Опираясь на нее, я приподнялся, насколько мог, и навалился на спираль грудью. Потом я поставил на проволоку другую ногу и оттолкнулся. На руках у меня не осталось живого места, но я почти перевалился через первую спираль. Если бы «высечка» была натянута сильнее, сделать это было бы проще, но она висела почти свободно, так что мое тело и руки буквально проваливались в проволочные витки, разрезавшие плоть чуть не до костей. Боль и ужас перед новой болью в промежутках между судорожными глотками воздуха.
Еще рывок. Мне удалось отвоевать новый дюйм, но потом я снова провалился в витки спирали, которые обвили меня со всех сторон, кромсая кожу в лохмотья и вырывая из тела куски мяса. И в следующее мгновение меня вывернуло наизнанку.
«Колючка» задрожала, завибрировала, и я понял, что это Скотчи наконец отдышался и лезет через первую спираль.
Все дальнейшее случилось очень быстро.
Луч прожектора, который лениво шарил по трясине слева от нас, внезапно приподнялся выше и двинулся вдоль проволочной ограды. Мы ничего не могли поделать – не могли даже спрыгнуть вниз; нам оставалось только надеяться, что в последнюю секунду прожектор снова опустится и упрется в топь.
Но он не опустился.
Луч света скользнул по нам.
Остановился.
Вернулся и застыл.
От ворот донеслись громкие голоса, кричавшие что-то по-испански.
Я совершил отчаянный рывок через вторую спираль. Острые кромки оцинкованной «высечки» впивались, резали мне руки и ноги, а одна колючка проехалась по моему лицу. Грянул залп из дробовика – мимо. Второй залп пришелся по ограде слева от нас. Я слышал, как зазвенела сетка. Тюрьма, словно огромная, старая караульная собака, просыпалась и, встряхиваясь, готовилась броситься в погоню за нами. Снова донеслись крики на испанском, потом послышалась короткая автоматная очередь (из М-16, скорее всего), и я увидел, как дернулся Скотчи, когда пуля попала ему в спину.
– Скотчи! – закричал я, но его тело уже обмякло, глубоко провалившись в первую спираль. Острые шипы едва не обезглавили его, впившись в шею, удерживая на месте, и Скотчи повис на проволоке. По рукам пробежала последняя дрожь, губы приоткрылись, словно он пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта хлынула кровь.
О господи!
Несколько мгновений я смотрел на него как громом пораженный. Потом я что-то выкрикнул, отчаянно забарахтался и, едва не теряя сознание от острой боли, пронзившей тело подобно электрическому разряду, бросился на штурм второй спирали. Разумеется, я сразу же провалился между витками. Проволока бешено раскачивалась, рвала меня в клочья не только снаружи, но, казалось, и изнутри, однако как только очередной шип входил в мою плоть достаточно глубоко, я использовал его как точку опоры, чтобы продвинуться вперед хотя бы на десятую часть дюйма.
Пока я сражался с проволокой, лежа животом на второй спирали, какая-то часть моего сознания фиксировала резкие хлопки одиночных выстрелов и треск по меньшей мере двух автоматических винтовок. Я рванулся снова, перевалился через вторую спираль и, оставляя на шипах клочья кожи и волос, головой вперед полетел в болото с тридцатифутовой высоты.
Погрузившись в воду, я поплыл прочь от ограды, лишь время от времени поднимаясь на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Минуты через две я обнаружил, что не удаляюсь от ограды, а двигаюсь параллельно ей и теперь нахожусь слева от места своего падения.
Вся тюрьма к этому времени уже проснулась. В караулке звонили в колокол, два прожектора вышек шарили по болоту в том месте, где я сорвался с ограды. Охранники стреляли наугад, но пули ложились далеко в стороне. Нырнув в последний раз, я еще дальше отплыл от освещенного места, а потом, плывя на спине, двинулся к темневшим вдалеке деревьям. Оглушительная стрельба продолжалась, но охранники не догадывались подвигать прожекторами. Очевидно, они решили, что я сломал шею и утонул или был смертельно ранен. Так, во всяком случае, я говорил себе.
