– оплачиваются чисто символически. Деньги выплатит фонд «Без препятствий».
Я не стал деликатничать и спросил о деньгах до того, как поинтересовался, в чем будет заключаться моя работа. Конде назвал сумму в 1500 долларов. Это меня устраивало целиком и полностью: теперь я мог снять квартиру и создать некоторую дистанцию между собой и профессором Коралес де Миро. Он заметил мою радость и поспешил предупредить:
– Только смотрите, придется много читать. Необходимо использовать литературную критику с исключительно научной точки зрения. Конечно, мы тут подключим и воображение, но и статистикой пренебрегать не стоит.
Профессор Конде посмотрел на часы и сказал, что у него консультация у офтальмолога.
– Посмотрите на эти очки. Вы когда-нибудь видели, чтоб у кого-нибудь были очки с такими толстыми стеклами, а? У меня все в семье носят очки, и мы всегда их теряем. И я – не исключение. Теряю очки, потом нахожу – может год пройти или два. Иногда мне присылают мои очки из зарубежных университетов: я их там забываю, когда приезжаю нч конференцию или читать лекции. То есть очки не всегда мои и даже чаще – совсем не мои, но такая уж обо мне идет слава, что все потерянные очки присылают мне. У меня есть специальный ящик, где я храню эти чужие очки. Так что если вам вдруг понадобится…
Я сказал, что очки у меня уже есть. Профессор закончил беседу, похлопал меня по спине и пообещал в скором времени передать мне материалы, необходимые для работы. Я не стал подметать штукатурку и посвятил весь остаток вечера книгам.
В тот же день, когда я уже собрался уходить, пришли две какие-то женщины в серых халатах и пригласили меня на собрание, которое проводилось в подвале. Я пообещал прийти, но потом как-то об этом забыл. Пока я ходил за своими вещами, которые всегда оставлял в третьем зале – в Берлоге, – кто-то просунул под дверь журнал. Это был тоненький бюллетень под названием: «Утерянные бумаги, журнал общества по изучению творчества Омеро Брокки».
Главным редактором и автором всех заметок была лиценциат Сельва Гранадос. Все восемь страниц бюллетеня были посвящены обвинениям в адрес Конде, на которого возлагалась ответственность за исчезновение книг Брокки.
Кайманы
Вскоре мне удалось разобраться с хаотичной системой библиотеки, и я уже без труда находил книги, которые мне заказывали студенты. Очень редко когда приходило больше двух человек за вечер. Я отдавал им книги, они занимались своей работой, и я сам мог читать или писать без помех. В общем, никто никому не мешал. Однако не все посетители были такими тихими.
Как-то раз появилась Гранадос и спросила номер журнала «Летопись академии» пятилетней давности. Я взял с нижней полки запыленный том, где хранилась подборка разных журналов. Все они были посвящены Омеро Брокке, и автором всех публикаций был сам Эмилиано Конде. Краткая биография доктора Конде изобиловала подробностями личного свойства – его любимое вино, привычка читать в кресле у зажженного камина, увлечение мятным ликером, – все это делалось, ясно, с тем, чтобы читатель нашел как можно больше сходства между автором и объектом его исследования.
– Вы уже познакомились с Конде? – как бы мимоходом спросила Гранадос, снова переходя на «вы».
– Да.
– И какое он произвел на вас впечатление?
– Настоящий ученый, – заявил я, только чтобы ее побить.
– Если бы он был ученым! Это педант и эгоист. Брокка – его безвинная жертва. – Она показала куда-то в глубь здания. – Он там его похоронил.
Она пояснила, что говорила в переносном смысле: она знала, что Брокка пропал без вести при кораблекрушении парохода «Горгона» во время шторма на Ла Плате.
– Он хочет, чтобы все думали, будто все книги Брокки пропали.
– А это не так?
– Конечно, нет! Он их спрятал, чтобы больше никто не смог про них написать. Я создала Центр по изучению творчества Омеро Брокки и пыталась добиться поддержки фондов, но Конде меня отстранил. Как можно вообще разговаривать с таким человеком, который держит в заложниках книги?!
