Подумайте, Эмилия, планы Монтони непроницаемы,
но предупреждаю вас — они ужасны; он не знает никаких препятствий, раз дело коснется его интереса или честолюбия. Могу ли я покинуть вас в его власти? Бегите, бегите из этой мрачной тюрьмы с человеком, который боготворит вас! Я подкупил одного из слуг замка, он отопрет нам ворота, и еще до наступления утренней зари вы будете уже далеко, на пути в Венецию.
Эмилия, ошеломленная полученным ударом, и в такой момент, когда она уже начинала надеяться на лучшие времена, видела, что ее со всех сторон окружает погибель. Не имея сил отвечать, не способная даже размышлять, она бросилась в кресла, бледная, задыхающаяся от волнения. Что Монтони продал ее графу Морано являлось вполне вероятным и что теперь он взял назад свое согласие на брак — было также очевидно из поступков самого Морано; несомненно, что только другой какой-нибудь расчет, более выгодный, мог заставить корыстолюбивого Монтони отказаться от своего прежнего плана. Эти соображения заставляли ее трепетать и верить намекам Морано; страшась новых бед и притеснений, ожидающих ее в Удольфском замке, она невольно убеждалась, что единственное средство избегнуть их — было отдаться под покровительство этого человека, а между тем и это связано было также с несчастьем, столь ужасным, что одна мысль о нем была ей нестерпима.
Молчание Эмилии, хотя и вызванное отчаянием, оживило надежды Морано; он с нетерпением наблюдал ее лицо, схватил руку, которую она отдергивала, и, прижимая ее к сердцу, опять молил Эмилию решиться немедленно.
— Каждая минута усиливает опасность нашего бегства, — говорил он, — и эти минуты, потерянные даром, дадут возможность Монтони настигнуть нас.
— Замолчите, умоляю вас, — промолвила Эмилия слабым голосом, — я действительно несчастна, несчастной я и останусь. Оставьте меня, приказываю вам — предоставьте меня моей горькой судьбе.
— Ни за что! — с жаром воскликнул Морано, — сперва пусть я погибну! Но простите мою стремительность! Мысль потерять вас сводит меня с ума. Вам должен быть известен характер Монтони; вы можете не знать его планов, — да, это так, или вы не стали бы колебаться между моей любовью и его властью.
— Я и не колеблюсь, — ответила Эмилия.
— Так идем скорее, — ответил Морано, с жаром целуя ее руку, — экипаж мой ждет внизу, под стенами замка.
— Вы не поняли меня, — молвила Эмилия, — позвольте поблагодарить вас за выраженное вами участие, но дайте мне действовать по моему собственному желанию. Я останусь здесь, под покровительством синьора Монтони.
— Под его покровительством! — с негодованием произнес Морано, — под его покровительством! Эмилия, как вы можете так обманываться? я уже говорил вам, чего вы должны ожидать от его покровительства!
— Простите меня, если я в этом случае не поверю одним словам и потребую хоть какого-нибудь доказательства.
— У меня нет ни времени, ни возможности приводить доказательства, — возразил граф.
— Так я не желаю выслушивать вас!
— Но вы испытываете мое терпение, вы издеваетесь надо мной, — продолжал Морано. — Неужели брак с человеком, обожающим вас, так ужасен, что вы предпочитаете ему все беды, каким может подвергнуть вас Монтони в этой темнице, удаленной от людей? Какой-нибудь негодяй похитил сердце, которое должно быть моим, иначе вы не стали бы так упорно отказываться от предложения, которое поставит вас вне всякого преследования.
Морано взволнованно, быстрыми шагами заходил по комнате.
— Вот эти-то речи еще более убеждают меня, граф Морано, что моя привязанность никогда не может принадлежать вам, — кротко заметила Эмилия, — а ваше поведение доказывает, что я не избавлюсь от притеснения, если отдамся в вашу владть. Если вы желаете, чтобы я переменила мнение о вас, то перестаньтб мучить меня своим присутствием. Если вы не исполните этого условия, то заставите меня позвать синьора Монтони.
