"Не может быть,- думал Серега.- Это просто недоразумение". Но вдруг до него дошло, что Антонина не пугает его, а действительно намерена с ним разойтись, и ему стало страшно. Он поднялся и подошел к окну. За окном были голые ветки все в каплях, как в слезах. "Вот и все, - подумал Серега.- Надо уходить. Именно потому, что любил, именно потому, что уважал, прощения не будет". И вдруг он услышал странный тоненький звук. Он то прерывался, то опять появлялся. Серега повернулся и увидел, что Антонина воет, уткнувшись в подушку. Не плачет, а воет по-звериному, монотонно и заунывно. Он кинулся к ней и попытался отнять ее лицо от подушки, но она так крепко вцепилась в нее руками, что это оказалось невозможно. Он тормошил ее вместе с подушкой, но она продолжала выть. Тогда он прижал ее к себе крепко-крепко и заговорил шепотом: "Тоня, милая, не надо, Тонечка, пожалуйста, не надо..." Она отпустила подушку и разревелась как какая-нибудь девчонка, приговаривая тоже по-девчоночьи:
- Да, тебе что... Ты уехал, и все. А хозяйка у нас керосинку отобрала, говорит, для снохи, а сама в чулан поставила.
- Да куплю я тебе керосинку,- сказал Серега, поглаживая жену по спине и часто моргая глазами.- Сто керосинок куплю. Двести, если надо...
На следующий день Серега пошел в контору, чтобы переговорить с директором, но там ему сказали, что директор уехал в. район и будет только после обеда.
Во дворе конторы под пожарным щитом с огнетушителем и лопатой сидел плотник Матвей Хренков и мусолил во рту папиросу.
- Здорово, отец,- сказал Серега, подсаживаясь к нему, чтобы закурить.-Ты чего здесь?
- Спросить насчет фуганка. Может, видел, в Москве такой фуганок продается, электрический. Так я думаю, нельзя ли его мне через совхоз выписать.
- Ты же в совхозе не работаешь.
- Ну так что? А много ли у нас плотников? Если хочешь знать - я один на всю округу плотничаю. Ко мне что ни день - откуда-нибудь приезжают. Кому пол настелить, кому рамы врезать - все к Хренкову идут. А между прочим, эти люди в совхозе работают. Стало быть, и я тружусь на совхоз.
- Выходит так,- согласился Серега.- Если плотников больше нет, то нужно на тебя этот фуганок выписать.
- Нет плотников,- как будто даже обрадовался Хренков.- Кто это дело знал, тот уехал на заработки. А молодые, вроде тебя, не интересуются. Кому охота горбатиться, топором махать, если те же деньги можно заработать за баранкой. До того дошло, что дома ставить чужих стали подряжать. Вот этим летом чеченцы у нас промышляли. Два дома построили. Ничего, аккуратно сработали, только наши все одно лучше умели. Ты, как надумаешь строиться, чужих не приглашай, а позови Буянова, Коновницына Сашку, калинниковского Потапа. Я, если жив буду, сам покажу им, как нужно делать, чтобы дом сто лет стоял. Ты когда собираешься строиться?
- Не знаю,- пожал плечами Серега.- Денег нет.
- Вот те на, а еще механизатор. Куда ж ты их деваешь, деньги-то? Небось закладываешь? - спросил Хренков как-то очень сочувственно.
- Случается,- сказал Серега.
Он вдруг почувствовал желание рассказать этому малознакомому человеку обо всем, что тяготило его в последнее время. И Хренков это как будто понял и сказал, вроде бы поощряя Серегу к дальнейшему разговору:
- Не дело это. Ты человек семейный, молодой, тебе нужно корни пускать. Это Гуляеву простительно баловаться вином, потому что он на всем белом свете как есть один. Он за свою волю, можно сказать, заплатил семейными удобствами. За то его и уважаю, что, зная свой характер, он в брак не вступает, чтобы никому не навредить. А ты как свою жизнь понимаешь, семейный человек? Или думаешь и кашу съесть и в миску влезть?
- Видите ли,- начал нерешительно Серега.- Не все зависит от самого человека. Есть такие обстоятельства...
