Когда Себастьян обернулся, Вольф как раз прикончил Никто. Вампир буквально растерзал напавшую на него куклу. Никто умер.
У идиота сжалось сердце. Внезапно он возненавидел Горн, Битти Белину и все, чем занимался последние пять лет. Вольф взлетел.
Себастьян уклонился от темной тени, но пока поворачивался, чтобы отразить нападение с другой стороны, монстр уже набросился на него, вцепившись когтями в рубашку. Его голова оказалась на уровне яремной вены Себастьяна.
Идиот почувствовал, как когти раздирают ему кожу под рубашкой. Вниз по животу потекла горячая кровь.
Себастьян схватил обеими руками голову Вольфа. Из груди у него вырвался отвратительный низкий рык, еще более мерзкий, чем звуки, издаваемые вампиром.
Вольф кусал его за пальцы.
Идиот не обращал внимания.
Он просто вырвал голову куклы из плеч. Маленький ротик Вольфа продолжал шевелиться и после того, как голова лишилась туловища, как будто и после смерти хотел отомстить за то унижение, которому его подвергли.
Себастьян крутил оторванную шею до тех пор, пока не перестала идти кровь. Потом бросил останки на пол. Ярость исчезла так же быстро, как и нахлынула, уступив место одиночеству. Вместе с одиночеством пришла усталость, и он опустился на пол, склонив голову на грудь.
Он долго сидел так. Потом медленно поднялся и занялся трупами...
Себастьян попытался заново создать Никто. Но теперь, когда он знал, как пользоваться ручками управления Горном, он уже не мог произвести на свет такое уродливое создание. Если бы даже Никто появился, он бы не узнал его.
Себастьян уснул.
Через два дня после смерти отшельника в кармане пальто, которое надевал в ночь бегства из Города Весеннего Солнца, Себастьян нашел холистианскую жемчужину. Она была такой темно-серой, какой он никогда ее не видел. Он слышал, что даже когда жемчужина чернеет, это не значит, что она умерла, хотя жизнь в ней едва теплится. Идиот покатал ее туда-сюда между пальцев, наблюдая, как она становится все светлее и светлее, как это бывало с ней столько раз в руках Пертоса.
Когда он подумал про Пертоса, то вспомнил и Бена Самюэля, и Никто и с отвращением положил жемчужину.
После ужина Себастьян снова взял ее в руки. Некоторые утверждали, что холистианская жемчужина не просто безделушка, с помощью которой можно вызвать галлюцинации или воспоминания о ее прежних хозяевах, она - живое существо, ищущее тех, кому нужно утешение. Говорили, что, находясь в комнате, наполненной массой ярких предметов, расстроенный человек всегда возьмет именно эту жемчужину, даже если не знает, что это такое и что она может ему дать. Так оно и было: идиот снова сидел с жемчужиной, хотя совсем не хотел прикасаться ни к чему, что принадлежало Пертосу, а значит, ассоциировалось со смертью.
Себастьян гладил ее, и жемчужина светлела.
Незримые энергетические нити тянулись от драгоценности к его сознанию, и он успокаивался.
Он поднялся в воздух, и оставшаяся внизу Земля становилась все меньше и меньше. Себастьян удивленно смотрел на нее. Когда в считанные секунды мимо него пронеслась Луна и растаяла вдали, он радостно засмеялся.
Жемчужина несла его дальше.
К звездам.
Вскоре появились корабли, тысячи кораблей, и он понял, что это табор космических цыган, которые никогда не ступали на Землю. А потом его охватила паника. Он осознал, что и сам больше не стоит на твердой почве, и застарелый страх перед неприкаянностью, перед всем непрочным молотом застучал у него внутри.
Себастьян очнулся, крича что-то бессвязное, и отшвырнул жемчужину в другой конец комнаты. Отскочив от стенки кузова, она ударилась об пол и снова подкатилась к нему. Он не стал поднимать ее.
