Я и сам собирался. Попробую заглянуть к вам завтра. Или завтра будет еще рано?
— Завтра будет поздно. Мне нужно вас увидеть сейчас же.
— Я был бы рад, но сегодня никак не могу. Только, пожалуйста, не думайте, будто я недостаточно ценю все, что вы для нас сделали. Я бесконечно вам благодарен. И Холли тоже.
— Мне нужно что-то кроме благодарности. На меня давит полиция. Нам с вами, мягко говоря, необходимо обменяться мнениями. Если до полудня вы не приедете, я сочту себя свободным от профессиональных обязательств и буду поступать соответственно.
Кто-то осторожно постучал в дверь, — именно в тот момент, когда следовало повесить трубку. Дверь приоткрылась, и в нее заглянула Элла Баркер.
— Можно, мистер Гуннарсон?
— Входите, входите.
Она нерешительно приблизилась ко мне. Глаза у нее были большие и темные с синеватыми полукружиями под ними. Свежий белый халат, больничные туфли на резиновой подошве, но шапочки она не надела. Темные волосы глянцевито поблескивали, губы были тщательно подкрашены.
— Я хочу поблагодарить вас, мистер Гуннарсон. Я пришла сюда, как только узнала. Только подумать, что в вас из-за меня стреляли!
— Не из-за вас. Выкиньте из головы раз и навсегда. Да и рана легкая.
— Вы просто меня утешаете. — Она наклонилась ко мне, и на глаза ей навернулись слезы от не находящих выражения чувств. — Вы мне так помогли! Хотите, я помассирую вам спину? Я очень хорошая массажистка.
— Нет, спасибо.
— Вы хорошо позавтракали? Хотите, я принесу вам сока?
— Большое спасибо. Но у меня есть все.
Элла закружила по палате, легкими ненавязчивыми движениями наводя там и сям порядок. Не знаю, что, собственно, она сделала, однако помещение приобрело более уютный вид. Она приподняла вазу на комоде, поправила сбившуюся салфетку и поставила вазу точно в ее центр.
— Я принесу вам цветов, — решительно сообщила она. — Без них тут уныло. Какие цветы вы любите?
— Всякие. Но, пожалуйста, не покупайте мне цветов. У вас нет на них денег.
— Найдутся. Завтра утром в семь я выхожу на дежурство. — Она сделала пируэт и улыбнулась мне через спинку кровати. — Больница берет меня назад.
— А почему бы и нет?
— Я так боялась, что меня уволят! Ведь я же попала в тюрьму! Поддерживала знакомство с ужасными людьми!
— В следующий раз будете осмотрительнее.
— Да. И конечно, мне очень повезло, что у меня может быть следующий раз. — Ее лицо еще хранило следы, словно оставленные каленым железом. Стереть их могло только время. — Вас Ларри Гейнс ранил?
— Об этом, Элла, я не могу с вами говорить.
— Но все равно, это он, да? И он скрылся!
— Не думайте о нем, — сказал я. — Он не вернется и никакого вреда вам не причинит.
— Я его не боюсь. Просто не хочу, чтобы он остался безнаказанным.
— Выкиньте из головы и это.
— Я стараюсь. Это как болезнь, вы же сами сказали. Ну, не буду вам больше надоедать. Если я могу хоть что-нибудь для вас сделать, так в любое время... — Вместо конца фразы она поправила на мне одеяло.
Очень скоро, подумал я, кто-то обретет в ней прекрасную жену. Единственное удовлетворение, которое пока принесло мне это дело.
Она обошла кровать и снова нагнулась надо мной. Прежде чем я успел понять ее намерения, она чмокнула меня в уголок рта и побежала к двери.
Такие поцелуи в голову не ударяют, но от слабости я был восприимчив. Выбравшись из кровати, в стенном шкафу за своим костюмом я обнаружил полосатый халат, кое-как влез в него и вышел на разведку в коридор. Дверцы лифта виднелись рядом с постом дежурной сестры, и я побрел в противоположную сторону к пожарной лестнице. На третьем этаже мне встретился седой санитар с отеческим выражением лица. Я объяснил ему, в чем дело, опуская наиболее яркие подробности. Он проводил меня до палаты Салли.
Волосы у нее рассыпались по подушке, лицо было бледное, измученное и удивительно прекрасное.