В конце концов я почувствовал под ногами дно и вскоре был уже среди деревьев. Лес был заболочен и сплошь зарос ползучими лианами, о которые я спотыкался через каждые несколько ярдов. Постепенно земля стала тверже, и я побежал, хотя кровь заливала мне глаза, а боль пронзала ступни при каждом шаге. Мои руки, грудь, бедра, икры горели так, словно с них содрали кожу. Я ободрал два или три пальца на ноге и заработал глубокий порез под глазом.
Я бежал всю ночь. Когда наступил день, я спрятался в яму между корнями какого-то гигантского южного растения и заснул как мертвый. С приходом ночи я проснулся и побежал дальше.
8. Sur de la frontera
На этих пустынных просторах, заливаемых проливным дождем, ничто не движется, не дышит, не живет…
Безжизненная, первозданная бездна, выжженная и затонувшая земля. Пустая, покинутая страна. Место из ночных кошмаров. Слой жидкой грязи под ногами, непроницаемое, затянутое тучами небо над головой. Ночи и дни неотличимы друг от друга, словно все происходит в ином мире, не имеющем конца и лежащем вне времени. Струи дождя холодны как свинец; они хлещут землю с такой силой, что в месте падения каждой капельки в глине образуется небольшой кратер. Ветер свистит и щелкает как хлыст, забирается в каждую выемку, в каждую щель в земле. Он произвольно меняет направление, и дождевые капли летят то под косым углом к поверхности, то параллельно ей, а то – словно в насмешку над законами тяготения – снизу вверх. Порой кажется, что природа примеряет на себя роль разрушителя и палача. Так Шива стирает с грифельной доски все написанное, чтобы создать мир заново. И на этих пустынных просторах мир снова рождается из воды, как миллиарды лет назад…
Ураган.
Птицы имеют гнезда, звери имеют норы…
И только мне негде укрыться.
Надо мной нависла громада черных туч, которая полыхает ослепительным светом и обрушивает вниз потоки воды, смывающие на своем пути все цвета и формы. Ураганный ветер несет брызги соленой морской воды, камни, ветки, обломки велосипедов. Горизонта не видно. Рельеф превратился в лишенное перспективы чередование неглубоких ложбин и пригорков. Безбрежная пустошь, где нет ничего живого – ни насекомых, ни даже растений, – лежит вокруг. Под тонким слоем жидкой глины только острые камни и куски вулканической лавы. Время от времени попадаются остовы мертвых деревьев и – изредка – брошенный, словно во времена голода, разрушенный дом.
Все это напоминает Ирландию – ее северо-западные районы, горы Сперринс, заболоченные пустоши у подножия легендарной горы Слемиш.
Тонкий, как пыль, земляной слой. Ландшафт до боли знакомый и одновременно настолько чужой, что кажется – это галлюцинация, случайная прихоть больного сознания. Блестящие мокрые камни похожи на гробницы, на красной глине отпечатались легкие следы ангелов и исчезающие буквы древних алфавитов.
И, как фон к картине, ветер и дождь, дождь и ветер.
Особенно дождь.
Еще одна миля… Еще десять. За очередным холмом возникают древние каменные столбы, которые, словно грибы, растут из земли вдоль натянутой в несколько рядов стальной проволоки. Чем дальше – тем меньше расстояние между столбами, и на гребне следующего холма они уже сливаются в одно размытое пятно, указывая… куда? Вероятно, где-то там находится поселок. Почему бы нет? Небольшой, культурный поселок или бидонвиль с крышами из консервных банок и ржавого железа. Какая разница, ведь там живут люди! Но я бежал из тюрьмы, и туда, где могут быть люди, мне дорога закрыта.