– А других экземпляров не сохранилось?
– Нет, они все распроданы. Вы только представьте себе, как они котируются на рынке. Всем книголюбам города уже давно известно о Брокке, но книг его нет. Ни одного экземпляра. Считается, что они все сгорели во время пожара на складе в издательстве «Тор».
Она открыла одну из первых страниц 61-го тома «Летописи академии». Я прочел заголовок: «Омеро Брокка. Краткая биография».
– Вот посмотрите на биографию Брокки, которую сочинил его «друг» Конде. Читайте: «Омеро Брокка родился в Асуле в семье зубного врача, который коллекционировал зубы, удаленные у пациентов». Ложь. «Он начал с поэзии. Писал сонеты, темой которых всегда был огонь; он бесконечно вносил исправления в свои стихи, а потом их сжигал». Ложь. «Его держал в страхе хаос заветных желаний; он искал объяснения своих кошмаров, а затем снова пытался увидеть их во сне». Ложь.
– А есть какие-то люди, кто его знал?
– Да, есть одна женщина. Она прожила с ним всего несколько дней, но осталась с ним навсегда.
– Вы ее знаете?
– Это я.
Сельва Гранадос уставилась на меня, ожидая моей реакции на ее признание.
– Я могу рассказать о нем все, включая интимные подробности, о которых никто никогда не знал. Но в обмен я хочу, чтобы вы мне открыли Склеп.
Я объяснил, что у меня нет ключа. Кроме того, я там был, внутри, и не видел ни одной книги.
– Я уверена, что в Склепе есть тайник, за какой-нибудь картиной или под одной из паркетин. Попробуем пойти другим путем.
– Я не могу предать Конде. Он дал мне эту работу. Он друг моей матери. Если она узнает, что я злоупотребил ее доверием…
Она взглянула на меня со смесью огорчения и разочарования – это явно был взгляд, призванный поколебать мое благочестие, – уселась в единственное кресло на всей кафедре, открыла сумочку и достала оттуда отмычку.
– Оставьте меня одну, всего на пять минут. Больше я ничего не прошу.
– Нет, нет и нет. Вы сломаете замок. И как мне потом объясняться с доктором Конде?
– Трус.
Не выпуская из рук отмычки, она достала из сумочки тонкую книжку в голубой обложке.
– Я принесла вам подарок. Но теперь я не знаю, отдавать его вам или нет.
Клянусь, на меня эти уловки никак не подействовали.
– Ладно. Вы не виноваты, что вы такой. Книжку я все равно оставлю.
Я растерянно пробормотал несколько слов благодарности. Когда она ушла, я прочел на обложке: Сельва Гранадос «Утонувшая в клепсидре».
Это был сборник стихотворений. Ничего отдаленно похожего на учебник по самоспасению. Стихи были написаны в духе депрессионизма и посвящались О.Б., «где бы тот ни находился». Во всех стихах без исключения присутствовала лирическая героиня, понятное дело, женщина. Она рассказывала о мужчине, который ее бросил. Почти все стихи намекали на вероятность самоубийства: «Я выберу самый высокий трамплин над бассейном без воды и брошусь туда безоглядно». Имелись и упоминания о красотах природы: «Я тебя забываю, иду ко дну; я искала звенящую высоту и холодную гор красоту. Я достигла вершины. Это безумие. Аконкагда меня притянула на самый верх». Лирическая героиня грозилась покончить с собой посредством горящего вертолета, кораблекрушения, яда («Мою боль излечит лишь рюмка цианистого калия») и прочих несчастных случайностей.
Я уже привык к работе на кафедре, и она начинала мне нравиться. Свою диссертацию я пока отложил и полностью сосредоточился на ожидании бумаг (и денег) от Конде. Я вел спокойную жизнь: спал до одиннадцати, бегал в парке, наскоро перехватывал что-нибудь у себя на кухне, в только что снятой квартире (да, я теперь жил отдельно и тем самым спасался от обязательной ежедневной порции материных нравоучений), принимал душ и отправлялся на метро в институт. Мне всегда нравилось ездить на метро. Потому что, как выяснилось уже очень давно, лучше всего мне читалось в этих разболтанных деревянных вагонах линии «А». Скрежет и скрип, толчея, тряска – все заставляло меня полностью сосредоточиваться на чтении.