- Какие "такие обстоятельства",- передразнил его Хренков.- Если я не пью и пить не желаю, так меня ни один черт не заставит. Это если бы я захотел, к примеру, петь в Большом театре арию Верди, тогда другое дело... Петь желаю, а голоса нет... Вот обстоятельство. А тут ты сам себе хозяин. Коли не захочешь, так тебе силой в глотку не вольют. Стало быть, имеешь склонность.
- Наверно, имею,- сказал Серега, как бы взвешивая последние слова Хренкова.
- А если имеешь - на кой ляд женился, дитятю родил. Обманывал их, сердешных, так выходит,- рассердился вдруг Хренков, но тут же отошел, отмяк.- Эх, паря, умел заварить, умей и расхлебать.
Неожиданный разговор с Хренковым разбередил Серегину рану, и он решил непременно дождаться директора.
Но директор войти в его положение не пожелал.
- Опять насчет жилья,- поморщился он недовольно, когда Серега попал, наконец, к нему в кабинет.- Я же сказал тебе русским языком... сказал - в ближайшее время ничего обещать не могу. Вот достроим комплекс, тогда другое дело, а пока... Ты здоровый мужик, с хорошей специальностью... Мне Гуляев говорил - ты в технике хорошо разбираешься... Неужели тебе самому не под силу купить какой ни на есть дом.
- У меня нет денег,- сказал Серега, которому сразу как-то расхотелось разговаривать с директором. Но раз уж он пришел, то нужно было высказаться.-Да я в общем-то к вам по другому делу.
- Слушаю,- насторожился директор.
- Переведите меня в другую бригаду.
- А чем же эта тебе не угодила?
Сереге следовало бы объяснить директору причину своей просьбы, но как раз этого он сделать не мог, потому что и сам толком еще не разобрался в своих бедах. А тут еще разговор с Хренковым... До этого разговора он хотя бы верил в то, что после ухода из бригады его семейные дела пойдут на лад. А теперь и в этом сомневался. К тому же директор встретил его не больно дружелюбно, осадил можно сказать. Какие уж тут откровенности.
И Серега предпочел выкрутиться.
- Слишком много работы,- ляпнул он первое, что ему на ум взбрело.- Не успеваю готовиться в институт. Я поступать собрался. На заочный...
- Здоров ты, оказывается, арапа заправлять, парень,- рассмеялся директор.- Это зимой-то много работы... Одно из двух: либо ты никогда по-настоящему не вкалывал, либо врешь как сивый мерин. Если судить по отзывам твоих товарищей, то скорей всего второе. Так вот, Дорогуша, давай выкладывай начистоту, иначе разговора у нас не получится.
- Ладно,- сказал Серега.- Считайте, что мы не сработались с бригадиром.
- Выходит, не сошлись характерами... Развод и девичья фамилия... Это что ж, у вас в Сибири так заведено - после первой неурядицы менять место работы? Нет, брат, в этом деле горячность плохой советчик. Помню, когда я еще счетоводом работал, был у нас главным бухгалтером Эйно Карлович Пиккус, из эстонцев. Бог весть каким ветром занесло его к нам, и ничего, прижился. Аккуратист был, каких теперь, наверно, не встретишь. Все денежные бумаги печатными буквами от руки заполнял. А я был молодой, только после школы, у меня в голове танцы-шманцы, мне нужно было поскорей отделаться на работе и на свиданку бежать. Вот я стал выписывать счета и перепутал графы. Ну ничего, думаю, обойдется. Не тут-то было. Эйно Карлович заставил меня все переделать. Я переписал, но с помарками. Он меня опять вернул. И так раз пять. Ну, я вскипел. Прибегаю к тогдашнему директору и бац на стол заявление об уходе. Он даже не спросил, почему мне вздумалось уходить. Приходи, говорит, через неделю, подпишу. Только через неделю я уж и думать забыл про свою обиду. А потом мы были с этим Пиккусом не разлей вода. Он, когда на пенсию уходил, меня рекомендовал в главные бухгалтера... И как я благодарен директору, что не подписал он мне тогда заявление...
