Услышав звук двигателей, он остановился и посмотрел вверх, озадаченный.
Мотор работал на полную мощность, лопасти пропеллеров крутились с такой быстротой, что стали почти невидимыми. Вся их энергия шла на то, чтобы удержать фургон на весу, тогда как механизмы горизонтального передвижения не работали. Фургон парил в десяти футах от черного дорожного покрытия.
- Что это такое, черт побери? - спросил водитель, роняя одежду, которую нес в руках. Он метнулся к краю пешеходной дорожки, выходившей на полосу прибытия.
Дорожка возвышалась над полосой примерно на восемь футов. Грузовик парил всего лишь в паре футов над нею. Водитель стоял на цыпочках, пытаясь заглянуть в кабину фургона. Он не видел, чтобы кто-нибудь сидел за рулем.
Он никогда не слышал о том, чтобы грузовой фургон вел себя подобным образом. И тем не менее разве в этом городе могло быть существо, которое захотело бы причинить ему вред? Он пожалел, что не взял с собой тот пистолет с длинным дулом, который теперь лежал в кобуре в кармане на двери фургона, рядом с водительским местом. Теперь его было не достать. Он оказался безоружен.
Ему показалось, что он слышит над собой что-то похожее на писк цыплят, перекрывающий оглушительный гул двигателей. Это было похоже на смех или на кудахтанье. Он повернулся и осмотрелся. Перед ним была полоса прибытия и компьютерный модуль. Вдоль стены стояли банкоматы и аппараты для оформления разрешения на торговлю. Они никогда не использовались и теперь были пусты. Кроме того, там было недостаточно места, чтобы в них мог спрятаться человек.
Теперь кудахтанье шло справа.
Он посмотрел туда.
Стойка резервации городских отелей. Экраны резервации и регистрации. Фонтан. И снова - ни один из предметов не был достаточно большим, чтобы вместить человека.
Кто-то захихикал слева от него. Это определенно был сдавленный женский смех.
Он взглянул налево. Кредитные и банковские услуги для прибывающих. Ряд стеклянных будок для частных телефонных бесед. Открытое пространство пешеходной дорожки.
Соблюдая осторожность, он подошел поближе. У него было чувство, что некие невидимые создания перебегают от одного укрытия к другому, стараясь не попадать в поле его зрения. Но он не мог быть в этом уверен. Он описал вокруг себя круг мелом - в силу врожденного суеверия. Выросший среди фермеров, он впитал это суеверие вместе с молоком, которым его вскормили.
Теперь следовало выяснить, есть ли кто-то в грузовике.
Он вернулся к краю пешеходной дорожки.
- Эй! Опустите его! - крикнул он. Грузовик остался висеть в воздухе. Мгновением позже он осознал, что произносит следующие слова:
- У меня есть пушка. Раньше или позже вам придется спуститься. Даже если вы попытаетесь сбежать. Я обещаю, что сейчас не буду стрелять. Но позже я буду уже слишком зол, чтобы удержаться!
Все это, конечно, было ложью. Поскольку подобную речь необходимо было произносить громко и угрожающе, да еще перекрывать при этом рев пропеллеров, она показалась ему даже более грозной, чем он рассчитывал.
И тем не менее она не была достаточно убедительной для того, кто забрался в фургон. Этот тип знал, что он блефует, и все еще держал грузовик в десяти футах над полосой прибытия.
Если там наверху вообще кто-то есть, напомнил он себе. Он все еще не знал, не было ли это какой-то абсурдной неисправностью в работе фургона или же все это - грязная шутка какого-то незнакомца. Его жестокий образ жизни говорил, что скорее следует ожидать второго, а природный оптимизм нашептывал, что нужно надеяться на первое.
Теперь кудахтающий звук шел со всех сторон.
Он не обращал на него внимания.
