Нормальный человек, разумеется. Бывают отклонения от нормы, состояние аффекта, стрессы и все такое. Но основной инстинкт — это инстинкт самосохранения, поэтому не надо боятся агрессора, он боится еще больше, чем ты. И убежать в подобной ситуации не трусость, а самый разумный выход. Особенно для меня. Очень не люблю, когда в рыло заезжают, аллергия еще с боксерских времен. А то, что девять лет в меня инструкторы вбивали, слишком опасное оружие. Мне теперь, чтобы пропуск в рай получить, надо еще сто лет жить и все сто лет из церкви не вылезать. На коленях грехи замаливать. Нет, — Сашкино лицо превратилось в стальную маску, — с кого-то за Афган еще ой как спросится. Ладно, когда я, специально обученный, из вертушки под пули выпрыгиваю, сам ведь профессию выбирал. Пацанов жалко. Лезут, дураки, напролом, а чему их в учебке за полгода научат. Уклониться толком не могут, романтики хреновы. Дай-ка сигарету, — неожиданно прервал он монолог, прикурил и молчал уже до самой Веркиной двери.
Музыка в квартире гремела по-прежнему, но отсутствие топлива сказывалось. Поэтому наше возвращение, а главное добытый с боем литр, были встречены Дружным ура.
От Сашкиной серьезности не осталось и следа, он тотчас ухватил за талию стройненькую медсестру Ирочку, усадил к себе на колени и воодушевленно принялся ей что-то нашептывать. Вторая медсестра, Надя, за время нашего похода успела найти общий язык с Вячиком, который тихо млел, прижавшись щекой к ее великолепному бюсту. Пора было готовиться к ночлегу, чем мы с Веркой и занялись.
Сашке с Ирой досталась тахта, Вячику пришлось довольствоваться раскладушкой на кухне, хотя Надя горячо пыталась оспорить подобную дележку.
— Ну чего спорить, — урезонила ее Верка, — все равно ведь ночью поменяетесь, знаю я вас, медперсонал.
Мы выпили все вместе за всепобеждающую силу любви и расползлись по норам.
— И зачем ты только с Сашкой разошлась? Не жилось вам вместе, — с наслаждением затягиваясь сигаретой после получаса безумной страсти зачем-то попенял я Верке.
— Непутевый он потому что — ответила путевая девушка Вера и, уткнувшись носом в мое плечо, мгновенно уснула.
Проснулся я около одиннадцати и с, огромным трудом. Верка раскинулась в сладком сне, никак не отреагировав на мое пробуждение. Осторожно убрав ее золотистую макушку со своей затекшей руки, я выбрался из постели, натянул джинсы и побрел опохмеляться.
Как Верка и предсказывала, на тахте рядом с Сашкой сопела Надя, изгнавшая подругу с шикарного ложа на раскладушку к Вячику. Я нашарил под столом нераспечатанную бутылку шампанского, пододвинул фужеры и, резко сорвав проволоку, бабахнул в потолок. Сашкина реакция полностью подтверждала эффективность спецназовской выучки. Не открывая единственного глаза, он мгновенно сгруппировался и, отлетев на добрых полтора метра от тахты, замер в боевой стойке.
— Врача вызывали, — заржал я, радуясь его идиотскому виду, — похметолога?
— Придурок, — Сашка встряхнул головой и тоже рассмеялся, — для тебя это могло очень нездорово кончиться. Больше так не делай, — протянул он руку и отхлебнул полфужера шампанского.
На шум из кухни притянулся заспаный, но очень довольный Вячик и мы занялись винотерапией.
* * *
Часом позже Вячик, Верка и я поджидали во дворе Боткинской больницы Викентия Павловича, который должен был проинформировать нас о Володином состоянии. Сашка спровадил медсестер и отправился по своим многочисленным делам, настояв, чтобы вечером мы обязательно ему позвонили.
Запущенный больничный двор был немноголюден. В углу разгружалась хлебовозка, иногда пробегали с деловым видом санитарки с помойными ведрами да гремели костями в полуразрушенной беседке четверо пациентов в синих больничных пижамах.
Совсем молоденькая лаборантка, рыженькая и веснушчатая, с трудом волокла огромную бутыль с дистиллированной водой, осторожно огибая разбросанные там и сям кучи строительного мусора.
