— Дан замолк и посмотрел себе под ноги. — Мне стало известно, что она ужасно боялась забеременеть. Вы знаете об этом?
Тойер кивнул.
— Да, конечно, вы давно знаете. А когда я об этом узнал, у меня неожиданно возникло ощущение, будто я почувствовал в себе часть ее — страх заполучить ребенка, ведь ужасно, когда ребенок…
Он вызывал у Тойера жалость, и, поскольку сыщик не мог с ней справиться, он переменил тему:
— Допустим, кто-то хотел припугнуть Пильца, и допустим, что речь при этом шла и о вашей дочери. Может, вы могли бы что-нибудь добавить к сказанному?
Дан долго молчал, потом произнес, не отрывая взгляда от окна:
— Вы не верите, что это был пастор? Ясное дело. Иначе бы вы не были здесь. Вероятно, вы думаете, что я имею к этому какое-то отношение…
— Признаюсь, что я взвешивал и такую версию…
— И потом Пильц, он не дает вам покоя. Хотелось бы верить, что все случилось так, как поведал ваш шеф. Вот только, может, он немножко… того?…
Тойер презрительно отмахнулся.
— Ну, ладно. В общем, Конрада я знаю по СКП, Социалистическому коллективу пациентов. Я тоже посещал их собрания. Оглядываясь назад могу сказать, что, на мой взгляд, Конрад был типичным благородным разбойником. Ему бы родиться на двести лет раньше. Когда они заговорили о серьезных акциях, неожиданно, с шумом и треском начали заниматься групповой терапией, я отошел от них.
— Из-за чего вы вообще присоединились к ним? Я имею в виду, к той социалистической терапии?
Дан зло засмеялся:
— До этого я был не в ладу с собой, не мог справиться с хаосом чувств. Понимаете? Впрочем, понять это нелегко…
— Я-то понимаю! — вырвалось у Тойера.
— Да? Тогда мне легче будет объяснить. В те времена Конрад был для меня чем-то вроде кумира. Эдакий Че курпфальцского разлива. В городе он прижился с трудом. Попрошайничал, пил, дрался. Вступил в связь с семнадцатилетней дочкой местного пастора… Я был гораздо осмотрительней, разумней, а тогда думал — трусливей… Потом Конрад внезапно исчез… Может, вам сварить еще кофе?
Тойер отказался; его сердце и так стучало будто дятел.
— Когда его разоблачили осенью девяностого, я случайно прочел об этом в газете. Там было и фото, иначе я не узнал бы его, ведь тогда он действовал уже под другой фамилией. С тех пор мы с ним переписывались. Да, именно поэтому я не смог ему отказать, когда он появился в моем доме. Между прочим… — Дан внезапно показался сыщику усталым. — Тогда, в семидесятых, я тоже жил под другой фамилией — Коль. Сейчас трудно поверить. Я тоже взял впоследствии фамилию жены, это показалось мне разумным, ведь никогда не знаешь, что на тебя навесят… Впрочем, теперь я жалею, ведь это совершенно не помогает… — Дан умолк.
Тойер поглядел на сад.
7
После дня, полного неясных гипотез, и после телефонного разговора, состоявшего из бесчисленных извинений, подавленный сыщик сидел за ужином с Ильдирим, Бабеттой и Озгюром. В приступе благодушия прокурор приготовила блюдо из барашка, которым ее мать прежде угощала домашних по большим праздникам; вот только, к сожалению, оно получилось не очень вкусным.
Тем не менее Озгюр уплетал его с аппетитом, смачно чавкая; вероятно, дома его не учили хорошим манерам.
Тойеру было скверно, и он изо всех сил старался этого не показывать. Пильц исчез, отношения с ребятами безнадежно испортились, пожар отрезал все подступы к делу, прежнее похмелье едва прошло, как грозило начаться новое.
Он вздрогнул — Озгюр спросил его про какой-то метод расследования. Тойер жадно прихлебывал пиво и старался объяснять как можно понятней.
— Значит, тебя интересует работа полицейского?
Мальчишка восторженно кивнул:
— Я бы хотел стать копом и все такое.
— Тогда тебе придется как минимум закончить школу и получить среднее образование, — с легким презрением вмешалась Ильдирим.
— Обязательно получу, я ведь всегда учусь вместе с Бабси.
