Главное предназначение всей этой роскоши, по-видимому, ошарашивать клиенток жрицы красоты.
Хозяйка квартиры – женщина явно не первой молодости, однако не удивительно, если подвыпившие малознакомые мужчины пытаются назначить ей встречу в удобное для нее время. Рассыпавшиеся по ухоженным плечам волосы цвета платины, полные, красиво очерченные губы, вздернутый носик, который за версту кричит: „Я знаю себе цену!" О ее возрасте можно судить лишь по толщине грима и особой мягкости движений, какую обретают женщины, повидавшие на своем веку немало любовников и стерпевшие от них немало пощечин. Я представился с порога, но не уверен, что именно по этой причине кофе был подан в китайских фарфоровых чашечках. Вполне возможно, что обычная посуда в этом доме и не водилась. На Антуанетте Минковой черное кимоно, ярко-красные, плотно прилегающие к телу трикотажные брючки, и тапочки с черными бабочками на носочках. Она благоухает французскими духами, умело дозированными и подходящими к этому времени суток.
– Коньяк, товарищ Демирев?
– Благодарю.
– Благодарю – да, или благодарю – нет? – настаивает косметичка категорическим тоном женщины, которая многое прощает мужчинам, но терпеть не может их капризов.
– Да, пожалуй!
Коньяк „Мартель" был подан со знанием всех тонкостей изысканной сервировки. Косметичка явно любит принимать гостей, да и сама не прочь пропустить рюмочку. Держу пари, что половина Софии прошла ее ложе – то, что предназначено для косметических процедур, и то, на котором она спит. Впрочем, стоит ли осуждать ее за это, в конце концов, каждый вправе жить так, как считает нужным, лишь бы не в ущерб другим. Между тем Антуанетта протянула мне пачку „Кента'", но я отказался, закурил свои – дешевенькую „Стюардессу", и приступил к делу:
– Прошлым вечером вы должны были заехать за Бистрой и Стефаном на бульвар Патриарха Евфимия, но опоздали. Почему?
– Киса пришел в двенадцатом часу.
– А во сколько должен был прийти?
– В принципе, он приходит под вечер. Но в тот раз он накануне предупредил меня, что у него какое-то дело и он может опоздать.
– Насколько мне известно, он не работает?
– Временно, товарищ Демирев. В ближайшее время устроится на работу. Обещаю вам.
– Он был на вашей „ладе"? – пропускаю мимо ушей обещание.
– Нет, я запретила ему брать машину без спросу. Он очень взбалмошный.
– Как он объяснил свое опоздание?
– Никак. Я не из тех, кто бегает за мужиками, выслеживает да выпытывает. Если шляется, пускай. Я выше этого.
– А почему вы не поехали сразу к Стефану?
– Я как раз заканчивала сборы, как вдруг позвонила Бистра и сказала, что случилось несчастье...
– Вы давно знаете Бистру?
– Нас познакомил Стефан. С ним мы друзья уже лет десять. Признаюсь, в свое время у меня с ним был роман. Очень хороший парень. Добрый, заботливый. Бистре нужен был именно такой мужчина. Она на два года старше Стефко, и все же она – сущий ребенок, чистое создание, для которого на свете не существует ничего, кроме искусства, и который не способен справиться с прозой жизни. Я боюсь за нее, особенно теперь, после несчастья со Стефко.
– Между нами говоря, вы не допускаете возможности другого варианта?
– В каком смысле?
– Например, самоубийство?
– Ерунда! Извините, но... Стефко и самоубийство! Все равно, что слон в зоопарке и компьютер!
– Бистра рассказала мне, что они часто ссорились...
– Так кто не ссорится с любовником, товарищ Демирев? Уж не думаете ли вы, что у нас с Кисой только тишь да благодать?
– А вам о чем-нибудь говорит имя профессора Илиева?
– Не понимаю.
– Профессора Илиева, хирурга.
– Нет, ничего не говорит, а что?
– Просто спрашиваю. До свидания. Спасибо за угощение!
– Мне было приятно познакомиться с вами.
– Минуточку, а где я могу найти Кису?
– Он живет на углу улицы Братьев Миладиновых и бульвара Стамболийского. Но если поедете прямо сейчас, не застанете его дома.
– Нет, сейчас не поеду. Предупредите его, чтобы не выходил из дому и ждал меня!