Он сконцентрировался на фургоне. Казалось, можно было найти способ добраться до него, причем верный и безопасный. Ему не хотелось прыгать. Если он промахнется, то упадет на дорогу, и тогда его либо разрубят на клочки лопасти пропеллера, либо он погибнет в яростной струе воздуха, создающей подушку. Даже если фургон сломался, у него должно найтись это чертово время для того, чтобы вывести его отсюда. Если это серьезная поломка, которую нельзя будет починить на ходу с помощью его инструментов, то как он сможет вернуться к цивилизации, чтобы добыть необходимые запчасти? Позвать на помощь? Но тогда его посадят в тюрьму за мародерство. Это был чудесный рэкет, этот город, принадлежавший ему одному, и он не стремился лишать себя кормушки.
Черт бы побрал это проклятое кудахтанье!
Из-за него да еще из-за воя двигателей было невозможно сосредоточиться.
Он повернулся, чтобы отойти подальше от фургона, висевшего в нескольких футах над головой, и столкнулся с шестью куклами. Они стояли справа. Просто вышли из-за стойки резервации отелей, прямо перед которой красовался фонтан. У каждой из кукол был острый столовый нож того типа, какие обычно дают в автоматических ресторанах. Куклы скалили зубы. Глаза их блестели.
Он все еще не понимал, что происходит. Прежде всего, было просто невозможно так быстро осмыслить появление этих миниатюрных созданий. Его разум признавал их присутствие, но упорно не желал анализировать факты. Он знал, что надвигается опасность и что угроза исходит от неживой природы. Он попятился.
Что-то кольнуло его ботинок.
Он быстро обернулся.
Слева стояли семь кукол. Они прятались в банкоматах, сразу за телефонными будками. Они тоже были вооружены столовыми ножами.
Повернувшись к проходу, он увидел дюжину кукол, некоторые уже были не вполне похожи на людей. Они выстроились у таможенных кабин и на платформе прибытия.
Он был окружен.
Одна из кукол, стоявшая справа, полоснула его ногу ножом.
Он вскрикнул, отступая.
И почувствовал, как кровь впитывается в носок.
Рогатая кукла слева рванулась вперед и вонзила свой нож в мягкую верхнюю часть его ботинка. Кровь полилась в ботинок.
Боль, пронзившая его ногу, достигла бедра, потом охватила грудную клетку.
Кукла не заботилась о том, чтобы вытащить оружие. Она повернула нож и отбежала, оставив оружие в ботинке. Нож покачивался...
Водитель даже не сделал попытки наклониться и выдернуть стальное острие. Теперь он вспоминал старые сказки фермеров, истории, которые передавались от одного поколения к другому. В них говорилось о крошечных людях, которые населяли темные и пустые шоссе. Обычно они убегали, едва касаясь земли, стоило человеку подобраться поближе. То тут, то там их высвечивали лучи фар. Порой они вскакивали в грузовик, когда он проходил мимо, чтобы заполучить душу водителя. Сами они души не имели. Человеческая, правда, тоже не подходила к их телу. Они поняли это давным-давно. И тем не менее время от времени пытались заполучить душу какого-нибудь человека при условии - во всяком случае так говорилось в тех историях, - если человек тот был добродетелен.
Видит Бог, он добродетельным не был. Хотя и не был грубым и примитивным, как другие мужчины - с серьгами в ушах, мчащиеся по шоссе. Он ни разу не убил человека и не изнасиловал женщины.
Сейчас он жалел об этом.
Он не мог ступать на раненую ногу.
Шеренга кукол с платформы прибытия двигалась ему навстречу.
Он, подпрыгивая, отступал на одной ноге. За все эти годы на дороге, в сотнях стычек из-за женщин в своих лагерях, его ни разу не коснулся нож. Он, всегда был слишком быстрым, слишком умным, слишком самоуверенным. А теперь один из этих гномов вонзил в него нож. Паника и страх парализовали его. Куда делась его всегдашняя сообразительность? Он знал, что, если не вернет самообладания, они его победят. И тем не менее не мог совладать с тем ужасом, который пронизывал его, словно электрический ток. Не боль была тому причиной. И не размеры кукол, и не их жестокость. Нет, ужас вызывал безумный блеск в их глазах, вялое и чувственное выражение их лиц, словно бы они радовались тому, что причиняют боль, больше, чем чему бы то ни было на свете.
