Это была
боль, пронзившая все его внутренности. Его дыхание остановилось, глаза
застыли на имени посла. Он знал это имя, он мог даже нарисовать его лицо,
особенно обрисовать. Широкий лоб заканчивался узкими бровями, прямой нос
был расположен строго симметрично между двумя высокими скулами и постоянно
ухоженные седые усы над тонкими ироническими губами. Он знал это лицо, и
знал этого человека. Этот человек был убит единственным винтовочным
выстрелом из окна, выходящего на залив. Посол Говард Леланд прогуливался
по марсельскому пирсу около пяти часов дня. Его голова была прострелена.
Борн не стал читать следующий абзац, где рассказывалось, что посол
Говард Леланд в свое время был адмиралом военно-морских сил США. Он знал
все, что там могли сообщить. Борн знал так же и то, что основной задачей
Леланда в Париже убедить французское правительство отказаться от больших
военных поставок, особенно истребителей "Мираж" в Африку и на Средний
Восток. Предположение, что он был прикончен за свое вмешательство в дела
торговцев оружием было весьма оправданным. Продавцы и покупатели не любят,
когда им мешают. И продавец смерти, который убил его, получил вполне
приличную сумму и ушел со сцены, оборвав за собой все нити.
Цюрих. Связной к безногому человеку, - а с другой к толстяку в
переполненном ресторане на Фолькенштрассе.
Цюрих...
Марсель...
Джейсон закрыл глаза, боль становилась невыносимой. Он был сброшен в
море пять месяцев назад, а его порт отплытия был Марсель. И если это так,
то залив был маршрутом его бегства. Лодка, нанятая им, должна была унести
его в широкие просторы Средиземного моря. Все складывалось слишком хорошо.
Каждый кусочек головоломки однозначно складывался с соседним. Как он мог
знать то, что он знал, если он не был тем самым продавцом из окна
марсельского залива? Он открыл глаза. Боль не давала ему сосредоточиться,
но одно решение совершенно четко отложилось в его ограниченном сознании:
встреча в Париже с Мари Сен-Жак не должна состояться. Возможно, что в
какой-нибудь день он напишет ей, рассказав то, что сейчас не в силах
рассказать. Если он будет жив и будет в состоянии написать письмо. Сейчас
он не мог его написать. Он не мог найти ни слов любви, ни слов
благодарности, ни других слов для объяснения всего случившегося с ним. Она
будет ждать его, но он не придет. Он должен поставить границу между ними,
Мари не должна быть вовлечена в дела торговца смертью. Она была неправа -
его наихудшие опасения подтвердились. Он мог нарисовать лицо Говарда
Леларда, хотя его фотографии на газетной странице отсутствовала! На этой
странице было, однако множество других сообщений. Например, дата...
"Четверг, 26 августа, Марсель". Это был день, который он будет помнить так
же, как остатки своей исковерканной жизни. "Четверг, 26 августа..." Что-то
было не так. Но что это было? Четверг? Четверг ничего для него не
означает. 26 августа? Двадцать шестое? Это не могло быть двадцать шестое!
Двадцать шестое не могло быть! Он слышал это еще и еще. Дневник Восборна -
"журнал", где он записывал наблюдения за своими пациентами. Как часто
Восборн возвращался к каждому факту, к каждой фразе - почти каждый день,
чтобы установить улучшение его самочувствия? Слишком часто, чтобы
запомнить и сосчитать.
"Вас принесли к моим дверям ранним утром во вторник 24 августа,
приблизительно в 8 часов 20 минут. Ваше состояние было..."
Вторник, 24 августа...
"Август 24".
Его не было в Марселе двадцать шестого! Он не мог стрелять из
винтовки через окно, выходящее на залив. Он не торговал смертью в Марселе
и не убивал Говарда Леланда!
"Шесть месяцев назад был убит человек..."
Но это не было шесть месяцев назад, это было близко к шести месяцам,
но не шесть! И он никого не убивал, он сам был наполовину мертв и
находился в доме алкоголика-врача на Порт-Нойре. Туман рассеялся, боль
помаленьку стихла. Его наполнило чувство уверенности. Наконец-то он
обнаружил конкретную ложь! Если есть одна, то найдутся и другие!