— Спирт?! — рявкнул ей прямо в ухо кто-то из доминошников, едва она поравнялась с беседкой.
— Ой, — жалобно пискнула девчушка, выронив с перепугу бутыль.
Емкость ляпнулась о некстати подвернувшийся кирпич и чудом не разбилась. Беседка так и зашлась от хохота.
— Что вы ржете, жеребцы, — раздался с крыльца инфекционного корпуса знакомый голос. — Помогите лучше ребенку воду донести.
Невзрачный Веркин обожатель, оказывается, был моралистом, но сам перетаскивать тяжести почему-то своим подчиненным не помогал.
— Очнулся ваш приятель, — придав лицу торжественное выражение изрек лысый доктор, пожимая руки мне с Вячиком.
Верку он, сволочь, клюнул губами в висок.
— Можно с ним поговорить? — оттер я лысого от Верки.
— Он еще очень слаб, но пять минут я вам разрешаю.
— Вера, дуй в магазин, купи там чего-нибудь вкусного. Фруктов, соков, не мне тебя учить, — подал Вячик ей свой бумажник.
Верка понеслась на Беговую, а нас обрядили в застиранные халаты и проводили в Володин бокс.
Вид шефа меня не обрадовал. Краше в гроб кладут. Зато Володя, завидев нас, растянул посиневшие губы в улыбке. Вячик потрепал его дружески по щеке и искательно обратился к Викентию Павловичу:
— Можно нам наедине поговорить?
Тот саркастически хмыкнул, но удалился.
— Вовчик, ты говорить можешь? Что с тобой произошло, помнишь? — Вячик присел на стул и взял Володю за руку.
— Урывками, — поморщился от боли Володя, пытаясь сесть.
— Лежи, не дергайся. Расскажи, что в банях Краснопресненских произошло.
— В банях? Ах да, мы же из пивной купаться поехали. Дракон предложил, ну я и клюнул. Думал, подопьет, разговорится, тут я его и прихвачу. — Володя говорил очень медленно, с трудом выталкивая каждое слово.
— А дальше что?
— Бани почему-то не работали. Мы прошли через служебный вход. Я по коридору впереди шел, он меня сзади и вырубил. Очнулся в люксе, на полу. Там, кроме Дракона, были еще двое. Один здоровый такой. Каюк, кажется. А второй то ли армянин, то ли грузин, кавказец, одним словом. Ногами били, резиновой дубинкой. Дракон кричал, что в ванной утопит, если не расскажу, что я о нем знаю.
— Что именно его интересовало? — К Вячику окончательно вернулась ментовская манера задавать вопросы отрывисто-резким тоном.
— Я в пивной намекнул, что видел, как он ночью у могилы Федоровой крутился. Кажется, только это, больше он ни о чем не спрашивал. Да, спрашивал, говорил ли я тебе что-нибудь об этом, — кивнул Володя в мою сторону, — но я сказал, что ты вообще не при делах. А про то, что гебешники попросили выяснить, кто мог пулю извлечь, я Дракону рассказал, скрывать смысла не было. Они бы меня убили.
— Они бы тебя в любом случае убили, кабы не мы, — успокоил его Вячик. — В общем так, болей спокойно, здесь тебя никто не найдет, а мы все устроим, как требуется. За Алену и детей не переживай, там все нормально. Сейчас Вера тебе витаминов приволокет, а мы навестим, как освободимся.
Дверь тихо скрипнула и на пороге возник Викентии — Уже уходим, — успокоили мы лысого доктора и стали прощаться.
Не успели дойти до машины, как в воротах показалась Верка, груженая кульками, банками и свертками, как гималайский верблюд. Но, будучи советской женщиной, она перемещала на себе неподъемный груз с элегантной легкостью и очарованием. Во Франции и Америке такого вовек не увидишь. Вячик начал заводить машину, а я помог Верке отнести все, что она накупила, к Володе. Наказав ждать нас на Вишневского и не поддаваться на провокации лысого доктора, мы вновь приступили к охоте на Дракона.
* * *
Возле мини-кафе на улице Красина Вячик остановил «Волгу».
