ты должен стараться говорить со всеми по-французски- и чем больше
- тем лучше, - сказал Максиму Амир. - Здесь мы будем жить несколько месяцев, пока не получим сообщения от генерала.
- И Новый год тут будем встречать? А как же школа? - не веря своему счастью, выпытывал Максим.
- Учиться ты обязательно будешь. Но - здесь, и по другой программе. Ты же должен стать настоящим, умным, образованным и сильным мужчиной, слегка разочаровал его Амир.
Машина поднималась все выше в горы, оставляя внизу море, маленькие, карабкающиеся по склонам селения, и , наконец, миновав тенистую, уходящую в кленовые заросли аллею, остановилась у высоких глухих ворот.
Ворота открылись сами собой, и они въехали на территорию парка, вполне напоминавшего территорию пионерлагеря под Одессой, где однажды был Максим, только вместо гипсовых пионеров с горнами вдоль длинной прямоугольной клумбы стояли каменные вазы с маленькими пальмами, а "клубный корпус" заменял двухэтажный коттедж. Деревянные террасами опоясывали дом, а сквозь стеклянные стены было видно все, что происходило внутри. А происходило там следующее: мальчик лет 10-11 стаскивал по лестнице, ведущей на второй этаж, большой ящик, а дама, стоящая внизу, что-то ему кричала и раздраженно махала рукой, наверно, запрещая. Цепкий глаз Максима мгновенно оценил ситуацию, а когда ящик покатился по ступеням, он мгновенно понял, что к ногам нарядной дамы вместе со скатившимся кубарем мальчишкой посыпалось не что иное, как самые наинтереснейшие вещи - мячи, ружья, игрушечные автомобили и пистолеты.
Через секунду дама уже стояла на пороге дома, приветствуя вышедших из машины гостей. Максим кинулся к хозяйке первым и вежливо поздоровался : "Бонжур, мадам!" - протягивая руку. Женщина наклонилась к нему и провела рукой по кудрявым волосам:
- Здравствуй, здравствуй, милый! Очень рада, что ты приехал, промурлыкала она по-французски, но так внятно, что Максим отлично понял. От этой картины у Амира на мгновение перехватило дыхание, как от сильного удара поддых. Когда в голове прояснилось, причина потрясения стала ему ясна: в подвижной прозрачной тени от большого каштана обнимала своего сына российская Светлана Кончухина, покоившаяся, по его данным, уже десять лет, на маленьком подмосковном кладбище!
- Ванда Динстлер! - представилась женщина, улыбнувшись Ланкиными глазами, и знакомые Амиру до боли крепкие ноги на высоких каблучках сделали кокетливый книксен.
Сходство было настолько ошеломляющим, что бдительный Амир, подозревающий во всем козни врагов, не мог поверить в странное совпадение и запросил по своим каналам информацию на фрау Ванду. Как ни страшно - это была совсем другая женщина, не находящаяся с московской Ланой даже в самом отдаленном родстве. Игра случая, прихоть судьбы, погибель, посланная твердокаменному ожесточенному многолетней борьбой, сердцу Амира.
И все-таки были там, на лицевой стороне неведомой нам вышивки, обозначены и еще какие-то узоры, завязаны странные узелочки: Максим, не помнивший и не знавший (даже по фотографиям или рассказам) собственную мать, сразу потянулся к чужой, иноязычной женщине, бойко лопоча с ней на своем примитивном французском. Ванда, в свою очередь, прониклась теплом к приезжему мальчугану, окруженному неведомой ей тайной, и приняла это чувство за нормальную женскую жалость. А чуть позже, когда выяснилось, что Макс родился в один год и даже день с ее Крисом, призадумалась. Иногда, наблюдая за Максом, она обнаруживала в себе явные признаки умопомешательства - этот ребенок, занесенный сюда, в Альпийскую глушь неведомо какими ветрами, казался ей родным, в его повадках, ужимках, смешках, гримасах как в зеркале виделась маленькая Ванда Леденц, резвящаяся под сенью своего любимого, давно уже канувшего в безвозвратное прошлое абрикосового сада.
