Он
любил их как свою утраченную семью. И, с Божьей помощью или без нее, не
должен был, не мог, не желал терять их из-за внезапного мрачного каприза
своей судьбы.
- Я помогу ему, - услышал он свой голос.
Яна вцепилась ему в руку, стараясь остановить, удержать. Она вытерла
залитые дождем глаза и замотала головой:
- Дэвид, он сумасшедший! Если он найдет лодку, она разрежет его
траулер пополам! Он не вернется, он знает, что не вернется!
В мышцах Мура зажглось раскаленное белое пламя. "Мы рождаемся в
одиночку и смерть должны встречать в одиночку". Кто это сказал?
Преподаватель философии, тысячу лет назад, в учебном классе, в другой
жизни. "Всем нам придется умереть, мирно или в муках", - сказал Чейн. Мур
понимал, что шансы расстаться с жизнью очень велики, и принимал это. Он
рискнет, схватит удачу за хвост, бросит вызов злобным богам, потому что в
краткий, мимолетный миг прозрения видел финал своего путешествия. Видел
замерший в ожидании нос Корабля Ночи, острый, как нож.
Он высвободился от Яны и пошел по раскисшей извилистой дороге вниз, к
бухте, где еще двигались светляки фонарей.
Старенький, видавший виды траулер Чейна терся бортом об обшитый
старыми покрышками причал. Это было самое большое судно в индейской
флотилии, пожалуй, чуть-чуть больше пятидесяти футов от носа до кормы,
широкое, с продолговатым корпусом. Почти вся краска с бортов облупилась,
кое-где виднелись заплаты, но все они находились выше заметной темной
полосы ватерлинии. Посреди палубы, чуть сдвинутая к корме, была широкая
приземистая кабина, выкрашенная в бордовый цвет, с несколькими
металлическими иллюминаторами. В дождливое небо смотрели голые мачты с
туго свернутыми парусами, со снастей капало. На корме стояли лебедки,
лежали сети, какие-то железные бочки. Судно казалось солидным, надежным -
продолговатый притупленный нос, надстройка, чистый четкий контур.
Приблизившись, Мур различил на плоской корме выцветшие, когда-то
красные буквы: "Гордость". Сильная зыбь качала траулер, терла бортом о
покрышки; скрипели и стонали доски, глухо плескала у носа вода.
На юте возилось несколько голых по пояс карибов - убирали сети и
тросы. Работали помпы; из шлангов на корму выплескивалась вода. Один из
индейцев пронес объемистый сверток из прозрачного пластика, но Муру не
было видно, что это. Он подождал. Индеец открыл дверь каюты и исчез
внутри.
- Где Чейн? - крикнул Мур тому, кто был к нему ближе всех.
Кариб поднял голову и угрюмо посмотрел на него, потом повернулся к
Муру спиной и покатил тяжелую железную бочку дальше.
- Эй! - Мур ухватился за тянувшуюся вдоль причала ограду, перегнулся
и крикнул другому индейцу, дальше на палубе: - Эй! Позовите Чейна!
Но тут дверь каюты вновь открылась, и из нее появился человек,
который занес внутрь сверток, а за ним - Чейн, что-то отрывисто, резко,
приказным тоном говоривший ему. Чейн заметил Мура и подошел к планширу.
- Что вы здесь делаете? - спросил он угрожающе. - Я же велел вам
проваливать!
- Я хочу пойти с вами, - объяснил Мур.
Несколько мгновений Чейн молчал. Потом он сказал:
- Уходи домой, белый. Эта охота не для тебя.
И отошел от борта.
Мур отчаянно замахал руками:
- Постойте! Погодите! Прошу вас! Вы вряд ли поймете, но для меня это
очень важно. Я не буду обузой, я сам плавал, я могу подменить любого из
команды. За мной не придется присматривать!
- Зачем вам это? - спросил индеец.
- Я... хочу быть там, - сказал Мур. - Лично удостовериться, что лодка
не вернется. Позвольте мне пойти с вами.
- Вы сошли с ума, - сказал Чейн.
- Нет. _Я_ нашел эту сволочь, из-за меня она всплыла. Если бы не я,
по Кокине этой ночью не гуляла бы смерть. Как вы не понимаете? Я должен
быть там, обязательно, у меня есть право помочь вам остановить эту
тварь... может статься, у меня даже больше прав на это, чем у вас.
