– Очень интересно.
– Понравилось? Прием.
– Да, шутки отличные. Обхохочешься.
– В шахматы играешь? – спросил Макс. – Прием.
– Знаю, как надо ходить.
– Знаешь только, как ходят фигуры? И всего-то? Прием.
– Думаю, с меня достаточно.
– Подружка есть? Прием.
– Есть.
На частоте появилась помеха, но ему удалось разобрать слово «фотография».
– Да, – ответил он. – Где-то завалялась фотография.
«Где-то завалялась» у него фотография Энн.
– Макс, – спросил Браун, – зачем ты коллекционируешь шахматы, если ты не можешь видеть их?
Макс встревожился.
– Виски Зулу Зулу один Майк восемь семь три, прошу соблюдать порядок радиообмена. Прием.
– Почему шахматы?
– Мне нравятся шахматы. Я люблю изящные вещицы. Прием.
– А монеты?
– Монеты гладкие. У них есть ребра. У них есть углубления. Прием.
– Послушай, – телеграфировал Браун, – нам надо и дальше поддерживать контакт.
– Контакт! – выкрикнул Дикий Макс. – Я понял. Конец связи.
Позднее Браун обнаружил, что после небольшого натаскивания Макса можно было использовать в качестве штурманского справочника для построения линий положения. Однажды в своем нетерпении продвинуться как можно дальше на бумаге он продержал его без сна целые сутки. И пожалел об этом.
– Сон – это важное дело, – сообщил он Максу. – Ты счастливчик.
– Все спят, – заметил Макс.
– Только не я, – возразил Браун.
Через несколько дней переговоров Браун стал размышлять вслух, сможет ли Макс когда-нибудь вновь обрести зрение. Макс ненадолго прервал связь.
– Я могу передавать только в телеграфном режиме, – сообщил ему Макс на следующий день. – Это все мои предки. Они не хотят, чтобы я разговаривал с тобой.
Он научился называть своих родителей «предками», переговариваясь с подростками-радиолюбителями из Америки, большинство которых тоже были слепыми.
– Я понимаю, – согласился Браун.
Но на следующий день он опять связался с Максом:
– Послушай, я хочу, чтобы ты ретранслировал мой телефонный разговор.
Он дал Максу номер своего телефона в Коннектикуте, и тот, в свою очередь, передал его своему приятелю в Нью-Джерси. Браун услышал голос жены. Слышалась также приглушенная музыка, похожая на современный джаз. Оказалось, что он совершенно не способен представить себе ее жизнь. Не произнеся ни слова, он выключил свой передатчик.
Однажды вечером на палубе он вдруг подумал о возвращении. Он только что слушал абсурдную болтовню Даффи о публичных выступлениях и рекламных поездках. Браун прервал связь, сославшись на технические неполадки.
У него не было ни малейшего желания путешествовать и возить по свету свои тайны. Теперь он был полностью занят тем, что учился жить во Вселенной. Необычности, где ни одно действие и ни одна мысль не имели определенной связи друг с другом и где ни одно слово не имело точного значения. Необычность имела свои прелести, но мешала сосредоточиться.
Интереснее всего ночная необычность, когда ее можно наблюдать на звездном небе. Можно было разобщать и перетасовывать целые созвездия. Созерцание звезд спасало от голосов и галлюцинаций, вроде тех, что породили крабы.
Однажды ночью, во время настоящего звездопада, Дикий Макс прислал ему таинственное сообщение:
– Лучше путешествовать с надеждой, чем возвращаться.
– Последнее понял, – просигнализировал ему Браун.
«Как это красиво и правильно», – думал Браун. Даже самые старые пословицы приобретают совершенно иные значения, когда их рассматриваешь в свете необычности. Так надежда превращалась в противоположность возможности. Совершенство – это всегда нечто, близкое к небытию.
Голову стали осаждать мысли о слепоте. Другой звездной ночью он ощутил желание забыть порядок расположения звезд на небе, чтобы эта иллюзия не отвлекала его от необычности. Может быть, слепота была бы выходом для него? Но он знал, что, даже если бы он был слепым, во мраке его черепа все равно зародились бы звезды. У сознания всегда обнаруживается третий глаз, ищущий что-то сияющее, чтобы человек мог благоговейно склониться перед ним. Всегда нужно, чтобы было за что уцепиться.
