«Лучезарной панне Марине Мнишек, ослепившей взор мой и в одно мгновение, подобно Цирцее, обратившей меня в своего покорного, верного, до смерти преданного раба», – так был, совершенно в духе того времени, надписан бумажный свиток, и Марина сперва задохнулась от этих дерзких и в то же время трепетных слов и лишь потом сообразила, что они написаны не по-польски, а по-латыни.
Это было уже интересно: на латинском языке писать простые люди никак не могли. Она развернула бумагу и прочла:
«Поверьте, прекрасная дама: тот несчастный, который до безумия любит вас, дал бы выпустить себе по капле всю кровь, чтобы подтвердить правдивость каждого своего слова. Вы взошли на тусклом небосклоне моей жизни, словно ослепительная звезда, любовь к вам окрылила меня. Благодаря вам я понял: настало время сознаться, открыть свое истинное имя. Довольно влачить жалкий жребий, навязанный мне убийцей моего отца и гонителем моей матери, пора смело взглянуть в глаза своей Судьбе, принять ее поцелуй – или тот губительный удар, который вновь низвергнет меня, ожившего мертвеца, в царство призраков, откуда я вышел ненадолго, поскольку тень отца моего меня воодушевила.
Знайте, панна Марина, что, будь я тем, кем меня привыкли считать окружающие, то есть наемным хлопцем Гжегошем или беглым монахом Григорием, я предпочел бы умереть от безответной любви к вам, но не осквернить ваш слух своим убожеством. Но обстоятельства моего происхождения позволяют обратиться к вам почти на равных, ибо я есть не кто иной, как младший сын царя Ивана Васильевича, прозванного Грозным, и его жены Марии Нагой. Имя мое Димитрий Иванович, и если бы сложились обстоятельства в мою пользу, я воссел бы на российский трон и звался бы Димитрием Первым…»
Марина не поверила своим глазам и показала письмо сестре, а Урсула немедленно позвала мужа своего Константина – и самого Адама Вишневецкого.
Вишневецкие были истые пясты, а потому в чистом поле или в бальной зале отличались куда лучше, чем перед грифельной доской или чернильницей. Им потребовалось некоторое время, чтобы вникнуть в смысл письма, а когда это наконец произошло, братья призадумались.
Неужто не врет парень? А если врет, то уж больно складно… Чем черт не шутит, ведь чего только в жизни не бывает! Не поговорить ли с Гжегошем?
Они встретились со странным холопом и допросили его. Он говорил так убедительно, что братья почти поверили и решили свести его с отцом Марины – Юрием Мнишеком.
* * *
Даже если бы странный монах, называвший себя царевичем Димитрием, не влюбился с первого взгляда в дочь воеводы сендомирского, он в своей авантюре едва ли нашел бы себе союзника лучшего, чем пан Юрий Мнишек.
Пану Юрию было в описываемое время около пятидесяти лет, однако никто не посмел бы назвать его не только старым, но даже и пожилым человеком, потому что в поле, на охоте или в бою, а также в бальной зале этот невысокий плотный шляхтич мог дать фору любому молодому кавалеру. У него были игривые глаза, вкрадчивый голос, прихотливый ум, приятные манеры – и неуемная жажда авантюр.
Появление непризнанного русского царевича было для него просто даром небесным, тем паче что в дело замешалась любовь, и к кому? К его старшей дочери Марине!
То впечатление, которое произвела на Димитрия сдержанная, изысканная красота Марины, было оглушающим, ослепляющим. Проведя жизнь по монастырям, Димитрий не знал женщин. В пути до Южной Руси он мимоходом общался с несколькими – из числа тех, которые отдавали тело за деньги. После встреч с ними мужское естество его разгорелось: теперь он не пропускал уже ни одной доступной красотки, вскоре сделавшись их любимцем. Однако очи Марины словно бы отравили его. С этой минуты он хотел только ее, ее одну, и, хотя плоть его порою бунтовала, одна лишь мысль, что слухи о его распутстве могут дойти до прекрасной панны, вынуждала его к суровой сдержанности. Он покинул прежних любовниц ради нее – и не считал это слишком большой жертвой.