— Пойду позвоню Валерке. И еще кой-куда. Ты давай, организуй пока бульончика с пирожками, на шампанском далеко не уедем.
Я только успел отвоевать столик в углу и загрузить его сомнительно пахнувшими чебурекам, как Вячик вернулся. Судя по резко отодвинутому стулу, известия от Валеры хорошего содержали мало.
— Малыш, нас ищут огаревские ребята. Так что все предположения были верными. Признавайся, что они о тебе могут знать?
— Ничего. На Ваганькове понятия никто не имеет, кто я и откуда.
— Уже легче. Таньку мою Валера к себе отвез, Ольга в пионерлагере. Если сами не нарвемся, дня два-три у нас есть. Но Валерка-то молодец, — вспомнил о чем-то Вячик, — машину полностью укомплектовал.
— Чем укомплектовал? — не понял я.
— Увидишь, — Вячик занялся чебуреком. — Нет, ну из чего они их делают?
— Кого делают?
— Не кого, а чебуреки, — Вячик отодвинул тарелку — у них тут не повар, а какой-то кок с броненосца «Потемкин». Лучше потом где-нибудь перекусим, не хватало нам только пищевого отравления.
Здесь-то он явно перегнул, наши проспиртованные желудки вряд ли можно было травануть даже цианидом.
Начать мы решили с Тишинского рынка.
Из всех московских рынков, традиции Хитровки и Сухаревки, увековеченные дядей Гиляем в книге очерков «Москва и москвичи», сохранились, к началу восьмидесятых, только здесь. Даже тогда, при жизни Брежнева, в 88-м отделении милиции, под юрисдикцию которого попадала Тишинка, работали сплошь сторонники рыночной экономики. Исправно выплачивая налоги (именуемые тогдашним законодательством взятками), тишинские торговцы могли на территории рынка заниматься любой коммерческой деятельностью. Здесь можно было приобрести все: от японского презерватива с буденовскими усами до крупнокалиберного пулемета. Викторова, понадобись кому-нибудь такая громоздкая дура. Однако внешне Тишинка выглядела вполне благопристойно. Развивая коммерцию, менты строго пресекали хулиганов и пьяниц. Оберегала милиция в основном постоянных торгашей, однодневная залетная мелочь становилась добычей Дракона, как-то поделившего с ментами сферы влияния.
Едва миновав ворота рынка, мы с Вячиком стали невольными свидетелями сценки, наглядно иллюстрирующей, как должны взаимодействовать частник и государство.
Неподалеку от ворот замер «Зил-130» с полуприцепом под завязку груженым помидорными ящиками. Номера «Зил» имел грузинские.
Толстый, как баобаб, старшина милиции, ежеминутно утирая платком потное лицо, животом прижал к кабине такого же толстенного грузина в традиционной взлетно-посадочной кепке.
— Ты почему государственный автотранспорт в личных целях используешь?! — гневный рык старшины эхом разносился между рядами. — Чьи помидоры? — ткнул он пальцем в полуспущенный на кабину брезент.
— Мои, сам вырастыл, садыл, полывал, все бумаги в парадке, — полез в карман грузин.
— Знаю, что в порядке, — отвел его руку старшина, — я тебя не об этом спрашиваю. Ты их сюда на чем привез? На машине. А машина-то не твоя, государственная. Кто разрешил?
— Зачем гасударствэнный? — удивился грузи, Машина тоже мая, пэрсаналный.
— Какая еще персональная, это ж «Зил», а не «Запопожеп». A ну показывай документы на машину!
Грузин слазил в бардачок и протянул старшине техпаспорт и какую-то отпечатанную на машинке бумажку.
— Так, посмотрим, — старшина лениво нацепил на нос очки, — справка, дана в том, что колхоз имени Церетели, Зугдидского района, премирует товарища Гогаберидзе Вахтанга Шотаевича за ударную работу автомашиной «ЗИЛ-130». Председатель колхоза Гураношвили, секретарь парткома Меладзе. Что это? — старшина уставился на победно ухмыляющегося гражданина Гогаберидзе.
— Дакумэнт! — Вахтанг Шотаевич исторг из горла гордый орлиный клекот. — Видышь, мая машина, за работу далы.
