялись подробности грядущих изменений, он все более выпрямлялся, пока не стал своей посадкой напоминать кавалериста, изготовившегося к решительной атаке.
Губы плотно сжаты, лицо побагровело, кулаки нервно сжимались и разжимались. Каким-то чудом он удержался от немедленной вспышки, но было ясно, что это ненадолго. Бросив взгляд на Элизабет, я понял, что она испытывает те же опасения. И когда Реймонд, покончив с деталями, самодовольно спросил, что мы думаем обо всем этом, удержать Хью было невозможно.
Он подчеркнуто неторопливо склонился к собеседнику и спросил:
— Вы действительно хотите знать мое мнение?
— Хью, умоляю! — воскликнула встревоженная Элизабет.
Он и бровью не повел.
— Так вы действительно хотите знать мое мнение? — повторил он решительно.
Реймонд нахмурился:
— Конечно.
— Ну тогда послушайте, — сказал Хью и глубоко вздохнул. — Я думаю, что никому, кроме проклятых еретиков, не пришла бы мысль о подобном варварстве. Вы из тех, кто получает удовольствие от разрушения нравственных устоев и традиций. Вы весь мир взорвать готовы.
— Но позвольте, — возразил побледневший Реймонд (он был явно рассержен). — Вы что, не понимаете разницы между изменениями и уничтожением? Поймите, я ничего не собираюсь разрушать, я хочу только внести необходимые изменения.
— Необходимые? — На губах Хью заиграла презрительная усмешка. Выкорчевать деревья, росшие в этом парке сотни лет. Разрушить дом, задуманный и построенный как единое целое. Я считаю, что это сознательное уничтожение.
— Боюсь, я не совсем понимаю вас. Освежить вид, придать новый облик...
— Я не собираюсь спорить с вами, — прервал его Хью. — Заявляю вам, вы не имеете права портить свою собственность!
Они стояли друг против друга, обмениваясь яростными взглядами. Было от чего испугаться. Но я видел, что Хью по-прежнему удается держать себя в руках, а Реймонд слишком уравновешен, чтобы выйти из себя.
Неожиданно пик яростного противостояния миновал. На губах Реймонда вдруг заиграла довольная усмешка, и он с интересом посмотрел на своего оппонента.
— Понятно, — сказал он, — как же я сразу не догадался. Все это похоже на музей и должно остаться музеем. А я — только хранитель прошлого, смотритель музея, так сказать. Боюсь, — с этими словами он улыбнулся и покачал головой, — я не очень подхожу именно для этой роли. Я уважаю прошлое, но предпочитаю иметь дело с днем сегодняшним.
Поэтому я обязательно осуществлю свои планы по переделке дома.
Надеюсь, они не станут препятствием для нашей дружбы.
* * *
Вернувшись на следующее утро в город, где мне предстояло провести целую неделю в жарком и душном служебном кабинете, я еще подумал, что Реймонд весьма удачно избежал скандала. Слава Богу, дело не зашло слишком далеко. Можете представить мое удивление, когда в пятницу раздался телефонный звонок Элизабет.
По ее сбивчивым словам, все было ужасно. Проклятое дело с Дейнхаузом зашло слишком далеко. Она очень рассчитывала на то, что я приеду на выходные Об отказе не могло быть и речи. Она придумала, как примирить враждующие стороны, а я был необходим для поддержки. В конце концов Хью доверял мне, как никому другому, и она на меня так надеется.
— Надеешься? На что? — переспросил я, не испытывая особого восторга от ее замысла. — Послушай, Элизабет, — тщетно пытался я отказаться, ну какой я, к черту, советчик. Хью и не подумает меня послушать, если дело касается его собственных проблем.
— Ну, если тебе так неприятен этот разговор...
— Да я не о том! — взорвался я. — Мне просто не хочется соваться в это дело. Хью в состоянии решить все сам.
— Это меня и пугает.
— Что ты имеешь в виду?
— Это не телефонный разговор, — в ее голосе появились жалобные нотки, — я расскажу тебе подробности завтра. Если в твоем сердце сохранилась хоть капля любви к несчастной сестре, я жду тебя с утренним поездом. Поверь, это очень серьезно.
Я приехал утром в отвратительном настроении. Мое сверхактивное воображение уже нарисовало ужасную картину катастрофы, хотя никаких оснований для этого в общем-то не было, и к той минуте, когда я поднимался по широкой лестнице замка, я был готов к чему угодно.