Так что, дорогой товарищ, сначала остынь, а потом приходи. Сдается мне, твое заявление блажь. Гуляев, конечно, любит поколобродить, но на работу злой и как бригадир меня вполне устраивает. Опять же о тебе хорошего мнения. Кстати, просил тебе сто рублей выписать в счет получки, говорил - нуждаешься очень. Так что можешь получить.
Серега ушел от директора ни с чем, но странное дело - он не пал духом, а даже наоборот. Он чувствовал себя, как человек, который исполнил неприятную, но неизбежную обязанность.
"Все одно к одному,- думал Серега, комкая в кармане новенькие червонцы, которые выдали ему в бухгалтерии.- Зачем казаться лучше, чем ты есть на самом деле? Ведь это обман, а обман рано или поздно все равно откроется. Так лучше уж раньше. Судьба такая, против нее не попрешь".
Спроси его, куда он идет, он толком и не ответил бы. А между тем ноги сами несли его к Гуляю. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как миновал мастерские, магазин, возле которого было по вечернему оживленно. По новому мосту Серега перешел на другую сторону реки. К вечеру ударил легкий морозец и уже успел прихватить лужи на улицах. В холодных сумерках фонари возле клуба показались Сереге холодными и колючими, как льдинки. И припомнилась ему почему-то чайная в Большой Мурте, где любили сиживать шофера: запотевшие окна, рассказы о том, кто что видел в рейсе, ожидание новых дорог...
За воспоминаниями он и не заметил, как очутился возле гуляевской избы. За занавесками горел свет и слышалась музыка. Кто-то пытался вывести на баяне первую фразу "Подмосковных вечеров".
"Поблагодарю за аванс и скажу, что подаюсь в весовщики",- наскоро придумал Серега и потянул за ручку двери.
В низенькой, жарко натопленной комнате было полным-полно народу. Был здесь и Матвей Хренков, который, как Сереге показалось, подмигнул ему из-за стола. Соус пытался сыграть на баяне. Здесь же сидел и Ерофеич. Он то и дело прикладывал к воспаленным глазам грязный платок, и при этом полные его щеки дрожали как студень на блюде. Гуляй, разгоряченный выпивкой и разговором, размахивал перед ним руками.
- Да не казнись ты, дед,- говорил он.- Пусть подавится твоим имуществом. Поживешь пока у меня, а там, глядишь, мы тебя опять женим. Мало ли кривых да рябых в округе.
Увидев Серегу, он еще более воодушевился.
-Вот Сережа к нам пришел, кореш наш закадычный. Скажи ему, Сергей, ведь чем так жить, как он жил последнее время со своей бабой, лучше все бросить и уйти.
- Наверно,- сказал Серега.
- Вот видишь, дед, а ты убиваешься, что она тебя из дому поперла. Погоди, может, еще и спасибо за это ей скажешь. Так, маманя? - обратился он куда-то в угол.
И тут Серега увидел, что в углу сидит старушка и, подперши головку обеими руками, смотрит своими светлыми глазами на Гуляя и улыбается совсем как ребенок, который не понимает, о чем говорят взрослые, но виду не подает.
- Один раз живем на свете, маманя, а где и погулять-то, пошуметь, как не здесь,- все более заводился Гуляй.- Ты проходи, Сергей, не стой там у дверей как чужой. Выпей с нами за нашу житуху нескладную и закуси, вон хоть огурчиком.
Серега сел за стол, и к нему тут же со всех сторон потянулись руки с полными стопками. Он взял одну. Выпил. Сам налил еще.
А между тем веселье разгоралось. Соус, наконец, подобрал частушечную мелодию и заорал дурным голосом:
Часты звезды светят в небе
Ярче электричества.
Девки качеством берут,
А бабцы количеством.
Гуляй подхватил:
Моя милка семь пудов,
Не боится верблюдов.
Увидали верблюды - разбежались кто куды.
И пошло, и завертелось. Кто пел наперебой, а кто и плясать пытался. Все шумели, чокались, выпивали. И Серега не отставал.
После пятой стопки он, наконец, понял, зачем сюда пришел. Во всяком случае не затем, чтобы начать новую жизнь. После восьмой его стало мутить. И тогда он встал и пошатываясь вышел на крыльцо. Следом за ним увязался и Ерофеич.
