Майор закрыл книгу, поставил ее на место.
— И вот, — продолжал он, — я перебираю неотвратимые улики против Иркутовой. При этом не забываю, что она учится в Театральном институте, а стало быть, обладает фантазией, умеет до известной степени перевоплощаться. Но я спрашиваю себя: могла ли такая девушка, задавив человека, удрать и немедленно, как по нотам, разыграть угон собственной машины? И отвечаю по совести: нет, не могла! Да она была бы так потрясена, что ей и в голову не пришло бы сразу замести следы. Вспомните, как она подбежала к перепуганной девочке. Нет, угнать машину мог только опытный, хладнокровный человек.
— Хорошо, товарищ майор, — сказал Мозарин. — Но, в общем, мы ведь имеем дело с довольно заурядным происшествием — наездом. Оно лишь осложнено инсценировкой угона машины.
— Нет, лейтенант! До сих пор мы подходили к этому делу как к обычному преступлению, потому что оно похоже на сотни подобных ему. А теперь возникает новый вопрос: чем же это преступление непохоже на другие? Отвечаю: тормоза, сигналы, фары машины были вполне исправны. Но в тот момент, когда автомобиль мчался прямо на женщину, фары не светили, сигналы молчали, тормоза не были применены. На что это указывает? На то, что преступление необычное, из ряда вон выходящее, и к нему так и следует подходить.
— Но, товарищ майор, если Иркутова невиновна, то кто же виновен? — спросил Мозарин.
— На этот вопрос мы и должны ответить! — воскликнул Градов. — Мы, советские разведчики по уголовным делам, обязаны не только найти виновных, но и снять обвинение с подозреваемого, если он невиновен. Это очень сложный случай, лейтенант. Начнем розыски с противоположного конца!
— Может быть, с доктора?
— Нет, пока оставим Иркутовых в стороне.
Градов поднял телефонную трубку, соединился с клиникой, спросил у дежурного врача, как чувствует себя неизвестная женщина, доктор ответил, что она все еще без сознания, но есть надежда…
— Да! — сказал майор, кладя трубку на место. — Пока она не придет в сознание, мы будем топтаться на месте. Хотя… — нажав кнопку настольного звонка, он приказал вошедшей секретарше вызвать Корневу.
Надя принесла «приказ» и сказала, что с трудом выявленная строка состоит из ряда цифр и знаков, которые удалось расшифровать. Они означают: «Улица Пушкина, 670».
— Такого номера дома там нет, — заметил Мозарин.
— Думается, — сказала Корнева, — эту цифру надо понимать так: дом шесть, квартира семьдесят. Или дом шестьдесят семь.
— А квартира ноль? — ехидно спросил Мозарин. Надя прикусила губу, сердито покосилась на него и попросила у Градова разрешения уйти. Майор утвердительно кивнул головой.
— Зачем вы подтруниваете над научной сотрудницей? — упрекнул Градов лейтенанта. — Ну, малость ошиблась девушка. Я все-таки думаю, что лучше, если мы, работники милиции, будем отличаться излишней вежливостью и чуткостью, чем наоборот. А вы — офицер, да еще фронтовик. Прошу помнить об этом…
— Есть. Разрешите сказать!
— Говорите.
— Вот вы вспомнили, что я, как и вы, фронтовик. А ведь тут есть люди, которые об этом забывают, хотя сами всю войну сидели в тылу.
— Да, сидели, лейтенант, и помногу раз просились на фронт. А им, как, скажем, мне, долгое время настойчиво приказывали оставаться на месте. Но вы очень скоро убедитесь на себе, что наша работа даже в мирное время — фронт!
Майор подошел к книжному шкафу, достал путеводитель по Москве. Он раскрыл книгу на описании улицы Пушкина. Подойдя к большой настольной карте столицы, Градов мысленно прошелся по правой, потом по левой стороне улицы. Нет! Здесь номера домов кончались, далеко не доходя до сотни. А не относится ли этот номер к магазину или столовой? Майор стал внимательно читать путеводитель.
— Ага! Пожалуйте сюда, лейтенант! — воскликнул он и обвел карандашом абзац. — Ясно? — спросил он, когда Мозарин прочел очерченные строки.
— Ясно, товарищ майор!