Ильдирим передернула плечами.
— Ты всего один раз учил со мной глаголы, — сухо напомнила Бабетта. — Этого мало для среднего образования.
Озгюр громко рыгнул.
— Неважно. Я все равно своего добьюсь.
С самооценкой у него было все в порядке. Да, при взгляде на него, такого довольного собой, не страдающего от робости, создавалось впечатление, что у парня нет никаких проблем. Вероятно, гораздо удобнее жить, когда не знаешь каких-то вещей, — так размышлял Тойер, делая затуманивающие сознание глотки. Озгюр снова рыгнул.
— Знаешь что? — Ильдирим пыталась говорить мягко, но у нее не очень-то получалось. — Я решила, когда была еще в твоем возрасте, что не стану вести себя так, как этого ждут от нас немцы. Мне было важно стать лучше, чем мои самодовольные одноклассники. В этой стране ничто не дается даром.
Мальчишка засмеялся и схватил Бабетту за руку:
— Ну и прикольная у тебя маманя! Чего она добилась? У вас ни тачки, ни нормальной квартиры!
— Скоро у нас будет большая квартира в Старом городе, и даже есть новая машина.
Понадобилось какое-то время, чтобы могучий сыщик сообразил, что Ильдирим имела в виду его, да, верно: бывший ненавистник автомобилей неожиданно приобрел в сумрачные дни ноября «тойоту-карину комби» цвета зеленой травы, с кузовом типа «универсал», не новую, но с небольшим пробегом, вместительную. Зачем — он не знал и сам.
— Можно мне когда-нибудь вместе с вами? — с детской радостью спросил Озгюр.
— Как это — вместе? Сесть за руль хочешь? Нет уж!
— Нет, если вы… ну… скажем, если вы поедете на дело…
Турок уже двоился в глазах Тойера; сыщик замямлил:
— Дело в том, Оскар… Озгюр, что большую часть времени мы сидим за письменным столом. Того, что ты видел по телику, вообще практически не бывает либо крайне редко. Впрочем, я вынужден признать, что за последние годы таких ситуаций стало больше…
Тоска нахлынула на него.
— Я должен к ребятам, — прошептал он, — должен извиниться…
Ильдирим сочла за лучшее не замечать этого всплеска эмоций и перешла в наступление:
— Озгюр, мне не верится, что ты знаешь работу полиции только по телесериалам. А? Отвечай!
Раздвоившийся парень ухмыльнулся.
— О'кей, я один раз стырил ботинки. Меня сцапали. Но ботинки были классные.
Ильдирим поглядела на Бабетту. Конечно, та словно бы и не понимала, какие проблемы в этот момент беспокоили ее приемную мать: что ее малышка самым скверным образом угодит на кривую дорожку. С давних пор все начиналось с секса и кражи ботинок, а потом вело к кровавому концу в смертельной перестрелке с русской мафией. Прокурор потрясла головой, впервые после долгого времени она опять услышала шум в ушах, на этот раз жужжание, словно в голове заработал маленький адский магнитофон.
— Мяса подложить кому-нибудь?
— Оскар, Оскюр, половая связь с Бабеттой пока что недопустима: вы еще не созрели для этого. Ты должен проявить сознательность! И вообще, надо все начинать с петтинга! — выпалил Тойер, ведь он обещал поговорить с парнем, и лучше приступить к разговору сейчас, когда алкоголь снес барьеры неловкости. Ильдирим поморщилась и устало закрыла глаза.
— Эй, про чтой-то он? Какой еще петтинг?
Мальчишка неплохо себя чувствовал. Ушел он лишь тогда, когда Ильдирим недвусмысленным жестом распахнула входную дверь.
Бабетта поскорей шмыгнула в свою спальню и проявила готовность ограничить вопли Эминема собственными четырьмя стенами. Недавно живущее наверху семейство пожаловалось на шум. После многих лет подушечных баталий и громоподобных детских прыжков это стало своего рода сюрпризом.
Они сидели на кухне, Ильдирим только что закончила возиться с посудой. Тойер не помогал ей, а сейчас притащил из кладовки красное вино.