Я поцеловал ее в улыбающиеся губы, и она поцеловала меня в ответ. Ее руки обвились вокруг моей шеи, теплые, настоящие. Потом она оттолкнула меня, чтобы видеть мое лицо.
— Я получила твою записку. Она очень хорошая. Но ты дикий человек. Билл, ты себя хорошо чувствуешь?
— Прекрасно. Рана поверхностная.
— Тогда почему у тебя рука в лубке? И вообще, кто в тебя стрелял?
— Не знаю. Было темно.
— Кроме того, у тебя на лице помада, а у меня губы не подкрашены. Ты целовал сестер?
— Нет. Они целовали меня. Элла Баркер зашла сказать мне спасибо.
— Еще бы она посмела не зайти! — Ее рука крепко сжала мою. — Билл, обещай мне одну вещь. Одну-единственную, хорошо? Обещай больше не брать уголовных дел, не рыскать неизвестно где, и вообще.
— Обещаю. — Но про себя я сделал несколько оговорок. Вероятно, моя жена что-то почувствовала.
— Ты теперь должен думать о своей семье, а не только обо мне. Она такая красивая, Билл!
— Как ее мать.
— Нет, я сегодня совсем некрасивая. Сегодня утром я какая-то испитая. Но ты обратил внимание на мой живот? Он уже почти плоский. Я даже вижу пальцы на ногах!
В доказательство она пошевелила пальцами под одеялом.
— Родная, ты плоская, как доска.
— Ну, уж все-таки не настолько, Билл? — Она повернулась ко мне, отбросив волосы с лица. Никогда еще ее глаза не были такими глубокими и нежными. — А ты ужасно расстроен, что наше совместное произведение не мальчик, а девочка? Ты ведь любишь маленьких девочек?
— Я люблю всяких девочек, и маленьких и больших.
— Не надо шутить. Положение очень серьезное.
— Но ведь ты же чувствуешь себя хорошо?
— Я? Прекрасно. Хотя какой-то пустой. Как шахта лифта, когда лифт спустился. Но только пока не приносят ее. Тогда я больше пустоты не чувствую.
— Ас ней что-нибудь не так? Где она?
— Не паникуй. Она в палате для новорожденных, и красива необыкновенно. Это физически. А духовно не по возрасту умна и развита. Я сразу это определила по тому, как она берет грудь. Но от этого положение становится только серьезнее. Мы должны дать ей имя, чтобы ее личность могла формироваться на его основе. Нельзя же называть ее Она на манер Райдера Хаггарта!
— А если Салли?
— Отвергается. Одной Салли на семью вполне достаточно. Как тебе Шарон? Или Шарон Гуннарсон слишком уж космополитично? А Роза Шарона Гуннарсон совсем уж громоздко. Но вот такой я ее ощущаю. Роза Шарона Гуннарсон, — произнесла она мечтательно.
— Отвергается. Роза Шарон Гуннарсон еще пожалуй.
— Но Роза отдельно — такое клумбовое имя! А Сара тебе нравится? Сьюзен? Марта? Энн? Элизабет? Сандра?
— Как ни странно, они мне все нравятся. Ну, а Нэнси?
— Нэнси мне нравится. Но дай я подумаю. Мы оба подумаем. А теперь иди отдохни, Билл, у тебя очень усталый вид. Вдруг завтра я смогу тебя навестить? Доктор Тренч говорит, что мой таз создан для материнства, и силы ко мне должны вернуться очень быстро.
Я сказал Салли, что обожаю ее таз. Она слабо пошевелила им под одеялом в мою честь.
В коридоре мне встретился доктор Тренч — невысокий мужчина лет сорока в роговых очках и с быстрой умной улыбкой.
Пожалуй, чересчур уж умной для этой минуты.
— Ну-ну! Блудный муж собственной персоной. Странник вернулся.
— Валяйте, поострите в свой черед. Никто еще не удержался. А потом я хотел бы поговорить с вами серьезно.
— Салли в прекрасной форме, если вас это тревожит. Ваше счастье, что у вас есть секретарша, которая разбирается в родовых схватках.
— Тревожит меня не Салли. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Меня ждут пациентки. В том числе ваша жена.
— Дело касается одной из ваших пациенток. Он взглянул на часы.
— Хорошо. Пять минут. Но где?
— Наверху. У меня в палате.
Я был весь мокрый и пошатывался, когда добрался до кровати. Присев на край, я посмотрел на доктора Тренча, который остался стоять.