Куда же теперь? На запад. В страну жидкой грязи и зеленой тины – в затерянный мир на краю света. Подъем на гребень, долина… Еще несколько часов ходьбы, и вот передо мной озеро, которого еще на прошлой неделе не существовало вовсе. Низкорослый кустарник, чахлый тростник, трупы утонувших деревьев… Мир сразу после потопа – вода еще не сошла, и на поверхности не видно ни ящериц, ни змей, ни даже жуков. Их дома затоплены, уничтожены стихийным бедствием; теперь они существуют только в отчетных документах страховых агентов и инспекторов-консультантов, определяющих сумму страховой премии. И ничего не попишешь – Марс разгневался и ободрал с нашего шарика все лишнее, оставив только твердую скальную основу.
Ураганный ветер вместе с дождем никак не успокоятся. Но мне теперь многое ясно. Я различаю знаки и знамения. Дождь, как святое крещение, дарует очищение и обновление, и в холоде водяных струй – небесная чистота и прозрачность. Своя роль и у ветра. Он говорит, и в извергаемой им симфонии звуков слышатся голоса мертвых. Они шепчут обещания и требуют клятв. Их слова просты и внушали бы покой, если только забыть, что это – голоса призраков, которым некуда спешить. Они свободны от всего земного, плотского, в их распоряжении все время вселенной – гораздо больше, чем есть у меня. Именно поэтому они пугают меня, торопят, подгоняют. Давят. Намекают. Это не баньши , и я могу не бояться смерти. Пока не бояться. Это просто голоса. Они говорят со мной по-испански, по-ольмекски, на языке майя и на других, давно исчезнувших языках, аналоги которых до сих пор существуют где-то на Камчатке, в Монголии и на Алеутских островах. Призраки тихо бормочут, дергают за бороду, заставляют спотыкаться.
Рисовые поля в пойме реки, обрушенная каменная стена, за которой можно кое-как укрыться от ветра. Натужный кашель и прерывистые удары сердца. Веки тяжелеют и опускаются сами собой; усилием воли я открываю глаза, но в них уже поселился сон. Трава готовит мне постель.
Реки вспучились от дождя, ветер и дождь шумят так, что я окончательно теряюсь. Деревья кажутся теперь едва ли (если не окончательно) мертвыми: они превратились в камень, в ископаемые останки. Рядом с ними остро и сильно пахнет шалфеем. Этого достаточно, чтобы разбудить воспоминание о джунглях и желание вновь оказаться под пологом леса. Но лес еще будет. Я его еще увижу.
Шаг. Еще шаг. Машинально ставлю одну ногу впереди другой и иду. Боли больше нет. Она исчезла, потому что человеческое существо просто не создано для того, чтобы чувствовать боль такой силы и такой глубины. Оказывается, это просто: перейти на иной уровень бытия и избавиться от боли и мук голода. Это так просто – подняться над повседневностью и стремительно нестись куда-то на спокойной щепочке.
Так движется тень. Призрак.
Сколько дней прошло?
Неделя? Меньше?
Живой скелет, бесплотный дух плавно скользит по поверхности.
Холм. Река. Место, где были люди. Доказательство тому – мертвое дерево телеграфных столбов. Древние сосновые бревна, почерневшие от времени и источенные ветром и дождями. На столбах – номера и какие-то знаки, а может – это просто глубокие трещины, оставленные холодом и жарой.
Но ни на проводах, ни на самих столбах нет птиц. Все живое исчезло, уцелели только растения, да и то самые примитивные: шалфей, трава, низкорослый кустарник, голубые лишайники и черные мхи, которые тонким слоем покрывают твердую, бесплодную землю и камень скал.
Где же сострадательные звезды? Куда девались поколения людей? Что случилось с их дружелюбными спутниками – лошадьми и коровами? Неужто ураган напугал их и они в панике покинули ковчег, оставив после себя только шум и следы?
Косогоры, холмистые долины – одна за другой…
Кустарники, которые в конце концов уступают место высокой траве.
Затопленные поля и повсюду в грязи – следы животных, пробиравшихся куда-то к возвышенностям. Затоптанное на корню кукурузное поле. Маис. Картофельная делянка. Выкапываю голубовато-белые клубни.