Борн взглянул на часы: четверть десятого. Мари уже ушла из кафе,
теперь она дожидалась его на ступеньках музея. Он уложил подшивки на место
и быстро направился к выходу. Он спешил, шагая по бульвару Сен-Мишель и с
каждым движением его шаг убыстрялся. У него сложилось отчетливое
представление, что теперь он сможет добиться отмены приговора, и он хотел
разделить свою радость вместе с ней.
Борн увидел на ступеньках, дожидавшуюся его женщину. Мари обхватила
себя руками, спасаясь от мартовского пронизывающего ветра. Вначале она не
заметила его, и ее глаза напряженно всматривались в широкую улицу. Мари
выглядела неспокойной, нетерпеливой женщиной, которая опасается не увидеть
того, кого очень хочется увидеть, и боится, что он не придет. Десять минут
назад его бы могло не быть.
Наконец, Мари увидела Борна. Ее лицо прояснилось, к ней вернулась
улыбка, и она вновь наполнилась жизнью. Она опрометью бросилась к нему
навстречу. Они долго шагали по пустынной улице не произнося ни слова.
- Я все ждала, - призналась Мари. - Я была так напугана и так
переживала. Что-то случилось? У тебя все в порядке?
- Сейчас я в порядке и чувствую себя лучше, чем раньше.
- Что это означает?
Он ласково взял ее за плечи.
- Шесть месяцев назад был убит человек, вспоминаешь?
Радость в ее глазах угасла.
- Да, я помню это.
- Я не убивал его, я не мог этого сделать.
Они нашли небольшой отель в шумном центре Монпарнаса. Холл и номера
выглядели старыми и потертыми, что с одной стороны выдавалось как
пренебрежение элегантностью, с другой - создавало атмосферу безвременья.
Это был абсолютно тихий уголок, затерявшийся в самой гуще карнавала, не
желающий делать никаких уступок течению времени.
Джейсон закрыл дверь, кивнув белобрысому бою, чье равнодушие было
сломлено с помощью двадцатифранковой купюры.
- Он теперь думает, что ты провинциальный священник, сгорающий от
предвкушения ночных удовольствий, - заметила Мари. - Надеюсь, ты видел,
что я направилась прямо к кровати?
- Его зовут Герб, и он с радостью займется нашим бытом. У него нет
никаких намерений делить еще с кем-то это богатство, - он подошел к Мари и
взял ее за руки. - Благодарю тебя за мою жизнь.
- Все в свое время, дорогой, - она поднесла руки к его лицу. Но
только не заставляй меня ждать так же долго, как сегодня. Я была на грани
отчаяния и думала только о том, что кто-то мог опознать тебя и что
случилось что-то ужасное.
- Ты забыла. Никто не знает, как я выгляжу.
- Не надо полагаться на это. Ты сам знаешь, что это неправда. На
Степпдекштрассе их было четверо, включая ту свинью на Гуизон Квей. Они
ведь живы, Джейсон, и они видели тебя.
- На самом деле это немного не так. Они видели темноволосого мужчину
с перевязанной шеей и головой, который хромал на левую ногу. Рядом со мной
были лишь двое: человек на первом этаже и идиот с Гуизон. Первый не сможет
покинуть Цюрих еще некоторое время. Он не сможет ходить и у него
повреждена рука. Второму же типу свет все время падал на глаза.
Она выслушала его, продолжая хмуриться, и ее живой ум уже порождал
любопытные вопросы.
- Так ли это? Ты не можешь быть уверен, ведь они все же были там и
видели тебя.
"Измените цвет волос... вы измените свое лицо".
- Я еще раз повторяю, что они видели темноволосого мужчину при слабом
освещении. Ты умеешь обращаться с перекисью?
- Я никогда ею не пользовалась.
- Утром я найду магазин. Монпарнас самое подходящее в этом плане
место. Блондины выглядят значительно приятнее, не так ли?
Она внимательно изучила его лицо.
- Пытаюсь представить, как ты будешь тогда выглядеть.