Чейн хмыкнул.
- Нет, не больше.
- Ну так как? - настаивал Мур, отмахнувшись от этого замечания.
Чейн внимательно присмотрелся к нему. Он вдруг протянул руку, крепко
взял Мура за запястье и потянул к себе, пока траулер не поднялся на гребне
очередной волны.
- Ладно, - сказал он. - Но старайтесь не мешать мне.
"Гордость" снова качнулась, разбив крутым боком бурлящую пену, и
затихла. Тогда с причала на палубу кто-то спрыгнул. Чейн круто обернулся,
а рыбаки разинули рты.
Яна откинула волосы с лица, и мокрые пряди рассыпались по ее плечам.
- Я с вами, - объявила она мужчинам.
Не успел Чейн и рта раскрыть, как девушка подступила к нему. Индеец
попятился.
- Выслушайте меня. Прежде всего хочу довести до вашего сведения, что
то, что вы задумали, - безумие. Я сама дура набитая, что пришла сюда, но
если вы намерены догнать подводную лодку, а тем более заметно замедлить ее
продвижение, без меня вам не обойтись. Я знаю эти лодки вдоль и поперек, я
знаю, где слабые места в их броне, знаю, где ее можно протаранить, чтобы
лишить маневренности. И еще я знаю, что траулер против подводной лодки,
даже такой старой и медленной, это самоубийство. И не заводите старую
песню о том, что-де женщина на борту приносит несчастье - меня этим не
проймешь, только зря потратите время.
Приоткрыв рот, Чейн, как зачарованный, смотрел на нее. Дождь заливал
испещренную шрамами половину его лица.
- Если кто-нибудь из вас начнет лезть не в свое дело, окажетесь за
бортом, понятно? Если уж вам так приспичило, помогите ребятам перетащить
бочки с соляркой. Давайте! - Он наградил Яну уничтожающим взглядом и
вернулся в рубку.
Трюмный люк был распахнут; Мур помог какому-то индейцу протащить
тяжеленную бочку по палубе и спустить ее в трюм, а Яна убирала у них с
дороги тросы. Кошмар, думал Мур, кативший по палубе четвертую бочку, что
если мы ошиблись и лодка идет вовсе не к Ямайке, а к Тринидаду и Южной
Америке? Нет, нет; он был уверен, что некогда служившее в военном флоте
чудовище, снедаемое яростью и жаждой крови, отправит субмарину охотиться
на грузовые суда в районе морских сообщений. Что если мы опоздали, что
если лодка ускользнула, что если страшную команду уже не остановить?
Примерно за сорок минут траулер был приведен в полную готовность. С
нижней палубы донесся гортанный рокот, закурился белый дымок выхлопов,
задраили люк. Несколько индейцев спрыгнули на причал и стали убирать
швартовы. Под ногу Муру подвернулся пустой деревянный ящик с полустертой,
сделанной по трафарету надписью "НЕ КАНТОВАТЬ", и он пинком отшвырнул его
в сторону. Команда собралась на юте. Они покинули траулер и стояли под
дождем, глядя, как "Гордость", отдав швартовы, отходит от причала. Кто-то
помахал на прощанье рукой.
- Чейн их оставил! - сказал Мур Яне и пошел в рубку.
Внутри просторной каюты с покрытыми темным лаком дощатыми переборками
стоял штурманский стол; в глубине рубки горела укрепленная на стене
керосиновая лампа. Подволок был из толстых, некрашеных деревянных брусьев.
Чейн, который почти касался его головой, стоял за полированным штурвалом с
восемью спицами, перед тускло освещенными приборами. На уровне его плеча
на полке примостилась рация. Мур громко сказал, перекрикивая шум двух
дизелей:
- А что же остальные?
Чейн, не отрывая глаз от моря за широким стеклом в деревянной раме,
переложил штурвал на несколько градусов влево, и стекло забрызгала пена.
- Остались на берегу со своими семьями. И вы, и женщина сами
напросились сюда, Мур. Если вы передумали, плывите обратно, я не против.
- Но вам же понадобятся люди!
- Я ни с кого не требую больше, чем он сам хочет дать, - сказал Чейн.