– Можете на меня рассчитывать!
Из квартиры косметички я вышел с ощущением сладости во рту и тяжести в сердечной области. И все-таки, что же произошло на бульваре Патриарха Евфимия в двадцать пять минут двенадцатого?
* * *
Оставшаяся часть дня проходит в наведении справок, беседах с коллегами из других отделов. Роюсь в папках со старыми делами, а под занавес получаю выговор от Лучо на оперативке. Дело в том, что я так и не ответил на основной вопрос: что это – несчастный случай, самоубийство или убийство?
В подобного рода происшествиях порой приходится рассчитывать не на технику, не на патологоанатома, а на голую интуицию. Этим я отнюдь не хочу сказать, что когда техника и патологоанатомия дают материал, можно обойтись и без интуиции. Как и в любом деле, нельзя без везенья, хоть очень часто мы не хотим в этом признаться.
Ночь уже вступила в свои права, когда я отправился на улицу Братьев Миладиновых. Мощеная булыжником улица, разбитые фонари, бездомные собачонки, гоняющиеся друг за другом между мусорными ящиками, старые, преимущественно трех– или четырехэтажные дома. Вхожу в один из таких домов, поднимаюсь на чердачный этаж и стучу в размалеванную ярко-красной краской дверь.
Дверь открылась, и на пороге предстал молодой мужчина с массивным подбородком и слащавой улыбкой вечно обиженного купидончика, которые так нравятся косметичкам, массажисткам, официанткам и отставным стюардессам, обладательницам некоей суммы в долларах на счету во Внешторгбанке.
– Вы товарищ из милиции? – с ходу вызывает у меня отвращение заискивающе-слащавый голосок. Подавив в себе желание смазать по самодовольной роже, вхожу. Комната мансардного типа со скошенным потолком, плотно задернутые плюшевые шторы, ночная лампочка, окрашенная в красный цвет, запах нестиранного белья и лосьона после бритья, круглый журнальный столик с четырьмя стульями, кушетка, покоробившиеся от сырости обои на стенах, телефон.
– Ваше имя?
Купидончик Киса раскрывает рот от удивления – вероятно, Антуанетта Минчева наболтала ему, какой я милый да воспитанный, так что он вряд ли ожидал от меня столь резкого тона.
– Петр Петров Пецев, – пропел красавчик.
– Дата рождения?
– Третье мая 1960 года, село Славянски-извор, отец партийный...
– Чем занимаетесь в настоящее время?
– Учился в библиотечном, но…
– Отвечайте конкретно.
– В настоящее время ничем! – сердито отвечает красавчик, всем своим видом показывая, что я порядком ему надоел, поигрывает бицепсами под футболкой с надписью „Юниверсити оф Калифорния", почесывается, гримасничает, но не особенно волнуется. Наверняка, он не раз подвергался допросам, но все же сумел удержаться в Софии. Так и будет себе околачиваться в столице, а в его родное село отправляют по распределению софийцев, и нет этому безобразию ни конца ни края... Из-за этих „тайных" жителей София обречена на вечную нехватку товаров, жилищный кризис обостряется, ползет вверх кривая преступности, потому что тайные и явные конфликты тоже накаляют обстановку. И ничего с этим не поделаешь, пока такие элементарные, казалось бы, вещи не будут решены в законном порядке? И почему, собственно, каждый ссылается на милицию и требует, чтобы она навела порядок. А разве милиция для того создана, чтобы гнать людей из столицы? Впрочем, это уже другая тема... С тех пор, как я работаю в милиции, меня вечно занимают „другие" темы, особенно по утрам, когда я в предрассветной полудреме веду нескончаемые диалоги с подозреваемыми, обвиняемыми и свидетелями.
– Значит, в настоящее время вы пребываете на иждивении у Антуанетты?
– Слишком сильно сказано, товарищ Демирев!
– Сказать что-нибудь послабее? Например то, что вы вместе со Стефаном Драгановым время от времени „обследовали" богатые дачи?
– Ну уж, скажете!
– А как насчет дачи профессора Илиева? Рассказать, как вы все это провернули? Антуанетта часто туда наведывалась, жена профессора была ее клиенткой. Для косметички пара пустяков разузнать и сообщить вам, когда дача пустует и где профессорша держит свои украшения?