Через неделю после убийств, когда наступили первые сильные холода, он спустился по склону к пустой хижине. В воздухе носились редкие снежинки, тихо падавшие идиоту на ресницы. Они таяли у него на лице и превращались в капли воды. Себастьян любил снег и чувствовал себя лучше, чем раньше. Дверь хижины была не заперта с той самой ночи, когда умер Самюэль. Идиот не возвращался сюда с тех пор, но теперь захотел взять ключи от "ровера", чтобы подогнать его к грузовику и зарядить от него аккумулятор, как учил его старик.
Ключи висели на крючке в кухне, и Себастьян с легкостью нашел их. Если бы после этого он ушел, то все, пожалуй, осталось бы по-прежнему. Но он никогда не заходил к старику в спальню, и ему стало любопытно. Себастьян толкнул дверь и заглянул в уютную, обставленную самодельной мебелью комнатушку, заставленную книжными полками. Он вошел внутрь, улыбаясь тому ощущению покоя, которое, казалось, излучала комната...
И чуть не наткнулся на паутину.
Она висела в нескольких дюймах от его лица, спускаясь с незакрытых балок низкого потолка, и была невероятно большой. Огромная черная паучиха наблюдала за ним, по крайней мере так ему показалось. Вокруг нее из конца в конец шелковистых дорожек сновали полдюжины более мелких пауков.
Себастьян не мог пошевелиться.
Спускаясь по серебристой нити, паучиха подползла ближе.
У него выступил пот.
На спине у нее виднелись зеленые крапинки.
- Нет, - прошептал он. Она не остановилась.
- Извините, - сказал он.
Она напружинилась, как будто собиралась прыгнуть с паутины и, карабкаясь по лицу, спрятаться в космах его нестриженых волос.
Паучиха была так близко, что Себастьян видел, как у нее изо рта тянулась слюна, образуя новые нити.
- Пертос! - закричал он. - Пертос! Никто не ответил.
- Помоги мне! Тишина.
- Пертос! - вырвался у него последний истошный крик, в котором каждый звук имени звенел по несколько секунд. Идиот повернулся и бросился бежать. Изо всех сил он бежал к грузовику кукольника. Он спрятался внутри. Один с единственной лампочкой.
В два часа ночи лампочка перегорела, и Себастьян остался в полной темноте. Это была ночь ужаса: он беспрерывно слышал, как по холодному металлическому полу к нему ползут тысячи пауков.
Утром идиот набрался смелости, подогнал "ровер" и зарядил аккумулятор. Он решил уехать в надежде, что паучиха не сможет последовать за ним. Но прежде чем тронуться в путь, ему нужно было создать себе компанию, чтобы легче коротать время в дороге. Он взял матрицу-диск, которая, по словам Никто, принадлежал Битти Белине, и осторожно сунул ее в транслятор памяти.
Горн запылал.
Себастьян взялся за ручки.
Воссоздание началось.
В написанной вонопо "Книге мудрости" есть два стиха, которые приписывают святым: первый - святому Зенопу, второй - святому страннику Эклезиану. Первый гласит:
"Дети низвергают своего Бога-отца и заменяют его другим. Каждое поколение создается рукой юного Божества, завоевавшего власть путем братоубийства. Поэтому Бог бывает так неловок, и его мудрость всегда недостойна его творений. В его распоряжении никогда нет целой жизни, чтобы научиться".
Второй стих словами Эклезиана объясняет:
"Мы должны радоваться тому, что мы люди, ибо настанет день, когда создания Господни станут сильнее него. Тогда мы восстанем и сбросим его с трона, и его сила, его чудесная власть давать жизнь и смерть станут нашими. И это не угроза божественной власти, а лишь констатация закона развития".
Декабрь
Она сидела на сложенных одеялах, поднимавших ее достаточно высоко, чтобы смотреть поверх панели приборов. Глядя с неослабевающим интересом на местность, проносившуюся мимо них, она казалась испуганной необъятностью мира. Он был намного больше сцены, больше даже, чем весь театр, такой невероятно огромный.
Снег приводил ее в восторг. Она часто поднимала взгляд к серо-стальному небу, как будто ждала, что вот-вот увидит сито, из которого сыплется соль, изображающая снежинки, покрывавшие землю.
- Что это? - спросила она.
- Что?
- Снег.
- Это снег.