Я выходил из метро и шел по направлению к центру. В большинстве случаев я заворачивал по дороге к Абасто. Там рядом жила одна женщина, которая мне нравилась. Я много раз приглашал ее на свидание, но она неизменно отказывалась и всегда называла причиной отказа болезнь. Ее постоянно что-то беспокоило: то мигрень, то затяжная депрессия, то тошнота, то пневмония, то аллергия, то боли в мышцах, то какие-то неизвестные вирусы. Я давно примирился с тем, что звонить ей бесполезно, но все же надеялся на удачу. Я прохаживался по ее улице в ожидании случайной встречи. Я смотрел на ее освещенные окна в ожидании невозможного. Я прикидывал про себя, когда она может выйти на улицу, просчитывал ее жизнь в свете возможных вариантов, не принимая в расчет, что чужая жизнь подчиняется совершенно другим законам и случайностям. Я бы отдал все на свете, чтобы встретить ее, пройти за ней пару куадр, произнести ее имя, как будто оно, это имя, принадлежит только мне; она мне казалась такой далекой, и хотя я при всяком удобном случае называл ее имя в компании моих друзей, у меня было такое чувство, что это слово, это сочетание букв – всего ишь псевдоним, который заменяет ее настоящее имя.
По средам, после работы, я встречался с ребятами, с которыми мы общались еще со школы. Когда-то нас было двенадцать, а теперь осталось лишь четверо, то есть я и еще трое. В школе нашу компанию называли «Кайманы» (нам тогда было по пятнадцать лет). Название происходило от наших патологических неудач с девчонками: после безуспешных попыток пригласить кого-то из них на танец в грязных салонах, освещенных круглыми лампами с зеркальным блеском, мы отправлялись в пиццерию «Кайман», где засиживались допоздна, обсуждая телевизионные сериалы и фильмы ужасов. Когда мы окончили среднюю школу, наша группа, уже тогда сократившаяся до десяти человек, отказалась от встреч по средам. Один за другим люди откалывались от компании: женились, устраивались на работу, работали сверхурочно; только я, Хорхе, Диего и Грог продолжали встречаться каждую неделю. Мое недавнее приобщение к так называемому рынку труда, после стольких лет праздности, было встречено моими друзьями с явным беспокойством.
– Нельзя предавать собственную натуру, – сказал Грог, наш философ. – Кем ты теперь будешь без своих праздных вечеров, бесцельных поездок на метро, долгих походов по книжным?
– А может, ему понравится, – высказал свое мнение Хорхе, как всегда сдержанный и спокойный. – Что не причиняет вреда, то полезно. Кто это сказал?
Я рассказал им про Сельву Гранадос. Все трое пришли к заключению, что мне надо было устроить ей ночь любви. Я так и не смог убедить их, что между ним и Конде идет настоящая война и что она искала во мне лишь союзника.
– Все-таки понаблюдай за действиями ветеранши, – сказал Диего. – И может, в одну из ночей…
– Холодной ветреной ночью…
– …в темноте…
– Каждому необходимо немного любви, – изрек Грог. – Тем более что из всякой любви мы извлекаем урок, каким бы он ни был.
Но в течение той осени и зимы я не извлек никакого урока любви (и тем более с профессором Гранадос). Случайная встреча с моей безнадежной любовью все-таки произошла, когда я ее вовсе не ждал. Она пригласила меня к себе, и я воочию увидел причину ее отговорок: склянки с лекарствами, рецепты, термометры, медицинские книги. Я понял, что она была законченным ипохондриком. На протяжении долгих часов мы говорили с ней исключительно о головной боли, о повышенной кислотности, о несчастных случаях, происходящих во время депрессии, об ужасных экзотических заболеваниях. Когда я уходил, кровь стучала у меня в висках, я испытывал тошноту и колющую боль в груди. Когда я увидел ее на улице в следующий раз, эту женщину, я, чтобы избежать встречи, зашел на почту и пробыл там, пока она не скрылась из виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Я не стал деликатничать и спросил о деньгах до того, как поинтересовался, в чем будет заключаться моя работа. Конде назвал сумму в 1500 долларов. Это меня устраивало целиком и полностью: теперь я мог снять квартиру и создать некоторую дистанцию между собой и профессором Коралес де Миро. Он заметил мою радость и поспешил предупредить:
– Только смотрите, придется много читать. Необходимо использовать литературную критику с исключительно научной точки зрения. Конечно, мы тут подключим и воображение, но и статистикой пренебрегать не стоит.
