— Пройдемте… Тут ступенечка, разрешите ручку…
— Я. Ничего. Не видел, — мрачно произнес я в спины уходящих в ночь «дедов», заинтересованной кавалькадой двинувшихся вслед за шофером и спотыкающейся дамой в ночную тьму — очевидно, к гаражу роты.
Чрезвычайно довольные, «деды» вернулись в казарму около полуночи, и вскоре рота гудела, как потревоженный улей, один за другим выпуская в сторону гаража выстроившийся в очередь личный состав боевого подразделения. Согласно званиям и выслуге по полугодиям.
Я, угрюмый, как филин, заседал в ночной канцелярии, подчеркивая свою полнейшую индифферентность к происходящему.
Последним в гараж наведался мой дневальный, топтавшийся всю ночь у тумбочки на входе в роту, как взнузданный конь.
Проходя мимо него, я отчужденно пробубнил:
— Через полчаса подъем… Напоминаю, что нахождение на территории подразделения посторонних лиц…
Дневальный понятливо кивнул мне и тотчас скрылся в росистой свежести утреннего тумана.
Я беспомощно плюнул ему вслед.
10.
Через два дня произошло закономерное событие — роту поразил триппер, и врачам местной больницы прибавилось дел.
Визит незнакомки, которая, по словам дневального, «ничего так, отряхнулась да пошла себе…», принес свои горькие плоды, свалившиеся, как я и подозревал, мне на голову.
Ротные стукачи, пострадавшие наравне со всеми, о происшествии доложили Басееву, он рвал и метал, не принимая во внимание, как и ожидалось, никаких моих «ничего не знаю», и объявил мне наказание в виде трех дней отсидки на гауптвахте, что я воспринял, едва сдержав смех, ибо располагалась гауптвахта в Ростове, командировать меня туда было бы непозволительной роскошью, а докатись до командира полка весть о тотальном поражении роты бактереологическим оружием данного типа, не сносить бы тогда лейтенанту головы.
— Сгною! — скрипел он зубами и брызгал слюной. — Сегодня же снова в наряд!
— Есть! — согласно отвечал я, легко свыкшийся со своими ночными дежурствами, ибо приноровился спать в кресле с детективом в руках, оставляя дневального на шухере.
— Но сначала поедешь на арматурный завод!
— А что там?
— Нет связи между постами!
— О, это на весь день…
— На весь не на весь, а чтобы связь была!
— А отдыхать перед нарядом? Положено по уставу, товарищ лейтенант…
— Смирно. Кругом. На арматурный — бегом!
На улице моросил мелкий теплый дождь. Я накинул плащ-палатку и, расправив на плече перекрученный брезентовый ремень инструментальной сумки с тестром, отправился к шоссе в поисках попутной машины.
Начальником караула на арматурном производстве в тот день был ефрейтор Харитонов, и его-то я и застал в бревенчатой просторной караулке сидевшим за сколоченным из досок столом с колодой игральных карт в короткопалой пятерне с грязными ногтями. Партнером Харитонова по игре в «очко» был сутулый небритый грузин по фамилии Мзареули — из рядовых старослужащих.
На столе я увидел бутыль с самогоном, надкусанный огурец и россыпь зеленых, невызревших помидоров. Из пустой жестянки из-под пива, служившей пепельницей, поднимался дымок от незатушенного окурка.
Парочка находилась в изрядном подпитии и на мое появление отреагировала довольно тупо, занятая выяснением своих игорных взаимоотношений.
— Ты, сука, кацо, шулер, — говорил, укоризненно качая головой, Харитонов, замершим взором изучая пришедшие к нему по сдаче карты. — Я тебя, сука, урою в итоге…
— Ти, дрюк, не клювайт носом, — отзывался грузин. — Играт над вынимательно!
— Да с тобой, блядью, хоть как играй! — горячился Харитонов, остервенело швыряя карты на стол. — Лечишь, и все!
— Ти сам три раз билят… Дэньги давай суда!
— У-у-у, подавись, чурка!
— Ти сам пьять раз чурька…
Я возился со стоящим в караулке телефоном, безуспешно пытаясь соединиться с постом.
— Пить охота… — Харитонов тяжело привстал, качнувшись, шагнул к зарешетчатому окну, крикнув в раскрытую форточку: — Эй, бугор, сука! Ко мне!