И этому-то образу предстояло исчезнуть. Ванда узнала от мужа, что мальчик привезен в клинику для постепенного и незаметного для него самого изменения внешности. Особенно странны казалось то, что Йохим, давно уже отказавшийся от своего тайного метода, на этот раз согласился.
Представленный профессору мальчик, наскоро поздоровался и умчался к Кристиану, подготовившему для гостя свои игрушечные сокровища. Сундук был вытащен на лужайку, и оба паренька, обвешанные саблями, ружьями, облеченные в индейское боевое оперенье, полностью увлеклись игрой.
Динстлер, Амир и специально прибывший Вольфи Штеллерман, сидящие в гостиной первого этажа, наблюдали за Максимом. Уж пять лет семья профессора жила в особняке, выстроенном неподалеку от клиники. После истории с дочерью, Ванда категорически отказалась оставаться на старом месте, то есть "жить в операционной", как она стала называть свою любимую прежде квартиру, находящуюся под одной крышей с клиникой. Кроме того, дело Профессора расширялось, и теперь на месте прежних жилых апартаментов разместился офис клиники - приемная, конференц-зал, библиотека, а Динстлеры переехали в новый коттедж, обособленный от больничной территории. Здесь Ванда чувствовала себя спокойно, здесь запрещалось говорить о делах клиники и сюда никогда не приглашался никто из пациентов.
Случай с Максимом был особым. Впервые за эти годы к Йохиму лично обратился за помощью Вольфи Штеллерман, причем, было очевидно, что просьба исходит от Брауна. И все же несговорчивый Профессор согласился лишь взглянуть на мальчика и дать необходимую консультацию. Теперь, зная вкратце задачу, он рассеянно перебирал привезенные Амиром фотографии Хосейна. Попытку Вольфи кое-как очертить весь сюжет с необходимостью "переделки" мальчика, Динстлер категорически отверг:
- Не желаю знать никаких версий, объясняющей, как видимо, острую необходимость данного шага. Достаточно моего доверия к Вам, Вольфи ( Натан, оставшийся компаньоном "Пигмалиона" уже окончательно слился со свои конспиративным именем).
Вы знаете мои основные возражения: я сознательно отказался в данное время от использования метода, возможно, это будет моим окончательным решением. Прежде всего потому, что не могу гарантировать отдаленные результаты данной операции, способные повредить здоровью, а возможно, и угрожать жизни. Во-вторых, меня сильно смущает нравственная сторона вопроса, хотя именно это препятствие Вас, кажется, вовсе не беспокоит. Амир задумался, обдумывая услышанное, и сформулировал вопрос:
- Скажите, профессор, сколько лет жизни в новом облике вы можете гарантировать своему пациенту?
- Я был с вами откровенен, приводя статистику, и, как вы поняли, гарантировать что-либо вообще не вправе. Но лет 7-10 у пациента, наверное, в запасе имеется.
Расчеты Амира были просты: надо успеть представить наследника подданным и дать ему возможность обзавестись потомством. Каким станет нос двадцатилетнего владыки, отца многочисленного потомства, вряд ли имеет значение. -А не влияет ли ваш метод на детородные функции? - уточнил он самый важный момент. Йохим удивленно поднял брови:
- Такими данными я, к сожалению, не располагаю. Вольфи, избегающий "давить" на Йохима, дабы не провоцировать свойственный Профессору дух противоречия, решился вставить слово:
- Прошу простить мою бестактность, рофессор! Я лишь акционер этой клиники, но никак не медицинский работник. Однако, мне кажется, что в данном случае не требуется значительная корректировка. Нос - это же для вас пустяк!
