Сан Саныч смотрел на закат, на город, в котором живут умные, добрые люди, близкие его сердцу люди города на пороховой бочке. Перед его глазами огненными закатными буквами стояли строки дневника, прочитанные за полчаса до этого дежурного родственного визита:
"Фантом рос и набирал силу. "Бред" усиливался. Число аварий множилось. Людям приходилось лезть в немыслимые поля, составлявшие три тысячи микрорентген в секунду. А в аварийное время они производили демонтаж систем в полях до миллиона микрорентген в секунду. "Людей у нас хватит..."
Одно из заводских зданий сровняли с землей. Там произошло превышение предельно допустимой нормы по аэрозолям плутония аж в сто тысяч раз. Определили это не сразу, поэтому оказалось актуальным следующее интервью на городском кладбище: "Вот здесь лежит моя первая бригада... Вот здесь похоронена моя вторая бригада... Вон там, у березки, - третья... А вот здесь четыре исполняющих обязанности директора, а вот и сам первый директор..."
Сан Санычу казалось, что город залит не вечерним светом, а потонул в кровавых реках прошлого, что не солнце играет в отсвечивающих окнах новостройки, а жадное пламя лижет дома дивного города, такого любимого им города на пороховой бочке. Закатные облака окрасились оранжевым со сверкающей золотом каемочкой, затем в них появилась сине-фиолетовая муть, которая постепенно расплывалась и расползалась, гася и перемешивая насыщенные, полные жизни и огня тона. Покоряясь, закат бледнел, появлялись какие-то нелепые светло-зеленые и малиновые оттенки, а с востока опускался, приближаясь, черно-звездный полог ночи.
- Ну что, пора чай пить, - сказал брат, появившись на балконе. - Солнце село - представление окончено.
В маленькой уютной кухне с югославской мебелью цвета утренней зари мигал всеми цветами радуги корейский переносной телевизор и ожидал гостей накрытый к чаю стол. Разрезали черничный пирог и разлили индийский чай по хрупким, германского фарфора, просвечивающим чашечкам, завязался обычный родственный разговор, неторопливый и спокойный, о бесконечно растущих ценах, о колорадских жуках на картошке, о рекламе, которая "задолбала" 150 миллионов человек. Однако постепенно разговор перекинулся на свое родное, наболевшее.
- Разговор был, что в школах детишек целыми классами крестят. Не слышали? - спросила мама.
- Ну правильно, - густым басом откликнулся тесть брата. Атеизм кончился. А церкви в городе нет. Уже до анекдота доходит. По сотне человек за раз крестят, только знай отмахивают.
- Ну, ты, пап, как всегда преувеличиваешь, - сказала хозяйка. - Сотнями - не сотнями, а в детских садах группами крестили...
- А священники грызутся между собой - чей это удел. Мзду поделить не могут... - добавил брат.
- Тем летом к вам президент приезжал. Что интересного было? - спросил Сан Саныч.
- У-у-у, это целый анекдот, - ответил брат. - Даже на действующий реактор ходил смотреть. В санпропускнике его заставили переодеться. А пока раздевался - бравая президентская охрана в чем мать родила, но с пистолетами под мышкой шныряла по санпропускнику, совала нос во все щели. Незабываемое было зрелище. Окружающие покатывались, на них глядя...
- Вот вы, молодежь, не помните, - сказал тесть, - а вон отец должен помнить, как в 1949 году, в том же санпропускнике, требовалось после принятия душа пройти дозиметрическую проверку, затем перед дежурным офицером открыть рот, показать уши, наклонить голову, взъерошить волосы и сделать два - три приседания, вытянув руки вперед. Это чтобы дежурный офицер убедился, что ты ничего с собой не выносишь.
- Серьезно? И что, приседали? - спросил брат.
- А куда ты денешься?
- Сейчас заводы все стоят? - спросил Сан Саныч.