- Я буду отличаться от предыдущего "я". Не очень сильно, но вполне
достаточно.
- Возможно, ты прав. Надеюсь на Бога, что это не так, - она
поцеловала его в щеку, предваряя этим будущий разговор. - А теперь
расскажи мне, что случилось? Куда ты ходил? Что ты узнал про тот случай...
шесть месяцев назад?
- Оказалось, что не шесть месяцев, а поскольку это так, то у меня
просто не было возможности совершить убийство, - он рассказал ей все,
опустив только ряд моментов, когда пришел к мысли, что больше не увидит
ее. Она не поверила ему, и тут же сказала об этом.
- Если бы дата не была так четко обозначена в твоей памяти, ты,
вероятно, не пришел бы ко мне?
Борн качнул головой.
- Наверное, нет.
- Я знала это, я это чувствовала. В какое-то мгновение, когда я шла
от кафе к музею, я почувствовала, что задыхаюсь. Ты веришь этому
предчувствию?
- Я не хотел этого.
- Я тоже, однако, это произошло.
Они оба сидели: на кровати, он рядом в единственном кресле. Борн
приподнялся и дотронулся до ее руки.
- Я еще не вполне уверен, что меня там не было... Я "знал" этого
человека, я видел его лицо, и я был в Марселе за 48 часов до его убийства!
- Но ты же не убивал его!
- Но тогда почему я там был? Почему люди, с которыми я встречался,
считают, что это сделал я? Боже мой, ведь это безумие! - он вскочил с
кресла, боль вновь возникла в его глазах. - Но потом я забыл. Я
ненормальный, верно? Потому что я забыл... Годы, время.
Мари заговорила языком фактов, без всякого сочувствия в голосе:
- Ответы сами придут к тебе. От одного или другого источника, в конце
концов, от тебя самого.
- Это невозможно. Восборн заявил, что произошла перестройка здания:
все блоки сдвинулись, проходы перекрылись... появились другие окна...
Джейсон подошел к окну, оперся на подоконник и посмотрел вниз на огни
Монпарнаса. - Вид через эти окна другой, такого никогда не было. Где-то
есть люди, которые знают меня и которых знаю я. В нескольких тысячах миль
есть и другие люди, к которым я отношусь либо с заботой, либо с
ненавистью... Боже мой, возможно, жена и дети, не знаю. Все мои попытки
выяснить что-либо заканчиваются неудачей. Как будто я кручусь на ветру,
поворачиваясь во все стороны и не могу приземлиться. При каждой новой
попытке опять отбрасывает прочь.
- В небо?
- Да.
- Ты прыгал с самолета?
Борн повернулся к Мари.
- Я никогда не говорил этого.
- Ты говорил об этом ночью, во сне. Ты был весь в испарине. Твое лицо
горело, а я вытирала его полотенцем.
- Почему ты мне ничего не сказала?
- Я спрашивала, между прочим. Я спросила тебя, не был ли ты пилотом,
и не беспокоят ли тебя полеты, особенно по ночам.
- Не понимаю, о чем ты говоришь. Почему ты не попыталась привести
меня в чувство?
- Я очень боялась. Ты был близок к истерике, а я не знаю, как
поступать в подобных случаях. Я могу помочь тебе вспомнить что-нибудь, но
я ничего не могу поделать с твоим подсознанием, и не знаю, кто бы мог с
этим справиться, кроме врача.
- Врача? Я провел с доктором почти шесть проклятых месяцев!
- Из того, что ты сообщил о нем, у меня сложилось иное мнение.
- Я не хочу этого! - воскликнул он, смущенный вспышкой своего гнева.
- Почему нет? - Мари поднялась с кровати. - Тебе необходима помощь,
дорогой. Психиатр мог бы...
- Нет! - неожиданно заорал он, сопротивляясь вспышке гнева. - Я не
хочу этого, я не могу...
- Но, пожалуйста, скажи мне почему? - настойчиво осведомилась она,
стоя перед ним.
- Я... я не могу этого сделать.
- Просто скажи мне, в чем дело, и мы закончим этот неприятный
разговор.