— Мы сделаем так, милый. Я найму парочку уличных киллеров, чтобы они отрезали Озгюру кое-что. Тогда тебе больше не придется говорить на такие сложные темы… Между прочим, я догадываюсь о вашей размолвке в группе, такие вещи надо поскорее улаживать. Знаешь, Тойер, это уже становится оригинальным — твоя потрясающая способность моментально портить отношения с новыми начальниками. Но рано или поздно это перестанет сходить тебе с рук. Ты хочешь продолжить работу над делом. Над закрытым делом. Дом пастора сгорел, а ведь там, пожалуй, можно было бы еще что-нибудь нарыть, во всяком случае, другого варианта не осталось. Сама я ничем не могу тебе помочь, ничем; не могу и не желаю. И я вот что еще тебе скажу — поджигатель во всем признался. Об этом сообщила мангеймская полиция сегодня к вечеру. Он увидел снимок в газете, снимок пасторского дома, а в заметке говорилось, что мы надеемся найти улики, подтверждающие прежнюю версию. Вот малолетний идиот и решил напакостить полицейским.
Тойер потягивал вино. На дальнейшие споры у него не было энергии. Он просто грустил.
— Нассман…
— Пожалуйста, выбрось из головы ту чушь, которую нес Зельтманн. Лучше вспомни, что вы выяснили. От пастора ушла жена — вероятно, просто не выдержала. Все говорит о том, что Нассман был еще тот кобель.
Тойер рассказал про свою встречу с Даном, про ссору с ребятами, про телефонный разговор с Фабри. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое.
Ильдирим вздыхала и время от времени прижимала ладонь к уху. Тон становился все более низким.
— Господи. О чем нам все это говорит? По-моему, ровным счетом ни о чем.
Они допили бутылку и легли в постель. Тойер быстро заснул. Ильдирим прислушивалась к его пьяному дыханию и думала об Озгюре.
Сумрачные январские дни тянулись медленно, словно были не в радость сами себе. Штерн сидел в кабинете и прикидывал, можно ли теперь, после стольких лет безопасной жизни, попросить Хафнера, чтобы он слегка сократил свое немыслимое потребление сигарет. И пришел к выводу, что не получится. Дымящий как паровоз пфаффенгрундский комиссар хмуро листал дело, где речь шла об обычной пятничной драке в одной из пивных, которыми обильно благословлен Гейдельберг. Потом ухмыльнулся и зачитал вслух, хотя его никто не просил:
— «Мы выпили с тем господином по паре кружек пива, после этого сыграли с ним партию в шахматы…» Представляете, что он несет? Да это сплошное вранье!
Штерн беспомощно взглянул на Лейдига.
— Да, парни. — Хафнер засмеялся и неожиданно извлек на свет пластмассовый стаканчик, в каких держат в ванной зубные щетки, и деловито наполнил его красным вином. Штерн с преувеличенной дотошностью отметил, что это вюртембергский «Шпетбургундер», осмотрительно выбранный алкогольный напиток с винтовой пробкой — открывается беззвучно, без подозрительного хлопка. Очевидно, Хафнер пронес его на службу в портфеле. — Тот прохвост утверждает, что они выпили столько пива и после этого еще могли играть в шахматы. Пытается запудрить нам мозги и скрыть то, что он хотел врезать итальяшке с самого начала.
— Может, он имел в виду маленькие кружки по четверть пинты? — предположил Лейдиг.
— Тогда он никогда и ни за что не сказал бы «по паре», не имел бы права… — Хафнер оглядел коллег с неподдельной озабоченностью. — По-моему, вы сегодня не в форме.
— Ну, зато ты у нас молоток, — улыбнулся Штерн.
— Нам Тойера не хватает, верно? — тихо спросил Лейдиг.
— Ясное дело, конечно, — мрачно ответил Хафнер. — Но он нас сильно оскорбил. Правда, меня это не колышет, но вообще, если упрек, оскорбление так надуманны…
Разговор оборвался.
— Сегодня я услышал, что вы играете в бадминтон. Это верно? — Штерн изо всех сил изображал равнодушие.
Лейдиг пристыженно кивнул:
— Уже пару недель, забавно, верно?
— Присоединяйся к нам! — бодро воскликнул Хафнер. — Мы играем после работы.
Штерн подумал об ужине, который его Габи грозилась приготовить в тот вечер. Это будет какое-нибудь блюдо из тофу, для которого она вымачивает безвкусную массу несколько дней в буром соусе.