— Хорошо, пусть он приходит! — с яростью воскликнул Морано, — и попробует подвергнуться моему гневу! Пусть померяется с человеком, которого он так дерзко оскорбил; моя месть научит его справедливости, — пусть приходит и встретит мой меч!
Пылкость, с какой произнесены были эти слова, еще сильнее встревожила Эмилию; она поднялась со стула, но так сильно дрожала, что не могла устоять на ногах, и опять села; слова замирали на ее губах, она боязливо оглядывалась на запертую дверь в коридор; она видела, что невозможно выйти из комнаты так, чтобы Морано не предупредил ее намерения.
Не замечая ее волнения, он продолжал шагать по комнате в крайнем возбуждении. Его потемневшее лицо выражало всю ярость ревности и мщения, и всякий, кто видел его черты, озаренные улыбкой невыразимой нежности — как это было так недавно — теперь просто не узнал бы его.
— Граф Морано, — начала Эмилия, наконец получившая способность говорить, — умоляю вас, успокойтесь, подавите свои порывы, послушайтесь голоса рассудка, если не хотите слушать голоса жалости. Вы дурно направили и любовь свою и ненависть. Я никогда не могла бы отвечать на чувство, которым вы почтили меня, и, конечно, никогда не поощряла вас; точно так же напрасно вы сердитесь на синьора Монтони: вы должны были знать, что он не имел права располагать моей рукой, даже если б у него была на это власть. Уезжайте из замка, пока вам не угрожает опасность. Не предавайтесь несправедливой мести, не навлекайте на меня лишних страданий.
— И за кого это вы так тревожитесь: за меня или за Монтони? — холодно спросил Морано и устремил на нее язвительный взор.
— За обоих! — отвечала Эмилия трепещущим голосом.
— Несправедливая месть! — воскликнул граф с прежней порывистой страстностью. — Трудно выдумать кару, достаточную для отплаты за оскорбление, какое он хотел нанести мне! Да, я покину замок, но не один. Слишком долго меня морочили. Раз мои мольбы и мои страдания тщетны, — я употреблю силу. У меня есть люди, которые доставят вас в мой экипаж. Ваши крики никого не призовут на помощь, вашего голоса никто не услышит из этой отдаленной части замка; покоритесь же молча, пойдем со мною.
Теперь это было уже лишним напоминанием. Эмилия убедилась, что ее крики ни к чему не послужат; ужас привел в такое расстройство ее мысли, что она не находила слов мольбы и сидела безмолвйая и дрожащая до тех пор, пока он не подошел к ней, чтобы заставить ее встать. Тогда она вдруг поднялась, оттолкнула его и, стараясь казаться спокойной, проговорила:
— Граф Морано, я в вашей власти, но заметьте, таким поведением вам не удастся заслужить уважения, которого вы так желали добиться; вы готовите себе тяжкое бремя угрызений совести, если обидите беспомощную сироту. Неужели ваше сердце до того ожесточено, что вы можете без волнения смотреть на мои страдания?
Тут послышалось ворчание собаки, опять соскочившей с постели; Морано взглянул на дверь, ведущую на лестницу, и, видя, что никто не появляется, крикнул:
— Эй, Чезарио!.. Зачем вы заставляете меня прибегать к этому средству? — обратился он к Эмилии. — Насколько мне было бы приятнее уговорить вас, нежели силою заставить сделаться моею женою? Но, клянусь небом, я не допущу, чтобы Монтони продал вас кому-нибудь! Однако у меня в голове зародилась мысль, которая сводит меня с ума. Я не знаю, как выразить ее, это мысль безумная… этого быть не может! Но вы дрожите, вы бледнеете! так и есть! вы… вы любите Монтони! — крикнул Морано, схватив Эмилию за руку и бешено топнув ногой.
Искреннее изумление разлилось по ее лицу.
— Если вы действительно так думаете, — проговорила она, — то и думайте…
— Ваш взор, ваши слова подтверждают мои подозрения, — с бешенством воскликнул Морано. — Конечно, Монтони имел в виду приз более драгоценный, чем золото. Но он не доживет до того, чтобы восторжествовать надо мною! Сию минуту…
Его прервал громкий лай собаки.