- Да нет, работают по мелочам, - ответил брат. Короткоживущие источники в Англию продают. Америка закупает плутоний для космических нужд. Иностранцы ездят. Быт наш их слегка шокирует, а на производстве они удивляются. Все у нас тик-так. Такого даже у них нет. Работать мы умеем. До недавнего времени отходы радиационные из Европы остекловывали и хоронили, да эти "зеленые"... Добились запрета, мол, и так грязи хватает. Как узнают, что радиоактивный груз идет - под поезда ложатся. А результат? Хоть какие-то деньги в городе были на Карачай, а теперь и их нет. Реакторы остановили, уровень воды повышается. А там грязи на несколько Чернобылей.
- Ходят слухи, что правительство какие-то мизерные деньги на засыпку Карачая выделило, но до города дошла только их десятая часть, остальные где-то в Москве крутятся... Разворовывают на лету, - добавил тесть. - Да и нынешние болтуны хороши. Это ж надо додуматься. Где-то в интервью ляпнули цену, по которой поляки отходы нам сплавляют. Тут уж финны возмутились. Правильно, с них-то за это же брали раза в три больше.
- Да ну их всех, довели страну... - сказал брат.
- Ну вот, ты опять разволновался. Хочешь, я тебе еще пирога отрежу? - заботливо предложила жена.
Мелкий черный длинный кот, примечательный только тем, что к нему недавно в гости на девятый этаж по вентиляционной шахте забралась уличная кошка, замяукал под столом.
- Я лучше еще маслят маринованных. Удались грибочки... Мурзавец, что ты на меня лезешь, - обратился брат к забравшемуся на колени коту, - ты тоже грибков хочешь? Ну, на. На, ешь. Для тебя ничего не жалко, друг хвостатый.
Кот с готовностью засунул нос прямо в салатницу.
- Ты бы хоть ему в миску отложил, - с укором сказала хозяйка, - может, еще кто из гостей надумает, а после этого зверя только ты один и сможешь есть.
Кот не стал долго принюхиваться, запустил в салатницу черную лапу с выпущенными когтями, ловко поддел масленок и вывалил его прямо на брюки хозяину.
...Отражаясь в воде, колокольчики звезд
Непонятно звенят, а над морем
Повисает горящий, змеящийся мост,
И как дети о прошлом мы спорим.
Вспоминаем порывы разбрызганных дней.
Это больно, и это не нужно...
Мы идем, и следы наших голых ступней
Наполняются влагой жемчужной.
(Владимир Набоков )
Уже стемнело, когда Сан Саныч, посадив родителей в автобус, остался один. Ему захотелось пройти вдоль полусонных кварталов, мимо домов, скверов и площадей города, в котором пронеслось, промчалось, пролетело светлое, беззаботное детство. Город, являющийся заложником, ядерным заложником когда-то могучей, а ныне разоренной и нищей страны, изменился не сильно. Сан Саныч шел по нему, его ровеснику, по единственному месту на нашей многострадальной российской земле, беспощадно терзаемой уже который год ураганом перестройки, где улицы, как и прежде, чистые и тихие, где по весне разливаются из конца в конец душистым цветом яблони перед школой, где до сих пор на клумбах высаживаются цветы, где каждый выходной летом в парке устраиваются праздники, где жизнь, на первый взгляд, течет так же уверенно и спокойно, как это было давным-давно, еще в той, детской, прежней жизни. После северной столицы, ощетинившейся решетками коммерческих магазинов, одетой в бронежилеты ОМОНа, вооружившейся до зубов автоматами армейского образца, где в институтском коридоре чуть ли не ежемесячно обновляется сводка о сотрудниках, пострадавших и безвременно погибших на мирных петербургских улицах и в подъездах собственных домов, в Сороковке ощущается удивительный покой и стабильность. Стабильность во всем, от бесплатных уличных телефонных автоматов и бесплатного проезда в строго по расписанию следующих автобусах до городских дотаций на хлеб и молоко, включая и праздничную выдачу продуктов пенсионерам. В этом городе нет полупьяных попрошаек, нет просящих подаяние калек и оборванных беженцев, от которых стонут большие города. Нет витающего в воздухе состояния всеобщей человеческой трагедии, нет людской боли в потерянных, отрешенных, беспомощных глазах детей, взрослых и стариков, с которыми приходится сталкиваться каждый день, проезжая через роскошно-нищий центр Питера. Атомный оплот страны падет последним.