— Я могу поделиться с тобой подходящей одеждой, обувь там найдем, — предложил Лейдиг, переходя к практической стороне вопроса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Тойер кивнул.
— Да, конечно, вы давно знаете. А когда я об этом узнал, у меня неожиданно возникло ощущение, будто я почувствовал в себе часть ее — страх заполучить ребенка, ведь ужасно, когда ребенок…
Он вызывал у Тойера жалость, и, поскольку сыщик не мог с ней справиться, он переменил тему:
— Допустим, кто-то хотел припугнуть Пильца, и допустим, что речь при этом шла и о вашей дочери. Может, вы могли бы что-нибудь добавить к сказанному?
Дан долго молчал, потом произнес, не отрывая взгляда от окна:
— Вы не верите, что это был пастор? Ясное дело. Иначе бы вы не были здесь. Вероятно, вы думаете, что я имею к этому какое-то отношение…
— Признаюсь, что я взвешивал и такую версию…
— И потом Пильц, он не дает вам покоя. Хотелось бы верить, что все случилось так, как поведал ваш шеф. Вот только, может, он немножко… того?…
Тойер презрительно отмахнулся.
— Ну, ладно. В общем, Конрада я знаю по СКП, Социалистическому коллективу пациентов. Я тоже посещал их собрания. Оглядываясь назад могу сказать, что, на мой взгляд, Конрад был типичным благородным разбойником. Ему бы родиться на двести лет раньше. Когда они заговорили о серьезных акциях, неожиданно, с шумом и треском начали заниматься групповой терапией, я отошел от них.
— Из-за чего вы вообще присоединились к ним? Я имею в виду, к той социалистической терапии?
Дан зло засмеялся:
— До этого я был не в ладу с собой, не мог справиться с хаосом чувств. Понимаете? Впрочем, понять это нелегко…
— Я-то понимаю! — вырвалось у Тойера.
— Да? Тогда мне легче будет объяснить. В те времена Конрад был для меня чем-то вроде кумира. Эдакий Че курпфальцского разлива. В городе он прижился с трудом. Попрошайничал, пил, дрался. Вступил в связь с семнадцатилетней дочкой местного пастора… Я был гораздо осмотрительней, разумней, а тогда думал — трусливей… Потом Конрад внезапно исчез… Может, вам сварить еще кофе?
Тойер отказался; его сердце и так стучало будто дятел.
— Когда его разоблачили осенью девяностого, я случайно прочел об этом в газете. Там было и фото, иначе я не узнал бы его, ведь тогда он действовал уже под другой фамилией. С тех пор мы с ним переписывались. Да, именно поэтому я не смог ему отказать, когда он появился в моем доме. Между прочим… — Дан внезапно показался сыщику усталым. — Тогда, в семидесятых, я тоже жил под другой фамилией — Коль. Сейчас трудно поверить. Я тоже взял впоследствии фамилию жены, это показалось мне разумным, ведь никогда не знаешь, что на тебя навесят… Впрочем, теперь я жалею, ведь это совершенно не помогает… — Дан умолк.
Тойер поглядел на сад.
7
После дня, полного неясных гипотез, и после телефонного разговора, состоявшего из бесчисленных извинений, подавленный сыщик сидел за ужином с Ильдирим, Бабеттой и Озгюром. В приступе благодушия прокурор приготовила блюдо из барашка, которым ее мать прежде угощала домашних по большим праздникам; вот только, к сожалению, оно получилось не очень вкусным.
Тем не менее Озгюр уплетал его с аппетитом, смачно чавкая; вероятно, дома его не учили хорошим манерам.
Тойеру было скверно, и он изо всех сил старался этого не показывать. Пильц исчез, отношения с ребятами безнадежно испортились, пожар отрезал все подступы к делу, прежнее похмелье едва прошло, как грозило начаться новое.
Он вздрогнул — Озгюр спросил его про какой-то метод расследования. Тойер жадно прихлебывал пиво и старался объяснять как можно понятней.
— Значит, тебя интересует работа полицейского?
Мальчишка восторженно кивнул:
— Я бы хотел стать копом и все такое.
— Тогда тебе придется как минимум закончить школу и получить среднее образование, — с легким презрением вмешалась Ильдирим.
— Обязательно получу, я ведь всегда учусь вместе с Бабси.
Ильдирим передернула плечами.