Внешне, однако, все выглядело безоблачным. Хью встретил меня очень тепло и сердечно, обрадовалась мне и Элизабет. Мы прекрасно пообедали, за столом продолжался непринужденный разговор. Тема Реймонда и Дейнхауза ни разу не всплывала. Я тоже не стал говорить о звонке Элизабет, но при мысли о нем меня охватило понятное раздражение. Можно представить, в каком состоянии я был, когда мы с Элизабет наконец остались наедине.
— Изволь объяснить, что все это значит? Бог знает чего только я не передумал, пока ехал сюда, и что я вижу. Давай рассказывай.
— Сейчас, — сказала она невесело, — пошли.
Она повела меня по тропинке парка за конюшни. У дороги, начинавшейся на опушке леса, она неожиданно спросила:
— Ты ничего не заметил, когда подъезжал к дому?
— Нет.
— Я так и подумала. Поворот к замку слишком далеко отсюда. Сейчас ты все увидишь сам.
Я действительно все увидел сам. Ровно посередине дороги был поставлен стул. На нем сидел крепкого сложения молодец, небрежно перелистывавший журнал. Я без труда узнал это — его был один из надежнейших слуг Лозьеров. По лицу его было видно, что сидит он здесь уже давно и готов просидеть ровно столько, сколько потребуется. Я сразу догадался, для чего его здесь усадили, однако Элизабет посчитала необходимым растолковать все это самым тщательным образом. Когда мы подошли к сидящему, он поднялся навстречу и широко улыбнулся.
— Уильям, — обратилась к нему сестра, — будь любезен, расскажи моему брату, что за приказ ты получил от мистера Лозьера?
1 2 3 4 5
Не думаю, что он был уж так польщен. Реймонд-Волшебник, Великий Реймонд мог быть уверен, что его узнают повсюду. Мастер, ловкость рук которого заставила померкнуть звезду Терстона, чье умение развязывать сложнейшие узлы и исчезать из-под замков почти превзошло славу Гудини, он вовсе не был склонен недооценивать себя и свою известность.
Когда-то он начинал со стандартного набора фокусов, составлявшего репертуар профессионалов средней руки, однако дошел до знаменитых трюков с побегами, известных, я думаю, сегодня каждому. Свинцовый сундук, опущенный под лед в целый фут толщиной, склепанная из полос стали и заваренная смирительная рубашка, сейфы Английского королевского банка, коварный узел самоубийц, обхватывающий горло и обе ноги и затягивающийся все сильнее вокруг шеи при малейшем движении, все это Реймонд испытал на себе и сумел выйти целым и невредимым. А затем, на самой вершине мировой славы, он вдруг исчез, и его имя стало историей.
Когда я спросил его о причинах ухода, он ответил, пожимая плечами:
— Человек занимается всем этим по двум мотивам: либо ему нужны деньги, либо им движет любовь к профессии. Если же денег достаточно, а любви к работе больше нет, к чему продолжать?
— Но лишиться славы... — возразил было я.
— Достаточно знать, что здесь тебя ждет дом.
— Вы хотите сказать, что всегда собирались жить здесь, и нигде больше? — спросила Элизабет.
— Только здесь. Об этом я мечтал все годы.
Я впервые увидел его любимый жест. Когда он в чем-то хотел убедить собеседника, он прикладывал палец к кончику носа и подмигивал.
— Я не делал тайны из своего желания — оно было известно распорядителям наследства, и, когда пришло время продажи, я оказался первым, и единственным покупателем.
— Да, ваша верность идее заслуживает восхищения, — сказал Хью с чуть заметным напряжением в голосе.
Реймонд рассмеялся:
— Да это уже была идея фикс. Эти годы я путешествовал по всему свету, но, как ни прекрасны были эти места, я всегда знал, что они хуже моей усадьбы на опушке леса, возле этой реки и этих холмов.
Когда-нибудь, частенько говорил я себе, я приеду сюда и буду возделывать свой сад, как Кандид.
Он задумчиво погладил пуделя и с чувством огромного удовлетворения на лице поглядел вокруг:
— И вот я здесь.
* * *
И вот он здесь. Очень скоро стало ясно, что его появление внесло заметные перемены в жизнь Хиллтопа. Я уже говорил, что замок был зеркальным отражением своего хозяина. Не мудрено, что стал меняться и характер самого Хью. Он становился все более беспокойным и раздражительным, а его привычная уверенность переходила порой в агрессивность. Случалось, добродушие просыпалось в нем с новой силой, но не часто. В основном же ему то и дело приходилось сдерживать приступы ярости. Его что-то тревожило. Так чувствует себя человек, в глаз которому попала пылинка и он никак не может от нее избавиться.