– Нет, товарищ Демирев, вы мне дело не шейте!
– Пецев, ведите себя прилично!
– Если вам нужно, чтобы я сознался в том, о чем не имею ни малейшего понятия, так и скажите! Для этого есть соответствующие методы, которыми вы владеете в совершенстве. Только вы забыли, что теперь у нас перестройка!
Пецев смотрит на меня с победоносным видом, будто говоря: „Тебе ли со мной тягаться, мент несчастный!" Посмотрим Пецев, посмотрим, но что правда, то правда: раздраженный его слащавой внешностью, я недооценил его. Такие как он, и газеты читают, чтобы толковать их как им вздумается.
– Молодец, Пецев!
– Разве это разговор, товарищ Демирев?
– Что ты делал во вторник, пятого сентября, в Варне? Думаю, не для этого ты мотался туда и обратно, чтобы по дороге читать о перестройке? Зачем ты послал Стефану открытку с Золотых песков?
Киса покраснел, съежился, будто я ударил его но лицу и злобно посмотрел на меня. Потом, видимо поняв, что дело серьезно, снова натянул на себя слащавую маску и попытался провести меня на мякине:
– Но вы...
– Мы тоже не дураки, Киса. Но отставим это в сторону. Доказать тебе, что ты летал в Варну или так мне поверишь?
– Стив заставил меня! – задыхаясь выпалил Пецев. – Он дал мне билеты.
– Та-а-к. И ты наведался в Варну ради его прекрасных глаз?
– Могу я рассчитывать на вашу дискретность?
– Ну-ка не валяй дурака! Запутался с головы до ног, а туда же – дискретность! Конечно, я не дворовая сплетница, если ты это имеешь в виду!
– Мы с Бистрой решили начать новую жизнь, товарищ Демирев!
– Когда?
– А-а, уже больше месяца.
– Вы встречаетесь постоянно?
– Да. Но тайно. Если эта истеричка Тони пронюхает, пиши пропало! Вы знаете, какие у нее связи? О Стиве я не говорю, он мог просто зарезать Бистру.
– Ну, теперь уже не зарежет. Только никак не пойму, что такого мог сказать тебе Стив, что ты дунул в Варну?
– Он договорился с какой-то шведкой ехать в Созополь. За доллары Стив готов был выхлебать море вместе с водорослями!
– Не верю я тебе, Пецев!
– Товарищ Демирев! Не сойти мне с этого места, если я вру!
– Не надо, Пецев, а то у меня сердце разрывается от жалости. Не кажется ли тебе, что эта открытка предназначалась больше для нас, чем для полковника? Бистра и без того не очень-то держалась за Стефана. В среду около одиннадцати часов была обворована дача художника Герганова, дочь которого тоже была клиенткой Антуанетты. Почерк тот же, что и на даче профессора Илиева.
– Что касается среды, то у меня есть алиби!
– На время ограбления у тебя есть алиби, а на время убийства нет.
– Спросите Тони!
– Спрашивал. Ты приехал незадолго до несчастья. Что тебе мешало заехать на бульвар Патриарха, зайти в заранее открытую Бистрой квартиру и сбросить электробритву в ванну? А потом как ни в чем ни бывало поехать к Антуанетте? Вместе с краденым.
– Это неправда! – скорчился на кушетке Пецев. – Эта баба меня заложила! Она была заодно со Стивом! До меня он был ее любовником. Я был у нее в одиннадцать! Честное слово!
В дверь постучали. Мы с Пецевым переглянулись, потом он встал и открыл. Через его плечо я увидел Антуанетту Минчеву.
– Товарищ Демирев! Только что мне позвонила Бистра. Она поехала на квартиру Стефана за вещами! Прошу вас, поторопитесь, я боюсь за нее!
Я бегу к машине, быстро завожу, делаю несколько запрещенных поворотов на бульваре Стамболийского и через пять минут оказываюсь перед дверью квартиры Драганова. Звоню раз, другой, никто не открывает. Нервы сдают, и я вышибаю дверь плечом.
Ворвавшись в комнату, я вижу, как Драганов, склонившись над Бистрой, душит ее.
* * *
– Я возненавидел ее с самого начала, гражданин следователь. Мне было противно видеть, как она гримируется, ходит, сидит, забросив нога на ногу, как пьет кофе!