Из копошившихся возле складируемых металлоизделий фигур зеков отделилась одна — низкорослая, полненькая, услужливым колобком подкатившаяся к «вахте».
— Воды принеси, бугор, — тоном капризного патриция, обращающегося к рабу, произнес Харитонов. — Холодной чтоб… И если какой-нибудь фуфель плавать там будет…
— Родниковой, гражданин начальник, не сомневайтесь…
Бригадир находился уже на полпути к колонке, стоявшей возле бытовки, как вдруг в пьяный мозг Харитонова вклинилась иная навязчивая идея, и он снова заорал в форточку, призывая зека вернуться, однако тот его не услышал, и свой окрик ефрейтор подкрепил короткой очередью из пулемета в воздух. Неподотчетные патроны у конвойных водились, утаиваемые в значительных количествах после учебных и тренировочных стрельб.
Зек замер, как воткнутый в песок лом, глубоко вжав голову в плечи.
— Канай сюда! — крикнул Харитонов, заметив с довольной ухмылкой партнеру по картам: — Обосрался бугор, мажем, кацо?
— Ти чито дим тут пустыл? — поморщился Мзареули, отмахиваясь от заполнившей караулку пелены пороховой гари. — Оборзэл, бэспрэдэл…
— Бугор! — с напором командовал тем временем Харитонов через форточку. — Пусть этот воды принесет… полковник, во! Заставлю служить гада! Строевым шагом чтоб… По-ял?
— Ща пришлю, — неприязненно отвечал бригадир, в самом деле, похоже, наложивший в штаны.
— Бегом, мать твою!
— Сдавай лысты, катать будэм, — сказал Мзареули, кивая на колоду.
— Пусть лично полковник нам воду носит! — надменно молвил ефрейтор, усаживаясь за стол и грозя многозначительно скрюченным перстом. — Чтоб службу не забывал! Мы его уставу научим… Мы его, бля…
Я понял: речь шла об Олеге.
Обнаружив отсоединившийся контакт и укрепив провод, я затянул винт.
Тут же раздался звонок.
— О, работает… — удивленно проговорил Харитонов, вырывая у меня трубку.
Звонили с постов озабоченные донесшейся до них стрельбой часовые.
— Все путем, салабоны! — успокоил их Харитонов. — «Деды» службу знают, не хрена тут названивать! Бздительность, х-ха, проявляют! Стоять там смирно на вышаке! Проверю, с-сук!
— Я сдал… — доложил Мзареули.
Харитонов раскрыл карты.
— Вос-с-мнадцать… — произнес тупо.
— Очко! — торжественно заявил грузин.
— Туфту лепишь, чурка… Я не видел, как ты сдавал…
— Я чэстный игра вэду! — возразил Мзареули гордо. — Дэньги давай!
— Ур-рою! — Харитонов, с куражливым устрашением выпятив нижнюю челюсть, схватил пулемет и, направив его на партнера, с силой передернул затвор.
Раздался выстрел.
Затем, в наступившем мгновении какой-то оцепенелой тишины ко мне пришло отчетливое понимание, что, видимо, боек щелкнул по старому, ранее уже неоднократно надбитому капсюлю…
Харитонов непонимающе воззрился на свое оружие, из ствола которого вился, поднимаясь к низкому потолку, белесый горький дымок…
По крыше с внезапной остервенелостью заколотил сменивший моросящий дождичек ливень, голубое корневище молнии извилисто раскололо небо в квадрате оконного проема, и грянул жутким знамением беды раскатистый гром…
Мзареули, прижав ладонь к груди, с какой-то дьявольской торжественностью привстал с табурета, нащупал свободной рукой свой автомат, дернул крючок затвора, послав патрон в ствол, и отчужденно произнес:
— Ти, собак, минэ убил, билят… — И, не целясь, продолжая неотрывно смотреть невидящим взором на окаменевшего в пьяном недоумении ефрейтора, слегка вздернул ствол кверху, нажав на курок.
Я даже не расслышал звука выстрела, потонувшего в новом раскате грома. Только с ужасом увидел, что на стене за спиной Харитонова внезапно появились потеки кровавых помоев с какими-то рко-белыми вкраплениями, а на лбу ефрейтора возникло небольшое черное пятно.
Харитонов словно бы нехотя опустился на колени и, не выпуская из рук пулемета, ничком повалился на пол.