— Вот мы с тобой сейчас пойдем в отделение, сделаем запрос в Зугдиди и узнаем, где ты этот документ взял. Думаешь, я поверил, что твоя филькина грамота настоящая?
— Вай, дарагой, — засуетился товарищ Гогаберидзе, — зачэм на такой жаре туда-суда хадыт, зачэм памидоры губить. Пашли в кабину, я тэбэ еще адын дакумэнт пакажу.
Они оба залезли в кабину. Видимо, второй документ старшину полностью удовлетворил, потому что пару минут спустя он уже втолковывал мордатому мужику с красной повязкой дежурного по рынку на рукаве замызганного халата:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Музыка в квартире гремела по-прежнему, но отсутствие топлива сказывалось. Поэтому наше возвращение, а главное добытый с боем литр, были встречены Дружным ура.
От Сашкиной серьезности не осталось и следа, он тотчас ухватил за талию стройненькую медсестру Ирочку, усадил к себе на колени и воодушевленно принялся ей что-то нашептывать. Вторая медсестра, Надя, за время нашего похода успела найти общий язык с Вячиком, который тихо млел, прижавшись щекой к ее великолепному бюсту. Пора было готовиться к ночлегу, чем мы с Веркой и занялись.
Сашке с Ирой досталась тахта, Вячику пришлось довольствоваться раскладушкой на кухне, хотя Надя горячо пыталась оспорить подобную дележку.
— Ну чего спорить, — урезонила ее Верка, — все равно ведь ночью поменяетесь, знаю я вас, медперсонал.
Мы выпили все вместе за всепобеждающую силу любви и расползлись по норам.
— И зачем ты только с Сашкой разошлась? Не жилось вам вместе, — с наслаждением затягиваясь сигаретой после получаса безумной страсти зачем-то попенял я Верке.
— Непутевый он потому что — ответила путевая девушка Вера и, уткнувшись носом в мое плечо, мгновенно уснула.
Проснулся я около одиннадцати и с, огромным трудом. Верка раскинулась в сладком сне, никак не отреагировав на мое пробуждение. Осторожно убрав ее золотистую макушку со своей затекшей руки, я выбрался из постели, натянул джинсы и побрел опохмеляться.
Как Верка и предсказывала, на тахте рядом с Сашкой сопела Надя, изгнавшая подругу с шикарного ложа на раскладушку к Вячику. Я нашарил под столом нераспечатанную бутылку шампанского, пододвинул фужеры и, резко сорвав проволоку, бабахнул в потолок. Сашкина реакция полностью подтверждала эффективность спецназовской выучки. Не открывая единственного глаза, он мгновенно сгруппировался и, отлетев на добрых полтора метра от тахты, замер в боевой стойке.
— Врача вызывали, — заржал я, радуясь его идиотскому виду, — похметолога?
— Придурок, — Сашка встряхнул головой и тоже рассмеялся, — для тебя это могло очень нездорово кончиться. Больше так не делай, — протянул он руку и отхлебнул полфужера шампанского.
На шум из кухни притянулся заспаный, но очень довольный Вячик и мы занялись винотерапией.
* * *
Часом позже Вячик, Верка и я поджидали во дворе Боткинской больницы Викентия Павловича, который должен был проинформировать нас о Володином состоянии. Сашка спровадил медсестер и отправился по своим многочисленным делам, настояв, чтобы вечером мы обязательно ему позвонили.
Запущенный больничный двор был немноголюден. В углу разгружалась хлебовозка, иногда пробегали с деловым видом санитарки с помойными ведрами да гремели костями в полуразрушенной беседке четверо пациентов в синих больничных пижамах.
Совсем молоденькая лаборантка, рыженькая и веснушчатая, с трудом волокла огромную бутыль с дистиллированной водой, осторожно огибая разбросанные там и сям кучи строительного мусора.
— Спирт?! — рявкнул ей прямо в ухо кто-то из доминошников, едва она поравнялась с беседкой.
— Ой, — жалобно пискнула девчушка, выронив с перепугу бутыль.
Емкость ляпнулась о некстати подвернувшийся кирпич и чудом не разбилась. Беседка так и зашлась от хохота.
— Что вы ржете, жеребцы, — раздался с крыльца инфекционного корпуса знакомый голос. — Помогите лучше ребенку воду донести.