— Вы, я полагаю, подразумевали миссис Фергюсон? — сказал он.
— Да. Вы видели ее после... э... того, что произошло?
— Я ее осмотрел, совершенно верно. Ее муж просил меня ни с кем не говорить о ее состоянии.
— Отлично. Я адвокат Фергюсона, и все, что вы мне скажете, оглашению подлежать не будет.
— Так что вы хотите узнать про нее?
— В частности, каково ее психическое состояние?
— Неплохое, если учесть, что она перенесла. По-видимому, на ее счастье, нервная система у нее очень крепкая. Я опасался выкидыша, но как будто все обошлось благополучно.
— Она дома?
— Да. Госпитализировать ее надобности не возникло. Ничего серьезнее ушибов и ссадин я не обнаружил.
— Она в состоянии отвечать на вопросы?
— Смотря какие вопросы и кто их будет задавать. Она спокойно спала, во всяком случае, два часа назад. На вашем месте я отложил бы это на два-три дня. Да и вам самому покой не помешает.
— Откладывать нельзя, доктор. Я должен получить от нее показания о событиях прошлой ночи. А также позапрошлой. И позапозапрошлой.
— Не вижу, чем она может вам помочь. Она же, как вам известно, была без сознания. В буквальном смысле слова мертва для всего вокруг.
— Так вам сказала она?
— Да. И как врачу у меня нет никаких оснований сомневаться в этом. На протяжении всего времени своего... насильственного задержания она спала под действием наркотиков. Еще счастье, что ее похитители в них что-то понимали. Ошибка в дозе — и она бы уже не проснулась.
— Ей наркотики давали они?
— Кто же еще? Судя по ее обрывочным воспоминаниям и по некоторым симптомам, ей насильно ввели наркотик практически в момент похищения. Произошло оно на автостоянке клуба «Предгорья». Заманили ее туда, позвонив и подделав голос кого-то из ее близких. Схватили, когда она открывала дверцу своей машины, и вкололи ей пентотал или какой-то другой быстродействующий препарат.
— Вы всему этому верите?
— Смахивает на мелодраму, я согласен, но у нее на руке следы уколов. Чтобы не давать ей очнуться, они, видимо, кололи ей морфий или меперидин. Полагаю, чтобы помешать ей сопротивляться или потом опознать их.
— А если я скажу вам, что разговаривал с ней вчера ночью?
— Когда именно?
— В горы меня привезли около часа ночи. Ваша пациентка была вполне бодра и деятельна.
— Что она говорила?
— Противно повторять.
Тренч снял очки и протер их носовым платком, тем временем внимательно вглядываясь мне в лицо.
— В таком случае кто-то из вас либо лжет, либо бредит. Я осматривал миссис Фергюсон на рассвете, и она все еще находилась под сильным действием наркотика. Когда ее удалось привести в сознание, она ничего не помнила о двух прошедших сутках. Ее физическое состояние вполне соответствовало тому, что она говорила.
— Видели бы вы ее вчера ночью! Она металась, как кошка на горячей плите, и шипела, как кошка. Мне сразу показалось, что без наркотиков не обошлось. Не могла ли она вколоть лишнее и через какое-то время потерять сознание?
— Сама вколоть?
— Да. Есть основание полагать, что она наркоманка.
Доктор широко раскрыл глаза и поспешно надел очки, словно стараясь помешать им увидеть лишнее.
— Вы явно ошибаетесь. В течение двух месяцев она дважды в неделю показывалась мне, и я бы заметил, если бы... — Он смолк, скосил глаза на потолок и принялся его разглядывать.
— Вы что-то вспомнили, доктор?
Он ответил с некоторым смущением:
— Уверен, что это никакого значения не имеет. Как-то раз миссис Фергюсон заговорила со мной о наркомании. В чисто академическом плане... Во всяком случае так мне казалось... Ее интересовало, какое воздействие могут оказать наркотики на неуравновешенную психику. Я ответил, что наркоманы в большинстве в той или иной степени страдают какими-то психическими или нервными отклонениями, помогающими им пристраститься к наркотикам. Эта тема как будто очень ее интересовала.
— В личном плане?
Тренч снова уставился в потолок, словно балансируя на подбородке все «за» и «против».