- Не стану вступать с вами в профессиональную дискуссию, Вольфи. Скажу только, что нос - лишь наиболее заметная деталь, отличающая мальчика от его отца. Главное несовпадение структур этих лиц (он показал на разложенное фото и кивнул на Максима, играющего в саду) - в формировании черепных костей. Мальчик унаследовал от матери, по-видимому, широкоскулый, "развернутый", как мы говорим, тип лица, что сочетается с довольно узкими черепными костями в лобном отделе и от этого с иной формой глазных впадин. Методами традиционной хирургической пластики мы можем добиться определенного результата, ликвидировав явные несоответствия - форму носа, в первую очередь. Но... насколько я понял, сам ребенок должен остаться в неведении относительно предстоящей метаморфозы... - Динстлер обвел взглядом собеседников. Амир тяжело вздохнул. План профессора Кина о постепенном изменении сознания мальчика опирался на идею о медленном и незаметном его внешнем преображении. Месяцев через 9-10, одновременно с психологической обработкой, мальчик должен убедился воочию, что является законным наследником Рода и Власти. Бейлим Дали Шах должен увидеть в зеркале свое новое лицо, как отражение нового сознания и никогда впоследствии не испытывать комплекса тайных сомнений в законности своего места на троне. Если бы речь шла о взрослом человеке, осознанно совершающем подобный шаг, не приходилось бы скрывать предстоящую коррекции. Мальчик же должен был оставаться в неведении относительно произведенных с ним манипуляций.
Динстлер, увлеченный планом незаметной коррекции, начал продумывать детали операции. Ночью он долго не мог уснуть от злости, перерастающей в настоящее бешенство: Йохим ненавидел себя за то, что снова позволил втянуть себя в игру. Он-то знал, что поддался на уговоры лишь потому, что сам желал этого. У Пигмалиона давно чесались руки. 4 Гости остались жить в доме профессора. Здесь же ночами он должен был постепенно, черту за чертой, изменять лицо мальчика. Ванда, посвященная в план мужа лишь отчасти, распорядилась убрать зеркала. Максим, к счастью, ими абсолютно не интересовался, а Крис, ставший за несколько часов закадычным другом арабчонка, должен был в августе покинуть родительский кров, дабы продолжить учебу в хорошем частном пансионе на юге Швейцарии. Прибывшая с Максимом девушка оставалась все еще невменяемой, и мальчик полностью сосредоточился на новых друзьях. Никто и не заметил, как через неделю общения с Крисом, Максим почти полностью перешел на французский. Конечно, это был еще далеко не совершенный и даже не благополучный язык, но мальчики понимали друг друга и что интересно - совершенно свободно общалась с гостем Ванда. Сама не значя почему, она проводила целые часы с детьми и получила разрешение Амира на присутствие во время их первых "образовательных" бесед. Криса в этих случаях удаляли - он отправлялся на экскурсии по окрестностям с кем-нибудь из взрослых. Ванда устраивалась в шезлонге под каштаном с каким-нибудь журналом, делая вид, что погружена в чтение, в то время как под белым полотняным зонтиком непринужденно беседовали двое: терпеливый, но взыскательный к своему ученику Амир и непоседливый мальчик, старавшийся продемонстрировать самые лучшие качества - смекалку, прекрасную память и способность самостоятельно оценивать информацию. Уроки делились на обязательные, за которые Максим получал оценки по 10-балльной шкале (речь шла об арабском языке, экскурсам по истории, культуре и религии страны ) и общеобразовательные, проходящие в виде свободной беседы, по ходу которой позволялось задавать учителю вопросы и даже поспорить с ним.
Вскоре Амир понял, что дискуссии успешнее идут при участии Ванды. Присутствие этой женщины вдохновляло его красноречие, а кроме того сдерживало импульсивного Максима, старавшегося завоевать расположение Ванды. А главное - в присутствии Ванды разговор неизменно велся на французском с короткими пояснениями русских фраз.
Август выдался очень жарким, и Ванда который раз благодарила себя за настойчивость, проявленную в сооружении бассейна. Конечно же, за этим кафельным озерком десятиметровой длины приходилось постоянно следить, платя в летние месяцы надбавку садовнику. Но зато окунуться утром, поплавать перед сном, да и просто поваляться на солнышке возле воды оказалось постоянным, никогда не надоедавшим удовольствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
- тем лучше, - сказал Максиму Амир. - Здесь мы будем жить несколько месяцев, пока не получим сообщения от генерала.