Затылка у него не было. Сине-бордовое месиво.
Мзареули сделал в сторону убитого судорожный шаг, но тут нога его словно подломилась в колене, и, не отнимая прижатой к сердцу ладони, он тоже упал, оставшись лежать у порога с раскрытым как бы в беззвучном крике ртом.
Мной овладела вязкая, сковывающая все мысли дурнота. Происходящее казалось сном, наваждением, способным привидеться лишь в бредовой ирреальности горячечного забытья…
Сквозь монотонный шум ливня донесся невозмутимый и оттого словно померещившийся голос:
— Куда ставить ведро?
Стараясь не смотреть на трупы, я, сотрясаемый неуемной лихорадочной дрожью, осторожно выглянул в форточку.
У входа в караулку стоял Олег — промокший насквозь, в потерявшим свою форму зековском чепчике, с козырька которого стекали непрерывные дождевые струйки.
— Проходи… Быстро! — Я выдернул из вваренных в решетчатые двери труб запорные штыри.
Очутившись в простенке между дверей, Олег увидел меня, улыбнулся приветливо, но тут же и остолбенел, усмотрев через мутное стекло оконца кровавую кашу с костяными осколками, облепившую стену.
— Что…
— Живо! Сюда! По стене! Чтобы часовой…
— Понял…
Ведро он оставил в тамбуре прохода. Войдя в караулку, остановился, цепко оглядев стол с разбросанными на нем картами, бутылью с самогоном…
— В картишки дружки играли… — сообщил я.
— И не поделили козырей? — Нагнувшись, он ухватил пальцами запястье недвижного Мзареули, пытаясь нащупать пульс.
Выждав несколько секунд, осторожно опустил его безвольную руку обратно на пол, заключив:
— Готов.
— В общем, Олег, так, — произнес я. — Я ушел проверять постовую связь и, что здесь случилось, не видел. Я увижу это позже… Имею в виду покойников. Теперь о тебе. Ты принес воду и… совершил побег. То ли стрельба произошла, когда тебе открывали двери, то ли двери уже были открыты… неважно!
— И куда же я побегу? — не без сарказма вопросил он. — В таком наряде, с такой прической… Я понимаю, Толя, ты сейчас в шоке… Попытайся успокоиться.
— Я ухожу на посты, — повторил я. — Ты дождешься телефонного звонка. Как только аппарат звякнет, выходишь из караулки и по стенке идешь до ее угла. Потом ползешь к противотаранному рву. По рву — до пустой вышки. Дальше — в кусты, а за кустами овраг.
— Там степь…
— Степь, — согласился я. — И — канал. Плывешь в сторону поселка.
— Поселка?!
— Ты меня слушай, не себя!
— Хорошо…
— Поселка, именно. Заходишь со стороны канала к зданию роты. Увидишь сортир. За ним — кусты шиповника. Там и сиди. Жди меня. И никакой самодеятельности, иначе выловят в момент!
— Но дальше-то что, дальше?
— Дальше я знаю что. Все. Жди звонка. И еще. Оружие не бери, это смерть.
И я вышел из помещения, накинув плащ-палатку на голову. Я брел по караульной тропе, стараясь глубоким дыханием утихомирить испуганно бьющееся мне в ребра сердце. Часовой-азиат, нахохлившийся под навесом вышки, лениво крикнул: «Кто идет?», исполняя уставную формальность, и я ответил хмуро:
— Люлей раздача! — вызвав его умиротворенный смешок.
— Совсем связь плохой, — грустно поведал он мне, когда я поднялся на вышку.
— Наладим…
Загородив от его обзора караулку, я крутанул ручку постового телефона, прислушиваясь к невозможному, конечно же, отклику.
— Зря звонить, Харитон ругать будет, пьяный сегодня… — прокомментировал часовой, уныло наблюдая за внутренней, тщательно взрыхленной граблями, полосой «запретки», раскисшей от дождя.
— Не будет, — отозвался я, глядя, как стремительной тенью Олег скользнул вдоль стены и тут же нырнул в противотаранный ров, скрывшись в нем.
Я повесил трубку.
— Опять не работает… — философски молвил часовой. — Все время ломается. Побег будет, как сообщать?
— Это да, — сказал я, абсолютно согласный со справедливостью такого утверждения.