— Пожалуй, да. Из другого разговора с ней я вынес впечатление, что кто-то из ее друзей или родственников страдает психопатией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Завтра будет поздно. Мне нужно вас увидеть сейчас же.
— Я был бы рад, но сегодня никак не могу. Только, пожалуйста, не думайте, будто я недостаточно ценю все, что вы для нас сделали. Я бесконечно вам благодарен. И Холли тоже.
— Мне нужно что-то кроме благодарности. На меня давит полиция. Нам с вами, мягко говоря, необходимо обменяться мнениями. Если до полудня вы не приедете, я сочту себя свободным от профессиональных обязательств и буду поступать соответственно.
Кто-то осторожно постучал в дверь, — именно в тот момент, когда следовало повесить трубку. Дверь приоткрылась, и в нее заглянула Элла Баркер.
— Можно, мистер Гуннарсон?
— Входите, входите.
Она нерешительно приблизилась ко мне. Глаза у нее были большие и темные с синеватыми полукружиями под ними. Свежий белый халат, больничные туфли на резиновой подошве, но шапочки она не надела. Темные волосы глянцевито поблескивали, губы были тщательно подкрашены.
— Я хочу поблагодарить вас, мистер Гуннарсон. Я пришла сюда, как только узнала. Только подумать, что в вас из-за меня стреляли!
— Не из-за вас. Выкиньте из головы раз и навсегда. Да и рана легкая.
— Вы просто меня утешаете. — Она наклонилась ко мне, и на глаза ей навернулись слезы от не находящих выражения чувств. — Вы мне так помогли! Хотите, я помассирую вам спину? Я очень хорошая массажистка.
— Нет, спасибо.
— Вы хорошо позавтракали? Хотите, я принесу вам сока?
— Большое спасибо. Но у меня есть все.
Элла закружила по палате, легкими ненавязчивыми движениями наводя там и сям порядок. Не знаю, что, собственно, она сделала, однако помещение приобрело более уютный вид. Она приподняла вазу на комоде, поправила сбившуюся салфетку и поставила вазу точно в ее центр.
— Я принесу вам цветов, — решительно сообщила она. — Без них тут уныло. Какие цветы вы любите?
— Всякие. Но, пожалуйста, не покупайте мне цветов. У вас нет на них денег.
— Найдутся. Завтра утром в семь я выхожу на дежурство. — Она сделала пируэт и улыбнулась мне через спинку кровати. — Больница берет меня назад.
— А почему бы и нет?
— Я так боялась, что меня уволят! Ведь я же попала в тюрьму! Поддерживала знакомство с ужасными людьми!
— В следующий раз будете осмотрительнее.
— Да. И конечно, мне очень повезло, что у меня может быть следующий раз. — Ее лицо еще хранило следы, словно оставленные каленым железом. Стереть их могло только время. — Вас Ларри Гейнс ранил?
— Об этом, Элла, я не могу с вами говорить.
— Но все равно, это он, да? И он скрылся!
— Не думайте о нем, — сказал я. — Он не вернется и никакого вреда вам не причинит.
— Я его не боюсь. Просто не хочу, чтобы он остался безнаказанным.
— Выкиньте из головы и это.
— Я стараюсь. Это как болезнь, вы же сами сказали. Ну, не буду вам больше надоедать. Если я могу хоть что-нибудь для вас сделать, так в любое время... — Вместо конца фразы она поправила на мне одеяло.
Очень скоро, подумал я, кто-то обретет в ней прекрасную жену. Единственное удовлетворение, которое пока принесло мне это дело.
Она обошла кровать и снова нагнулась надо мной. Прежде чем я успел понять ее намерения, она чмокнула меня в уголок рта и побежала к двери.
Такие поцелуи в голову не ударяют, но от слабости я был восприимчив. Выбравшись из кровати, в стенном шкафу за своим костюмом я обнаружил полосатый халат, кое-как влез в него и вышел на разведку в коридор. Дверцы лифта виднелись рядом с постом дежурной сестры, и я побрел в противоположную сторону к пожарной лестнице. На третьем этаже мне встретился седой санитар с отеческим выражением лица. Я объяснил ему, в чем дело, опуская наиболее яркие подробности. Он проводил меня до палаты Салли.
Волосы у нее рассыпались по подушке, лицо было бледное, измученное и удивительно прекрасное.