Борн долго смотрел на Мари, потом отвернулся и вновь уставился в
окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
боль, пронзившая все его внутренности. Его дыхание остановилось, глаза
застыли на имени посла. Он знал это имя, он мог даже нарисовать его лицо,
особенно обрисовать. Широкий лоб заканчивался узкими бровями, прямой нос
был расположен строго симметрично между двумя высокими скулами и постоянно
ухоженные седые усы над тонкими ироническими губами. Он знал это лицо, и
знал этого человека. Этот человек был убит единственным винтовочным
выстрелом из окна, выходящего на залив. Посол Говард Леланд прогуливался
по марсельскому пирсу около пяти часов дня. Его голова была прострелена.
Борн не стал читать следующий абзац, где рассказывалось, что посол
Говард Леланд в свое время был адмиралом военно-морских сил США. Он знал
все, что там могли сообщить. Борн знал так же и то, что основной задачей
Леланда в Париже убедить французское правительство отказаться от больших
военных поставок, особенно истребителей "Мираж" в Африку и на Средний
Восток. Предположение, что он был прикончен за свое вмешательство в дела
торговцев оружием было весьма оправданным. Продавцы и покупатели не любят,
когда им мешают. И продавец смерти, который убил его, получил вполне
приличную сумму и ушел со сцены, оборвав за собой все нити.
Цюрих. Связной к безногому человеку, - а с другой к толстяку в
переполненном ресторане на Фолькенштрассе.
Цюрих...
Марсель...
Джейсон закрыл глаза, боль становилась невыносимой. Он был сброшен в
море пять месяцев назад, а его порт отплытия был Марсель. И если это так,
то залив был маршрутом его бегства. Лодка, нанятая им, должна была унести
его в широкие просторы Средиземного моря. Все складывалось слишком хорошо.
Каждый кусочек головоломки однозначно складывался с соседним. Как он мог
знать то, что он знал, если он не был тем самым продавцом из окна
марсельского залива? Он открыл глаза. Боль не давала ему сосредоточиться,
но одно решение совершенно четко отложилось в его ограниченном сознании:
встреча в Париже с Мари Сен-Жак не должна состояться. Возможно, что в
какой-нибудь день он напишет ей, рассказав то, что сейчас не в силах
рассказать. Если он будет жив и будет в состоянии написать письмо. Сейчас
он не мог его написать. Он не мог найти ни слов любви, ни слов
благодарности, ни других слов для объяснения всего случившегося с ним. Она
будет ждать его, но он не придет. Он должен поставить границу между ними,
Мари не должна быть вовлечена в дела торговца смертью. Она была неправа -
его наихудшие опасения подтвердились. Он мог нарисовать лицо Говарда
Леларда, хотя его фотографии на газетной странице отсутствовала! На этой
странице было, однако множество других сообщений. Например, дата...
"Четверг, 26 августа, Марсель". Это был день, который он будет помнить так
же, как остатки своей исковерканной жизни. "Четверг, 26 августа..." Что-то
было не так. Но что это было? Четверг? Четверг ничего для него не
означает. 26 августа? Двадцать шестое? Это не могло быть двадцать шестое!
Двадцать шестое не могло быть! Он слышал это еще и еще. Дневник Восборна -
"журнал", где он записывал наблюдения за своими пациентами. Как часто
Восборн возвращался к каждому факту, к каждой фразе - почти каждый день,
чтобы установить улучшение его самочувствия? Слишком часто, чтобы
запомнить и сосчитать.
"Вас принесли к моим дверям ранним утром во вторник 24 августа,
приблизительно в 8 часов 20 минут. Ваше состояние было..."
Вторник, 24 августа...
"Август 24".
Его не было в Марселе двадцать шестого! Он не мог стрелять из
винтовки через окно, выходящее на залив. Он не торговал смертью в Марселе
и не убивал Говарда Леланда!
"Шесть месяцев назад был убит человек..."
Но это не было шесть месяцев назад, это было близко к шести месяцам,
но не шесть! И он никого не убивал, он сам был наполовину мертв и
находился в доме алкоголика-врача на Порт-Нойре. Туман рассеялся, боль
помаленьку стихла. Его наполнило чувство уверенности. Наконец-то он
обнаружил конкретную ложь! Если есть одна, то найдутся и другие!