— Ты всего один раз учил со мной глаголы, — сухо напомнила Бабетта. — Этого мало для среднего образования.
Озгюр громко рыгнул.
— Неважно. Я все равно своего добьюсь.
С самооценкой у него было все в порядке. Да, при взгляде на него, такого довольного собой, не страдающего от робости, создавалось впечатление, что у парня нет никаких проблем. Вероятно, гораздо удобнее жить, когда не знаешь каких-то вещей, — так размышлял Тойер, делая затуманивающие сознание глотки. Озгюр снова рыгнул.
— Знаешь что? — Ильдирим пыталась говорить мягко, но у нее не очень-то получалось. — Я решила, когда была еще в твоем возрасте, что не стану вести себя так, как этого ждут от нас немцы. Мне было важно стать лучше, чем мои самодовольные одноклассники. В этой стране ничто не дается даром.
Мальчишка засмеялся и схватил Бабетту за руку:
— Ну и прикольная у тебя маманя! Чего она добилась? У вас ни тачки, ни нормальной квартиры!
— Скоро у нас будет большая квартира в Старом городе, и даже есть новая машина.
Понадобилось какое-то время, чтобы могучий сыщик сообразил, что Ильдирим имела в виду его, да, верно: бывший ненавистник автомобилей неожиданно приобрел в сумрачные дни ноября «тойоту-карину комби» цвета зеленой травы, с кузовом типа «универсал», не новую, но с небольшим пробегом, вместительную. Зачем — он не знал и сам.
— Можно мне когда-нибудь вместе с вами? — с детской радостью спросил Озгюр.
— Как это — вместе? Сесть за руль хочешь? Нет уж!
— Нет, если вы… ну… скажем, если вы поедете на дело…
Турок уже двоился в глазах Тойера; сыщик замямлил:
— Дело в том, Оскар… Озгюр, что большую часть времени мы сидим за письменным столом. Того, что ты видел по телику, вообще практически не бывает либо крайне редко. Впрочем, я вынужден признать, что за последние годы таких ситуаций стало больше…
Тоска нахлынула на него.
— Я должен к ребятам, — прошептал он, — должен извиниться…
Ильдирим сочла за лучшее не замечать этого всплеска эмоций и перешла в наступление:
— Озгюр, мне не верится, что ты знаешь работу полиции только по телесериалам. А? Отвечай!
Раздвоившийся парень ухмыльнулся.
— О'кей, я один раз стырил ботинки. Меня сцапали. Но ботинки были классные.
Ильдирим поглядела на Бабетту. Конечно, та словно бы и не понимала, какие проблемы в этот момент беспокоили ее приемную мать: что ее малышка самым скверным образом угодит на кривую дорожку. С давних пор все начиналось с секса и кражи ботинок, а потом вело к кровавому концу в смертельной перестрелке с русской мафией. Прокурор потрясла головой, впервые после долгого времени она опять услышала шум в ушах, на этот раз жужжание, словно в голове заработал маленький адский магнитофон.
— Мяса подложить кому-нибудь?
— Оскар, Оскюр, половая связь с Бабеттой пока что недопустима: вы еще не созрели для этого. Ты должен проявить сознательность! И вообще, надо все начинать с петтинга! — выпалил Тойер, ведь он обещал поговорить с парнем, и лучше приступить к разговору сейчас, когда алкоголь снес барьеры неловкости. Ильдирим поморщилась и устало закрыла глаза.
— Эй, про чтой-то он? Какой еще петтинг?
Мальчишка неплохо себя чувствовал. Ушел он лишь тогда, когда Ильдирим недвусмысленным жестом распахнула входную дверь.
Бабетта поскорей шмыгнула в свою спальню и проявила готовность ограничить вопли Эминема собственными четырьмя стенами. Недавно живущее наверху семейство пожаловалось на шум. После многих лет подушечных баталий и громоподобных детских прыжков это стало своего рода сюрпризом.
Они сидели на кухне, Ильдирим только что закончила возиться с посудой. Тойер не помогал ей, а сейчас притащил из кладовки красное вино.