1 2 3 4 5
Хозяйка квартиры – женщина явно не первой молодости, однако не удивительно, если подвыпившие малознакомые мужчины пытаются назначить ей встречу в удобное для нее время. Рассыпавшиеся по ухоженным плечам волосы цвета платины, полные, красиво очерченные губы, вздернутый носик, который за версту кричит: „Я знаю себе цену!" О ее возрасте можно судить лишь по толщине грима и особой мягкости движений, какую обретают женщины, повидавшие на своем веку немало любовников и стерпевшие от них немало пощечин. Я представился с порога, но не уверен, что именно по этой причине кофе был подан в китайских фарфоровых чашечках. Вполне возможно, что обычная посуда в этом доме и не водилась. На Антуанетте Минковой черное кимоно, ярко-красные, плотно прилегающие к телу трикотажные брючки, и тапочки с черными бабочками на носочках. Она благоухает французскими духами, умело дозированными и подходящими к этому времени суток.
– Коньяк, товарищ Демирев?
– Благодарю.
– Благодарю – да, или благодарю – нет? – настаивает косметичка категорическим тоном женщины, которая многое прощает мужчинам, но терпеть не может их капризов.
– Да, пожалуй!
Коньяк „Мартель" был подан со знанием всех тонкостей изысканной сервировки. Косметичка явно любит принимать гостей, да и сама не прочь пропустить рюмочку. Держу пари, что половина Софии прошла ее ложе – то, что предназначено для косметических процедур, и то, на котором она спит. Впрочем, стоит ли осуждать ее за это, в конце концов, каждый вправе жить так, как считает нужным, лишь бы не в ущерб другим. Между тем Антуанетта протянула мне пачку „Кента'", но я отказался, закурил свои – дешевенькую „Стюардессу", и приступил к делу:
– Прошлым вечером вы должны были заехать за Бистрой и Стефаном на бульвар Патриарха Евфимия, но опоздали. Почему?
– Киса пришел в двенадцатом часу.
– А во сколько должен был прийти?
– В принципе, он приходит под вечер. Но в тот раз он накануне предупредил меня, что у него какое-то дело и он может опоздать.
– Насколько мне известно, он не работает?
– Временно, товарищ Демирев. В ближайшее время устроится на работу. Обещаю вам.
– Он был на вашей „ладе"? – пропускаю мимо ушей обещание.
– Нет, я запретила ему брать машину без спросу. Он очень взбалмошный.
– Как он объяснил свое опоздание?
– Никак. Я не из тех, кто бегает за мужиками, выслеживает да выпытывает. Если шляется, пускай. Я выше этого.
– А почему вы не поехали сразу к Стефану?
– Я как раз заканчивала сборы, как вдруг позвонила Бистра и сказала, что случилось несчастье...
– Вы давно знаете Бистру?
– Нас познакомил Стефан. С ним мы друзья уже лет десять. Признаюсь, в свое время у меня с ним был роман. Очень хороший парень. Добрый, заботливый. Бистре нужен был именно такой мужчина. Она на два года старше Стефко, и все же она – сущий ребенок, чистое создание, для которого на свете не существует ничего, кроме искусства, и который не способен справиться с прозой жизни. Я боюсь за нее, особенно теперь, после несчастья со Стефко.
– Между нами говоря, вы не допускаете возможности другого варианта?
– В каком смысле?
– Например, самоубийство?
– Ерунда! Извините, но... Стефко и самоубийство! Все равно, что слон в зоопарке и компьютер!
– Бистра рассказала мне, что они часто ссорились...
– Так кто не ссорится с любовником, товарищ Демирев? Уж не думаете ли вы, что у нас с Кисой только тишь да благодать?
– А вам о чем-нибудь говорит имя профессора Илиева?
– Не понимаю.
– Профессора Илиева, хирурга.
– Нет, ничего не говорит, а что?
– Просто спрашиваю. До свидания. Спасибо за угощение!
– Мне было приятно познакомиться с вами.
– Минуточку, а где я могу найти Кису?
– Он живет на углу улицы Братьев Миладиновых и бульвара Стамболийского. Но если поедете прямо сейчас, не застанете его дома.
– Нет, сейчас не поеду. Предупредите его, чтобы не выходил из дому и ждал меня!