Вокруг по-прежнему ночь. Вечная ночь. Не видно ни луны, ни Ориона и вообще ничего. А может быть, я уже и не на Земле? Может быть, я оказался в каком-то другом, новом мире, рожденном из чрева бушующего океана? Вот возможные ответы на невероятные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Еще рывок. Мне удалось отвоевать новый дюйм, но потом я снова провалился в витки спирали, которые обвили меня со всех сторон, кромсая кожу в лохмотья и вырывая из тела куски мяса. И в следующее мгновение меня вывернуло наизнанку.
«Колючка» задрожала, завибрировала, и я понял, что это Скотчи наконец отдышался и лезет через первую спираль.
Все дальнейшее случилось очень быстро.
Луч прожектора, который лениво шарил по трясине слева от нас, внезапно приподнялся выше и двинулся вдоль проволочной ограды. Мы ничего не могли поделать – не могли даже спрыгнуть вниз; нам оставалось только надеяться, что в последнюю секунду прожектор снова опустится и упрется в топь.
Но он не опустился.
Луч света скользнул по нам.
Остановился.
Вернулся и застыл.
От ворот донеслись громкие голоса, кричавшие что-то по-испански.
Я совершил отчаянный рывок через вторую спираль. Острые кромки оцинкованной «высечки» впивались, резали мне руки и ноги, а одна колючка проехалась по моему лицу. Грянул залп из дробовика – мимо. Второй залп пришелся по ограде слева от нас. Я слышал, как зазвенела сетка. Тюрьма, словно огромная, старая караульная собака, просыпалась и, встряхиваясь, готовилась броситься в погоню за нами. Снова донеслись крики на испанском, потом послышалась короткая автоматная очередь (из М-16, скорее всего), и я увидел, как дернулся Скотчи, когда пуля попала ему в спину.
– Скотчи! – закричал я, но его тело уже обмякло, глубоко провалившись в первую спираль. Острые шипы едва не обезглавили его, впившись в шею, удерживая на месте, и Скотчи повис на проволоке. По рукам пробежала последняя дрожь, губы приоткрылись, словно он пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта хлынула кровь.
О господи!
Несколько мгновений я смотрел на него как громом пораженный. Потом я что-то выкрикнул, отчаянно забарахтался и, едва не теряя сознание от острой боли, пронзившей тело подобно электрическому разряду, бросился на штурм второй спирали. Разумеется, я сразу же провалился между витками. Проволока бешено раскачивалась, рвала меня в клочья не только снаружи, но, казалось, и изнутри, однако как только очередной шип входил в мою плоть достаточно глубоко, я использовал его как точку опоры, чтобы продвинуться вперед хотя бы на десятую часть дюйма.
Пока я сражался с проволокой, лежа животом на второй спирали, какая-то часть моего сознания фиксировала резкие хлопки одиночных выстрелов и треск по меньшей мере двух автоматических винтовок. Я рванулся снова, перевалился через вторую спираль и, оставляя на шипах клочья кожи и волос, головой вперед полетел в болото с тридцатифутовой высоты.
Погрузившись в воду, я поплыл прочь от ограды, лишь время от времени поднимаясь на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Минуты через две я обнаружил, что не удаляюсь от ограды, а двигаюсь параллельно ей и теперь нахожусь слева от места своего падения.
Вся тюрьма к этому времени уже проснулась. В караулке звонили в колокол, два прожектора вышек шарили по болоту в том месте, где я сорвался с ограды. Охранники стреляли наугад, но пули ложились далеко в стороне. Нырнув в последний раз, я еще дальше отплыл от освещенного места, а потом, плывя на спине, двинулся к темневшим вдалеке деревьям. Оглушительная стрельба продолжалась, но охранники не догадывались подвигать прожекторами. Очевидно, они решили, что я сломал шею и утонул или был смертельно ранен. Так, во всяком случае, я говорил себе.