9
К вечеру Мозарин доложил, что лежащая в клинике женщина — учительница 670-й школы Вера Петровна Некрасова. Лейтенант привел с собой директора школы и любимого ученика Некрасовой — Леню Ильина.
Высокая седая женщина в светлом платье опустилась в кресло против Градова. Серые глаза с тревогой взглянули на него. Положив на стол худощавые руки, она с волнением спросила:
— Вера Петровна будет жить?
— Врачи надеются, что да, — ответил майор.
— Педагоги и ученики очень любят Веру Петровну. Она опытная учительница и чудесный человек!..
— Давно она у вас работает?
— До войны работала шесть лет. После возвращения в Москву — третий год.
— У нее есть родные?
— Были… Когда-то… Фашисты загнали ее семью с другими жителями села в сарай, облили стены керосином и подожгли.
— А где же в это время была Вера Петровна?
— Она пятнадцатого июня сорок первого года поехала на Украину, погостить к родителям, да так и осталась там. Ее отец был председателем колхоза. Вера Петровна ушла в партизанский отряд. Во время боя ее, раненую, захватили в плен. До сорок пятого года она просидела в концентрационном лагере.
— Откуда это вам известно?
— Она сама рассказывала. У нее имеются документы.
— Почему же вы не побеспокоились о том, что она так долго не появляется в школе?
— Теперь ведь каникулы… К тому же она собиралась уехать в деревню и вернуться только к началу школьных занятий. Я была рада за нее. Она все время лечится у гомеопата, сидит на диете. Она очень переутомилась, а тут еще под трамвай чуть не угодила. А еще раньше — вот не везет человеку! — над ее головой сорвалась малярная люлька. Оба случая очень странные. Я и пришла, собственно, для того чтобы об этом заявить.
— В каком смысле странные?
— Вы, пожалуйста, спросите об этом у Лени. Он лучше расскажет.
— А когда произошли эти случаи?
— Приблизительно за неделю до того, как она собралась ехать в деревню.
— Как вела себя Вера Петровна в эти дни?
— Она нервничала. Очень нервничала. Потом она плохо видит. Вообще, как стемнеет, всегда сидела дома, не выходила на улицу одна. Ребята провожали ее и в школу и домой.
— И Леня?
— Очень часто. Я редко наблюдала такую дружбу между педагогом и учеником.
Мозарин позвал в кабинет Леню Ильина. Школьник подошел к Градову, поздоровался за руку. Взгляд у него был строгий, волосы старательно приглажены, ботинки начищены.
Градов с улыбкой поглядел на школьника.
— Ты в каком классе учишься?
— В пятом.
— Отличник?
— Нет. У меня по некоторым предметам четверки, троек нет, а по русскому иду впереди всех.
— А ты учил басню Крылова про синицу?
— Учил. Это когда я еще маленький был.
— Как это там у Крылова: «Промолвить к речи здесь годится…»
— Помню:

Промолвить к речи здесь годится.
Но ничьего не трогая лица,
Что делом, не сведя конца,
Не надобно хвалиться.

Школьник густо покраснел.
— Я не хвалюсь! — воскликнул он. — У меня по русскому все пятерки. Вера Петровна сказала: если постараюсь, буду у нее самым лучшим учеником.
— Ну если Вера Петровна сказала, верю. Ты часто с ней разговаривал?
— Каждый день. А после уроков я ее домой провожал. И теперь, летом, прибегал. Как вернулся из пионерлагеря пятнадцатого июля, так сразу к ней пришел.
— Когда ты провожал ее в последний раз?
— Двадцать шестого июля. Но я еще собирался проводить ее на вокзал. Веру Петровну одну нельзя пускать. С ней всякие истории приключаются.
— Какие же это истории?
И мальчик рассказал, как однажды в сумерках к подъезду ремонтирующейся школы подкатил шеститонный грузовик с углем. Люк подвала выходил на улицу неподалеку от подъезда. Все ребята, игравшие во дворе в футбол, стали помогать шоферу и дворнику сбрасывать уголь в люк. Даже подрались из-за лопат, а Вера Петровна подошла и прикрикнула на них. Вдруг послышался шум. И ребята увидели, как быстро скользит с крыши трос, на котором висела малярная люлька. Школьники закричали: тяжелая люлька падала прямо на учительницу. Она едва успела отскочить.