— Стойте, граф Морано, — сказала Эмилия, испуганная словами и бешенством, сверкавшим в его взоре, — я спасу вас от этого заблуждения. Из всех людей в мире Монтони менее всех вам соперник, хотя если я не найду других средств спасти себя, то попытаюсь разбудить его слуг и призвать их на помощь своими криками!..
— В такую минуту, — отвечал Морано, — нельзя полагаться на ваши уверения. Как мог я думать, что он видел вас и не полюбил? Но первой моей заботой будет увезти вас из замка. Чезарио! эй, Чезарио!
У двери, ведущей на лестницу, появился человек, кроме того слышны были шаги других, подымающихся по лестнице. Эмилия отчаянно вскрикнула, в то время как Морано поспешно протащил ее по комнате; в ту же минуту она услыхала шум у других дверей, ведущих в коридор. Граф остановился, точно колеблясь между любовью и желанием мести; в тот же момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался Монтони, в сопровождении старого дворецкого и еще нескольких людей.
— К оружию! — крикнул Монтони графу.
Тот, не дожидаясь вторичного приглашения, передал Эмилию на руки своих людей, вошедших с лестницы, и с бешенством кинулся к Монтони.
— Вот тебе удар прямо в сердце, негодяй! — крикнул он, бросаясь с мечом на Монтони; тот парировал удар и отвечал со своей стороны; некоторые из лиц, сопровождавших Монтони, пытались разнять сражающихся, другие освобождали Эмилию от Морано.
— Так вот как вы поступаете, граф Морано! — произнес Монтони холодным, саркастическим тоном. — Я принимал вас под своим кровом, позволил вам, хотя и отьявленному врагу моему, остаться ночевать в моем доме, а вы отплатили мне за гостеприимство дьявольской изменой и похитили у меня мою племянницу?
— Как вы смеете заикаться об измене? — запальчиво воскликнул Морано, — когда вы сами кругом виноваты? Монтони, вы негодяй! Если тут есть измена, то она на вашей стороне. Вы нанесли мне гнусную обиду, вы оскорбили меня смертельно… Но к чему слова? Выходи на бой, подлец, и прими правосудие из рук моих!
— Сам подлец! — воскликнул Монтони и, вырвавшись из рук людей, державших его, кинулся на графа; оба отступили в коридор, и там начался бой, до того ожесточенный, что никто из зрителей не решался подойти. Монтони клялся, что он пронзит мечом всякого, кто только осмелится вмешаться.
Ревность и мщение придавали особенную свирепость Морано, между тем как превосходство силы и хладнокровие Монтони дали ему возможность ранить противника, которого его слуги теперь пытались схватить; но он не поддавался и, несмотря на рану, продолжал сражаться. Он как будто не чувствовал ни боли, ни потери крови и всецело отдавался пылу мщенья; Монтони, наоборот, дрался со стойкой, но сдержанной отвагой; острие меча Морано проткнуло ему руку, но почти в то же мгновение он серьезно ранил и обезоружил противника. Граф упал навзничь на руки своего слуги, а Монтони простер над ним меч, приказывая ему просить пощады. Морано, изнемогая от боли, едва успел ответить слабым жестом и несколькими едва слышными словами, что он на это не согласен, как с ним сделался обморок. Монтони уже собирался погрузить ему меч прямо в сердце в то время, как он лежал без чувств, но был остановлен рукою Кавиньи. С большим трудом удалось его удержать, но лицо его потемнело, пока он глядел на распростертого противника, и он приказал унести его немедленно вон из замка.
Между тем Эмилия, которую не пускали из ее комнаты во время суматохи боя, теперь вышла в коридор, и из чувства простого человеколюбия горячо стала умолять Монтони позволить графу Морано остаться в замке, где ему могут оказать помощь, необходимую в его состоянии. Но Монтони, который редко слушался голоса сострадания, теперь жаждал мщения и с невероятной жестокостью опять приказал удалить сраженного врага из замка, несмотря на его опасное положение, хотя кругом замка был лес и никакого другого убежища, где бы раненый мог приютиться.