- Их место в Карибвиле, с близкими. Они помогли мне подготовиться, а
большего я у них просить не вправе.
- Но вы ничего не сможете в одиночку, - возразил Мур.
- Я не один.
Вошедшая в рубку Яна вопросительно посмотрела на Мура. На стекло
обрушился дождь пополам с морской водой; нос траулера высоко задрался и
резко опустился. Яна ухватилась за деревянный брус подволока, чтобы не
упасть.
- Если вы передумали... - повторил Чейн.
- Нет, - ответил Мур и повернулся к Яне: - Вам не следовало бы быть
здесь.
- За меня не волнуйтесь, не маленькая.
Чейн сердито засопел.
- Либо сию секунду убирайтесь с моего корабля, либо идите на бак и
смотрите за морем.
Из рубки Муру видно было бурлящее море. Небо из черного становилось
серым - быстро светало. Сильный ветер гнал низкие тучи, рвал облачную
пелену, и в прорехи пробивался промозглый желтоватый свет. Мур вышел на
палубу, на резкий колючий ветер, и увидел, что в небо поднимается черный
столб дыма. Он висел точно над деревней, и сердце Мура мгновенно подкатило
к горлу.
- Чейн, - позвал он, показывая на дым. Индеец выглянул, не выпуская
штурвала из сильных рук. "Деревня горит", - сказал он, задыхаясь от
ярости. В горле застрял комок. Чейн развернул траулер, очень медленно,
чтобы волны не перехлестывали через левый борт, перевел рычаг управления
двигателями на "малый вперед", и шум дизелей стал тише. Холодные угрюмые
глаза Чейна смотрели в одну точку.
Через несколько минут Мур различил разгромленные рыбачьи хижины.
Траулер Чейна прошел между обросшими зеленой слизью бакенами в более
спокойные воды гавани. Запах дыма здесь был густым и едким, и Мур
почувствовал, как ярость закипает в нем с новой силой. Когда траулер
подходил к грузовой пристани, Мур увидел кучку оборванных островитян,
закричал им и бросил швартов. Не дожидаясь, пока Чейн отключит двигатели,
он спрыгнул на причал и стал пробираться сквозь толпу к лачугам.
Чейн вышел на палубу.
- Мур! - рявкнул он. - Не до того!..
Но Мур уже исчез. Ярость бушевала в нем, ноги вязли в сыром песке.
Над бухтой висел тошнотворный запах гари. На мостовой лежали вынесенные из
развалин обугленные трупы; во многих из них не осталось ничего
человеческого - трудно было представить, что когда-то они ходили, жили,
дышали как все люди. Мур стиснул зубы, высматривая знакомые лица, но не
мог никого узнать. Впереди, там, где работала еще одна группа
спасателей-добровольцев, кто-то крикнул: "Вот он!" - и какая-то женщина
зарыдала.
Потрясенный Мур уходил все дальше. Вокруг мелькали лица -
изможденные, осунувшиеся, грязные, знакомые и незнакомые, но все -
застывшие от боли и ужаса. Женщина укачивала на руках мертвого ребенка,
муж стоял над ней, дико озираясь, - он понимал, что должен что-то сделать,
но думать не мог. "Баю-бай, баю-бай, - шептала женщина сквозь слезы, -
спи, мой милый, засыпай..." Предрассветные сумерки разорвал пронзительный
рыдающий вопль. Мур увидел обугленные, еще дымящиеся развалины на месте
пивных. Дождь почти перестал, и пожар разгорался с новой силой,
перекидываясь на другие здания; он заметил лихорадочно работавшие пожарные
бригады. Вдали, на вершине холма, стояла не тронутая огнем и все равно
пустая и мертвая "Индиго инн".
Бойня потрясла его до глубины души. Он услышал, как Чейн кричит из
гавани: "Мур! Будь ты проклят!.."
На Фронт-стрит рядами лежали трупы, закрытые простынями. Мур мельком
заметил доктора Максвелла - он вместе с одной из медсестер перевязывал
раненых. Еще шаг, и он чуть не споткнулся о скорчившееся на дороге тело;
заставив себя посмотреть под ноги, Мур увидел, что это тот самый старик,
который так почтительно говорил о джамби. Теперь череп у него был
проломлен, а остекленелые глаза глубоко ушли в орбиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
любил их как свою утраченную семью. И, с Божьей помощью или без нее, не
должен был, не мог, не желал терять их из-за внезапного мрачного каприза
своей судьбы.