Кто же была эта девушка, которая совершенно овладела душой и умом загадочного претендента?
Когда сестра панны Марины Урсула выходила замуж за князя Константина Вишневецкого, находились завистники (прежде всего – завистницы!), которые откровенно посмеивались над Мариной. Ну как же, младшая сестра пошла под венец раньше старшей! Это ли не позор? Тем паче что панна Марина не больно какая красавица. Маленького роста, сложения невидного: довольно сухоребрая. Только и есть что тонкая талия да волосы роскошные… Однако нос у нее длинноват, губы тонкие. Брови, правда, хороши… Но совершенно не за что считать ее признанной чаровницей. Эх, зря она отказала такому-то и такому-то! Как бы не засиделась в девках!
Панна Марина знала о пересудах, но отмалчивалась с самым высокомерным видом. Для нее все эти «такие-то» были мелкая сошка.
Да что они! Сам король Сигизмунд некогда предлагал панне Марине – весьма недвусмысленно! – сделаться его любовницей. Само собой разумеется, она отказалась. Королевская постель ее не влекла. Вот если бы Сигизмунд предложил ей трон…
И правильно сделала, что отказалась. Дождалась-таки своего часа!
Пан Юрий Мнишек хорошо знал дочь. Страдания от разбитого сердца – это не для нее. Тщеславие и религиозность – вот были две движущие силы ее натуры. Она хотела бы уподобиться какой-нибудь католической святой, прославиться обращением в истинную веру огромных масс приверженцев другой религии. Например, православной… Сделаться московской царицей! Привести за собой на Русь легионы католических священников! Содействовать отторжению от Московии северных и западных земель – содействовать таким образом новому расцвету Речи Посполитой!
Это были ее заветные мечты, в свете которых не имело почти никакого значения, на самом ли деле посватавшийся к ней человек – московский царевич, сын Грозного, или авантюрист.
Марина не больно-то внимательно слушала его рассказы, начисто опровергавшие официальное объяснение этого события, распространяемое правительством Годунова. По нему выходило, что царевич Димитрий погиб еще 15 мая 1591 года в Угличе. Мальчик якобы невзначай зарезался ножичком. Ходили, правда, слухи, что убили его по приказу Бориса Годунова, однако это не меняло сути дела: младшего, последнего сына Ивана Грозного вот уже больше десяти лет не было в живых. Каким же образом и откуда возник этот Димитрий? Воскрес из мертвых?
История, рассказанная претендентом, была совершенно неправдоподобна – и весьма убедительна в одно и то же время. Якобы сразу после смерти Ивана Грозного, когда, по наущению своего шурина Бориса Годунова, новый царь Феодор Иоаннович удалил последнюю жену Грозного, Марию Нагую, в Углич с малолетним сыном, этот самый сын был тайно выкраден верными людьми. Предводительствовал ими друг и любимец Ивана Грозного Вельский. В деле были замешаны бояре Романовы – родственники первой жены Грозного, Анастасии, – которые ненавидели выскочку Годунова и провидели, что тот ни перед чем не остановится в своей неистовой жажде власти. Вельский скрытно увез царевича Димитрия в Нижний Новгород (сам Вельский был выслан туда воеводою), где тот и воспитывался, а потом отправлен под присмотр патриарха Иова – в московский Чудов монастырь, где он рос под именем послушника Григория. А вместо него в Углич, с ведома царицы Марии Нагой, был привезен сын бедного боярина Богдана Отрепьева-Нелидова, Юшка, то есть Юрий. Именно на него было совершено покушение по приказу Годунова. Но брат Марии Нагой спас раненого мальчика, к которому успел привязаться, и тайно увез его из Углича к боярину Александру Романову. А в Угличе похоронили пустой гроб. Царю было составлено донесение о смерти царевича – на том шум и затих.
Димитрий мало что знал о дальнейшей судьбе Юшки Отрепьева. Известно было только, что нравом удался он буен, дерзок, разгневал Романовых, а потому его постригли в тот же самый Чудов монастырь, где прятали законного наследника престола. Самое удивительное, что пострижен был он тоже под именем Григория.