Невзрачный Веркин обожатель, оказывается, был моралистом, но сам перетаскивать тяжести почему-то своим подчиненным не помогал.
— Очнулся ваш приятель, — придав лицу торжественное выражение изрек лысый доктор, пожимая руки мне с Вячиком.
Верку он, сволочь, клюнул губами в висок.
— Можно с ним поговорить? — оттер я лысого от Верки.
— Он еще очень слаб, но пять минут я вам разрешаю.
— Вера, дуй в магазин, купи там чего-нибудь вкусного. Фруктов, соков, не мне тебя учить, — подал Вячик ей свой бумажник.
Верка понеслась на Беговую, а нас обрядили в застиранные халаты и проводили в Володин бокс.
Вид шефа меня не обрадовал. Краше в гроб кладут. Зато Володя, завидев нас, растянул посиневшие губы в улыбке. Вячик потрепал его дружески по щеке и искательно обратился к Викентию Павловичу:
— Можно нам наедине поговорить?
Тот саркастически хмыкнул, но удалился.
— Вовчик, ты говорить можешь? Что с тобой произошло, помнишь? — Вячик присел на стул и взял Володю за руку.
— Урывками, — поморщился от боли Володя, пытаясь сесть.
— Лежи, не дергайся. Расскажи, что в банях Краснопресненских произошло.
— В банях? Ах да, мы же из пивной купаться поехали. Дракон предложил, ну я и клюнул. Думал, подопьет, разговорится, тут я его и прихвачу. — Володя говорил очень медленно, с трудом выталкивая каждое слово.
— А дальше что?
— Бани почему-то не работали. Мы прошли через служебный вход. Я по коридору впереди шел, он меня сзади и вырубил. Очнулся в люксе, на полу. Там, кроме Дракона, были еще двое. Один здоровый такой. Каюк, кажется. А второй то ли армянин, то ли грузин, кавказец, одним словом. Ногами били, резиновой дубинкой. Дракон кричал, что в ванной утопит, если не расскажу, что я о нем знаю.
— Что именно его интересовало? — К Вячику окончательно вернулась ментовская манера задавать вопросы отрывисто-резким тоном.
— Я в пивной намекнул, что видел, как он ночью у могилы Федоровой крутился. Кажется, только это, больше он ни о чем не спрашивал. Да, спрашивал, говорил ли я тебе что-нибудь об этом, — кивнул Володя в мою сторону, — но я сказал, что ты вообще не при делах. А про то, что гебешники попросили выяснить, кто мог пулю извлечь, я Дракону рассказал, скрывать смысла не было. Они бы меня убили.
— Они бы тебя в любом случае убили, кабы не мы, — успокоил его Вячик. — В общем так, болей спокойно, здесь тебя никто не найдет, а мы все устроим, как требуется. За Алену и детей не переживай, там все нормально. Сейчас Вера тебе витаминов приволокет, а мы навестим, как освободимся.
Дверь тихо скрипнула и на пороге возник Викентии — Уже уходим, — успокоили мы лысого доктора и стали прощаться.
Не успели дойти до машины, как в воротах показалась Верка, груженая кульками, банками и свертками, как гималайский верблюд. Но, будучи советской женщиной, она перемещала на себе неподъемный груз с элегантной легкостью и очарованием. Во Франции и Америке такого вовек не увидишь. Вячик начал заводить машину, а я помог Верке отнести все, что она накупила, к Володе. Наказав ждать нас на Вишневского и не поддаваться на провокации лысого доктора, мы вновь приступили к охоте на Дракона.
* * *
Возле мини-кафе на улице Красина Вячик остановил «Волгу».
— Пойду позвоню Валерке. И еще кой-куда. Ты давай, организуй пока бульончика с пирожками, на шампанском далеко не уедем.
Я только успел отвоевать столик в углу и загрузить его сомнительно пахнувшими чебурекам, как Вячик вернулся. Судя по резко отодвинутому стулу, известия от Валеры хорошего содержали мало.
— Малыш, нас ищут огаревские ребята. Так что все предположения были верными. Признавайся, что они о тебе могут знать?
— Ничего. На Ваганькове понятия никто не имеет, кто я и откуда.