Спустя дня три Леня провожал Веру Петровну домой. Дело было днем. Они собирались переходить улицу. По ней мчались автомобили, трамвай, автобусы. Несмотря на возражения мальчика, учительница взяла его за руку и повела. Увидев приближающийся трамвай, она остановилась, чтобы пропустить его. В эту секунду какой-то человек, перебегая через рельсы, гак толкнул Веру Петровну, что она упала на трамвайный путь. Леня тоже покатился на камни. Трамвай остановился в двух шагах от Веры Петровны.
— Ты видел лицо человека, который толкнул твою учительницу? — спросил Градов.
— Мельком видел.
— А не заметил, как он был одет?

— Шляпу заметил и пальто.
— Ну а перед тем, как люлька сорвалась, к лебедке никто не подходил?
— Мы стояли к лебедке спиной.
— Вера Петровна не говорила, — обратился Градов к директору, — что с ней бывали еще какие-нибудь случаи?
— Нет, — ответила женщина.
В кабинет вошла Корнева и положила на стол анализ окурков. Она хотела уйти, но майор остановил ее.
— Вот, Леня, познакомься. Эта девушка — наш следопыт.
Школьник недоверчиво посмотрел на Корневу.
— Правда? — спросил он.
— Правда! — ответила Надя.
— Вот послушай-ка, какая это удивительная тетенька! — сказал Градов. — Если, например, по дорожке сада пройдет несколько человек, ей потом стоит только посмотреть на следы, и она скажет, кто тут прошел: ребенок, женщина или мужчина, молодой или старик, высокий или низкий, с тяжелым грузом или налегке, спешил или с ленцой гулял. По характеру следов узнает моряка, грузчика, кавалериста.
— Ух ты! — с восторгом произнес Леня. — Она прямо может показать: вот этот прошел?
— Конечно, может. Скажем, мимо дачи проходили ребята. Один из них отстал, перелез через забор, попросил воды, потом догнал товарищей. Корнева посмотрит следы на заборе, изучит их и точно укажет на того, кто пил воду.
— И на асфальте угадает следы?
— Ну нет! На асфальте, в городе это трудновато. Но в таком случае у нас есть помощники — служебно-розыскные собаки.
— Это интереснее, чем в книжках! — воскликнул школьник. — А я смогу когда-нибудь стать таким следопытом?
— Вот окончишь школу — приходи к нам, а тогда посмотрим.
У Лени вытянулось лицо, он умоляющими глазами посмотрел на Надю.
— Виктор Владимирович, — сказала она, — если школа не будет возражать, я и теперь берусь его научить читать следы собак, лошадей, коров, велосипедов, автомобилей…
— Ой, можно? — спросил мальчик директора школы. Та кивнула головой. Леня бросился к Наде и спросил, когда к ней можно прийти.
Проводив посетителей, Градов протянул листок с анализом окурков Мозарину.
— Вы знаете по делу номер триста шесть столько же, сколько и я. Ваше мнение?
— Товарищ майор, я не уверен в том, что Иркутова невиновна. И еще не знаю, какое участие принимал во всем этот доктор.
— Читайте, читайте! Анализ окурков показывает, что папиросы курили разные люди. Впрочем, это и так ясно: настоящий курильщик редко меняет марку папирос.
— Раз один окурок лежал в воде, анализ неточен.
— Ладно, ладно… А что вы думаете о пострадавшей учительнице Некрасовой?
— Если она кого-нибудь боялась, почему никуда об этом не заявляла? Во всяком случае, как говорил мой батька: «Темна вода во облацех воздушных, а наипаче в Евиной душе».
10
Врачи наконец разрешили посетить Некрасову. Через десять минут оба офицера уже ехали в больницу.
Вдоль тротуаров бежали ручьи, по которым, подпрыгивая, неслись бумажные кораблики. Мальчишки с криком бежали за ними. На желобах высоких домов в голубоватой дымке испарений сидели пепельные голуби.
Градов и Мозарин вошли в палату. Голова и лицо Некрасовой были наглухо забинтованы. Только глаза лихорадочно блестели в прорезях бинтов.
Врач предупредил офицеров:
— Прошу вас, товарищи, не утомляйте больную. У нее сегодня уже были гости — директор школы с двумя учениками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19