Я поцеловал ее в улыбающиеся губы, и она поцеловала меня в ответ. Ее руки обвились вокруг моей шеи, теплые, настоящие. Потом она оттолкнула меня, чтобы видеть мое лицо.
— Я получила твою записку. Она очень хорошая. Но ты дикий человек. Билл, ты себя хорошо чувствуешь?
— Прекрасно. Рана поверхностная.
— Тогда почему у тебя рука в лубке? И вообще, кто в тебя стрелял?
— Не знаю. Было темно.
— Кроме того, у тебя на лице помада, а у меня губы не подкрашены. Ты целовал сестер?
— Нет. Они целовали меня. Элла Баркер зашла сказать мне спасибо.
— Еще бы она посмела не зайти! — Ее рука крепко сжала мою. — Билл, обещай мне одну вещь. Одну-единственную, хорошо? Обещай больше не брать уголовных дел, не рыскать неизвестно где, и вообще.
— Обещаю. — Но про себя я сделал несколько оговорок. Вероятно, моя жена что-то почувствовала.
— Ты теперь должен думать о своей семье, а не только обо мне. Она такая красивая, Билл!
— Как ее мать.
— Нет, я сегодня совсем некрасивая. Сегодня утром я какая-то испитая. Но ты обратил внимание на мой живот? Он уже почти плоский. Я даже вижу пальцы на ногах!
В доказательство она пошевелила пальцами под одеялом.
— Родная, ты плоская, как доска.
— Ну, уж все-таки не настолько, Билл? — Она повернулась ко мне, отбросив волосы с лица. Никогда еще ее глаза не были такими глубокими и нежными. — А ты ужасно расстроен, что наше совместное произведение не мальчик, а девочка? Ты ведь любишь маленьких девочек?
— Я люблю всяких девочек, и маленьких и больших.
— Не надо шутить. Положение очень серьезное.
— Но ведь ты же чувствуешь себя хорошо?
— Я? Прекрасно. Хотя какой-то пустой. Как шахта лифта, когда лифт спустился. Но только пока не приносят ее. Тогда я больше пустоты не чувствую.
— Ас ней что-нибудь не так? Где она?
— Не паникуй. Она в палате для новорожденных, и красива необыкновенно. Это физически. А духовно не по возрасту умна и развита. Я сразу это определила по тому, как она берет грудь. Но от этого положение становится только серьезнее. Мы должны дать ей имя, чтобы ее личность могла формироваться на его основе. Нельзя же называть ее Она на манер Райдера Хаггарта!
— А если Салли?
— Отвергается. Одной Салли на семью вполне достаточно. Как тебе Шарон? Или Шарон Гуннарсон слишком уж космополитично? А Роза Шарона Гуннарсон совсем уж громоздко. Но вот такой я ее ощущаю. Роза Шарона Гуннарсон, — произнесла она мечтательно.
— Отвергается. Роза Шарон Гуннарсон еще пожалуй.
— Но Роза отдельно — такое клумбовое имя! А Сара тебе нравится? Сьюзен? Марта? Энн? Элизабет? Сандра?
— Как ни странно, они мне все нравятся. Ну, а Нэнси?
— Нэнси мне нравится. Но дай я подумаю. Мы оба подумаем. А теперь иди отдохни, Билл, у тебя очень усталый вид. Вдруг завтра я смогу тебя навестить? Доктор Тренч говорит, что мой таз создан для материнства, и силы ко мне должны вернуться очень быстро.
Я сказал Салли, что обожаю ее таз. Она слабо пошевелила им под одеялом в мою честь.
В коридоре мне встретился доктор Тренч — невысокий мужчина лет сорока в роговых очках и с быстрой умной улыбкой.
Пожалуй, чересчур уж умной для этой минуты.
— Ну-ну! Блудный муж собственной персоной. Странник вернулся.
— Валяйте, поострите в свой черед. Никто еще не удержался. А потом я хотел бы поговорить с вами серьезно.
— Салли в прекрасной форме, если вас это тревожит. Ваше счастье, что у вас есть секретарша, которая разбирается в родовых схватках.
— Тревожит меня не Салли. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Меня ждут пациентки. В том числе ваша жена.
— Дело касается одной из ваших пациенток. Он взглянул на часы.
— Хорошо. Пять минут. Но где?
— Наверху. У меня в палате.
Я был весь мокрый и пошатывался, когда добрался до кровати. Присев на край, я посмотрел на доктора Тренча, который остался стоять.