- Я помогу ему, - услышал он свой голос.
Яна вцепилась ему в руку, стараясь остановить, удержать. Она вытерла
залитые дождем глаза и замотала головой:
- Дэвид, он сумасшедший! Если он найдет лодку, она разрежет его
траулер пополам! Он не вернется, он знает, что не вернется!
В мышцах Мура зажглось раскаленное белое пламя. "Мы рождаемся в
одиночку и смерть должны встречать в одиночку". Кто это сказал?
Преподаватель философии, тысячу лет назад, в учебном классе, в другой
жизни. "Всем нам придется умереть, мирно или в муках", - сказал Чейн. Мур
понимал, что шансы расстаться с жизнью очень велики, и принимал это. Он
рискнет, схватит удачу за хвост, бросит вызов злобным богам, потому что в
краткий, мимолетный миг прозрения видел финал своего путешествия. Видел
замерший в ожидании нос Корабля Ночи, острый, как нож.
Он высвободился от Яны и пошел по раскисшей извилистой дороге вниз, к
бухте, где еще двигались светляки фонарей.
Старенький, видавший виды траулер Чейна терся бортом об обшитый
старыми покрышками причал. Это было самое большое судно в индейской
флотилии, пожалуй, чуть-чуть больше пятидесяти футов от носа до кормы,
широкое, с продолговатым корпусом. Почти вся краска с бортов облупилась,
кое-где виднелись заплаты, но все они находились выше заметной темной
полосы ватерлинии. Посреди палубы, чуть сдвинутая к корме, была широкая
приземистая кабина, выкрашенная в бордовый цвет, с несколькими
металлическими иллюминаторами. В дождливое небо смотрели голые мачты с
туго свернутыми парусами, со снастей капало. На корме стояли лебедки,
лежали сети, какие-то железные бочки. Судно казалось солидным, надежным -
продолговатый притупленный нос, надстройка, чистый четкий контур.
Приблизившись, Мур различил на плоской корме выцветшие, когда-то
красные буквы: "Гордость". Сильная зыбь качала траулер, терла бортом о
покрышки; скрипели и стонали доски, глухо плескала у носа вода.
На юте возилось несколько голых по пояс карибов - убирали сети и
тросы. Работали помпы; из шлангов на корму выплескивалась вода. Один из
индейцев пронес объемистый сверток из прозрачного пластика, но Муру не
было видно, что это. Он подождал. Индеец открыл дверь каюты и исчез
внутри.
- Где Чейн? - крикнул Мур тому, кто был к нему ближе всех.
Кариб поднял голову и угрюмо посмотрел на него, потом повернулся к
Муру спиной и покатил тяжелую железную бочку дальше.
- Эй! - Мур ухватился за тянувшуюся вдоль причала ограду, перегнулся
и крикнул другому индейцу, дальше на палубе: - Эй! Позовите Чейна!
Но тут дверь каюты вновь открылась, и из нее появился человек,
который занес внутрь сверток, а за ним - Чейн, что-то отрывисто, резко,
приказным тоном говоривший ему. Чейн заметил Мура и подошел к планширу.
- Что вы здесь делаете? - спросил он угрожающе. - Я же велел вам
проваливать!
- Я хочу пойти с вами, - объяснил Мур.
Несколько мгновений Чейн молчал. Потом он сказал:
- Уходи домой, белый. Эта охота не для тебя.
И отошел от борта.
Мур отчаянно замахал руками:
- Постойте! Погодите! Прошу вас! Вы вряд ли поймете, но для меня это
очень важно. Я не буду обузой, я сам плавал, я могу подменить любого из
команды. За мной не придется присматривать!
- Зачем вам это? - спросил индеец.
- Я... хочу быть там, - сказал Мур. - Лично удостовериться, что лодка
не вернется. Позвольте мне пойти с вами.
- Вы сошли с ума, - сказал Чейн.
- Нет. _Я_ нашел эту сволочь, из-за меня она всплыла. Если бы не я,
по Кокине этой ночью не гуляла бы смерть. Как вы не понимаете? Я должен
быть там, обязательно, у меня есть право помочь вам остановить эту
тварь... может статься, у меня даже больше прав на это, чем у вас.
