– Значит, вы не отрицаете факта передачи директору Новороссийского цементного завода значительного количества фондируемого ширпотреба? – спрашивал он меня.
– Не передал, а дал распоряжение отправить, к тому же не директору, а коллективу, – попытался я поправить его. Но напрасно, пропустив мое замечание мимо ушей, он продолжал гнуть свое:
– Итак, вы ему ширпотреб, а он вам цемент, полнейшая анархия…
Мы разговаривали с ним в таком духе целый час и, разумеется, так и не сумели понять друг друга. Конечно, у меня и в мыслях не было сказать ему, что сам нарком в курсе дела. Мы, сотрудники Серго, слишком любили его и никогда ни в чем не подводили. Окончательно убедившись, что мои попытки оправдаться ни к чему не приведут, я встал и, прежде чем уйти, спросил следователя:
– Скажите, пожалуйста, если, конечно, можно, какое наказание ждет меня, если вы действительно считаете, что я виновен?
– Хоть и не полагается, но так и быть, скажу. За грубое нарушение государственной дисциплины, за разбазаривание фондируемого ширпотреба в лучшем случае строгий выговор с предупреждением, снятие с работы и запрещение в течение трех лет занимать ответственные посты. Это мое мнение, – отчеканил он, – в худшем…
Продолжения я не стал выслушивать. И так все было ясно.
В ожидании вызова на заседание парткомиссии я ходил как в воду опущенный, плохо спал, потерял аппетит и похудел до такой степени, что скулы выпирали на лице, а пиджак висел на мне как на вешалке. Не переставая думать о своем положении, искал выход, но так и ничего путного придумать не смог. Наконец решил обратиться к самому Серго.
Помощник наркома Семушкин посмотрел на меня так, словно видел в первый раз.
– Ты что, с луны свалился? Как это я пропущу тебя к Серго без вызова, когда у него каждая минута на счету? – возмутился он.
– Очень важно, необходимо, – бормотал я бессвязно.
То ли мой вид, то ли интонация произвели впечатление, только Семушкин, добрый и отзывчивый, кажется, догадался, что со мной что-то неладно, и предложил явиться к концу рабочего дня, часа в два или в полтретьего.
– Может, появится окошко, и я пропущу тебя, – добавил он.
Ровно в два часа ночи я сидел в приемной. Посетителей было мало, и я начал надеяться, что попаду к Серго.
Серго имел привычку время от времени выходить в приемную и смотреть, кто его ждет. На мое счастье, он вышел и на этот раз. Увидев меня, Серго остановился, спросил:
– А ты что делаешь здесь в такой поздний час?
– У меня к вам неотложное дело, уделите, пожалуйста, минут десять.
– Ладно, скоро освобожусь, приму тебя. – Серго скрылся за массивными дверьми кабинета.
Вскоре я сидел против Серго и, боясь отнять у него много времени, скороговоркой излагал суть своего дела.
– Здорово. Значит, в лучшем случае строгий выговор и снять с работы, – засмеялся Серго и вдруг лицо его преобразилось и стало суровым. – А что ты думаешь, так и надо, работай осторожно, правила и инструкции не нарушай, тогда можешь спать спокойно, никто тебя не тронет, а что план не выполняется, строительство срывается, до этого никому дела нет. – Серго поднял трубку вертушки – правительственного аппарата – и набрал номер.
– Здорово, Емельян, Серго говорит, – сказал он. – Скажи, пожалуйста, с каких это пор твои сотрудники решили работать за меня, что, по-твоему, я даром получаю зарплату? Конкретно? Пожалуйста. Вызывают моих работников в ЦКК и давай допрашивать, как преступников, обещают в лучшем случае снять с работы да еще объявить строгий выговор… Речь идет о… Он сидит против меня и слушает наш разговор. Учти, он попал к нам по партмобилизации, быстро приспособился и хорошо работает… Подумаешь, разбазарил ширпотреб! По-твоему, было бы лучше, если бы эти предметы купили в магазине всякие спекулянты? А так они попали передовикам производства… Вам легко так рассуждать, по-вашему, такие невиданные планы, как у нас, выполняются так, между прочим?… Нет, товарищ Ярославский, так дело не пойдет, ты пришли материал ко мне, а я уже разберусь, нужно наказывать или нет. Не бойся, рука у меня тоже тяжелая… Отлично, договорились, спасибо.
Серго бросил трубку на рычаг и обратился ко мне:
– Все в порядке, отправляйся домой и ложись спать.
А когда я поднялся, он спросил:
– Постой, у тебя есть машина?
– Какая машина, товарищ Серго, в такое время?
– Действительно, уже поздно, скоро рассвет. Ты подожди меня немного в приемной, подпишу несколько бумаг и подвезу тебя.
– Не беспокойтесь, я сам доберусь.
– Нет, нет, поедешь со мной.
Минут через десять, спускаясь по лестнице, Серго внимательно разглядывал меня.
– Ты совсем худой стал, больной, что ли? – спросил он.
– Нет, просто устал.
– Почему же не отдыхаешь?
– Вы же сами запретили ответственным работникам пользоваться отпуском в летний период, – ответил я.
– Чудак, это для тех, кто не нуждается в отдыхе.
В автомашине Серго долго молчал, потом, как бы отвечая на свои мысли, заговорил:
– Люди не понимают, что мы очень отстали и нам нужно не только догонять, но и перегонять во что бы то ни стало, иначе нам хана. Это трудная задача, недаром в народе говорят: хуже нет ждать да догонять, только ничего не поделаешь, надо.
Когда мы доехали до Спасских ворот Кремля, Серго предложил мне зайти к нему и вместе поужинать.
– Зачем тебе беспокоить жену, когда моя Зина все равно бодрствует. Такая уж женщина, пока я не вернусь, она не ляжет, – сказал он.
Жил Серго со своей женой Зинаидой Гавриловной в небольшой трехкомнатной квартире, обставленной простой мебелью.
Не успели мы вымыть руки и сесть за стол, как Зинаида Гавриловна уже поставила на стол вареное мясо, творог, черствый хлеб и два стакана чаю. Глядя на все это, Серго покачал головой.
– Зина, ты подала бы товарищу что-нибудь существенное и бутылочку вина. Понимаю, у меня больные почки и я вынужден соблюдать диету, но во имя чего должен страдать здоровый человек? – подмигнул он мне.
Как я ни отказывался, ничего не помогло, на столе появились ветчина, копченая колбаса, сыр и бутылка кахетинского. Пока Серго нехотя, без всякого аппетита ковырялся в своем твороге, я, основательно проголодавшись, уплетал еду за обе щеки и запивал красным вином. После ужина Серго проводил меня до автомашины и попросил шофера отвезти домой.
Накрапывал мелкий дождик, дул холодный ветер.
Проезжая мимо Александровского сада, я впервые заметил, что листья на деревьях пожелтели, наступила осень.
В тот вечер мне стало ясно, почему люди, знавшие Серго, так горячо любили его.
Через несколько дней мне позвонили из управления делами и сообщили, что по личному распоряжению наркома мне предоставляется месячный отпуск, а также выдана путевка в санаторий в Кисловодск.
1968

1 2