Слуги графа объявили, что они не тронут его с места, пока он не очнется, и Монтони поневоле должен был бездействовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
но предупреждаю вас — они ужасны; он не знает никаких препятствий, раз дело коснется его интереса или честолюбия. Могу ли я покинуть вас в его власти? Бегите, бегите из этой мрачной тюрьмы с человеком, который боготворит вас! Я подкупил одного из слуг замка, он отопрет нам ворота, и еще до наступления утренней зари вы будете уже далеко, на пути в Венецию.
Эмилия, ошеломленная полученным ударом, и в такой момент, когда она уже начинала надеяться на лучшие времена, видела, что ее со всех сторон окружает погибель. Не имея сил отвечать, не способная даже размышлять, она бросилась в кресла, бледная, задыхающаяся от волнения. Что Монтони продал ее графу Морано являлось вполне вероятным и что теперь он взял назад свое согласие на брак — было также очевидно из поступков самого Морано; несомненно, что только другой какой-нибудь расчет, более выгодный, мог заставить корыстолюбивого Монтони отказаться от своего прежнего плана. Эти соображения заставляли ее трепетать и верить намекам Морано; страшась новых бед и притеснений, ожидающих ее в Удольфском замке, она невольно убеждалась, что единственное средство избегнуть их — было отдаться под покровительство этого человека, а между тем и это связано было также с несчастьем, столь ужасным, что одна мысль о нем была ей нестерпима.
Молчание Эмилии, хотя и вызванное отчаянием, оживило надежды Морано; он с нетерпением наблюдал ее лицо, схватил руку, которую она отдергивала, и, прижимая ее к сердцу, опять молил Эмилию решиться немедленно.
— Каждая минута усиливает опасность нашего бегства, — говорил он, — и эти минуты, потерянные даром, дадут возможность Монтони настигнуть нас.
— Замолчите, умоляю вас, — промолвила Эмилия слабым голосом, — я действительно несчастна, несчастной я и останусь. Оставьте меня, приказываю вам — предоставьте меня моей горькой судьбе.
— Ни за что! — с жаром воскликнул Морано, — сперва пусть я погибну! Но простите мою стремительность! Мысль потерять вас сводит меня с ума. Вам должен быть известен характер Монтони; вы можете не знать его планов, — да, это так, или вы не стали бы колебаться между моей любовью и его властью.
— Я и не колеблюсь, — ответила Эмилия.
— Так идем скорее, — ответил Морано, с жаром целуя ее руку, — экипаж мой ждет внизу, под стенами замка.
— Вы не поняли меня, — молвила Эмилия, — позвольте поблагодарить вас за выраженное вами участие, но дайте мне действовать по моему собственному желанию. Я останусь здесь, под покровительством синьора Монтони.
— Под его покровительством! — с негодованием произнес Морано, — под его покровительством! Эмилия, как вы можете так обманываться? я уже говорил вам, чего вы должны ожидать от его покровительства!
— Простите меня, если я в этом случае не поверю одним словам и потребую хоть какого-нибудь доказательства.
— У меня нет ни времени, ни возможности приводить доказательства, — возразил граф.
— Так я не желаю выслушивать вас!
— Но вы испытываете мое терпение, вы издеваетесь надо мной, — продолжал Морано. — Неужели брак с человеком, обожающим вас, так ужасен, что вы предпочитаете ему все беды, каким может подвергнуть вас Монтони в этой темнице, удаленной от людей? Какой-нибудь негодяй похитил сердце, которое должно быть моим, иначе вы не стали бы так упорно отказываться от предложения, которое поставит вас вне всякого преследования.
Морано взволнованно, быстрыми шагами заходил по комнате.
— Вот эти-то речи еще более убеждают меня, граф Морано, что моя привязанность никогда не может принадлежать вам, — кротко заметила Эмилия, — а ваше поведение доказывает, что я не избавлюсь от притеснения, если отдамся в вашу владть. Если вы желаете, чтобы я переменила мнение о вас, то перестаньтб мучить меня своим присутствием. Если вы не исполните этого условия, то заставите меня позвать синьора Монтони.