– Пусть бы я был слепым, – взмолился он, подразумевая под слепотой свободу, и прислушался к ветру, словно ожидая ответа.
61
Энн увидела «линкольн» Торна, остановившийся у дома, и в ее душе шевельнулась надежда. К тому же очень хотелось выглядеть в его глазах невинной. Торн подошел к двери со шляпой в руках. Мрачное выражение его лица не оставляло ей никаких надежд.
– Входите, пожалуйста, – пригласила она.
Он сухо поблагодарил и прошел в дом. Вначале он даже отказался от кофе. Ей пришлось чуть ли не умолять его взять чашку.
– Оуэн справляется очень хорошо. – Тон его оставался холодным. – Мы довольны.
– Да, – быстро проговорила она. – Все мы очень гордимся им.
Торн продолжал хранить мрачное выражение.
– В нашем предыдущем разговоре я сказал вам, что наша корпорация позаботится о нем.
– Да, Гарри.
– Это остается в силе. Мы начинаем справляться со своими трудностями, можно сказать. Так что вам не о чем беспокоиться. Можете наслаждаться плодами его…
– Приключения, – подсказала она.
– Правильно, – согласился Торн. – Думаю, вам известно, что лодки – это не моя стихия. Они не являются предметом, о котором мне многое известно.
Она кивнула.
– Мы все хотим его возвращения, правильно? Мы позаботимся о нем и сделаем все возможное для него.
– Я ценю это, Гарри.
– Когда мы беседовали с вами раньше, я старался, чтобы вы поняли меня.
– Гарри, я все понимаю. И мы действительно очень благодарны вам.
– Хорошо. – Он отставил чашку в сторону и повторил: – Хорошо. А вот съемки документального фильма нашему другу Стрикланду надо прекратить. Я знаю, что у вас особый интерес к нему. – Он изобразил озабоченность и натянуто улыбнулся. – Этот человек никому не принесет ничего хорошего. Поверьте мне.
Она почувствовала, как к лицу прилила кровь, и опустила глаза. Полированный дуб, плетеные испанские ковры на полу, эта уютная обстановка домашней жизни – все было ей молчаливым укором.
– Этот Стрикланд, – вкрадчиво продолжал Гарри, – он просто пес. По моему разумению.
Она попыталась произнести что-нибудь, чтобы заполнить наступившую вслед за этим паузу.
– И в самом деле, – спросил Гарри, – разве он собирается помочь нам? Разве он хочет помочь Оуэну? Нет. Поэтому мы рассчитаем его, и пусть занимается своими делами где-нибудь в другом месте.
– Это вам решать.
Он словно не слышал ее слов.
– Знаете ли, я – фантаст. А может быть, весь мир – фантазия. Люди не перестают удивлять меня. Может быть, я даже люблю их. – Он улыбнулся, довольный своей оригинальностью. – Я идеализирую их.
– Я понимаю. – Она чувствовала себя так, словно с нее содрали кожу.
– Хорошо еще, что у меня есть чувство юмора. Я всегда думал, что успех моего дела зависит от моего умения разбираться в людях. Сейчас я еще раз убеждаюсь, что это именно тан.
– Гарри, вы заслуживаете лучшего к себе отношения со стороны всех, кто имеет с вами дело.
– Не я один заслуживаю этого, – со значением проговорил Торн.
62
Они вернулись на чердак Стрикланда в половине четвертого, незадолго до рассвета. Накануне днем у Энн была пресс-конференция в яхт-клубе. Она выразила уверенность, что Оуэн вскоре должен миновать мыс Горн, на сотни миль опережая своих соперников. Стрикланд снимал ее выступление. Вечером они отправились в «Да-Сильвано» поужинать, а затем – в «Рекс» на вечеринку, где все сплошь оказались либо союзниками, либо противниками Стрикланда. Солист, как выяснилось, знакомый Стрикланда, немедленно вскочил и начал импровизацию в его честь. Памела была больна.
Дома Стрикланд с полчаса просматривал отснятый материал на мониторе, а когда пришел в спальню, обнаружил Энн у круглого окна с пустым стаканом в руке. Стакан пришлось забрать. В колоннах ревели хиты шестидесятых годов, которые она заказала как-то с пьяных глаз, увидев рекламу по телевидению.
– Такие дни мне уже не под силу, – пожаловалась она. – Я больше просто не вынесу этого.