Борн взглянул на часы: четверть десятого. Мари уже ушла из кафе,
теперь она дожидалась его на ступеньках музея. Он уложил подшивки на место
и быстро направился к выходу. Он спешил, шагая по бульвару Сен-Мишель и с
каждым движением его шаг убыстрялся. У него сложилось отчетливое
представление, что теперь он сможет добиться отмены приговора, и он хотел
разделить свою радость вместе с ней.
Борн увидел на ступеньках, дожидавшуюся его женщину. Мари обхватила
себя руками, спасаясь от мартовского пронизывающего ветра. Вначале она не
заметила его, и ее глаза напряженно всматривались в широкую улицу. Мари
выглядела неспокойной, нетерпеливой женщиной, которая опасается не увидеть
того, кого очень хочется увидеть, и боится, что он не придет. Десять минут
назад его бы могло не быть.
Наконец, Мари увидела Борна. Ее лицо прояснилось, к ней вернулась
улыбка, и она вновь наполнилась жизнью. Она опрометью бросилась к нему
навстречу. Они долго шагали по пустынной улице не произнося ни слова.
- Я все ждала, - призналась Мари. - Я была так напугана и так
переживала. Что-то случилось? У тебя все в порядке?
- Сейчас я в порядке и чувствую себя лучше, чем раньше.
- Что это означает?
Он ласково взял ее за плечи.
- Шесть месяцев назад был убит человек, вспоминаешь?
Радость в ее глазах угасла.
- Да, я помню это.
- Я не убивал его, я не мог этого сделать.
Они нашли небольшой отель в шумном центре Монпарнаса. Холл и номера
выглядели старыми и потертыми, что с одной стороны выдавалось как
пренебрежение элегантностью, с другой - создавало атмосферу безвременья.
Это был абсолютно тихий уголок, затерявшийся в самой гуще карнавала, не
желающий делать никаких уступок течению времени.
Джейсон закрыл дверь, кивнув белобрысому бою, чье равнодушие было
сломлено с помощью двадцатифранковой купюры.
- Он теперь думает, что ты провинциальный священник, сгорающий от
предвкушения ночных удовольствий, - заметила Мари. - Надеюсь, ты видел,
что я направилась прямо к кровати?
- Его зовут Герб, и он с радостью займется нашим бытом. У него нет
никаких намерений делить еще с кем-то это богатство, - он подошел к Мари и
взял ее за руки. - Благодарю тебя за мою жизнь.
- Все в свое время, дорогой, - она поднесла руки к его лицу. Но
только не заставляй меня ждать так же долго, как сегодня. Я была на грани
отчаяния и думала только о том, что кто-то мог опознать тебя и что
случилось что-то ужасное.
- Ты забыла. Никто не знает, как я выгляжу.
- Не надо полагаться на это. Ты сам знаешь, что это неправда. На
Степпдекштрассе их было четверо, включая ту свинью на Гуизон Квей. Они
ведь живы, Джейсон, и они видели тебя.
- На самом деле это немного не так. Они видели темноволосого мужчину
с перевязанной шеей и головой, который хромал на левую ногу. Рядом со мной
были лишь двое: человек на первом этаже и идиот с Гуизон. Первый не сможет
покинуть Цюрих еще некоторое время. Он не сможет ходить и у него
повреждена рука. Второму же типу свет все время падал на глаза.
Она выслушала его, продолжая хмуриться, и ее живой ум уже порождал
любопытные вопросы.
- Так ли это? Ты не можешь быть уверен, ведь они все же были там и
видели тебя.
"Измените цвет волос... вы измените свое лицо".
- Я еще раз повторяю, что они видели темноволосого мужчину при слабом
освещении. Ты умеешь обращаться с перекисью?
- Я никогда ею не пользовалась.
- Утром я найду магазин. Монпарнас самое подходящее в этом плане
место. Блондины выглядят значительно приятнее, не так ли?
Она внимательно изучила его лицо.
- Пытаюсь представить, как ты будешь тогда выглядеть.