Сан Саныч шел по городу детства, и фонари качались в такт его неторопливым шагам. Стайками бродили мальчишки. Укрытые вечерней тьмой, прогуливались влюбленные. Сан Саныч вспомнил последний школьный вечер, после выпускного бала. Сбежав ото всех, они с Кариной бродили до рассвета. И волны шептались у ног, когда он целовал ее, и шелестела пена по камням, когда она обнимала его, прижимаясь каждой клеточкой тела. Сан Саныч вспомнил взгляд ее глаз, карих ясных глаза, когда она спросила: "Ты вернешься... Ты вернешься ко мне?" Тогда Сан Саныч думал долго, или ему только так казалось. В соснах шумел ветер. Туман столичного университета уже стоял перед ним, и он точно знал, что не вернется, но ее глаза так молили и надеялись, так ждали и верили, что он только молча качнул ресницами. Он ничего не сказал, но ее лицо озарила мгновенная вспышка радости. От хмельного поцелуя все поплыло в газах, закружилось и стало падать, и теплая ночь прикрыла их звездным пологом. А волны, набегая, перекатывали песчинки, повторяя не произнесенные слова: "Да, конечно да."
Фонари радостно закивали Сан Санычу, ветви деревьев обмахивали его, словно сказочного принца, а окна домов принялись вдруг загадочно подмигивать. Сан Саныч снова услышал шепот волн и шум береговых сосен на ветру, и туман прошлого поплыл у него перед глазами, правда, теперь в нем кружились какие-то нелепые кровавые пятна. Внезапно мир стал черно-белым, как негатив в фотографии, а затем и совсем померк перед глазами, и Сан Саныч почувствовал с ужасом, что куда-то проваливается. Очнулся он от слепящего света автомобильных фар, над Драгомировым склонились два человека в новой какой-то странной серовато-белой милицейской униформе.
- Похоже, что не пьян и вроде целый, - сказал один.
- Бледен, как смерть, - добавил второй. - Скорую вызывать?
- Давай уж сразу в больницу подкинем, похоже, это очередной...
Сан Саныч с трудом осознал, что разговор идет о нем, поднялся на ноги. В голове лишь слегка шумело.
- Не надо в больницу, лучше до дому, старики испугаются, хриплым, чужим голосом проговорил он.
- В больницу-то, конечно, нужнее... - загадочно глядя на Сан Саныча, произнес первый.
- Однако оно всегда успеется, - сочувственно заключил второй.
У Сан Саныча зародилось подозрение, что они знают о нем что-то такое, о чем он пока даже не догадывается. Это подозрение усилилось, когда Сан Саныч оказался дома. Уже лежа в постели и проникнувшись к этому миру удивительным равнодушием, он слышал, как родители о чем-то долго и тревожно шептались в соседней комнате. Когда легкая дремота уже смежила его веки, в комнату вошла мать, и Сан Санычу показалось, что он видит, как она напряженно всматривается в его лицо.
Утром, когда незваные солнечные посланцы устроили иллюминацию в комнате, просвечивая через раскачавшиеся на ветру липы, Сан Саныч открыл глаза. Вставать не хотелось, и он решил дочитать записи в тетради.
"Вот оно. Я чувствовал, что это произойдет. Еще месяц назад чувствовал. Я ждал этого. Расплата пришла. Монстр вышел из своего убежища. Несколько дней назад, в конце сентября 1957 года он продемонстрировал всему миру свою недюжинную силу. Как уже установили - взорвалась банка на объекте. В этой бетонной банке было 80 тонн жидких радиационных отходов. Они загорелись, и произошел взрыв. До сих пор все теряются в догадках - из-за чего они загорелись? Чем был вызван их сильнейший разогрев? В чем суть? Где причина? Нет причин. И только я знаю - это дело рук Ядерного принца. Пришло время, и он вышел, подняв вверх километровый столб белой пыли. На банке стояла многотонная бетонная крышка, которую кран еле-еле поднимает. Мы замучились, когда ее устанавливали. Крышку эту с этой банки сорвало и на сотню метров отшвырнуло, как пушинку какую.