- И Новый год тут будем встречать? А как же школа? - не веря своему счастью, выпытывал Максим.
- Учиться ты обязательно будешь. Но - здесь, и по другой программе. Ты же должен стать настоящим, умным, образованным и сильным мужчиной, слегка разочаровал его Амир.
Машина поднималась все выше в горы, оставляя внизу море, маленькие, карабкающиеся по склонам селения, и , наконец, миновав тенистую, уходящую в кленовые заросли аллею, остановилась у высоких глухих ворот.
Ворота открылись сами собой, и они въехали на территорию парка, вполне напоминавшего территорию пионерлагеря под Одессой, где однажды был Максим, только вместо гипсовых пионеров с горнами вдоль длинной прямоугольной клумбы стояли каменные вазы с маленькими пальмами, а "клубный корпус" заменял двухэтажный коттедж. Деревянные террасами опоясывали дом, а сквозь стеклянные стены было видно все, что происходило внутри. А происходило там следующее: мальчик лет 10-11 стаскивал по лестнице, ведущей на второй этаж, большой ящик, а дама, стоящая внизу, что-то ему кричала и раздраженно махала рукой, наверно, запрещая. Цепкий глаз Максима мгновенно оценил ситуацию, а когда ящик покатился по ступеням, он мгновенно понял, что к ногам нарядной дамы вместе со скатившимся кубарем мальчишкой посыпалось не что иное, как самые наинтереснейшие вещи - мячи, ружья, игрушечные автомобили и пистолеты.
Через секунду дама уже стояла на пороге дома, приветствуя вышедших из машины гостей. Максим кинулся к хозяйке первым и вежливо поздоровался : "Бонжур, мадам!" - протягивая руку. Женщина наклонилась к нему и провела рукой по кудрявым волосам:
- Здравствуй, здравствуй, милый! Очень рада, что ты приехал, промурлыкала она по-французски, но так внятно, что Максим отлично понял. От этой картины у Амира на мгновение перехватило дыхание, как от сильного удара поддых. Когда в голове прояснилось, причина потрясения стала ему ясна: в подвижной прозрачной тени от большого каштана обнимала своего сына российская Светлана Кончухина, покоившаяся, по его данным, уже десять лет, на маленьком подмосковном кладбище!
- Ванда Динстлер! - представилась женщина, улыбнувшись Ланкиными глазами, и знакомые Амиру до боли крепкие ноги на высоких каблучках сделали кокетливый книксен.
Сходство было настолько ошеломляющим, что бдительный Амир, подозревающий во всем козни врагов, не мог поверить в странное совпадение и запросил по своим каналам информацию на фрау Ванду. Как ни страшно - это была совсем другая женщина, не находящаяся с московской Ланой даже в самом отдаленном родстве. Игра случая, прихоть судьбы, погибель, посланная твердокаменному ожесточенному многолетней борьбой, сердцу Амира.
И все-таки были там, на лицевой стороне неведомой нам вышивки, обозначены и еще какие-то узоры, завязаны странные узелочки: Максим, не помнивший и не знавший (даже по фотографиям или рассказам) собственную мать, сразу потянулся к чужой, иноязычной женщине, бойко лопоча с ней на своем примитивном французском. Ванда, в свою очередь, прониклась теплом к приезжему мальчугану, окруженному неведомой ей тайной, и приняла это чувство за нормальную женскую жалость. А чуть позже, когда выяснилось, что Макс родился в один год и даже день с ее Крисом, призадумалась. Иногда, наблюдая за Максом, она обнаруживала в себе явные признаки умопомешательства - этот ребенок, занесенный сюда, в Альпийскую глушь неведомо какими ветрами, казался ей родным, в его повадках, ужимках, смешках, гримасах как в зеркале виделась маленькая Ванда Леденц, резвящаяся под сенью своего любимого, давно уже канувшего в безвозвратное прошлое абрикосового сада.