- Что же теперь делать, Сережа? - сказал он заплетающимся языком и икнул. Как будто поставил точку.
- Курить есть? - спросил Серега.
Ерофеич долго шарил по карманам, прежде чем достал измятую пачку папирос. Серега, не дожидаясь, пока его угостят, взял всю пачку и, ни слова не говоря, пошел прочь от веселого дома Гуляя.
Ерофеич еще что-то говорил, но Серега уже не слушал его. Он шел навстречу непроглядной ночи, не разбирая дороги в темноте, напрямик к шоссейной дороге, которую в Синюхино все называли бетонкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
- Да, тебе что... Ты уехал, и все. А хозяйка у нас керосинку отобрала, говорит, для снохи, а сама в чулан поставила.
- Да куплю я тебе керосинку,- сказал Серега, поглаживая жену по спине и часто моргая глазами.- Сто керосинок куплю. Двести, если надо...
На следующий день Серега пошел в контору, чтобы переговорить с директором, но там ему сказали, что директор уехал в. район и будет только после обеда.
Во дворе конторы под пожарным щитом с огнетушителем и лопатой сидел плотник Матвей Хренков и мусолил во рту папиросу.
- Здорово, отец,- сказал Серега, подсаживаясь к нему, чтобы закурить.-Ты чего здесь?
- Спросить насчет фуганка. Может, видел, в Москве такой фуганок продается, электрический. Так я думаю, нельзя ли его мне через совхоз выписать.
- Ты же в совхозе не работаешь.
- Ну так что? А много ли у нас плотников? Если хочешь знать - я один на всю округу плотничаю. Ко мне что ни день - откуда-нибудь приезжают. Кому пол настелить, кому рамы врезать - все к Хренкову идут. А между прочим, эти люди в совхозе работают. Стало быть, и я тружусь на совхоз.
- Выходит так,- согласился Серега.- Если плотников больше нет, то нужно на тебя этот фуганок выписать.
- Нет плотников,- как будто даже обрадовался Хренков.- Кто это дело знал, тот уехал на заработки. А молодые, вроде тебя, не интересуются. Кому охота горбатиться, топором махать, если те же деньги можно заработать за баранкой. До того дошло, что дома ставить чужих стали подряжать. Вот этим летом чеченцы у нас промышляли. Два дома построили. Ничего, аккуратно сработали, только наши все одно лучше умели. Ты, как надумаешь строиться, чужих не приглашай, а позови Буянова, Коновницына Сашку, калинниковского Потапа. Я, если жив буду, сам покажу им, как нужно делать, чтобы дом сто лет стоял. Ты когда собираешься строиться?
- Не знаю,- пожал плечами Серега.- Денег нет.
- Вот те на, а еще механизатор. Куда ж ты их деваешь, деньги-то? Небось закладываешь? - спросил Хренков как-то очень сочувственно.
- Случается,- сказал Серега.
Он вдруг почувствовал желание рассказать этому малознакомому человеку обо всем, что тяготило его в последнее время. И Хренков это как будто понял и сказал, вроде бы поощряя Серегу к дальнейшему разговору:
- Не дело это. Ты человек семейный, молодой, тебе нужно корни пускать. Это Гуляеву простительно баловаться вином, потому что он на всем белом свете как есть один. Он за свою волю, можно сказать, заплатил семейными удобствами. За то его и уважаю, что, зная свой характер, он в брак не вступает, чтобы никому не навредить. А ты как свою жизнь понимаешь, семейный человек? Или думаешь и кашу съесть и в миску влезть?
- Видите ли,- начал нерешительно Серега.- Не все зависит от самого человека. Есть такие обстоятельства...
- Какие "такие обстоятельства",- передразнил его Хренков.- Если я не пью и пить не желаю, так меня ни один черт не заставит. Это если бы я захотел, к примеру, петь в Большом театре арию Верди, тогда другое дело... Петь желаю, а голоса нет... Вот обстоятельство. А тут ты сам себе хозяин. Коли не захочешь, так тебе силой в глотку не вольют. Стало быть, имеешь склонность.
- Наверно, имею,- сказал Серега, как бы взвешивая последние слова Хренкова.