— Вы, я полагаю, подразумевали миссис Фергюсон? — сказал он.
— Да. Вы видели ее после... э... того, что произошло?
— Я ее осмотрел, совершенно верно. Ее муж просил меня ни с кем не говорить о ее состоянии.
— Отлично. Я адвокат Фергюсона, и все, что вы мне скажете, оглашению подлежать не будет.
— Так что вы хотите узнать про нее?
— В частности, каково ее психическое состояние?
— Неплохое, если учесть, что она перенесла. По-видимому, на ее счастье, нервная система у нее очень крепкая. Я опасался выкидыша, но как будто все обошлось благополучно.
— Она дома?
— Да. Госпитализировать ее надобности не возникло. Ничего серьезнее ушибов и ссадин я не обнаружил.
— Она в состоянии отвечать на вопросы?
— Смотря какие вопросы и кто их будет задавать. Она спокойно спала, во всяком случае, два часа назад. На вашем месте я отложил бы это на два-три дня. Да и вам самому покой не помешает.
— Откладывать нельзя, доктор. Я должен получить от нее показания о событиях прошлой ночи. А также позапрошлой. И позапозапрошлой.
— Не вижу, чем она может вам помочь. Она же, как вам известно, была без сознания. В буквальном смысле слова мертва для всего вокруг.
— Так вам сказала она?
— Да. И как врачу у меня нет никаких оснований сомневаться в этом. На протяжении всего времени своего... насильственного задержания она спала под действием наркотиков. Еще счастье, что ее похитители в них что-то понимали. Ошибка в дозе — и она бы уже не проснулась.
— Ей наркотики давали они?
— Кто же еще? Судя по ее обрывочным воспоминаниям и по некоторым симптомам, ей насильно ввели наркотик практически в момент похищения. Произошло оно на автостоянке клуба «Предгорья». Заманили ее туда, позвонив и подделав голос кого-то из ее близких. Схватили, когда она открывала дверцу своей машины, и вкололи ей пентотал или какой-то другой быстродействующий препарат.
— Вы всему этому верите?
— Смахивает на мелодраму, я согласен, но у нее на руке следы уколов. Чтобы не давать ей очнуться, они, видимо, кололи ей морфий или меперидин. Полагаю, чтобы помешать ей сопротивляться или потом опознать их.
— А если я скажу вам, что разговаривал с ней вчера ночью?
— Когда именно?
— В горы меня привезли около часа ночи. Ваша пациентка была вполне бодра и деятельна.
— Что она говорила?
— Противно повторять.
Тренч снял очки и протер их носовым платком, тем временем внимательно вглядываясь мне в лицо.
— В таком случае кто-то из вас либо лжет, либо бредит. Я осматривал миссис Фергюсон на рассвете, и она все еще находилась под сильным действием наркотика. Когда ее удалось привести в сознание, она ничего не помнила о двух прошедших сутках. Ее физическое состояние вполне соответствовало тому, что она говорила.
— Видели бы вы ее вчера ночью! Она металась, как кошка на горячей плите, и шипела, как кошка. Мне сразу показалось, что без наркотиков не обошлось. Не могла ли она вколоть лишнее и через какое-то время потерять сознание?
— Сама вколоть?
— Да. Есть основание полагать, что она наркоманка.
Доктор широко раскрыл глаза и поспешно надел очки, словно стараясь помешать им увидеть лишнее.
— Вы явно ошибаетесь. В течение двух месяцев она дважды в неделю показывалась мне, и я бы заметил, если бы... — Он смолк, скосил глаза на потолок и принялся его разглядывать.
— Вы что-то вспомнили, доктор?
Он ответил с некоторым смущением:
— Уверен, что это никакого значения не имеет. Как-то раз миссис Фергюсон заговорила со мной о наркомании. В чисто академическом плане... Во всяком случае так мне казалось... Ее интересовало, какое воздействие могут оказать наркотики на неуравновешенную психику. Я ответил, что наркоманы в большинстве в той или иной степени страдают какими-то психическими или нервными отклонениями, помогающими им пристраститься к наркотикам. Эта тема как будто очень ее интересовала.
— В личном плане?
Тренч снова уставился в потолок, словно балансируя на подбородке все «за» и «против».
— Пожалуй, да. Из другого разговора с ней я вынес впечатление, что кто-то из ее друзей или родственников страдает психопатией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36