Профессор Конде посмотрел на часы и сказал, что у него консультация у офтальмолога.
– Посмотрите на эти очки. Вы когда-нибудь видели, чтоб у кого-нибудь были очки с такими толстыми стеклами, а? У меня все в семье носят очки, и мы всегда их теряем. И я – не исключение. Теряю очки, потом нахожу – может год пройти или два. Иногда мне присылают мои очки из зарубежных университетов: я их там забываю, когда приезжаю нч конференцию или читать лекции. То есть очки не всегда мои и даже чаще – совсем не мои, но такая уж обо мне идет слава, что все потерянные очки присылают мне. У меня есть специальный ящик, где я храню эти чужие очки. Так что если вам вдруг понадобится…
Я сказал, что очки у меня уже есть. Профессор закончил беседу, похлопал меня по спине и пообещал в скором времени передать мне материалы, необходимые для работы. Я не стал подметать штукатурку и посвятил весь остаток вечера книгам.
В тот же день, когда я уже собрался уходить, пришли две какие-то женщины в серых халатах и пригласили меня на собрание, которое проводилось в подвале. Я пообещал прийти, но потом как-то об этом забыл. Пока я ходил за своими вещами, которые всегда оставлял в третьем зале – в Берлоге, – кто-то просунул под дверь журнал. Это был тоненький бюллетень под названием: «Утерянные бумаги, журнал общества по изучению творчества Омеро Брокки».
Главным редактором и автором всех заметок была лиценциат Сельва Гранадос. Все восемь страниц бюллетеня были посвящены обвинениям в адрес Конде, на которого возлагалась ответственность за исчезновение книг Брокки.
Кайманы
Вскоре мне удалось разобраться с хаотичной системой библиотеки, и я уже без труда находил книги, которые мне заказывали студенты. Очень редко когда приходило больше двух человек за вечер. Я отдавал им книги, они занимались своей работой, и я сам мог читать или писать без помех. В общем, никто никому не мешал. Однако не все посетители были такими тихими.
Как-то раз появилась Гранадос и спросила номер журнала «Летопись академии» пятилетней давности. Я взял с нижней полки запыленный том, где хранилась подборка разных журналов. Все они были посвящены Омеро Брокке, и автором всех публикаций был сам Эмилиано Конде. Краткая биография доктора Конде изобиловала подробностями личного свойства – его любимое вино, привычка читать в кресле у зажженного камина, увлечение мятным ликером, – все это делалось, ясно, с тем, чтобы читатель нашел как можно больше сходства между автором и объектом его исследования.
– Вы уже познакомились с Конде? – как бы мимоходом спросила Гранадос, снова переходя на «вы».
– Да.
– И какое он произвел на вас впечатление?
– Настоящий ученый, – заявил я, только чтобы ее побить.
– Если бы он был ученым! Это педант и эгоист. Брокка – его безвинная жертва. – Она показала куда-то в глубь здания. – Он там его похоронил.
Она пояснила, что говорила в переносном смысле: она знала, что Брокка пропал без вести при кораблекрушении парохода «Горгона» во время шторма на Ла Плате.
– Он хочет, чтобы все думали, будто все книги Брокки пропали.
– А это не так?
– Конечно, нет! Он их спрятал, чтобы больше никто не смог про них написать. Я создала Центр по изучению творчества Омеро Брокки и пыталась добиться поддержки фондов, но Конде меня отстранил. Как можно вообще разговаривать с таким человеком, который держит в заложниках книги?!
– А других экземпляров не сохранилось?