- А если имеешь - на кой ляд женился, дитятю родил. Обманывал их, сердешных, так выходит,- рассердился вдруг Хренков, но тут же отошел, отмяк.- Эх, паря, умел заварить, умей и расхлебать.
Неожиданный разговор с Хренковым разбередил Серегину рану, и он решил непременно дождаться директора.
Но директор войти в его положение не пожелал.
- Опять насчет жилья,- поморщился он недовольно, когда Серега попал, наконец, к нему в кабинет.- Я же сказал тебе русским языком... сказал - в ближайшее время ничего обещать не могу. Вот достроим комплекс, тогда другое дело, а пока... Ты здоровый мужик, с хорошей специальностью... Мне Гуляев говорил - ты в технике хорошо разбираешься... Неужели тебе самому не под силу купить какой ни на есть дом.
- У меня нет денег,- сказал Серега, которому сразу как-то расхотелось разговаривать с директором. Но раз уж он пришел, то нужно было высказаться.-Да я в общем-то к вам по другому делу.
- Слушаю,- насторожился директор.
- Переведите меня в другую бригаду.
- А чем же эта тебе не угодила?
Сереге следовало бы объяснить директору причину своей просьбы, но как раз этого он сделать не мог, потому что и сам толком еще не разобрался в своих бедах. А тут еще разговор с Хренковым... До этого разговора он хотя бы верил в то, что после ухода из бригады его семейные дела пойдут на лад. А теперь и в этом сомневался. К тому же директор встретил его не больно дружелюбно, осадил можно сказать. Какие уж тут откровенности.
И Серега предпочел выкрутиться.
- Слишком много работы,- ляпнул он первое, что ему на ум взбрело.- Не успеваю готовиться в институт. Я поступать собрался. На заочный...
- Здоров ты, оказывается, арапа заправлять, парень,- рассмеялся директор.- Это зимой-то много работы... Одно из двух: либо ты никогда по-настоящему не вкалывал, либо врешь как сивый мерин. Если судить по отзывам твоих товарищей, то скорей всего второе. Так вот, Дорогуша, давай выкладывай начистоту, иначе разговора у нас не получится.
- Ладно,- сказал Серега.- Считайте, что мы не сработались с бригадиром.
- Выходит, не сошлись характерами... Развод и девичья фамилия... Это что ж, у вас в Сибири так заведено - после первой неурядицы менять место работы? Нет, брат, в этом деле горячность плохой советчик. Помню, когда я еще счетоводом работал, был у нас главным бухгалтером Эйно Карлович Пиккус, из эстонцев. Бог весть каким ветром занесло его к нам, и ничего, прижился. Аккуратист был, каких теперь, наверно, не встретишь. Все денежные бумаги печатными буквами от руки заполнял. А я был молодой, только после школы, у меня в голове танцы-шманцы, мне нужно было поскорей отделаться на работе и на свиданку бежать. Вот я стал выписывать счета и перепутал графы. Ну ничего, думаю, обойдется. Не тут-то было. Эйно Карлович заставил меня все переделать. Я переписал, но с помарками. Он меня опять вернул. И так раз пять. Ну, я вскипел. Прибегаю к тогдашнему директору и бац на стол заявление об уходе. Он даже не спросил, почему мне вздумалось уходить. Приходи, говорит, через неделю, подпишу. Только через неделю я уж и думать забыл про свою обиду. А потом мы были с этим Пиккусом не разлей вода. Он, когда на пенсию уходил, меня рекомендовал в главные бухгалтера... И как я благодарен директору, что не подписал он мне тогда заявление...
Так что, дорогой товарищ, сначала остынь, а потом приходи. Сдается мне, твое заявление блажь. Гуляев, конечно, любит поколобродить, но на работу злой и как бригадир меня вполне устраивает. Опять же о тебе хорошего мнения. Кстати, просил тебе сто рублей выписать в счет получки, говорил - нуждаешься очень. Так что можешь получить.
Серега ушел от директора ни с чем, но странное дело - он не пал духом, а даже наоборот. Он чувствовал себя, как человек, который исполнил неприятную, но неизбежную обязанность.