– Можете на меня рассчитывать!
Из квартиры косметички я вышел с ощущением сладости во рту и тяжести в сердечной области. И все-таки, что же произошло на бульваре Патриарха Евфимия в двадцать пять минут двенадцатого?
* * *
Оставшаяся часть дня проходит в наведении справок, беседах с коллегами из других отделов. Роюсь в папках со старыми делами, а под занавес получаю выговор от Лучо на оперативке. Дело в том, что я так и не ответил на основной вопрос: что это – несчастный случай, самоубийство или убийство?
В подобного рода происшествиях порой приходится рассчитывать не на технику, не на патологоанатома, а на голую интуицию. Этим я отнюдь не хочу сказать, что когда техника и патологоанатомия дают материал, можно обойтись и без интуиции. Как и в любом деле, нельзя без везенья, хоть очень часто мы не хотим в этом признаться.
Ночь уже вступила в свои права, когда я отправился на улицу Братьев Миладиновых. Мощеная булыжником улица, разбитые фонари, бездомные собачонки, гоняющиеся друг за другом между мусорными ящиками, старые, преимущественно трех– или четырехэтажные дома. Вхожу в один из таких домов, поднимаюсь на чердачный этаж и стучу в размалеванную ярко-красной краской дверь.
Дверь открылась, и на пороге предстал молодой мужчина с массивным подбородком и слащавой улыбкой вечно обиженного купидончика, которые так нравятся косметичкам, массажисткам, официанткам и отставным стюардессам, обладательницам некоей суммы в долларах на счету во Внешторгбанке.
– Вы товарищ из милиции? – с ходу вызывает у меня отвращение заискивающе-слащавый голосок. Подавив в себе желание смазать по самодовольной роже, вхожу. Комната мансардного типа со скошенным потолком, плотно задернутые плюшевые шторы, ночная лампочка, окрашенная в красный цвет, запах нестиранного белья и лосьона после бритья, круглый журнальный столик с четырьмя стульями, кушетка, покоробившиеся от сырости обои на стенах, телефон.
– Ваше имя?
Купидончик Киса раскрывает рот от удивления – вероятно, Антуанетта Минчева наболтала ему, какой я милый да воспитанный, так что он вряд ли ожидал от меня столь резкого тона.
– Петр Петров Пецев, – пропел красавчик.
– Дата рождения?
– Третье мая 1960 года, село Славянски-извор, отец партийный...
– Чем занимаетесь в настоящее время?
– Учился в библиотечном, но…
– Отвечайте конкретно.
– В настоящее время ничем! – сердито отвечает красавчик, всем своим видом показывая, что я порядком ему надоел, поигрывает бицепсами под футболкой с надписью „Юниверсити оф Калифорния", почесывается, гримасничает, но не особенно волнуется. Наверняка, он не раз подвергался допросам, но все же сумел удержаться в Софии. Так и будет себе околачиваться в столице, а в его родное село отправляют по распределению софийцев, и нет этому безобразию ни конца ни края... Из-за этих „тайных" жителей София обречена на вечную нехватку товаров, жилищный кризис обостряется, ползет вверх кривая преступности, потому что тайные и явные конфликты тоже накаляют обстановку. И ничего с этим не поделаешь, пока такие элементарные, казалось бы, вещи не будут решены в законном порядке? И почему, собственно, каждый ссылается на милицию и требует, чтобы она навела порядок. А разве милиция для того создана, чтобы гнать людей из столицы? Впрочем, это уже другая тема... С тех пор, как я работаю в милиции, меня вечно занимают „другие" темы, особенно по утрам, когда я в предрассветной полудреме веду нескончаемые диалоги с подозреваемыми, обвиняемыми и свидетелями.
– Значит, в настоящее время вы пребываете на иждивении у Антуанетты?
– Слишком сильно сказано, товарищ Демирев!
– Сказать что-нибудь послабее? Например то, что вы вместе со Стефаном Драгановым время от времени „обследовали" богатые дачи?
– Ну уж, скажете!
– А как насчет дачи профессора Илиева? Рассказать, как вы все это провернули? Антуанетта часто туда наведывалась, жена профессора была ее клиенткой. Для косметички пара пустяков разузнать и сообщить вам, когда дача пустует и где профессорша держит свои украшения?