Я был в километре от завода, когда прогремел взрыв. Посыпались стекла в казармах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
"Фантом рос и набирал силу. "Бред" усиливался. Число аварий множилось. Людям приходилось лезть в немыслимые поля, составлявшие три тысячи микрорентген в секунду. А в аварийное время они производили демонтаж систем в полях до миллиона микрорентген в секунду. "Людей у нас хватит..."
Одно из заводских зданий сровняли с землей. Там произошло превышение предельно допустимой нормы по аэрозолям плутония аж в сто тысяч раз. Определили это не сразу, поэтому оказалось актуальным следующее интервью на городском кладбище: "Вот здесь лежит моя первая бригада... Вот здесь похоронена моя вторая бригада... Вон там, у березки, - третья... А вот здесь четыре исполняющих обязанности директора, а вот и сам первый директор..."
Сан Санычу казалось, что город залит не вечерним светом, а потонул в кровавых реках прошлого, что не солнце играет в отсвечивающих окнах новостройки, а жадное пламя лижет дома дивного города, такого любимого им города на пороховой бочке. Закатные облака окрасились оранжевым со сверкающей золотом каемочкой, затем в них появилась сине-фиолетовая муть, которая постепенно расплывалась и расползалась, гася и перемешивая насыщенные, полные жизни и огня тона. Покоряясь, закат бледнел, появлялись какие-то нелепые светло-зеленые и малиновые оттенки, а с востока опускался, приближаясь, черно-звездный полог ночи.
- Ну что, пора чай пить, - сказал брат, появившись на балконе. - Солнце село - представление окончено.
В маленькой уютной кухне с югославской мебелью цвета утренней зари мигал всеми цветами радуги корейский переносной телевизор и ожидал гостей накрытый к чаю стол. Разрезали черничный пирог и разлили индийский чай по хрупким, германского фарфора, просвечивающим чашечкам, завязался обычный родственный разговор, неторопливый и спокойный, о бесконечно растущих ценах, о колорадских жуках на картошке, о рекламе, которая "задолбала" 150 миллионов человек. Однако постепенно разговор перекинулся на свое родное, наболевшее.
- Разговор был, что в школах детишек целыми классами крестят. Не слышали? - спросила мама.
- Ну правильно, - густым басом откликнулся тесть брата. Атеизм кончился. А церкви в городе нет. Уже до анекдота доходит. По сотне человек за раз крестят, только знай отмахивают.
- Ну, ты, пап, как всегда преувеличиваешь, - сказала хозяйка. - Сотнями - не сотнями, а в детских садах группами крестили...
- А священники грызутся между собой - чей это удел. Мзду поделить не могут... - добавил брат.
- Тем летом к вам президент приезжал. Что интересного было? - спросил Сан Саныч.
- У-у-у, это целый анекдот, - ответил брат. - Даже на действующий реактор ходил смотреть. В санпропускнике его заставили переодеться. А пока раздевался - бравая президентская охрана в чем мать родила, но с пистолетами под мышкой шныряла по санпропускнику, совала нос во все щели. Незабываемое было зрелище. Окружающие покатывались, на них глядя...
- Вот вы, молодежь, не помните, - сказал тесть, - а вон отец должен помнить, как в 1949 году, в том же санпропускнике, требовалось после принятия душа пройти дозиметрическую проверку, затем перед дежурным офицером открыть рот, показать уши, наклонить голову, взъерошить волосы и сделать два - три приседания, вытянув руки вперед. Это чтобы дежурный офицер убедился, что ты ничего с собой не выносишь.
- Серьезно? И что, приседали? - спросил брат.
- А куда ты денешься?
- Сейчас заводы все стоят? - спросил Сан Саныч.
- Да нет, работают по мелочам, - ответил брат. Короткоживущие источники в Англию продают. Америка закупает плутоний для космических нужд. Иностранцы ездят. Быт наш их слегка шокирует, а на производстве они удивляются. Все у нас тик-так. Такого даже у них нет. Работать мы умеем. До недавнего времени отходы радиационные из Европы остекловывали и хоронили, да эти "зеленые"... Добились запрета, мол, и так грязи хватает. Как узнают, что радиоактивный груз идет - под поезда ложатся. А результат? Хоть какие-то деньги в городе были на Карачай, а теперь и их нет. Реакторы остановили, уровень воды повышается. А там грязи на несколько Чернобылей.