"Все одно к одному,- думал Серега, комкая в кармане новенькие червонцы, которые выдали ему в бухгалтерии.- Зачем казаться лучше, чем ты есть на самом деле? Ведь это обман, а обман рано или поздно все равно откроется. Так лучше уж раньше. Судьба такая, против нее не попрешь".
Спроси его, куда он идет, он толком и не ответил бы. А между тем ноги сами несли его к Гуляю. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как миновал мастерские, магазин, возле которого было по вечернему оживленно. По новому мосту Серега перешел на другую сторону реки. К вечеру ударил легкий морозец и уже успел прихватить лужи на улицах. В холодных сумерках фонари возле клуба показались Сереге холодными и колючими, как льдинки. И припомнилась ему почему-то чайная в Большой Мурте, где любили сиживать шофера: запотевшие окна, рассказы о том, кто что видел в рейсе, ожидание новых дорог...
За воспоминаниями он и не заметил, как очутился возле гуляевской избы. За занавесками горел свет и слышалась музыка. Кто-то пытался вывести на баяне первую фразу "Подмосковных вечеров".
"Поблагодарю за аванс и скажу, что подаюсь в весовщики",- наскоро придумал Серега и потянул за ручку двери.
В низенькой, жарко натопленной комнате было полным-полно народу. Был здесь и Матвей Хренков, который, как Сереге показалось, подмигнул ему из-за стола. Соус пытался сыграть на баяне. Здесь же сидел и Ерофеич. Он то и дело прикладывал к воспаленным глазам грязный платок, и при этом полные его щеки дрожали как студень на блюде. Гуляй, разгоряченный выпивкой и разговором, размахивал перед ним руками.
- Да не казнись ты, дед,- говорил он.- Пусть подавится твоим имуществом. Поживешь пока у меня, а там, глядишь, мы тебя опять женим. Мало ли кривых да рябых в округе.
Увидев Серегу, он еще более воодушевился.
-Вот Сережа к нам пришел, кореш наш закадычный. Скажи ему, Сергей, ведь чем так жить, как он жил последнее время со своей бабой, лучше все бросить и уйти.
- Наверно,- сказал Серега.
- Вот видишь, дед, а ты убиваешься, что она тебя из дому поперла. Погоди, может, еще и спасибо за это ей скажешь. Так, маманя? - обратился он куда-то в угол.
И тут Серега увидел, что в углу сидит старушка и, подперши головку обеими руками, смотрит своими светлыми глазами на Гуляя и улыбается совсем как ребенок, который не понимает, о чем говорят взрослые, но виду не подает.
- Один раз живем на свете, маманя, а где и погулять-то, пошуметь, как не здесь,- все более заводился Гуляй.- Ты проходи, Сергей, не стой там у дверей как чужой. Выпей с нами за нашу житуху нескладную и закуси, вон хоть огурчиком.
Серега сел за стол, и к нему тут же со всех сторон потянулись руки с полными стопками. Он взял одну. Выпил. Сам налил еще.
А между тем веселье разгоралось. Соус, наконец, подобрал частушечную мелодию и заорал дурным голосом:
Часты звезды светят в небе
Ярче электричества.
Девки качеством берут,
А бабцы количеством.
Гуляй подхватил:
Моя милка семь пудов,
Не боится верблюдов.
Увидали верблюды - разбежались кто куды.
И пошло, и завертелось. Кто пел наперебой, а кто и плясать пытался. Все шумели, чокались, выпивали. И Серега не отставал.
После пятой стопки он, наконец, понял, зачем сюда пришел. Во всяком случае не затем, чтобы начать новую жизнь. После восьмой его стало мутить. И тогда он встал и пошатываясь вышел на крыльцо. Следом за ним увязался и Ерофеич.
- Что же теперь делать, Сережа? - сказал он заплетающимся языком и икнул. Как будто поставил точку.
- Курить есть? - спросил Серега.
Ерофеич долго шарил по карманам, прежде чем достал измятую пачку папирос. Серега, не дожидаясь, пока его угостят, взял всю пачку и, ни слова не говоря, пошел прочь от веселого дома Гуляя.
Ерофеич еще что-то говорил, но Серега уже не слушал его. Он шел навстречу непроглядной ночи, не разбирая дороги в темноте, напрямик к шоссейной дороге, которую в Синюхино все называли бетонкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42