– Ты была великолепна, – заверил ее Стрикланд. – Я покажу тебе пленку, если хочешь убедиться.
– Нет, спасибо.
– Ты должна посмотреть ее. Я гордился тобой.
– Пожалуйста, нет, – взмолилась она. Стрикланд подошел к окну и выглянул на Одиннадцатую авеню.
– Я отнюдь не в восторге, когда считают, что я – олицетворение скрытого порока, ты знаешь.
– Я тебя понимаю, – отозвалась она, – но я не знаю, как мне быть дальше.
– Я буду непреклонен, – предупредил Стрикланд. – И тебе придется пройти через все это дерьмовое ликование.
– Да, я помню, ты сказал, мне придется продолжать жить.
– Ты говоришь так, будто жизнь не заслуживает того.
– Уже поздно. Нам лучше поговорить завтра. – Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, у изголовья кровати.
– Что-нибудь не так?
– Нет-нет, – ответила она. – Мне просто хочется домой.
– Я почему-то знал, что так и будет, – вздохнул Стрикланд.
– Не принимай это на свой счет. Так просто удобнее. – Она обошла вокруг кровати и села на нее, стиснув руки коленями, – Дел теперь будет все больше и больше.
– У меня такое ощущение, словно ты вытравливаешь меня из своей души.
– Он возвращается домой, Рон.
– Ты разговаривала с ним?
Она покачала головой.
– А хотела бы?
– Я боюсь.
– Чего?
– Что он, не дай Бог, узнает, – сказала она. – Что он почувствует что-то.
Стрикланд поморщился.
– Неужели ты серьезно надеешься продолжить вашу жизнь как ни в чем не бывало? Тебе не удастся это. Поверь мне.
– Я должна попытаться. Если смогу.
– Ты сошла с ума. В тебе не найдется столько лицемерия.
– О, найдется, – возразила она. Он засмеялся.
– Ты не знаешь, что говоришь. Ты не способна на это.
– Извини. Но я должна.
Она смотрела, как он силится произнести что-то важное.
– К слову сказать, – удалось выдавить ему, – ты не можешь поступить так со мной.
– Ну, зачем же так. – Она махнула рукой. – А потом, твоя жизнь не для меня. Я слишком проста для нее, Рон. Я не принадлежу к таким, как ты.
– Ты шутишь, должно быть.
– Рон, – проговорила она, – я обожаю тебя и всегда буду…
Стрикланд прервал ее.
– Пожалуйста, не говори этого.
– Но все это безнадежно. – Она посмотрела на него с отчужденной улыбкой. – И невозможно.
– Почему?
Этот робкий и пронизанный болью вопрос отрезвил их обоих.
– Тебе известно это не хуже меня.
– Ты ошибаешься.
– Ну давай посмотрим, – продолжала она. – Взять хотя бы эту вечеринку, к примеру. Ты ходил в этой толпе, как в музее. И реагировал соответствующим образом. Я не могу быть столь беспристрастной, подобные мероприятия слишком тяжелы для меня.
– Да что мне эти вечеринки, Энн? Ты думаешь, подобные глупости что-то значат для меня?
– Нет, мой дорогой, не думаю. И тем не менее.
Стрикланд подошел и сел рядом, что было не похоже на него.
– Неужели ты не видишь, – спросил он, – какой великолепной командой могли бы стать мы с тобой? Какой была бы у нас жизнь? Сколько радости могли бы мы испытать вместе?
– Радости? – Она удивленно посмотрела на него и засмеялась.
– Возможно, это звучит несколько легкомысленно, но я не знаю, как выразиться иначе.
– Мне очень жаль, – сказала она.
– Я много путешествовал, Энни. И знаю, что это как раз то, чем хотела бы заняться ты. Я отношусь к этому серьезно. Мне казалось, что нам мог бы представиться шанс пожить приличной жизнью.
– Я понимаю.
– Разве тебя не интересует такая жизнь?
Она беззвучно рассмеялась.
– У меня нет амбиций такого уровня.
– Я не могу позволить тебе вернуться в прежнюю жизнь и служить половиком этому чертову зануде. Это оскорбляет меня. Это противоестественно.
Чтобы удержать его от дальнейших слов, она прижала свои пальцы к его губам, как в тот зимний вечер несколько месяцев назад.
– Хватит слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65