— Уже легче. Таньку мою Валера к себе отвез, Ольга в пионерлагере. Если сами не нарвемся, дня два-три у нас есть. Но Валерка-то молодец, — вспомнил о чем-то Вячик, — машину полностью укомплектовал.
— Чем укомплектовал? — не понял я.
— Увидишь, — Вячик занялся чебуреком. — Нет, ну из чего они их делают?
— Кого делают?
— Не кого, а чебуреки, — Вячик отодвинул тарелку — у них тут не повар, а какой-то кок с броненосца «Потемкин». Лучше потом где-нибудь перекусим, не хватало нам только пищевого отравления.
Здесь-то он явно перегнул, наши проспиртованные желудки вряд ли можно было травануть даже цианидом.
Начать мы решили с Тишинского рынка.
Из всех московских рынков, традиции Хитровки и Сухаревки, увековеченные дядей Гиляем в книге очерков «Москва и москвичи», сохранились, к началу восьмидесятых, только здесь. Даже тогда, при жизни Брежнева, в 88-м отделении милиции, под юрисдикцию которого попадала Тишинка, работали сплошь сторонники рыночной экономики. Исправно выплачивая налоги (именуемые тогдашним законодательством взятками), тишинские торговцы могли на территории рынка заниматься любой коммерческой деятельностью. Здесь можно было приобрести все: от японского презерватива с буденовскими усами до крупнокалиберного пулемета. Викторова, понадобись кому-нибудь такая громоздкая дура. Однако внешне Тишинка выглядела вполне благопристойно. Развивая коммерцию, менты строго пресекали хулиганов и пьяниц. Оберегала милиция в основном постоянных торгашей, однодневная залетная мелочь становилась добычей Дракона, как-то поделившего с ментами сферы влияния.
Едва миновав ворота рынка, мы с Вячиком стали невольными свидетелями сценки, наглядно иллюстрирующей, как должны взаимодействовать частник и государство.
Неподалеку от ворот замер «Зил-130» с полуприцепом под завязку груженым помидорными ящиками. Номера «Зил» имел грузинские.
Толстый, как баобаб, старшина милиции, ежеминутно утирая платком потное лицо, животом прижал к кабине такого же толстенного грузина в традиционной взлетно-посадочной кепке.
— Ты почему государственный автотранспорт в личных целях используешь?! — гневный рык старшины эхом разносился между рядами. — Чьи помидоры? — ткнул он пальцем в полуспущенный на кабину брезент.
— Мои, сам вырастыл, садыл, полывал, все бумаги в парадке, — полез в карман грузин.
— Знаю, что в порядке, — отвел его руку старшина, — я тебя не об этом спрашиваю. Ты их сюда на чем привез? На машине. А машина-то не твоя, государственная. Кто разрешил?
— Зачем гасударствэнный? — удивился грузи, Машина тоже мая, пэрсаналный.
— Какая еще персональная, это ж «Зил», а не «Запопожеп». A ну показывай документы на машину!
Грузин слазил в бардачок и протянул старшине техпаспорт и какую-то отпечатанную на машинке бумажку.
— Так, посмотрим, — старшина лениво нацепил на нос очки, — справка, дана в том, что колхоз имени Церетели, Зугдидского района, премирует товарища Гогаберидзе Вахтанга Шотаевича за ударную работу автомашиной «ЗИЛ-130». Председатель колхоза Гураношвили, секретарь парткома Меладзе. Что это? — старшина уставился на победно ухмыляющегося гражданина Гогаберидзе.
— Дакумэнт! — Вахтанг Шотаевич исторг из горла гордый орлиный клекот. — Видышь, мая машина, за работу далы.
— Вот мы с тобой сейчас пойдем в отделение, сделаем запрос в Зугдиди и узнаем, где ты этот документ взял. Думаешь, я поверил, что твоя филькина грамота настоящая?
— Вай, дарагой, — засуетился товарищ Гогаберидзе, — зачэм на такой жаре туда-суда хадыт, зачэм памидоры губить. Пашли в кабину, я тэбэ еще адын дакумэнт пакажу.
Они оба залезли в кабину. Видимо, второй документ старшину полностью удовлетворил, потому что пару минут спустя он уже втолковывал мордатому мужику с красной повязкой дежурного по рынку на рукаве замызганного халата:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21