— Хорошо, пусть он приходит! — с яростью воскликнул Морано, — и попробует подвергнуться моему гневу! Пусть померяется с человеком, которого он так дерзко оскорбил; моя месть научит его справедливости, — пусть приходит и встретит мой меч!
Пылкость, с какой произнесены были эти слова, еще сильнее встревожила Эмилию; она поднялась со стула, но так сильно дрожала, что не могла устоять на ногах, и опять села; слова замирали на ее губах, она боязливо оглядывалась на запертую дверь в коридор; она видела, что невозможно выйти из комнаты так, чтобы Морано не предупредил ее намерения.
Не замечая ее волнения, он продолжал шагать по комнате в крайнем возбуждении. Его потемневшее лицо выражало всю ярость ревности и мщения, и всякий, кто видел его черты, озаренные улыбкой невыразимой нежности — как это было так недавно — теперь просто не узнал бы его.
— Граф Морано, — начала Эмилия, наконец получившая способность говорить, — умоляю вас, успокойтесь, подавите свои порывы, послушайтесь голоса рассудка, если не хотите слушать голоса жалости. Вы дурно направили и любовь свою и ненависть. Я никогда не могла бы отвечать на чувство, которым вы почтили меня, и, конечно, никогда не поощряла вас; точно так же напрасно вы сердитесь на синьора Монтони: вы должны были знать, что он не имел права располагать моей рукой, даже если б у него была на это власть. Уезжайте из замка, пока вам не угрожает опасность. Не предавайтесь несправедливой мести, не навлекайте на меня лишних страданий.
— И за кого это вы так тревожитесь: за меня или за Монтони? — холодно спросил Морано и устремил на нее язвительный взор.
— За обоих! — отвечала Эмилия трепещущим голосом.
— Несправедливая месть! — воскликнул граф с прежней порывистой страстностью. — Трудно выдумать кару, достаточную для отплаты за оскорбление, какое он хотел нанести мне! Да, я покину замок, но не один. Слишком долго меня морочили. Раз мои мольбы и мои страдания тщетны, — я употреблю силу. У меня есть люди, которые доставят вас в мой экипаж. Ваши крики никого не призовут на помощь, вашего голоса никто не услышит из этой отдаленной части замка; покоритесь же молча, пойдем со мною.
Теперь это было уже лишним напоминанием. Эмилия убедилась, что ее крики ни к чему не послужат; ужас привел в такое расстройство ее мысли, что она не находила слов мольбы и сидела безмолвйая и дрожащая до тех пор, пока он не подошел к ней, чтобы заставить ее встать. Тогда она вдруг поднялась, оттолкнула его и, стараясь казаться спокойной, проговорила:
— Граф Морано, я в вашей власти, но заметьте, таким поведением вам не удастся заслужить уважения, которого вы так желали добиться; вы готовите себе тяжкое бремя угрызений совести, если обидите беспомощную сироту. Неужели ваше сердце до того ожесточено, что вы можете без волнения смотреть на мои страдания?
Тут послышалось ворчание собаки, опять соскочившей с постели; Морано взглянул на дверь, ведущую на лестницу, и, видя, что никто не появляется, крикнул:
— Эй, Чезарио!.. Зачем вы заставляете меня прибегать к этому средству? — обратился он к Эмилии. — Насколько мне было бы приятнее уговорить вас, нежели силою заставить сделаться моею женою? Но, клянусь небом, я не допущу, чтобы Монтони продал вас кому-нибудь! Однако у меня в голове зародилась мысль, которая сводит меня с ума. Я не знаю, как выразить ее, это мысль безумная… этого быть не может! Но вы дрожите, вы бледнеете! так и есть! вы… вы любите Монтони! — крикнул Морано, схватив Эмилию за руку и бешено топнув ногой.
Искреннее изумление разлилось по ее лицу.
— Если вы действительно так думаете, — проговорила она, — то и думайте…
— Ваш взор, ваши слова подтверждают мои подозрения, — с бешенством воскликнул Морано. — Конечно, Монтони имел в виду приз более драгоценный, чем золото. Но он не доживет до того, чтобы восторжествовать надо мною! Сию минуту…
Его прервал громкий лай собаки.