- Ходят слухи, что правительство какие-то мизерные деньги на засыпку Карачая выделило, но до города дошла только их десятая часть, остальные где-то в Москве крутятся... Разворовывают на лету, - добавил тесть. - Да и нынешние болтуны хороши. Это ж надо додуматься. Где-то в интервью ляпнули цену, по которой поляки отходы нам сплавляют. Тут уж финны возмутились. Правильно, с них-то за это же брали раза в три больше.
- Да ну их всех, довели страну... - сказал брат.
- Ну вот, ты опять разволновался. Хочешь, я тебе еще пирога отрежу? - заботливо предложила жена.
Мелкий черный длинный кот, примечательный только тем, что к нему недавно в гости на девятый этаж по вентиляционной шахте забралась уличная кошка, замяукал под столом.
- Я лучше еще маслят маринованных. Удались грибочки... Мурзавец, что ты на меня лезешь, - обратился брат к забравшемуся на колени коту, - ты тоже грибков хочешь? Ну, на. На, ешь. Для тебя ничего не жалко, друг хвостатый.
Кот с готовностью засунул нос прямо в салатницу.
- Ты бы хоть ему в миску отложил, - с укором сказала хозяйка, - может, еще кто из гостей надумает, а после этого зверя только ты один и сможешь есть.
Кот не стал долго принюхиваться, запустил в салатницу черную лапу с выпущенными когтями, ловко поддел масленок и вывалил его прямо на брюки хозяину.
...Отражаясь в воде, колокольчики звезд
Непонятно звенят, а над морем
Повисает горящий, змеящийся мост,
И как дети о прошлом мы спорим.
Вспоминаем порывы разбрызганных дней.
Это больно, и это не нужно...
Мы идем, и следы наших голых ступней
Наполняются влагой жемчужной.
(Владимир Набоков )
Уже стемнело, когда Сан Саныч, посадив родителей в автобус, остался один. Ему захотелось пройти вдоль полусонных кварталов, мимо домов, скверов и площадей города, в котором пронеслось, промчалось, пролетело светлое, беззаботное детство. Город, являющийся заложником, ядерным заложником когда-то могучей, а ныне разоренной и нищей страны, изменился не сильно. Сан Саныч шел по нему, его ровеснику, по единственному месту на нашей многострадальной российской земле, беспощадно терзаемой уже который год ураганом перестройки, где улицы, как и прежде, чистые и тихие, где по весне разливаются из конца в конец душистым цветом яблони перед школой, где до сих пор на клумбах высаживаются цветы, где каждый выходной летом в парке устраиваются праздники, где жизнь, на первый взгляд, течет так же уверенно и спокойно, как это было давным-давно, еще в той, детской, прежней жизни. После северной столицы, ощетинившейся решетками коммерческих магазинов, одетой в бронежилеты ОМОНа, вооружившейся до зубов автоматами армейского образца, где в институтском коридоре чуть ли не ежемесячно обновляется сводка о сотрудниках, пострадавших и безвременно погибших на мирных петербургских улицах и в подъездах собственных домов, в Сороковке ощущается удивительный покой и стабильность. Стабильность во всем, от бесплатных уличных телефонных автоматов и бесплатного проезда в строго по расписанию следующих автобусах до городских дотаций на хлеб и молоко, включая и праздничную выдачу продуктов пенсионерам. В этом городе нет полупьяных попрошаек, нет просящих подаяние калек и оборванных беженцев, от которых стонут большие города. Нет витающего в воздухе состояния всеобщей человеческой трагедии, нет людской боли в потерянных, отрешенных, беспомощных глазах детей, взрослых и стариков, с которыми приходится сталкиваться каждый день, проезжая через роскошно-нищий центр Питера. Атомный оплот страны падет последним.