- Я буду отличаться от предыдущего "я". Не очень сильно, но вполне
достаточно.
- Возможно, ты прав. Надеюсь на Бога, что это не так, - она
поцеловала его в щеку, предваряя этим будущий разговор. - А теперь
расскажи мне, что случилось? Куда ты ходил? Что ты узнал про тот случай...
шесть месяцев назад?
- Оказалось, что не шесть месяцев, а поскольку это так, то у меня
просто не было возможности совершить убийство, - он рассказал ей все,
опустив только ряд моментов, когда пришел к мысли, что больше не увидит
ее. Она не поверила ему, и тут же сказала об этом.
- Если бы дата не была так четко обозначена в твоей памяти, ты,
вероятно, не пришел бы ко мне?
Борн качнул головой.
- Наверное, нет.
- Я знала это, я это чувствовала. В какое-то мгновение, когда я шла
от кафе к музею, я почувствовала, что задыхаюсь. Ты веришь этому
предчувствию?
- Я не хотел этого.
- Я тоже, однако, это произошло.
Они оба сидели: на кровати, он рядом в единственном кресле. Борн
приподнялся и дотронулся до ее руки.
- Я еще не вполне уверен, что меня там не было... Я "знал" этого
человека, я видел его лицо, и я был в Марселе за 48 часов до его убийства!
- Но ты же не убивал его!
- Но тогда почему я там был? Почему люди, с которыми я встречался,
считают, что это сделал я? Боже мой, ведь это безумие! - он вскочил с
кресла, боль вновь возникла в его глазах. - Но потом я забыл. Я
ненормальный, верно? Потому что я забыл... Годы, время.
Мари заговорила языком фактов, без всякого сочувствия в голосе:
- Ответы сами придут к тебе. От одного или другого источника, в конце
концов, от тебя самого.
- Это невозможно. Восборн заявил, что произошла перестройка здания:
все блоки сдвинулись, проходы перекрылись... появились другие окна...
Джейсон подошел к окну, оперся на подоконник и посмотрел вниз на огни
Монпарнаса. - Вид через эти окна другой, такого никогда не было. Где-то
есть люди, которые знают меня и которых знаю я. В нескольких тысячах миль
есть и другие люди, к которым я отношусь либо с заботой, либо с
ненавистью... Боже мой, возможно, жена и дети, не знаю. Все мои попытки
выяснить что-либо заканчиваются неудачей. Как будто я кручусь на ветру,
поворачиваясь во все стороны и не могу приземлиться. При каждой новой
попытке опять отбрасывает прочь.
- В небо?
- Да.
- Ты прыгал с самолета?
Борн повернулся к Мари.
- Я никогда не говорил этого.
- Ты говорил об этом ночью, во сне. Ты был весь в испарине. Твое лицо
горело, а я вытирала его полотенцем.
- Почему ты мне ничего не сказала?
- Я спрашивала, между прочим. Я спросила тебя, не был ли ты пилотом,
и не беспокоят ли тебя полеты, особенно по ночам.
- Не понимаю, о чем ты говоришь. Почему ты не попыталась привести
меня в чувство?
- Я очень боялась. Ты был близок к истерике, а я не знаю, как
поступать в подобных случаях. Я могу помочь тебе вспомнить что-нибудь, но
я ничего не могу поделать с твоим подсознанием, и не знаю, кто бы мог с
этим справиться, кроме врача.
- Врача? Я провел с доктором почти шесть проклятых месяцев!
- Из того, что ты сообщил о нем, у меня сложилось иное мнение.
- Я не хочу этого! - воскликнул он, смущенный вспышкой своего гнева.
- Почему нет? - Мари поднялась с кровати. - Тебе необходима помощь,
дорогой. Психиатр мог бы...
- Нет! - неожиданно заорал он, сопротивляясь вспышке гнева. - Я не
хочу этого, я не могу...
- Но, пожалуйста, скажи мне почему? - настойчиво осведомилась она,
стоя перед ним.
- Я... я не могу этого сделать.
- Просто скажи мне, в чем дело, и мы закончим этот неприятный
разговор.
Борн долго смотрел на Мари, потом отвернулся и вновь уставился в
окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72