Чейн хмыкнул.
- Нет, не больше.
- Ну так как? - настаивал Мур, отмахнувшись от этого замечания.
Чейн внимательно присмотрелся к нему. Он вдруг протянул руку, крепко
взял Мура за запястье и потянул к себе, пока траулер не поднялся на гребне
очередной волны.
- Ладно, - сказал он. - Но старайтесь не мешать мне.
"Гордость" снова качнулась, разбив крутым боком бурлящую пену, и
затихла. Тогда с причала на палубу кто-то спрыгнул. Чейн круто обернулся,
а рыбаки разинули рты.
Яна откинула волосы с лица, и мокрые пряди рассыпались по ее плечам.
- Я с вами, - объявила она мужчинам.
Не успел Чейн и рта раскрыть, как девушка подступила к нему. Индеец
попятился.
- Выслушайте меня. Прежде всего хочу довести до вашего сведения, что
то, что вы задумали, - безумие. Я сама дура набитая, что пришла сюда, но
если вы намерены догнать подводную лодку, а тем более заметно замедлить ее
продвижение, без меня вам не обойтись. Я знаю эти лодки вдоль и поперек, я
знаю, где слабые места в их броне, знаю, где ее можно протаранить, чтобы
лишить маневренности. И еще я знаю, что траулер против подводной лодки,
даже такой старой и медленной, это самоубийство. И не заводите старую
песню о том, что-де женщина на борту приносит несчастье - меня этим не
проймешь, только зря потратите время.
Приоткрыв рот, Чейн, как зачарованный, смотрел на нее. Дождь заливал
испещренную шрамами половину его лица.
- Если кто-нибудь из вас начнет лезть не в свое дело, окажетесь за
бортом, понятно? Если уж вам так приспичило, помогите ребятам перетащить
бочки с соляркой. Давайте! - Он наградил Яну уничтожающим взглядом и
вернулся в рубку.
Трюмный люк был распахнут; Мур помог какому-то индейцу протащить
тяжеленную бочку по палубе и спустить ее в трюм, а Яна убирала у них с
дороги тросы. Кошмар, думал Мур, кативший по палубе четвертую бочку, что
если мы ошиблись и лодка идет вовсе не к Ямайке, а к Тринидаду и Южной
Америке? Нет, нет; он был уверен, что некогда служившее в военном флоте
чудовище, снедаемое яростью и жаждой крови, отправит субмарину охотиться
на грузовые суда в районе морских сообщений. Что если мы опоздали, что
если лодка ускользнула, что если страшную команду уже не остановить?
Примерно за сорок минут траулер был приведен в полную готовность. С
нижней палубы донесся гортанный рокот, закурился белый дымок выхлопов,
задраили люк. Несколько индейцев спрыгнули на причал и стали убирать
швартовы. Под ногу Муру подвернулся пустой деревянный ящик с полустертой,
сделанной по трафарету надписью "НЕ КАНТОВАТЬ", и он пинком отшвырнул его
в сторону. Команда собралась на юте. Они покинули траулер и стояли под
дождем, глядя, как "Гордость", отдав швартовы, отходит от причала. Кто-то
помахал на прощанье рукой.
- Чейн их оставил! - сказал Мур Яне и пошел в рубку.
Внутри просторной каюты с покрытыми темным лаком дощатыми переборками
стоял штурманский стол; в глубине рубки горела укрепленная на стене
керосиновая лампа. Подволок был из толстых, некрашеных деревянных брусьев.
Чейн, который почти касался его головой, стоял за полированным штурвалом с
восемью спицами, перед тускло освещенными приборами. На уровне его плеча
на полке примостилась рация. Мур громко сказал, перекрикивая шум двух
дизелей:
- А что же остальные?
Чейн, не отрывая глаз от моря за широким стеклом в деревянной раме,
переложил штурвал на несколько градусов влево, и стекло забрызгала пена.
- Остались на берегу со своими семьями. И вы, и женщина сами
напросились сюда, Мур. Если вы передумали, плывите обратно, я не против.
- Но вам же понадобятся люди!
- Я ни с кого не требую больше, чем он сам хочет дать, - сказал Чейн.