В конце концов я почувствовал под ногами дно и вскоре был уже среди деревьев. Лес был заболочен и сплошь зарос ползучими лианами, о которые я спотыкался через каждые несколько ярдов. Постепенно земля стала тверже, и я побежал, хотя кровь заливала мне глаза, а боль пронзала ступни при каждом шаге. Мои руки, грудь, бедра, икры горели так, словно с них содрали кожу. Я ободрал два или три пальца на ноге и заработал глубокий порез под глазом.
Я бежал всю ночь. Когда наступил день, я спрятался в яму между корнями какого-то гигантского южного растения и заснул как мертвый. С приходом ночи я проснулся и побежал дальше.
8. Sur de la frontera
На этих пустынных просторах, заливаемых проливным дождем, ничто не движется, не дышит, не живет…
Безжизненная, первозданная бездна, выжженная и затонувшая земля. Пустая, покинутая страна. Место из ночных кошмаров. Слой жидкой грязи под ногами, непроницаемое, затянутое тучами небо над головой. Ночи и дни неотличимы друг от друга, словно все происходит в ином мире, не имеющем конца и лежащем вне времени. Струи дождя холодны как свинец; они хлещут землю с такой силой, что в месте падения каждой капельки в глине образуется небольшой кратер. Ветер свистит и щелкает как хлыст, забирается в каждую выемку, в каждую щель в земле. Он произвольно меняет направление, и дождевые капли летят то под косым углом к поверхности, то параллельно ей, а то – словно в насмешку над законами тяготения – снизу вверх. Порой кажется, что природа примеряет на себя роль разрушителя и палача. Так Шива стирает с грифельной доски все написанное, чтобы создать мир заново. И на этих пустынных просторах мир снова рождается из воды, как миллиарды лет назад…
Ураган.
Птицы имеют гнезда, звери имеют норы…
И только мне негде укрыться.
Надо мной нависла громада черных туч, которая полыхает ослепительным светом и обрушивает вниз потоки воды, смывающие на своем пути все цвета и формы. Ураганный ветер несет брызги соленой морской воды, камни, ветки, обломки велосипедов. Горизонта не видно. Рельеф превратился в лишенное перспективы чередование неглубоких ложбин и пригорков. Безбрежная пустошь, где нет ничего живого – ни насекомых, ни даже растений, – лежит вокруг. Под тонким слоем жидкой глины только острые камни и куски вулканической лавы. Время от времени попадаются остовы мертвых деревьев и – изредка – брошенный, словно во времена голода, разрушенный дом.
Все это напоминает Ирландию – ее северо-западные районы, горы Сперринс, заболоченные пустоши у подножия легендарной горы Слемиш.
Тонкий, как пыль, земляной слой. Ландшафт до боли знакомый и одновременно настолько чужой, что кажется – это галлюцинация, случайная прихоть больного сознания. Блестящие мокрые камни похожи на гробницы, на красной глине отпечатались легкие следы ангелов и исчезающие буквы древних алфавитов.
И, как фон к картине, ветер и дождь, дождь и ветер.
Особенно дождь.
Еще одна миля… Еще десять. За очередным холмом возникают древние каменные столбы, которые, словно грибы, растут из земли вдоль натянутой в несколько рядов стальной проволоки. Чем дальше – тем меньше расстояние между столбами, и на гребне следующего холма они уже сливаются в одно размытое пятно, указывая… куда? Вероятно, где-то там находится поселок. Почему бы нет? Небольшой, культурный поселок или бидонвиль с крышами из консервных банок и ржавого железа. Какая разница, ведь там живут люди! Но я бежал из тюрьмы, и туда, где могут быть люди, мне дорога закрыта.
Куда же теперь? На запад. В страну жидкой грязи и зеленой тины – в затерянный мир на краю света. Подъем на гребень, долина… Еще несколько часов ходьбы, и вот передо мной озеро, которого еще на прошлой неделе не существовало вовсе. Низкорослый кустарник, чахлый тростник, трупы утонувших деревьев… Мир сразу после потопа – вода еще не сошла, и на поверхности не видно ни ящериц, ни змей, ни даже жуков. Их дома затоплены, уничтожены стихийным бедствием; теперь они существуют только в отчетных документах страховых агентов и инспекторов-консультантов, определяющих сумму страховой премии. И ничего не попишешь – Марс разгневался и ободрал с нашего шарика все лишнее, оставив только твердую скальную основу.