– Нет, они все распроданы. Вы только представьте себе, как они котируются на рынке. Всем книголюбам города уже давно известно о Брокке, но книг его нет. Ни одного экземпляра. Считается, что они все сгорели во время пожара на складе в издательстве «Тор».
Она открыла одну из первых страниц 61-го тома «Летописи академии». Я прочел заголовок: «Омеро Брокка. Краткая биография».
– Вот посмотрите на биографию Брокки, которую сочинил его «друг» Конде. Читайте: «Омеро Брокка родился в Асуле в семье зубного врача, который коллекционировал зубы, удаленные у пациентов». Ложь. «Он начал с поэзии. Писал сонеты, темой которых всегда был огонь; он бесконечно вносил исправления в свои стихи, а потом их сжигал». Ложь. «Его держал в страхе хаос заветных желаний; он искал объяснения своих кошмаров, а затем снова пытался увидеть их во сне». Ложь.
– А есть какие-то люди, кто его знал?
– Да, есть одна женщина. Она прожила с ним всего несколько дней, но осталась с ним навсегда.
– Вы ее знаете?
– Это я.
Сельва Гранадос уставилась на меня, ожидая моей реакции на ее признание.
– Я могу рассказать о нем все, включая интимные подробности, о которых никто никогда не знал. Но в обмен я хочу, чтобы вы мне открыли Склеп.
Я объяснил, что у меня нет ключа. Кроме того, я там был, внутри, и не видел ни одной книги.
– Я уверена, что в Склепе есть тайник, за какой-нибудь картиной или под одной из паркетин. Попробуем пойти другим путем.
– Я не могу предать Конде. Он дал мне эту работу. Он друг моей матери. Если она узнает, что я злоупотребил ее доверием…
Она взглянула на меня со смесью огорчения и разочарования – это явно был взгляд, призванный поколебать мое благочестие, – уселась в единственное кресло на всей кафедре, открыла сумочку и достала оттуда отмычку.
– Оставьте меня одну, всего на пять минут. Больше я ничего не прошу.
– Нет, нет и нет. Вы сломаете замок. И как мне потом объясняться с доктором Конде?
– Трус.
Не выпуская из рук отмычки, она достала из сумочки тонкую книжку в голубой обложке.
– Я принесла вам подарок. Но теперь я не знаю, отдавать его вам или нет.
Клянусь, на меня эти уловки никак не подействовали.
– Ладно. Вы не виноваты, что вы такой. Книжку я все равно оставлю.
Я растерянно пробормотал несколько слов благодарности. Когда она ушла, я прочел на обложке: Сельва Гранадос «Утонувшая в клепсидре».
Это был сборник стихотворений. Ничего отдаленно похожего на учебник по самоспасению. Стихи были написаны в духе депрессионизма и посвящались О.Б., «где бы тот ни находился». Во всех стихах без исключения присутствовала лирическая героиня, понятное дело, женщина. Она рассказывала о мужчине, который ее бросил. Почти все стихи намекали на вероятность самоубийства: «Я выберу самый высокий трамплин над бассейном без воды и брошусь туда безоглядно». Имелись и упоминания о красотах природы: «Я тебя забываю, иду ко дну; я искала звенящую высоту и холодную гор красоту. Я достигла вершины. Это безумие. Аконкагда меня притянула на самый верх». Лирическая героиня грозилась покончить с собой посредством горящего вертолета, кораблекрушения, яда («Мою боль излечит лишь рюмка цианистого калия») и прочих несчастных случайностей.
Я уже привык к работе на кафедре, и она начинала мне нравиться. Свою диссертацию я пока отложил и полностью сосредоточился на ожидании бумаг (и денег) от Конде. Я вел спокойную жизнь: спал до одиннадцати, бегал в парке, наскоро перехватывал что-нибудь у себя на кухне, в только что снятой квартире (да, я теперь жил отдельно и тем самым спасался от обязательной ежедневной порции материных нравоучений), принимал душ и отправлялся на метро в институт. Мне всегда нравилось ездить на метро. Потому что, как выяснилось уже очень давно, лучше всего мне читалось в этих разболтанных деревянных вагонах линии «А». Скрежет и скрип, толчея, тряска – все заставляло меня полностью сосредоточиваться на чтении.