– Нет, товарищ Демирев, вы мне дело не шейте!
– Пецев, ведите себя прилично!
– Если вам нужно, чтобы я сознался в том, о чем не имею ни малейшего понятия, так и скажите! Для этого есть соответствующие методы, которыми вы владеете в совершенстве. Только вы забыли, что теперь у нас перестройка!
Пецев смотрит на меня с победоносным видом, будто говоря: „Тебе ли со мной тягаться, мент несчастный!" Посмотрим Пецев, посмотрим, но что правда, то правда: раздраженный его слащавой внешностью, я недооценил его. Такие как он, и газеты читают, чтобы толковать их как им вздумается.
– Молодец, Пецев!
– Разве это разговор, товарищ Демирев?
– Что ты делал во вторник, пятого сентября, в Варне? Думаю, не для этого ты мотался туда и обратно, чтобы по дороге читать о перестройке? Зачем ты послал Стефану открытку с Золотых песков?
Киса покраснел, съежился, будто я ударил его но лицу и злобно посмотрел на меня. Потом, видимо поняв, что дело серьезно, снова натянул на себя слащавую маску и попытался провести меня на мякине:
– Но вы...
– Мы тоже не дураки, Киса. Но отставим это в сторону. Доказать тебе, что ты летал в Варну или так мне поверишь?
– Стив заставил меня! – задыхаясь выпалил Пецев. – Он дал мне билеты.
– Та-а-к. И ты наведался в Варну ради его прекрасных глаз?
– Могу я рассчитывать на вашу дискретность?
– Ну-ка не валяй дурака! Запутался с головы до ног, а туда же – дискретность! Конечно, я не дворовая сплетница, если ты это имеешь в виду!
– Мы с Бистрой решили начать новую жизнь, товарищ Демирев!
– Когда?
– А-а, уже больше месяца.
– Вы встречаетесь постоянно?
– Да. Но тайно. Если эта истеричка Тони пронюхает, пиши пропало! Вы знаете, какие у нее связи? О Стиве я не говорю, он мог просто зарезать Бистру.
– Ну, теперь уже не зарежет. Только никак не пойму, что такого мог сказать тебе Стив, что ты дунул в Варну?
– Он договорился с какой-то шведкой ехать в Созополь. За доллары Стив готов был выхлебать море вместе с водорослями!
– Не верю я тебе, Пецев!
– Товарищ Демирев! Не сойти мне с этого места, если я вру!
– Не надо, Пецев, а то у меня сердце разрывается от жалости. Не кажется ли тебе, что эта открытка предназначалась больше для нас, чем для полковника? Бистра и без того не очень-то держалась за Стефана. В среду около одиннадцати часов была обворована дача художника Герганова, дочь которого тоже была клиенткой Антуанетты. Почерк тот же, что и на даче профессора Илиева.
– Что касается среды, то у меня есть алиби!
– На время ограбления у тебя есть алиби, а на время убийства нет.
– Спросите Тони!
– Спрашивал. Ты приехал незадолго до несчастья. Что тебе мешало заехать на бульвар Патриарха, зайти в заранее открытую Бистрой квартиру и сбросить электробритву в ванну? А потом как ни в чем ни бывало поехать к Антуанетте? Вместе с краденым.
– Это неправда! – скорчился на кушетке Пецев. – Эта баба меня заложила! Она была заодно со Стивом! До меня он был ее любовником. Я был у нее в одиннадцать! Честное слово!
В дверь постучали. Мы с Пецевым переглянулись, потом он встал и открыл. Через его плечо я увидел Антуанетту Минчеву.
– Товарищ Демирев! Только что мне позвонила Бистра. Она поехала на квартиру Стефана за вещами! Прошу вас, поторопитесь, я боюсь за нее!
Я бегу к машине, быстро завожу, делаю несколько запрещенных поворотов на бульваре Стамболийского и через пять минут оказываюсь перед дверью квартиры Драганова. Звоню раз, другой, никто не открывает. Нервы сдают, и я вышибаю дверь плечом.
Ворвавшись в комнату, я вижу, как Драганов, склонившись над Бистрой, душит ее.
* * *
– Я возненавидел ее с самого начала, гражданин следователь. Мне было противно видеть, как она гримируется, ходит, сидит, забросив нога на ногу, как пьет кофе!
1 2 3 4 5