— Стойте, граф Морано, — сказала Эмилия, испуганная словами и бешенством, сверкавшим в его взоре, — я спасу вас от этого заблуждения. Из всех людей в мире Монтони менее всех вам соперник, хотя если я не найду других средств спасти себя, то попытаюсь разбудить его слуг и призвать их на помощь своими криками!..
— В такую минуту, — отвечал Морано, — нельзя полагаться на ваши уверения. Как мог я думать, что он видел вас и не полюбил? Но первой моей заботой будет увезти вас из замка. Чезарио! эй, Чезарио!
У двери, ведущей на лестницу, появился человек, кроме того слышны были шаги других, подымающихся по лестнице. Эмилия отчаянно вскрикнула, в то время как Морано поспешно протащил ее по комнате; в ту же минуту она услыхала шум у других дверей, ведущих в коридор. Граф остановился, точно колеблясь между любовью и желанием мести; в тот же момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался Монтони, в сопровождении старого дворецкого и еще нескольких людей.
— К оружию! — крикнул Монтони графу.
Тот, не дожидаясь вторичного приглашения, передал Эмилию на руки своих людей, вошедших с лестницы, и с бешенством кинулся к Монтони.
— Вот тебе удар прямо в сердце, негодяй! — крикнул он, бросаясь с мечом на Монтони; тот парировал удар и отвечал со своей стороны; некоторые из лиц, сопровождавших Монтони, пытались разнять сражающихся, другие освобождали Эмилию от Морано.
— Так вот как вы поступаете, граф Морано! — произнес Монтони холодным, саркастическим тоном. — Я принимал вас под своим кровом, позволил вам, хотя и отьявленному врагу моему, остаться ночевать в моем доме, а вы отплатили мне за гостеприимство дьявольской изменой и похитили у меня мою племянницу?
— Как вы смеете заикаться об измене? — запальчиво воскликнул Морано, — когда вы сами кругом виноваты? Монтони, вы негодяй! Если тут есть измена, то она на вашей стороне. Вы нанесли мне гнусную обиду, вы оскорбили меня смертельно… Но к чему слова? Выходи на бой, подлец, и прими правосудие из рук моих!
— Сам подлец! — воскликнул Монтони и, вырвавшись из рук людей, державших его, кинулся на графа; оба отступили в коридор, и там начался бой, до того ожесточенный, что никто из зрителей не решался подойти. Монтони клялся, что он пронзит мечом всякого, кто только осмелится вмешаться.
Ревность и мщение придавали особенную свирепость Морано, между тем как превосходство силы и хладнокровие Монтони дали ему возможность ранить противника, которого его слуги теперь пытались схватить; но он не поддавался и, несмотря на рану, продолжал сражаться. Он как будто не чувствовал ни боли, ни потери крови и всецело отдавался пылу мщенья; Монтони, наоборот, дрался со стойкой, но сдержанной отвагой; острие меча Морано проткнуло ему руку, но почти в то же мгновение он серьезно ранил и обезоружил противника. Граф упал навзничь на руки своего слуги, а Монтони простер над ним меч, приказывая ему просить пощады. Морано, изнемогая от боли, едва успел ответить слабым жестом и несколькими едва слышными словами, что он на это не согласен, как с ним сделался обморок. Монтони уже собирался погрузить ему меч прямо в сердце в то время, как он лежал без чувств, но был остановлен рукою Кавиньи. С большим трудом удалось его удержать, но лицо его потемнело, пока он глядел на распростертого противника, и он приказал унести его немедленно вон из замка.
Между тем Эмилия, которую не пускали из ее комнаты во время суматохи боя, теперь вышла в коридор, и из чувства простого человеколюбия горячо стала умолять Монтони позволить графу Морано остаться в замке, где ему могут оказать помощь, необходимую в его состоянии. Но Монтони, который редко слушался голоса сострадания, теперь жаждал мщения и с невероятной жестокостью опять приказал удалить сраженного врага из замка, несмотря на его опасное положение, хотя кругом замка был лес и никакого другого убежища, где бы раненый мог приютиться.
Слуги графа объявили, что они не тронут его с места, пока он не очнется, и Монтони поневоле должен был бездействовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65