- Как его делают?
Он молчал, глядя на белую завесу, опустившуюся вокруг них, пока они спускались вдоль длинного склона, продолжая двигаться на север в сторону полюса, все глубже в эту негостеприимную местность.
- Я не спрашивал, - ответил он.
- Кого?
- Пертоса. Он никогда не говорил. Что такое.., снег.
- Мы можем остановиться?
- Зачем?
- Чтобы я могла потрогать снег. Хочу попробовать, какой он на ощупь. - У нее были самые большие, самые красивые глаза, и он не мог ни в чем отказать ей.
Он притормозил грузовик, потом съехал на обочину в том месте, где колея сильно расширялась, образуя площадку для отдыха. Не выключая двигатель, он протянул руку мимо нее и открыл дверь.
- Только быстро.
Она сползла с сиденья и шлепнулась в снег. Она была одета в свой обычный костюм: короткая юбка, тоненькая блузка, голые ноги.
- Он холодный! - взвизгнула она и обхватила себя руками, дрожа и смеясь. - И мокрый!
Маленькими ручками она слепила снежок и кинула его в кабину. Снежок попал ему в руку и упал на сиденье. Он поднял снежок и кинул назад в нее.
- Иди сюда. - Ему не нравилось, когда она отходила далеко. Он боялся, что она попытается сбежать, хотя знал, что не может уйти от Горна на большое расстояние. От него уходили все, оставляя одного. А он не мог этого вынести. Это заставляло его чувствовать себя брошенным, отверженным. Время от времени у него возникала уверенность, что на Земле обитают только два живых существа: он и Битти Белина, и, если она убежит, он навсегда останется здесь один. А быть единственным человеком в мире означало взять на себя слишком большую ответственность, слишком много обязанностей. Это было ему не под силу.
Она вскарабкалась назад в грузовик. Себастьян протянул руку и закрыл дверь.
- Мокрый и холодный, - повторила она. Он вывернул на шоссе, и они двинулись дальше на север.
Они выехали сразу же после завтрака и ехали до самого позднего вечера, когда у него стали слипаться глаза. Еда была у них в кабине, так что они могли есть во время езды и делали краткие остановки только для того, чтобы сходить в туалет. За все время ему не попалось ни одной машины или какого-нибудь другого транспортного средства. Единственными движущимися предметами в мире были грузовик и снег. Для Себастьяна дорога и жужжание ротаров воздушной подушки стали частью образа жизни, их монотонность хоть как-то успокаивала его нервы.
На четвертый день, когда они отъехали на сотни миль от хижины Бена Самюэля, она задала тот самый вопрос, которого он так боялся:
- Когда ты восстановишь всех остальных?
- Остальных? - Он знал, кого она имеет в виду. Он знал.
- Виссу и принца. И других. Все равно рано или поздно их придется возродить для представления, а оно, наверно, будет скоро.
- Не будет.., представления, - отозвался он.
Она ненадолго задумалась, как будто совсем не удивилась.
- Ну все равно ты можешь оживить их. Они ведь тоже имеют право на жизнь, понимаешь. Не меньше, чем ты.
- Нет.
- Почему?
- Нет.
- Ну должна же у тебя быть какая-то причина! У людей на все есть какая-нибудь причина!
- Пауки, - сказал он ей, хотя сам не знал точно, что имеет в виду.
- Пауки?
Больше он ничего не сказал, просто продолжал ехать, смотреть на снег и надеяться, что она об этом забудет. Его пугала перспектива иметь сразу несколько живых кукол. Ни он, ни Битти Белина не жили теперь своей обычной жизнью, не следовали предназначенному для них сценарию. Они оба нарушили сценарий. Одного этого было достаточно, чтобы прийти в замешательство. Если их окажется с десяток и каждый начнет делать, что хочет, а не то, что ему положено, замешательство быстро перерастет в хаос.
- Так ты сделаешь их? Пожалуйста! Мне так хочется.
Он не ответил. Через некоторое время она сказала:
- Ты убил Пертоса.
- Ты этого хотела.
- Но убил его именно ты. Как ты это сделал? Из пистолета?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24