— Иди сюда, двигай ногой! — внезапно крикнул часовой зеку, воровато выглянувшему из-за штабеля со швеллером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Я. Ничего. Не видел, — мрачно произнес я в спины уходящих в ночь «дедов», заинтересованной кавалькадой двинувшихся вслед за шофером и спотыкающейся дамой в ночную тьму — очевидно, к гаражу роты.
Чрезвычайно довольные, «деды» вернулись в казарму около полуночи, и вскоре рота гудела, как потревоженный улей, один за другим выпуская в сторону гаража выстроившийся в очередь личный состав боевого подразделения. Согласно званиям и выслуге по полугодиям.
Я, угрюмый, как филин, заседал в ночной канцелярии, подчеркивая свою полнейшую индифферентность к происходящему.
Последним в гараж наведался мой дневальный, топтавшийся всю ночь у тумбочки на входе в роту, как взнузданный конь.
Проходя мимо него, я отчужденно пробубнил:
— Через полчаса подъем… Напоминаю, что нахождение на территории подразделения посторонних лиц…
Дневальный понятливо кивнул мне и тотчас скрылся в росистой свежести утреннего тумана.
Я беспомощно плюнул ему вслед.
10.
Через два дня произошло закономерное событие — роту поразил триппер, и врачам местной больницы прибавилось дел.
Визит незнакомки, которая, по словам дневального, «ничего так, отряхнулась да пошла себе…», принес свои горькие плоды, свалившиеся, как я и подозревал, мне на голову.
Ротные стукачи, пострадавшие наравне со всеми, о происшествии доложили Басееву, он рвал и метал, не принимая во внимание, как и ожидалось, никаких моих «ничего не знаю», и объявил мне наказание в виде трех дней отсидки на гауптвахте, что я воспринял, едва сдержав смех, ибо располагалась гауптвахта в Ростове, командировать меня туда было бы непозволительной роскошью, а докатись до командира полка весть о тотальном поражении роты бактереологическим оружием данного типа, не сносить бы тогда лейтенанту головы.
— Сгною! — скрипел он зубами и брызгал слюной. — Сегодня же снова в наряд!
— Есть! — согласно отвечал я, легко свыкшийся со своими ночными дежурствами, ибо приноровился спать в кресле с детективом в руках, оставляя дневального на шухере.
— Но сначала поедешь на арматурный завод!
— А что там?
— Нет связи между постами!
— О, это на весь день…
— На весь не на весь, а чтобы связь была!
— А отдыхать перед нарядом? Положено по уставу, товарищ лейтенант…
— Смирно. Кругом. На арматурный — бегом!
На улице моросил мелкий теплый дождь. Я накинул плащ-палатку и, расправив на плече перекрученный брезентовый ремень инструментальной сумки с тестром, отправился к шоссе в поисках попутной машины.
Начальником караула на арматурном производстве в тот день был ефрейтор Харитонов, и его-то я и застал в бревенчатой просторной караулке сидевшим за сколоченным из досок столом с колодой игральных карт в короткопалой пятерне с грязными ногтями. Партнером Харитонова по игре в «очко» был сутулый небритый грузин по фамилии Мзареули — из рядовых старослужащих.
На столе я увидел бутыль с самогоном, надкусанный огурец и россыпь зеленых, невызревших помидоров. Из пустой жестянки из-под пива, служившей пепельницей, поднимался дымок от незатушенного окурка.
Парочка находилась в изрядном подпитии и на мое появление отреагировала довольно тупо, занятая выяснением своих игорных взаимоотношений.
— Ты, сука, кацо, шулер, — говорил, укоризненно качая головой, Харитонов, замершим взором изучая пришедшие к нему по сдаче карты. — Я тебя, сука, урою в итоге…
— Ти, дрюк, не клювайт носом, — отзывался грузин. — Играт над вынимательно!
— Да с тобой, блядью, хоть как играй! — горячился Харитонов, остервенело швыряя карты на стол. — Лечишь, и все!
— Ти сам три раз билят… Дэньги давай суда!
— У-у-у, подавись, чурка!
— Ти сам пьять раз чурька…
Я возился со стоящим в караулке телефоном, безуспешно пытаясь соединиться с постом.
— Пить охота… — Харитонов тяжело привстал, качнувшись, шагнул к зарешетчатому окну, крикнув в раскрытую форточку: — Эй, бугор, сука! Ко мне!