И этому-то образу предстояло исчезнуть. Ванда узнала от мужа, что мальчик привезен в клинику для постепенного и незаметного для него самого изменения внешности. Особенно странны казалось то, что Йохим, давно уже отказавшийся от своего тайного метода, на этот раз согласился.
Представленный профессору мальчик, наскоро поздоровался и умчался к Кристиану, подготовившему для гостя свои игрушечные сокровища. Сундук был вытащен на лужайку, и оба паренька, обвешанные саблями, ружьями, облеченные в индейское боевое оперенье, полностью увлеклись игрой.
Динстлер, Амир и специально прибывший Вольфи Штеллерман, сидящие в гостиной первого этажа, наблюдали за Максимом. Уж пять лет семья профессора жила в особняке, выстроенном неподалеку от клиники. После истории с дочерью, Ванда категорически отказалась оставаться на старом месте, то есть "жить в операционной", как она стала называть свою любимую прежде квартиру, находящуюся под одной крышей с клиникой. Кроме того, дело Профессора расширялось, и теперь на месте прежних жилых апартаментов разместился офис клиники - приемная, конференц-зал, библиотека, а Динстлеры переехали в новый коттедж, обособленный от больничной территории. Здесь Ванда чувствовала себя спокойно, здесь запрещалось говорить о делах клиники и сюда никогда не приглашался никто из пациентов.
Случай с Максимом был особым. Впервые за эти годы к Йохиму лично обратился за помощью Вольфи Штеллерман, причем, было очевидно, что просьба исходит от Брауна. И все же несговорчивый Профессор согласился лишь взглянуть на мальчика и дать необходимую консультацию. Теперь, зная вкратце задачу, он рассеянно перебирал привезенные Амиром фотографии Хосейна. Попытку Вольфи кое-как очертить весь сюжет с необходимостью "переделки" мальчика, Динстлер категорически отверг:
- Не желаю знать никаких версий, объясняющей, как видимо, острую необходимость данного шага. Достаточно моего доверия к Вам, Вольфи ( Натан, оставшийся компаньоном "Пигмалиона" уже окончательно слился со свои конспиративным именем).
Вы знаете мои основные возражения: я сознательно отказался в данное время от использования метода, возможно, это будет моим окончательным решением. Прежде всего потому, что не могу гарантировать отдаленные результаты данной операции, способные повредить здоровью, а возможно, и угрожать жизни. Во-вторых, меня сильно смущает нравственная сторона вопроса, хотя именно это препятствие Вас, кажется, вовсе не беспокоит. Амир задумался, обдумывая услышанное, и сформулировал вопрос:
- Скажите, профессор, сколько лет жизни в новом облике вы можете гарантировать своему пациенту?
- Я был с вами откровенен, приводя статистику, и, как вы поняли, гарантировать что-либо вообще не вправе. Но лет 7-10 у пациента, наверное, в запасе имеется.
Расчеты Амира были просты: надо успеть представить наследника подданным и дать ему возможность обзавестись потомством. Каким станет нос двадцатилетнего владыки, отца многочисленного потомства, вряд ли имеет значение. -А не влияет ли ваш метод на детородные функции? - уточнил он самый важный момент. Йохим удивленно поднял брови:
- Такими данными я, к сожалению, не располагаю. Вольфи, избегающий "давить" на Йохима, дабы не провоцировать свойственный Профессору дух противоречия, решился вставить слово:
- Прошу простить мою бестактность, рофессор! Я лишь акционер этой клиники, но никак не медицинский работник. Однако, мне кажется, что в данном случае не требуется значительная корректировка. Нос - это же для вас пустяк!