- Их место в Карибвиле, с близкими. Они помогли мне подготовиться, а
большего я у них просить не вправе.
- Но вы ничего не сможете в одиночку, - возразил Мур.
- Я не один.
Вошедшая в рубку Яна вопросительно посмотрела на Мура. На стекло
обрушился дождь пополам с морской водой; нос траулера высоко задрался и
резко опустился. Яна ухватилась за деревянный брус подволока, чтобы не
упасть.
- Если вы передумали... - повторил Чейн.
- Нет, - ответил Мур и повернулся к Яне: - Вам не следовало бы быть
здесь.
- За меня не волнуйтесь, не маленькая.
Чейн сердито засопел.
- Либо сию секунду убирайтесь с моего корабля, либо идите на бак и
смотрите за морем.
Из рубки Муру видно было бурлящее море. Небо из черного становилось
серым - быстро светало. Сильный ветер гнал низкие тучи, рвал облачную
пелену, и в прорехи пробивался промозглый желтоватый свет. Мур вышел на
палубу, на резкий колючий ветер, и увидел, что в небо поднимается черный
столб дыма. Он висел точно над деревней, и сердце Мура мгновенно подкатило
к горлу.
- Чейн, - позвал он, показывая на дым. Индеец выглянул, не выпуская
штурвала из сильных рук. "Деревня горит", - сказал он, задыхаясь от
ярости. В горле застрял комок. Чейн развернул траулер, очень медленно,
чтобы волны не перехлестывали через левый борт, перевел рычаг управления
двигателями на "малый вперед", и шум дизелей стал тише. Холодные угрюмые
глаза Чейна смотрели в одну точку.
Через несколько минут Мур различил разгромленные рыбачьи хижины.
Траулер Чейна прошел между обросшими зеленой слизью бакенами в более
спокойные воды гавани. Запах дыма здесь был густым и едким, и Мур
почувствовал, как ярость закипает в нем с новой силой. Когда траулер
подходил к грузовой пристани, Мур увидел кучку оборванных островитян,
закричал им и бросил швартов. Не дожидаясь, пока Чейн отключит двигатели,
он спрыгнул на причал и стал пробираться сквозь толпу к лачугам.
Чейн вышел на палубу.
- Мур! - рявкнул он. - Не до того!..
Но Мур уже исчез. Ярость бушевала в нем, ноги вязли в сыром песке.
Над бухтой висел тошнотворный запах гари. На мостовой лежали вынесенные из
развалин обугленные трупы; во многих из них не осталось ничего
человеческого - трудно было представить, что когда-то они ходили, жили,
дышали как все люди. Мур стиснул зубы, высматривая знакомые лица, но не
мог никого узнать. Впереди, там, где работала еще одна группа
спасателей-добровольцев, кто-то крикнул: "Вот он!" - и какая-то женщина
зарыдала.
Потрясенный Мур уходил все дальше. Вокруг мелькали лица -
изможденные, осунувшиеся, грязные, знакомые и незнакомые, но все -
застывшие от боли и ужаса. Женщина укачивала на руках мертвого ребенка,
муж стоял над ней, дико озираясь, - он понимал, что должен что-то сделать,
но думать не мог. "Баю-бай, баю-бай, - шептала женщина сквозь слезы, -
спи, мой милый, засыпай..." Предрассветные сумерки разорвал пронзительный
рыдающий вопль. Мур увидел обугленные, еще дымящиеся развалины на месте
пивных. Дождь почти перестал, и пожар разгорался с новой силой,
перекидываясь на другие здания; он заметил лихорадочно работавшие пожарные
бригады. Вдали, на вершине холма, стояла не тронутая огнем и все равно
пустая и мертвая "Индиго инн".
Бойня потрясла его до глубины души. Он услышал, как Чейн кричит из
гавани: "Мур! Будь ты проклят!.."
На Фронт-стрит рядами лежали трупы, закрытые простынями. Мур мельком
заметил доктора Максвелла - он вместе с одной из медсестер перевязывал
раненых. Еще шаг, и он чуть не споткнулся о скорчившееся на дороге тело;
заставив себя посмотреть под ноги, Мур увидел, что это тот самый старик,
который так почтительно говорил о джамби. Теперь череп у него был
проломлен, а остекленелые глаза глубоко ушли в орбиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45