Я выходил из метро и шел по направлению к центру. В большинстве случаев я заворачивал по дороге к Абасто. Там рядом жила одна женщина, которая мне нравилась. Я много раз приглашал ее на свидание, но она неизменно отказывалась и всегда называла причиной отказа болезнь. Ее постоянно что-то беспокоило: то мигрень, то затяжная депрессия, то тошнота, то пневмония, то аллергия, то боли в мышцах, то какие-то неизвестные вирусы. Я давно примирился с тем, что звонить ей бесполезно, но все же надеялся на удачу. Я прохаживался по ее улице в ожидании случайной встречи. Я смотрел на ее освещенные окна в ожидании невозможного. Я прикидывал про себя, когда она может выйти на улицу, просчитывал ее жизнь в свете возможных вариантов, не принимая в расчет, что чужая жизнь подчиняется совершенно другим законам и случайностям. Я бы отдал все на свете, чтобы встретить ее, пройти за ней пару куадр, произнести ее имя, как будто оно, это имя, принадлежит только мне; она мне казалась такой далекой, и хотя я при всяком удобном случае называл ее имя в компании моих друзей, у меня было такое чувство, что это слово, это сочетание букв – всего ишь псевдоним, который заменяет ее настоящее имя.
По средам, после работы, я встречался с ребятами, с которыми мы общались еще со школы. Когда-то нас было двенадцать, а теперь осталось лишь четверо, то есть я и еще трое. В школе нашу компанию называли «Кайманы» (нам тогда было по пятнадцать лет). Название происходило от наших патологических неудач с девчонками: после безуспешных попыток пригласить кого-то из них на танец в грязных салонах, освещенных круглыми лампами с зеркальным блеском, мы отправлялись в пиццерию «Кайман», где засиживались допоздна, обсуждая телевизионные сериалы и фильмы ужасов. Когда мы окончили среднюю школу, наша группа, уже тогда сократившаяся до десяти человек, отказалась от встреч по средам. Один за другим люди откалывались от компании: женились, устраивались на работу, работали сверхурочно; только я, Хорхе, Диего и Грог продолжали встречаться каждую неделю. Мое недавнее приобщение к так называемому рынку труда, после стольких лет праздности, было встречено моими друзьями с явным беспокойством.
– Нельзя предавать собственную натуру, – сказал Грог, наш философ. – Кем ты теперь будешь без своих праздных вечеров, бесцельных поездок на метро, долгих походов по книжным?
– А может, ему понравится, – высказал свое мнение Хорхе, как всегда сдержанный и спокойный. – Что не причиняет вреда, то полезно. Кто это сказал?
Я рассказал им про Сельву Гранадос. Все трое пришли к заключению, что мне надо было устроить ей ночь любви. Я так и не смог убедить их, что между ним и Конде идет настоящая война и что она искала во мне лишь союзника.
– Все-таки понаблюдай за действиями ветеранши, – сказал Диего. – И может, в одну из ночей…
– Холодной ветреной ночью…
– …в темноте…
– Каждому необходимо немного любви, – изрек Грог. – Тем более что из всякой любви мы извлекаем урок, каким бы он ни был.
Но в течение той осени и зимы я не извлек никакого урока любви (и тем более с профессором Гранадос). Случайная встреча с моей безнадежной любовью все-таки произошла, когда я ее вовсе не ждал. Она пригласила меня к себе, и я воочию увидел причину ее отговорок: склянки с лекарствами, рецепты, термометры, медицинские книги. Я понял, что она была законченным ипохондриком. На протяжении долгих часов мы говорили с ней исключительно о головной боли, о повышенной кислотности, о несчастных случаях, происходящих во время депрессии, об ужасных экзотических заболеваниях. Когда я уходил, кровь стучала у меня в висках, я испытывал тошноту и колющую боль в груди. Когда я увидел ее на улице в следующий раз, эту женщину, я, чтобы избежать встречи, зашел на почту и пробыл там, пока она не скрылась из виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25