- Не стану вступать с вами в профессиональную дискуссию, Вольфи. Скажу только, что нос - лишь наиболее заметная деталь, отличающая мальчика от его отца. Главное несовпадение структур этих лиц (он показал на разложенное фото и кивнул на Максима, играющего в саду) - в формировании черепных костей. Мальчик унаследовал от матери, по-видимому, широкоскулый, "развернутый", как мы говорим, тип лица, что сочетается с довольно узкими черепными костями в лобном отделе и от этого с иной формой глазных впадин. Методами традиционной хирургической пластики мы можем добиться определенного результата, ликвидировав явные несоответствия - форму носа, в первую очередь. Но... насколько я понял, сам ребенок должен остаться в неведении относительно предстоящей метаморфозы... - Динстлер обвел взглядом собеседников. Амир тяжело вздохнул. План профессора Кина о постепенном изменении сознания мальчика опирался на идею о медленном и незаметном его внешнем преображении. Месяцев через 9-10, одновременно с психологической обработкой, мальчик должен убедился воочию, что является законным наследником Рода и Власти. Бейлим Дали Шах должен увидеть в зеркале свое новое лицо, как отражение нового сознания и никогда впоследствии не испытывать комплекса тайных сомнений в законности своего места на троне. Если бы речь шла о взрослом человеке, осознанно совершающем подобный шаг, не приходилось бы скрывать предстоящую коррекции. Мальчик же должен был оставаться в неведении относительно произведенных с ним манипуляций.
Динстлер, увлеченный планом незаметной коррекции, начал продумывать детали операции. Ночью он долго не мог уснуть от злости, перерастающей в настоящее бешенство: Йохим ненавидел себя за то, что снова позволил втянуть себя в игру. Он-то знал, что поддался на уговоры лишь потому, что сам желал этого. У Пигмалиона давно чесались руки. 4 Гости остались жить в доме профессора. Здесь же ночами он должен был постепенно, черту за чертой, изменять лицо мальчика. Ванда, посвященная в план мужа лишь отчасти, распорядилась убрать зеркала. Максим, к счастью, ими абсолютно не интересовался, а Крис, ставший за несколько часов закадычным другом арабчонка, должен был в августе покинуть родительский кров, дабы продолжить учебу в хорошем частном пансионе на юге Швейцарии. Прибывшая с Максимом девушка оставалась все еще невменяемой, и мальчик полностью сосредоточился на новых друзьях. Никто и не заметил, как через неделю общения с Крисом, Максим почти полностью перешел на французский. Конечно, это был еще далеко не совершенный и даже не благополучный язык, но мальчики понимали друг друга и что интересно - совершенно свободно общалась с гостем Ванда. Сама не значя почему, она проводила целые часы с детьми и получила разрешение Амира на присутствие во время их первых "образовательных" бесед. Криса в этих случаях удаляли - он отправлялся на экскурсии по окрестностям с кем-нибудь из взрослых. Ванда устраивалась в шезлонге под каштаном с каким-нибудь журналом, делая вид, что погружена в чтение, в то время как под белым полотняным зонтиком непринужденно беседовали двое: терпеливый, но взыскательный к своему ученику Амир и непоседливый мальчик, старавшийся продемонстрировать самые лучшие качества - смекалку, прекрасную память и способность самостоятельно оценивать информацию. Уроки делились на обязательные, за которые Максим получал оценки по 10-балльной шкале (речь шла об арабском языке, экскурсам по истории, культуре и религии страны ) и общеобразовательные, проходящие в виде свободной беседы, по ходу которой позволялось задавать учителю вопросы и даже поспорить с ним.
Вскоре Амир понял, что дискуссии успешнее идут при участии Ванды. Присутствие этой женщины вдохновляло его красноречие, а кроме того сдерживало импульсивного Максима, старавшегося завоевать расположение Ванды. А главное - в присутствии Ванды разговор неизменно велся на французском с короткими пояснениями русских фраз.
Август выдался очень жарким, и Ванда который раз благодарила себя за настойчивость, проявленную в сооружении бассейна. Конечно же, за этим кафельным озерком десятиметровой длины приходилось постоянно следить, платя в летние месяцы надбавку садовнику. Но зато окунуться утром, поплавать перед сном, да и просто поваляться на солнышке возле воды оказалось постоянным, никогда не надоедавшим удовольствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75