Вот и от Реймонда он никак не мог избавиться. Мне время от времени начинало казаться, что бывшему фокуснику весьма по душе такая роль. Он бы мог не покидать собственного дома, заниматься садом, рассматривать альбом со старыми фотографиями, уж не знаю, чем еще занимаются оставившие свое ремесло актеры, но традиционные развлечения отставников его явно не устраивали. Он находил самые различные предлоги, чтобы появиться в Хиллтопе в самый неподходящий момент. Так же и Хью регулярно оказывался в Дейнхаузе и проводил там немало времени в беседах, полных упреков и всплесков ярости.
Должно быть, они оба догадывались, что гораздо лучше им было бы держаться подальше друг от друга — слишком несходны были характеры.
Они напоминали одинаково заряженные магниты. Порой казалось, что между ними пробегает электрическая искра, когда они оказывались рядом в комнате.
Они спорили по любому поводу, доходя до самых резких выпадов и обвинений. В этих схватках Хью напоминал средневекового рыцаря в надежных латах, настолько непробиваемой была его уверенность в себе.
Реймонд пытался найти какую-нибудь щель в его броне. Думаю, что это и раздражало его больше всего. Для человека, привыкшего к многоходовым замысловатым комбинациям в любом, даже самом незначительном, случае, было невыносимо видеть, как Хью обходится одной фразой, чтобы непререкаемым голосом изложить ту или иную норму поведения или положение закона.
Не раздумывая, Реймонд сказал Хью:
— Вы просто средневековый дикарь. Среди достижений человечества последних веков самым важным я считаю вывод, что простых ответов не существует. Нельзя решить проблему простым щелчком пальцев. Я верю, что когда-нибудь вы столкнетесь с неразрешимым вопросом. Это и станет для вас откровением В одно мгновение вы поймете больше, чем за всю прежнюю жизнь.
Конечно, поведение Хью тоже не способствовало сближению. Он спокойно ответил:
— Я считаю, что мало-мальски мыслящий человек, если он достаточно смел, не может столкнуться ни с какой дилеммой.
Уверен, что один из таких эпизодов и привел к последующей катастрофе. Однажды Реймонд поделился своими планами в отношении Дейнхауза. Думаю, что при этом им двигали совершенно невинные, сугубо эстетические потребности. Но, каковы бы ни были мотивы, последствия оказались ужасными.
Он довольно подробно рассказывал нам о планируемых изменениях.
Дейнхауз был слишком велик для него и явно подавлял своей громадой.
— Я живу как в музее, — жаловался Реймонд, — брожу по переходам, как призрак.
Парк тоже нуждался в переделке. Старые деревья, конечно, прекрасны, но для хозяина их было слишком много. Он пытался объяснить:
— Я даже не имею возможности видеть за всем этим лесом реку, а я так люблю вид струящейся воды.
Но в запасе у него были куда более радикальные решения. Он хотел снести оба крыла дома, срубить большую часть деревьев — тогда бы открылась река, а местность стала бы выглядеть живее. Дом перестанет быть музеем, превратится в нормальный дом, о котором он мечтал все эти годы.
Когда Реймонд начал свою речь, Хью спокойно сидел на стуле, чуть откинувшись назад. Но по мере того, как выявлялись подробности грядущих изменений, он все более выпрямлялся, пока не стал своей посадкой напоминать кавалериста, изготовившегося к решительной атаке.
Губы плотно сжаты, лицо побагровело, кулаки нервно сжимались и разжимались. Каким-то чудом он удержался от немедленной вспышки, но было ясно, что это ненадолго. Бросив взгляд на Элизабет, я понял, что она испытывает те же опасения. И когда Реймонд, покончив с деталями, самодовольно спросил, что мы думаем обо всем этом, удержать Хью было невозможно.
Он подчеркнуто неторопливо склонился к собеседнику и спросил:
— Вы действительно хотите знать мое мнение?
— Хью, умоляю! — воскликнула встревоженная Элизабет.
Он и бровью не повел.
— Так вы действительно хотите знать мое мнение? — повторил он решительно.
Реймонд нахмурился:
— Конечно.
— Ну тогда послушайте, — сказал Хью и глубоко вздохнул. — Я думаю, что никому, кроме проклятых еретиков, не пришла бы мысль о подобном варварстве. Вы из тех, кто получает удовольствие от разрушения нравственных устоев и традиций. Вы весь мир взорвать готовы.
— Но позвольте, — возразил побледневший Реймонд (он был явно рассержен). — Вы что, не понимаете разницы между изменениями и уничтожением? Поймите, я ничего не собираюсь разрушать, я хочу только внести необходимые изменения.