— Мы сделаем так, милый. Я найму парочку уличных киллеров, чтобы они отрезали Озгюру кое-что. Тогда тебе больше не придется говорить на такие сложные темы… Между прочим, я догадываюсь о вашей размолвке в группе, такие вещи надо поскорее улаживать. Знаешь, Тойер, это уже становится оригинальным — твоя потрясающая способность моментально портить отношения с новыми начальниками. Но рано или поздно это перестанет сходить тебе с рук. Ты хочешь продолжить работу над делом. Над закрытым делом. Дом пастора сгорел, а ведь там, пожалуй, можно было бы еще что-нибудь нарыть, во всяком случае, другого варианта не осталось. Сама я ничем не могу тебе помочь, ничем; не могу и не желаю. И я вот что еще тебе скажу — поджигатель во всем признался. Об этом сообщила мангеймская полиция сегодня к вечеру. Он увидел снимок в газете, снимок пасторского дома, а в заметке говорилось, что мы надеемся найти улики, подтверждающие прежнюю версию. Вот малолетний идиот и решил напакостить полицейским.
Тойер потягивал вино. На дальнейшие споры у него не было энергии. Он просто грустил.
— Нассман…
— Пожалуйста, выбрось из головы ту чушь, которую нес Зельтманн. Лучше вспомни, что вы выяснили. От пастора ушла жена — вероятно, просто не выдержала. Все говорит о том, что Нассман был еще тот кобель.
Тойер рассказал про свою встречу с Даном, про ссору с ребятами, про телефонный разговор с Фабри. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое.
Ильдирим вздыхала и время от времени прижимала ладонь к уху. Тон становился все более низким.
— Господи. О чем нам все это говорит? По-моему, ровным счетом ни о чем.
Они допили бутылку и легли в постель. Тойер быстро заснул. Ильдирим прислушивалась к его пьяному дыханию и думала об Озгюре.
Сумрачные январские дни тянулись медленно, словно были не в радость сами себе. Штерн сидел в кабинете и прикидывал, можно ли теперь, после стольких лет безопасной жизни, попросить Хафнера, чтобы он слегка сократил свое немыслимое потребление сигарет. И пришел к выводу, что не получится. Дымящий как паровоз пфаффенгрундский комиссар хмуро листал дело, где речь шла об обычной пятничной драке в одной из пивных, которыми обильно благословлен Гейдельберг. Потом ухмыльнулся и зачитал вслух, хотя его никто не просил:
— «Мы выпили с тем господином по паре кружек пива, после этого сыграли с ним партию в шахматы…» Представляете, что он несет? Да это сплошное вранье!
Штерн беспомощно взглянул на Лейдига.
— Да, парни. — Хафнер засмеялся и неожиданно извлек на свет пластмассовый стаканчик, в каких держат в ванной зубные щетки, и деловито наполнил его красным вином. Штерн с преувеличенной дотошностью отметил, что это вюртембергский «Шпетбургундер», осмотрительно выбранный алкогольный напиток с винтовой пробкой — открывается беззвучно, без подозрительного хлопка. Очевидно, Хафнер пронес его на службу в портфеле. — Тот прохвост утверждает, что они выпили столько пива и после этого еще могли играть в шахматы. Пытается запудрить нам мозги и скрыть то, что он хотел врезать итальяшке с самого начала.
— Может, он имел в виду маленькие кружки по четверть пинты? — предположил Лейдиг.
— Тогда он никогда и ни за что не сказал бы «по паре», не имел бы права… — Хафнер оглядел коллег с неподдельной озабоченностью. — По-моему, вы сегодня не в форме.
— Ну, зато ты у нас молоток, — улыбнулся Штерн.
— Нам Тойера не хватает, верно? — тихо спросил Лейдиг.
— Ясное дело, конечно, — мрачно ответил Хафнер. — Но он нас сильно оскорбил. Правда, меня это не колышет, но вообще, если упрек, оскорбление так надуманны…
Разговор оборвался.
— Сегодня я услышал, что вы играете в бадминтон. Это верно? — Штерн изо всех сил изображал равнодушие.
Лейдиг пристыженно кивнул:
— Уже пару недель, забавно, верно?
— Присоединяйся к нам! — бодро воскликнул Хафнер. — Мы играем после работы.
Штерн подумал об ужине, который его Габи грозилась приготовить в тот вечер. Это будет какое-нибудь блюдо из тофу, для которого она вымачивает безвкусную массу несколько дней в буром соусе.
— Я могу поделиться с тобой подходящей одеждой, обувь там найдем, — предложил Лейдиг, переходя к практической стороне вопроса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33