Сан Саныч шел по городу детства, и фонари качались в такт его неторопливым шагам. Стайками бродили мальчишки. Укрытые вечерней тьмой, прогуливались влюбленные. Сан Саныч вспомнил последний школьный вечер, после выпускного бала. Сбежав ото всех, они с Кариной бродили до рассвета. И волны шептались у ног, когда он целовал ее, и шелестела пена по камням, когда она обнимала его, прижимаясь каждой клеточкой тела. Сан Саныч вспомнил взгляд ее глаз, карих ясных глаза, когда она спросила: "Ты вернешься... Ты вернешься ко мне?" Тогда Сан Саныч думал долго, или ему только так казалось. В соснах шумел ветер. Туман столичного университета уже стоял перед ним, и он точно знал, что не вернется, но ее глаза так молили и надеялись, так ждали и верили, что он только молча качнул ресницами. Он ничего не сказал, но ее лицо озарила мгновенная вспышка радости. От хмельного поцелуя все поплыло в газах, закружилось и стало падать, и теплая ночь прикрыла их звездным пологом. А волны, набегая, перекатывали песчинки, повторяя не произнесенные слова: "Да, конечно да."
Фонари радостно закивали Сан Санычу, ветви деревьев обмахивали его, словно сказочного принца, а окна домов принялись вдруг загадочно подмигивать. Сан Саныч снова услышал шепот волн и шум береговых сосен на ветру, и туман прошлого поплыл у него перед глазами, правда, теперь в нем кружились какие-то нелепые кровавые пятна. Внезапно мир стал черно-белым, как негатив в фотографии, а затем и совсем померк перед глазами, и Сан Саныч почувствовал с ужасом, что куда-то проваливается. Очнулся он от слепящего света автомобильных фар, над Драгомировым склонились два человека в новой какой-то странной серовато-белой милицейской униформе.
- Похоже, что не пьян и вроде целый, - сказал один.
- Бледен, как смерть, - добавил второй. - Скорую вызывать?
- Давай уж сразу в больницу подкинем, похоже, это очередной...
Сан Саныч с трудом осознал, что разговор идет о нем, поднялся на ноги. В голове лишь слегка шумело.
- Не надо в больницу, лучше до дому, старики испугаются, хриплым, чужим голосом проговорил он.
- В больницу-то, конечно, нужнее... - загадочно глядя на Сан Саныча, произнес первый.
- Однако оно всегда успеется, - сочувственно заключил второй.
У Сан Саныча зародилось подозрение, что они знают о нем что-то такое, о чем он пока даже не догадывается. Это подозрение усилилось, когда Сан Саныч оказался дома. Уже лежа в постели и проникнувшись к этому миру удивительным равнодушием, он слышал, как родители о чем-то долго и тревожно шептались в соседней комнате. Когда легкая дремота уже смежила его веки, в комнату вошла мать, и Сан Санычу показалось, что он видит, как она напряженно всматривается в его лицо.
Утром, когда незваные солнечные посланцы устроили иллюминацию в комнате, просвечивая через раскачавшиеся на ветру липы, Сан Саныч открыл глаза. Вставать не хотелось, и он решил дочитать записи в тетради.
"Вот оно. Я чувствовал, что это произойдет. Еще месяц назад чувствовал. Я ждал этого. Расплата пришла. Монстр вышел из своего убежища. Несколько дней назад, в конце сентября 1957 года он продемонстрировал всему миру свою недюжинную силу. Как уже установили - взорвалась банка на объекте. В этой бетонной банке было 80 тонн жидких радиационных отходов. Они загорелись, и произошел взрыв. До сих пор все теряются в догадках - из-за чего они загорелись? Чем был вызван их сильнейший разогрев? В чем суть? Где причина? Нет причин. И только я знаю - это дело рук Ядерного принца. Пришло время, и он вышел, подняв вверх километровый столб белой пыли. На банке стояла многотонная бетонная крышка, которую кран еле-еле поднимает. Мы замучились, когда ее устанавливали. Крышку эту с этой банки сорвало и на сотню метров отшвырнуло, как пушинку какую.
Я был в километре от завода, когда прогремел взрыв. Посыпались стекла в казармах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25