— Необходимые? — На губах Хью заиграла презрительная усмешка. Выкорчевать деревья, росшие в этом парке сотни лет. Разрушить дом, задуманный и построенный как единое целое. Я считаю, что это сознательное уничтожение.
— Боюсь, я не совсем понимаю вас. Освежить вид, придать новый облик...
— Я не собираюсь спорить с вами, — прервал его Хью. — Заявляю вам, вы не имеете права портить свою собственность!
Они стояли друг против друга, обмениваясь яростными взглядами. Было от чего испугаться. Но я видел, что Хью по-прежнему удается держать себя в руках, а Реймонд слишком уравновешен, чтобы выйти из себя.
Неожиданно пик яростного противостояния миновал. На губах Реймонда вдруг заиграла довольная усмешка, и он с интересом посмотрел на своего оппонента.
— Понятно, — сказал он, — как же я сразу не догадался. Все это похоже на музей и должно остаться музеем. А я — только хранитель прошлого, смотритель музея, так сказать. Боюсь, — с этими словами он улыбнулся и покачал головой, — я не очень подхожу именно для этой роли. Я уважаю прошлое, но предпочитаю иметь дело с днем сегодняшним.
Поэтому я обязательно осуществлю свои планы по переделке дома.
Надеюсь, они не станут препятствием для нашей дружбы.
* * *
Вернувшись на следующее утро в город, где мне предстояло провести целую неделю в жарком и душном служебном кабинете, я еще подумал, что Реймонд весьма удачно избежал скандала. Слава Богу, дело не зашло слишком далеко. Можете представить мое удивление, когда в пятницу раздался телефонный звонок Элизабет.
По ее сбивчивым словам, все было ужасно. Проклятое дело с Дейнхаузом зашло слишком далеко. Она очень рассчитывала на то, что я приеду на выходные Об отказе не могло быть и речи. Она придумала, как примирить враждующие стороны, а я был необходим для поддержки. В конце концов Хью доверял мне, как никому другому, и она на меня так надеется.
— Надеешься? На что? — переспросил я, не испытывая особого восторга от ее замысла. — Послушай, Элизабет, — тщетно пытался я отказаться, ну какой я, к черту, советчик. Хью и не подумает меня послушать, если дело касается его собственных проблем.
— Ну, если тебе так неприятен этот разговор...
— Да я не о том! — взорвался я. — Мне просто не хочется соваться в это дело. Хью в состоянии решить все сам.
— Это меня и пугает.
— Что ты имеешь в виду?
— Это не телефонный разговор, — в ее голосе появились жалобные нотки, — я расскажу тебе подробности завтра. Если в твоем сердце сохранилась хоть капля любви к несчастной сестре, я жду тебя с утренним поездом. Поверь, это очень серьезно.
Я приехал утром в отвратительном настроении. Мое сверхактивное воображение уже нарисовало ужасную картину катастрофы, хотя никаких оснований для этого в общем-то не было, и к той минуте, когда я поднимался по широкой лестнице замка, я был готов к чему угодно.
Внешне, однако, все выглядело безоблачным. Хью встретил меня очень тепло и сердечно, обрадовалась мне и Элизабет. Мы прекрасно пообедали, за столом продолжался непринужденный разговор. Тема Реймонда и Дейнхауза ни разу не всплывала. Я тоже не стал говорить о звонке Элизабет, но при мысли о нем меня охватило понятное раздражение. Можно представить, в каком состоянии я был, когда мы с Элизабет наконец остались наедине.
— Изволь объяснить, что все это значит? Бог знает чего только я не передумал, пока ехал сюда, и что я вижу. Давай рассказывай.
— Сейчас, — сказала она невесело, — пошли.
Она повела меня по тропинке парка за конюшни. У дороги, начинавшейся на опушке леса, она неожиданно спросила:
— Ты ничего не заметил, когда подъезжал к дому?
— Нет.
— Я так и подумала. Поворот к замку слишком далеко отсюда. Сейчас ты все увидишь сам.
Я действительно все увидел сам. Ровно посередине дороги был поставлен стул. На нем сидел крепкого сложения молодец, небрежно перелистывавший журнал. Я без труда узнал это — его был один из надежнейших слуг Лозьеров. По лицу его было видно, что сидит он здесь уже давно и готов просидеть ровно столько, сколько потребуется. Я сразу догадался, для чего его здесь усадили, однако Элизабет посчитала необходимым растолковать все это самым тщательным образом. Когда мы подошли к сидящему, он поднялся навстречу и широко улыбнулся.
— Уильям, — обратилась к нему сестра, — будь любезен, расскажи моему брату, что за приказ ты получил от мистера Лозьера?
1 2 3 4 5