- Вперед! - воскликнула красивая златокудрая куколка, размахивая в воздухе своим ножом так, словно это было знамя.
Куклы бросились к нему со всех сторон, вопя от восторга, толкаясь и работая локтями, чтобы добраться до него раньше других. Он быстро сделал шаг назад. Он вспомнил о выходе на полосу прибытия - но слишком поздно.
Наконец он потерял равновесие и упал. Ножи вонзились в его руки, кромсая их.
Он упал, и мощная струя воздуха прижала его к земле. Его руки кровоточили. Боль была сильнее, чем он мог вынести, хотя он помнил о том, что не должен потерять сознание.
Затем фургон начал опускаться.
Лезвия винтов все приближались, яростный ветер стал еще более неистовым. Через вращающиеся лопасти он мог разглядеть приспособления, которые опустили под фургоном защитный, щит. Он мог видеть шов, который варил в прошлом году, когда щит помялся, и ту лопасть, которая сорвала его и отбросила в сторону. Он мог видеть отсюда даже пятна смазки.
А затем лопасти оказались прямо над ним, разрубая со свистом воздух, потом они опустились ниже, и после этого он уже ничего не видел.
- Разве это не было чудесно? - спросила Висса. Ее голос был мягким и мечтательным, словно она все еще не очнулась от гипнотического восторга.
- Да, любовь моя, - отвечала Белина.
- Ты видела, как он пытался отползти от фургона, когда тот начал опускаться?
- Да.
- Он смотрел на меня, Белина, словно хотел, чтобы я пришла ему на помощь. Он смотрел на меня, умоляя о чем-то. Он что-то говорил, но я не могла расслышать, что именно.
Белина поцеловала ее.
- Будет ли Себастьян так же хорош?
- Еще лучше!
Висса нетерпеливо поморщилась:
- Скоро?
- Завтра вечером.
- Но почему не сегодня? Не сейчас?
- Мы не должны покончить с ним так быстро. Мы еще не насладились этим убийством. Пусть утихнет радость, потом - придет очередь Себастьяна. Не следует желать всего сразу. После Себастьяна у нас уже никого не будет. Некоторое время.
- Ты такая хорошенькая, когда в крови, - сказала Висса.
Белина ласкала ее грудь, и живот, и бедра. Повсюду вокруг была кровь. Она раскрасила себя ею.
- Ты - еще лучше, - ответила она Виссе. Висса посмотрела на кровавое желе, покрывающее ее тело.
- Завтра вечером, - сказала она. - Правда?
- Правда.
Последняя и первая ночь В свои поздних писаниях, которые звучат все более воинственно, Святой Рогю Эклезиан утверждает, что не кто иной, как Бог несет ответственность за все жестокости, совершаемые человеком. Он говорит: "И хотя вселение душ в тела человеческие есть процесс автоматический, он время от времени требует внимания от Божества. Когда новый Бог принимает трон своего Отца, Он зачастую пренебрегает этой обязанностью. В результате устройства, дающие людям души, ломаются и в каждом следующем поколении производят на свет бездушных людей. Эти создания не испытывают сомнений и не имеют морали. Они становятся наказанием для громадной массы человечества, которая является хорошей и честной. Они воруют и убивают, мошенничают и лгут, насилуют и истязают. Бог даже не представляет себе, какой раздор сеет Он среди нас благодаря своей небрежности, невниманию к сотворенному. Если бы он соответствующим образом наблюдал за своими делами, все мы жили бы в мире и добром товариществе, поскольку мы - нормальные честные люди. Не достаточная ли это причина для того, чтобы даже вскормленные медом, пресыщенные и самодовольные религиозные мужи встали и вышли на бой? Если даже эта причина не в состоянии пробудить вас от ужасной летаргии восприятия, в которой пребывает средний класс, тогда человек должен отказаться от всякой надежды на то, чтобы каким-то образом повлиять на свою собственную судьбу. Если это не побуждает вас к восстанию, если это учение, как и прочие мои учения, не приводит ни к чему, тогда жизнь моя - пуста, а слова мои - не больше чем эхо, которое отражается от стен каньона, ради вашего развлечения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24