— То-то сейчас не рвусь.
Он собрал ее расплетенные косы в громадную охапку и зарылся в нее лицом — погрузился в тот особенный аромат, который можно разложить на запах духов, волос, тела, свежей подушки, но вместе все это непередаваемо пахло Лидой. Он никогда не думал, что дороже — следствие или Лида, как не задумывался, какая рука важней. Лида была его первой и, он надеялся, последней любовью. Да и неважно, что будет, если любовь вдруг пройдет, как неважно, что будет с землею еще через четыре миллиарда лет. Потом можно сойтись с дурой и уйти от нее к дряни, полюбить за шиньон или за брючный костюм, жить ради автомобиля или богатого папы — потом можно любить кого угодно. Но первую любовь выбирают так, словно это твой первый и последний выбор, потому что первая любовь, как родинка, — на всю жизнь.
Лида поцеловала его:
— Расследуй… Только я беспокоюсь за твое здоровье.
— Тут уж ничего не поделаешь: или будешь жить долго и нудно, или кратко и интересно.
— А нельзя жить интересно и долго?
— Можно, — согласился Рябинин, — если кушать по утрам кефир. Лидок, давай завтракать, а?
Они пошли на кухню, и она подогрела тот завтрак, который он не успел съесть; тот обед, на который он не пришел; тот ужин, к которому он не вернулся. Рябинин с удовольствием ел среди ночи салат, котлеты, желе, просил еще, будто на него напал жор. Она грустно смотрела на эту нервную еду.
— Мой начальник, доктор наук, ходит на работу к одиннадцати часам утра, спит по ночам и получает пятьсот рублей.
— Бог с ним, — быстро ответил Рябинин, принимаясь за третью котлету. — Самый верный способ спрятаться от жизни — это уйти в науку.
— А где же она, эта жизнь? В следствии?
— На заводах, в полях, в производстве, в политике, в воспитании, в медицине… И в следствии. Но сейчас у меня голова занята не наукой.
— Как ты догадался? — спросила она о том, чем была занята его голова.
— Я уверен на все сто, — он сразу отодвинул тарелку. — Но завтра проверю. Вот что бы ты сделала в аэропорту, прилетев в чужой город?
— Поехала в гостиницу, или к знакомым, или к родственникам.
— А если бы у тебя были с собой пирожки?
— А в пирожках радиопередатчик? — предположила Лида, которая из-за него прочла немало детективов.
— Да нет, — поморщился Рябинин. — С капустой, яблоками и разной там ерундой.
— И не отравлены?
— Что бы ты сделала, если бы тебя провожала мама и дала с собой эти самые пирожки?
Потерпевшие сидели рядом — впервые встретились у него в кабинете. Совершенно разные: по возрасту, по опыту, по уму и даже по росту. Они выжидательно смотрели на следователя. Петельников сидел против них, будто вызванный на очную ставку. Он тоже поглядывал на следователя короткими злыми взглядами, зыркал сбоку черными глазами, потому что Рябинин пока ему ничего не сообщил. Но догадки лучше не сообщать. Рябинин тянул, бессмысленно листая дело. Если не подтвердится, то опять…
— Товарищ Гущина, — наконец спросил Рябинин у обстоятельной женщины лет тридцати, — какая у вас семья?
— Муж, ребенок, мать…
— Прекрасно, — обрадовался Рябинин.
Гущина и Кузнецова с интересом глядели на следователя.
— Вы родственников наверняка любите? — поинтересовался он.
— Странный вопрос — конечно. Неужели вы их подозреваете? — вдруг обеспокоилась она.
Кузнецова даже фыркнула — что-то среднее между смехом и возмущением. Рябинин неприязненно глянул на нее и сказал Гущиной:
— Нет, разумеется. Просто я интересуюсь, любят ли они вас?
— Странно… Конечно любят, — растерянно посмотрела Гущина на Петельникова, как бы ища поддержки.
Рябинин тоже повернул к нему голову и увидел два испытующих черных глаза, которые упорно смотрели на него. Рябинин не понял — сам ли он подмигнул Петельникову или его глаз самостоятельно сработал тиком, но смысл этого подмаргивания он знал: мол, не беспокойся, я не свихнулся. Петельников, кажется, окончательно убедился, что следователь не в себе.