Тем временем Димитрию, который доселе ничего не ведал о своей настоящей судьбе, было открыто его подлинное имя. Он немедленно решил вернуть отцовский престол. Однако в России, трепетавшей под тиранией Годунова, трудно было найти союзников, поэтому Димитрий (Гришка) напросился в попутчики к монаху Варлааму, который мечтал попасть в Святую землю, и отправился в Польшу. Именно здесь, у давних и вечных неприятелей России, он надеялся найти поддержку своим честолюбивым планам, посулив полякам все, что только можно было посулить, в награду за поддержку.
Марина рассуждала так: если отцу, князьям Виш-невецким, королю и сейму угодно оказать свое доверие Димитрию, дать денег и помочь сформировать войско, которое пойдет завоевывать Москву и свергать с престола Бориса Годунова, – почему ей, женщине, следует сомневаться в истинности слов этого человека?!
Ее дело – не дать золотой рыбке сорваться с крючка!
И она старалась как могла.
Она играла с Димитрием, применяя все мыслимые и немыслимые женские хитрости. Была кокеткой и недотрогой, манила и отталкивала, обещала и нарушала обещания. Он был в ее руках послушной глиной, тряпичной куклой. В этой ошалелой, нерассуждающей, мальчишеской любви с самого начала было что-то роковое. Безвозвратное!
А Марина не была влюблена. Все, что она делала, она делала по наущению своего отца, который умел смотреть далеко вперед.
Поклонники Марины, у которых из-под носа ускользала богатая, хоть и не в меру заносчивая панна, готовы были разорвать на части этого невесть откуда взявшегося царевича вместе с его притязаниями. Однажды любовь к прекрасной Марине довела Димитрия до дуэли.
Случилось это на пиру, заданном Юрием Мнише-ком в честь русского царевича.
Гости, крепко подвыпив, то и дело вздымали до краев наполненные кубки:
– Виват Димитрию!
На все это с отвращением смотрел молодой и пригожий кареглазый шляхтич, чье размещение на дальнем конце стола безошибочно доказывало его убогое общественное положение. Он один из всех не наливался вином под самую завязку, не стучал кубком об стол и не выкрикивал здравицы претенденту. Он глядел на москаля с нескрываемой ненавистью, а когда взор его перебегал чуть левее, где, по другую руку отца, сидела панна Марина Мнишек, и без того смуглое лицо молодого человека становилось темнее тучи, и он старел на глазах.
Это был один из князей Корецких – какой-то дальний родственник воеводы Мнишека, безденежный, промотавшийся до последних шаровар пан. Он давно и безнадежно вздыхал по воеводиной дочери. Сейчас молодой шляхтич был вне себя и нарывался на ссору.
Но вот начались танцы. Эта забава была любима поляками ничуть не меньше, чем охота, не меньше, чем война!
Дамы, уже переодевшиеся для бала, входили в зал попарно, сверкая множеством украшений, пленяя взор дорогими кружевами. Они плавно подходили к мужчинам и кланялись. Урсула Вишневецкая сделала реверанс царевичу (она была замужняя дама и могла себе позволить протанцевать с холостяком без ущерба для своей репутации), а ее сестра Марина присела перед отцом. Внимательный глаз не мог не заметить печали, слегка отуманившей черты названного Димитрия, когда он убедился, что его парою будет не Марина, однако после перемены партнеров царевич все же оказался перед возлюбленной панной.
И прошептал:
– Панна… вы не ответили на мое письмо.
– Я не отвечаю на подобные послания, – сухо промолвила Марина, делая вид, что смотрит в другую сторону.
Они разошлись; несколько танцевальных па Димитрий проделал с Урсулой, а Марина – с отцом, который быстро, недовольно шепнул ей что-то.
Неведомо, о чем шла речь между воеводой и его любимой дочерью, однако при следующей перемене фигур она взглянула на Димитрия чуть поласковей, и он, лишившийся из-за ее холодности дара речи, вновь обрел его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51