Из копошившихся возле складируемых металлоизделий фигур зеков отделилась одна — низкорослая, полненькая, услужливым колобком подкатившаяся к «вахте».
— Воды принеси, бугор, — тоном капризного патриция, обращающегося к рабу, произнес Харитонов. — Холодной чтоб… И если какой-нибудь фуфель плавать там будет…
— Родниковой, гражданин начальник, не сомневайтесь…
Бригадир находился уже на полпути к колонке, стоявшей возле бытовки, как вдруг в пьяный мозг Харитонова вклинилась иная навязчивая идея, и он снова заорал в форточку, призывая зека вернуться, однако тот его не услышал, и свой окрик ефрейтор подкрепил короткой очередью из пулемета в воздух. Неподотчетные патроны у конвойных водились, утаиваемые в значительных количествах после учебных и тренировочных стрельб.
Зек замер, как воткнутый в песок лом, глубоко вжав голову в плечи.
— Канай сюда! — крикнул Харитонов, заметив с довольной ухмылкой партнеру по картам: — Обосрался бугор, мажем, кацо?
— Ти чито дим тут пустыл? — поморщился Мзареули, отмахиваясь от заполнившей караулку пелены пороховой гари. — Оборзэл, бэспрэдэл…
— Бугор! — с напором командовал тем временем Харитонов через форточку. — Пусть этот воды принесет… полковник, во! Заставлю служить гада! Строевым шагом чтоб… По-ял?
— Ща пришлю, — неприязненно отвечал бригадир, в самом деле, похоже, наложивший в штаны.
— Бегом, мать твою!
— Сдавай лысты, катать будэм, — сказал Мзареули, кивая на колоду.
— Пусть лично полковник нам воду носит! — надменно молвил ефрейтор, усаживаясь за стол и грозя многозначительно скрюченным перстом. — Чтоб службу не забывал! Мы его уставу научим… Мы его, бля…
Я понял: речь шла об Олеге.
Обнаружив отсоединившийся контакт и укрепив провод, я затянул винт.
Тут же раздался звонок.
— О, работает… — удивленно проговорил Харитонов, вырывая у меня трубку.
Звонили с постов озабоченные донесшейся до них стрельбой часовые.
— Все путем, салабоны! — успокоил их Харитонов. — «Деды» службу знают, не хрена тут названивать! Бздительность, х-ха, проявляют! Стоять там смирно на вышаке! Проверю, с-сук!
— Я сдал… — доложил Мзареули.
Харитонов раскрыл карты.
— Вос-с-мнадцать… — произнес тупо.
— Очко! — торжественно заявил грузин.
— Туфту лепишь, чурка… Я не видел, как ты сдавал…
— Я чэстный игра вэду! — возразил Мзареули гордо. — Дэньги давай!
— Ур-рою! — Харитонов, с куражливым устрашением выпятив нижнюю челюсть, схватил пулемет и, направив его на партнера, с силой передернул затвор.
Раздался выстрел.
Затем, в наступившем мгновении какой-то оцепенелой тишины ко мне пришло отчетливое понимание, что, видимо, боек щелкнул по старому, ранее уже неоднократно надбитому капсюлю…
Харитонов непонимающе воззрился на свое оружие, из ствола которого вился, поднимаясь к низкому потолку, белесый горький дымок…
По крыше с внезапной остервенелостью заколотил сменивший моросящий дождичек ливень, голубое корневище молнии извилисто раскололо небо в квадрате оконного проема, и грянул жутким знамением беды раскатистый гром…
Мзареули, прижав ладонь к груди, с какой-то дьявольской торжественностью привстал с табурета, нащупал свободной рукой свой автомат, дернул крючок затвора, послав патрон в ствол, и отчужденно произнес:
— Ти, собак, минэ убил, билят… — И, не целясь, продолжая неотрывно смотреть невидящим взором на окаменевшего в пьяном недоумении ефрейтора, слегка вздернул ствол кверху, нажав на курок.
Я даже не расслышал звука выстрела, потонувшего в новом раскате грома. Только с ужасом увидел, что на стене за спиной Харитонова внезапно появились потеки кровавых помоев с какими-то рко-белыми вкраплениями, а на лбу ефрейтора возникло небольшое черное пятно.
Харитонов словно бы нехотя опустился на колени и, не выпуская из рук пулемета, ничком повалился на пол.
Затылка у него не было. Сине-бордовое месиво.