— Так, — сказал Рябинин, наводя очки на Кузнецову, — у вас есть мама, я уже знаю, и она вас любит…
— Зачем нас привезли? Почему отрывают в субботу… — начала было тонким писклявым голосом Кузнецова.
— Прошу отвечать на мои вопросы, — перебил Рябинин и крикнул, сильно шлепнув ладонью по столу: — Прошу отвечать на мои вопросы!
Стало тихо. Гущина залилась краской, и слегка порозовела Кузнецова. Петельников ни на йоту не отвел взгляда от следователя, от его вспотевших очков, пятнисто-горящего румянца и окончательно вздыбившихся волос.
— Извините, — сказал Рябинин, — но прошу отвечать на мои вопросы. Гущина, что вы сделали в аэропорту?
— Села на такси и уехала.
— Так. Кузнецова, что вы сделали в аэропорту?
— Села в троллейбус и уехала.
Она так ответила, что Рябинин понял — не уехала бы на троллейбусе, да теперь все равно бы не сказала. Напрасно он их допрашивает вместе, не зря закон запрещает, но ему нужно только спросить.
— Так, — сказал Рябинин, встал и отбросил ногой стул, который сейчас ему мешал. — Вы прилетели, дома беспокоятся родственники, а вы сели и поехали?!
— Да, вспомнила, — вдруг оживилась Гущина.
— Конечно! — вскрикнул Рябинин так, что Гущина чуть не забыла того, что она вспомнила. — Ну?!
— Я зашла на почту и подала маме телеграмму.
— Почему же вы раньше молчали? — укоризненно спросил Рябинин. — Я же просил сообщить каждую мелочь.
— Это так естественно, — вмешалась Кузнецова. — Я тоже дала телеграмму.
Рябинин торжествующе глянул на Петельникова — тот сидел, как шахматист за партией. Он ничего не понимал. Может быть, поэтому в очках Рябинина и засветилось легкое самодовольство.
— Какие писали тексты? — спросил он сразу обеих.
— Наверху адрес, фамилию, имя, отчество, — начала перечислять Гущина, — а текст такой: «Долетела благополучно Целую Тоня».
— У меня вместо «благополучно» написано «хорошо», — сообщила Кузнецова.
— Кто-нибудь около вас был?
— Там полно народу, — пожала плечами Гущина. — Даже очередь стояла.
— Видал! — гордо сказал Рябинин инспектору и заложил бланк в машинку. В пять минут он отстучал два коротких, как справки, протокола. Потерпевшие молча расписались и ушли, заверенные им, что сделан еще один шаг к адресу преступника.
— Вот где разгадка! — нервно потер руки Рябинин. — В телеграмме есть все данные: адрес, имена родителей, имя потерпевшей. Ну и факт налицо — человек приехал. А?!
Петельников только расстегнул пиджак, из-под которого сразу выскочил и повис маятником длинный галстук, расписанный не то цветами, не то попугаями. Радость следователя до него не дошла, как не доходит тепло солнца в рикошетном свете луны.
— Вадим, ты что? — подозрительно спросил Рябинин.
— Понимаешь, на почте и телеграфе я всех проверил, — задумчиво ответил инспектор. — Даже не могу представить, кто там ее соучастник.
— Какой соучастник? — не понял Рябинин.
— Кто телеграмму-то ей показывал? — впал в окончательное недоумение Петельников.
— Да проще все, гораздо проще! — обрадовался Рябинин, что это оказывается не так просто и не зря он думал день и ночь. — Она ходит по залу и заглядывает в телеграммы. Человек пишет… Или стоит в очереди — долго ли подсмотреть и запомнить. Элементарно гениально! А потом иди к старушке, плачься. Вадим, теперь она у тебя в руках,
— Почему? — спросил инспектор и выпрямился.
Галстук сразу лег на его широкую грудь. Рябинин видел, что Петельников лукавит — он уже знал, почему. Он уже заработал мыслью, расставляя ребят по аэропорту. И его длинные ноги уже заныли под стулом от оперативного зуда.
— Она будет «работать» на телеграфе, пока ее не спугнут, — все-таки ответил Рябинин.
Инспектор встал.
— Сергей Георгиевич, на всякий случай, где будешь?
— Спать дома.
Петельников кивнул и сразу вышел — теперь у него появилась конкретная оперативная работа. Искать преступника нужно медленно, чтобы наверняка. А ловить его надо быстро.