Ураганный ветер вместе с дождем никак не успокоятся. Но мне теперь многое ясно. Я различаю знаки и знамения. Дождь, как святое крещение, дарует очищение и обновление, и в холоде водяных струй – небесная чистота и прозрачность. Своя роль и у ветра. Он говорит, и в извергаемой им симфонии звуков слышатся голоса мертвых. Они шепчут обещания и требуют клятв. Их слова просты и внушали бы покой, если только забыть, что это – голоса призраков, которым некуда спешить. Они свободны от всего земного, плотского, в их распоряжении все время вселенной – гораздо больше, чем есть у меня. Именно поэтому они пугают меня, торопят, подгоняют. Давят. Намекают. Это не баньши , и я могу не бояться смерти. Пока не бояться. Это просто голоса. Они говорят со мной по-испански, по-ольмекски, на языке майя и на других, давно исчезнувших языках, аналоги которых до сих пор существуют где-то на Камчатке, в Монголии и на Алеутских островах. Призраки тихо бормочут, дергают за бороду, заставляют спотыкаться.
Рисовые поля в пойме реки, обрушенная каменная стена, за которой можно кое-как укрыться от ветра. Натужный кашель и прерывистые удары сердца. Веки тяжелеют и опускаются сами собой; усилием воли я открываю глаза, но в них уже поселился сон. Трава готовит мне постель.
Реки вспучились от дождя, ветер и дождь шумят так, что я окончательно теряюсь. Деревья кажутся теперь едва ли (если не окончательно) мертвыми: они превратились в камень, в ископаемые останки. Рядом с ними остро и сильно пахнет шалфеем. Этого достаточно, чтобы разбудить воспоминание о джунглях и желание вновь оказаться под пологом леса. Но лес еще будет. Я его еще увижу.
Шаг. Еще шаг. Машинально ставлю одну ногу впереди другой и иду. Боли больше нет. Она исчезла, потому что человеческое существо просто не создано для того, чтобы чувствовать боль такой силы и такой глубины. Оказывается, это просто: перейти на иной уровень бытия и избавиться от боли и мук голода. Это так просто – подняться над повседневностью и стремительно нестись куда-то на спокойной щепочке.
Так движется тень. Призрак.
Сколько дней прошло?
Неделя? Меньше?
Живой скелет, бесплотный дух плавно скользит по поверхности.
Холм. Река. Место, где были люди. Доказательство тому – мертвое дерево телеграфных столбов. Древние сосновые бревна, почерневшие от времени и источенные ветром и дождями. На столбах – номера и какие-то знаки, а может – это просто глубокие трещины, оставленные холодом и жарой.
Но ни на проводах, ни на самих столбах нет птиц. Все живое исчезло, уцелели только растения, да и то самые примитивные: шалфей, трава, низкорослый кустарник, голубые лишайники и черные мхи, которые тонким слоем покрывают твердую, бесплодную землю и камень скал.
Где же сострадательные звезды? Куда девались поколения людей? Что случилось с их дружелюбными спутниками – лошадьми и коровами? Неужто ураган напугал их и они в панике покинули ковчег, оставив после себя только шум и следы?
Косогоры, холмистые долины – одна за другой…
Кустарники, которые в конце концов уступают место высокой траве.
Затопленные поля и повсюду в грязи – следы животных, пробиравшихся куда-то к возвышенностям. Затоптанное на корню кукурузное поле. Маис. Картофельная делянка. Выкапываю голубовато-белые клубни.
Вокруг по-прежнему ночь. Вечная ночь. Не видно ни луны, ни Ориона и вообще ничего. А может быть, я уже и не на Земле? Может быть, я оказался в каком-то другом, новом мире, рожденном из чрева бушующего океана? Вот возможные ответы на невероятные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69