Мзареули сделал в сторону убитого судорожный шаг, но тут нога его словно подломилась в колене, и, не отнимая прижатой к сердцу ладони, он тоже упал, оставшись лежать у порога с раскрытым как бы в беззвучном крике ртом.
Мной овладела вязкая, сковывающая все мысли дурнота. Происходящее казалось сном, наваждением, способным привидеться лишь в бредовой ирреальности горячечного забытья…
Сквозь монотонный шум ливня донесся невозмутимый и оттого словно померещившийся голос:
— Куда ставить ведро?
Стараясь не смотреть на трупы, я, сотрясаемый неуемной лихорадочной дрожью, осторожно выглянул в форточку.
У входа в караулку стоял Олег — промокший насквозь, в потерявшим свою форму зековском чепчике, с козырька которого стекали непрерывные дождевые струйки.
— Проходи… Быстро! — Я выдернул из вваренных в решетчатые двери труб запорные штыри.
Очутившись в простенке между дверей, Олег увидел меня, улыбнулся приветливо, но тут же и остолбенел, усмотрев через мутное стекло оконца кровавую кашу с костяными осколками, облепившую стену.
— Что…
— Живо! Сюда! По стене! Чтобы часовой…
— Понял…
Ведро он оставил в тамбуре прохода. Войдя в караулку, остановился, цепко оглядев стол с разбросанными на нем картами, бутылью с самогоном…
— В картишки дружки играли… — сообщил я.
— И не поделили козырей? — Нагнувшись, он ухватил пальцами запястье недвижного Мзареули, пытаясь нащупать пульс.
Выждав несколько секунд, осторожно опустил его безвольную руку обратно на пол, заключив:
— Готов.
— В общем, Олег, так, — произнес я. — Я ушел проверять постовую связь и, что здесь случилось, не видел. Я увижу это позже… Имею в виду покойников. Теперь о тебе. Ты принес воду и… совершил побег. То ли стрельба произошла, когда тебе открывали двери, то ли двери уже были открыты… неважно!
— И куда же я побегу? — не без сарказма вопросил он. — В таком наряде, с такой прической… Я понимаю, Толя, ты сейчас в шоке… Попытайся успокоиться.
— Я ухожу на посты, — повторил я. — Ты дождешься телефонного звонка. Как только аппарат звякнет, выходишь из караулки и по стенке идешь до ее угла. Потом ползешь к противотаранному рву. По рву — до пустой вышки. Дальше — в кусты, а за кустами овраг.
— Там степь…
— Степь, — согласился я. — И — канал. Плывешь в сторону поселка.
— Поселка?!
— Ты меня слушай, не себя!
— Хорошо…
— Поселка, именно. Заходишь со стороны канала к зданию роты. Увидишь сортир. За ним — кусты шиповника. Там и сиди. Жди меня. И никакой самодеятельности, иначе выловят в момент!
— Но дальше-то что, дальше?
— Дальше я знаю что. Все. Жди звонка. И еще. Оружие не бери, это смерть.
И я вышел из помещения, накинув плащ-палатку на голову. Я брел по караульной тропе, стараясь глубоким дыханием утихомирить испуганно бьющееся мне в ребра сердце. Часовой-азиат, нахохлившийся под навесом вышки, лениво крикнул: «Кто идет?», исполняя уставную формальность, и я ответил хмуро:
— Люлей раздача! — вызвав его умиротворенный смешок.
— Совсем связь плохой, — грустно поведал он мне, когда я поднялся на вышку.
— Наладим…
Загородив от его обзора караулку, я крутанул ручку постового телефона, прислушиваясь к невозможному, конечно же, отклику.
— Зря звонить, Харитон ругать будет, пьяный сегодня… — прокомментировал часовой, уныло наблюдая за внутренней, тщательно взрыхленной граблями, полосой «запретки», раскисшей от дождя.
— Не будет, — отозвался я, глядя, как стремительной тенью Олег скользнул вдоль стены и тут же нырнул в противотаранный ров, скрывшись в нем.
Я повесил трубку.
— Опять не работает… — философски молвил часовой. — Все время ломается. Побег будет, как сообщать?
— Это да, — сказал я, абсолютно согласный со справедливостью такого утверждения.
— Иди сюда, двигай ногой! — внезапно крикнул часовой зеку, воровато выглянувшему из-за штабеля со швеллером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60