Через два часа, когда Рябинин, как подрубленный, свалился на диван и спал, вокруг здания аэропорта медленно бродила симпатичная молодая женщина. Казалось, она чего-то выжидала. Впрочем, она могла ждать самолет и не хотела сидеть в душном зале.
В субботний день народу в аэропорту много. Теперь в аэропорту всегда народ, потому что люди спешат и уже не любят ездить в поездах.
Женщина заглянула в кафе, посмотрела на взлетавшие самолеты, медленно вошла в почтовый зал и села в уголке скромно, как Золушка на балу. Теперь она ждала кого-то здесь. Казалось, она забыла то лицо, поэтому разглядывает всех внимательно, чтобы не ошибиться.
Прошел час. Она не шелохнулась, не спуская глаз с людей, которые входили, писали телеграммы, отправляли и уходили. Прошло еще полчаса. Женщина вытащила из сумки зеркальце, посмотрелась и встала, поправив пышнющую связку волос. Она не ушла, а принялась медленно ходить вокруг овального стола, как ходила вокруг здания аэропорта. Ее круги, а вернее, эллипсы, все плотнее прижимались к людям, сочиняющим телеграммы. Теперь она рассматривала стол, словно то, что она ждала, должно оказаться на столе. Около одной женщины она даже склонилась. Та удивленно подняла голову, но пышноволосая пригнулась ниже и поправила что-то в туфле.
Походив, она сделала восьмерку и оказалась у очереди к телеграфному окошку. Она встала последней. Никакой телеграммы у нее в руке не было, да она ничего и не писала. Сначала держалась рассеянно, смотря по сторонам, но потом ее взгляд как-то сам собой замер на телеграмме стоящей впереди женщины.
— Вы последняя? — услышала она над ухом и вздрогнула.
Перед ней стоял вежливый молодой человек и улыбался.
— Я, — вяло ответила она и сразу отвернулась, будто застеснялась.
— А у вас ручки не найдется? — опять спросил молодой человек.
— Нет.
— А чем же вы писали телеграмму? — поинтересовался он.
— А вам какое дело?! — Она резко обернулась к парню.
— Ну-ну-ну, — успокоил ее молодой человек, не переставая улыбаться. — Да у вас, я вижу, и телеграммы-то нет…
Его рот улыбался, но глаза смотрели серьезно, даже зло, и поэтому лицо показалось маской, которую он только что нацепил. Она поправила волосы, чтобы не рассыпались и не закрыли ее с головы до ног, — они еле держались.
— Не ваше дело! — сердито отчеканила женщина и неожиданно вышла из очереди.
Быстрым сбивчивым шагом она двинулась из почтового зала, и ее небольшая фигура понеслась по переходам. Она пробежала все пролеты, двери, залы и выскочила из здания аэропорта… Когда женщина миновала его длинное распластанное тело и направилась к троллейбусу, то опять увидела этого молодого человека — он спешил за ней.
— Подождите! — Парень встал на ее пути. — Зря вы обижаетесь. Я просто хотел с вами познакомиться.
— А я просто не знакомлюсь, — сурово ответила она, делая шаг в сторону.
— Давайте познакомимся не просто, — предложил он и сделал такой же шаг в ту же сторону.
Она посмотрела ему в глаза: они по-прежнему светились злостью и съедали улыбку, как вода съедает сладкий сахар.
— Повторяю, что не хочу с вами знакомиться, — уже громко сказала она, и ее лицо залилось краской.
— Может, вы со мной хотите познакомиться? — раздался голос сзади.
Она даже вздрогнула, потому что сзади вроде бы никто не подходил и вдруг оказался человек, точно вылез из люка. Человек был высок, изысканно одет, чисто выбрит. Пальцами он перебирал радужный галстук, будто вырезанный из павлиньего хвоста; смотрел на нее черными, слегка выпуклыми глазами и ждал ответа.
— Вас тут что — шайка? — удивленно спросила она.
— Да, — подтвердил высокий, — шайка из уголовного розыска. Прошу ваши документы.
— Какое вы имеете право? — спросила молодая женщина.
— Работа такая, — усмехнулся парень с галстуком.
— Нет у меня документов, — тихо ответила она, сразу потускнев.
— Тогда назовитесь, пожалуйста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34