Женщина злорадно улыбнулась.
– Господи, все, то есть всю подноготную, я и не собиралась ему рассказывать. – Она рассмеялась. – Я не дура. Он подозревает, что ты тут вертишься вокруг этого дела, но считает, что мы не обращаем на тебя внимания. В настоящий момент он тебе не помеха.
– Если он сообразит, что к чему, он может стать очень назойливым.
Улыбка Беатрис пропала.
– Если он сообразит, мой дорогой профессор, он может стать хуже, чем назойливым.
Дверь бара открылась, впустив поток холодного воздуха и маленького человечка, утопавшего в зимнем пальто. Посетитель молча протиснулся к стойке и выбрал место за колонной, надежно спрятавшей его от взоров тех, кто сидел в зале. Он заказал виски со льдом и положил перчатки и шарф на стойку. Из кармана он достал платок и трубно высморкался.
Себаштиану было нелегко смотреть на нее, не отводя взора. Хотя женщина была на десяток лет младше, вокруг ее глаз уже появились первые намеки на морщинки. Беатрис часто смеялась, и улыбка озаряла ее лицо. Себаштиану не выдержал и отвел взгляд; давая себе передышку, он перенес внимание на квинтет.
– Я должна тебе кое в чем признаться, – сказала она.
– Давай.
– Я поинтересовалась твоим прошлым. Ты, наверное, удивишься, узнав, сколько информации о тебе выложено в Интернете.
– Все, что вывешено в Сети, гроша ломаного не стоит, – ответил Себаштиану.
– Есть источники получше.
– Какие же?
– Я позвонила одному приятелю в высоких сферах, и он снабдил меня твоим жизнеописанием. Включая фотографии вручения диплома.
– Тебя не смущает, что за мной наблюдают спецслужбы?
– Господи, нет! Это стандартное досье из архива Интерпола. Я проверила по компьютеру и нашла тебя. Не нужно быть Джеймсом Бондом, чтобы получить доступ к этим данным.
– Какое разочарование.
– Вот так вот. Впечатляющее досье. За границей ты знаменитость. Уважаемая персона в ФБР.
Себаштиану пожал плечами:
– Я сотрудничал с ними несколько лет назад, и они до сих пор меня приглашают, если дело касается Интерпола. Но на самом деле я обычный преподаватель университета без особых претензий.
– Не верю.
– Ну так поверь. Я читаю лекции, пишу книги и, если у Интерпола возникает необходимость, изучаю следственные материалы. Мне нравится слушать музыку, и я ненавижу телевизор. А другие источники?
– Морантес. Он твой верный друг. Более того, он любит тебя, как сына.
– Мы познакомились тысячу лет назад. Я тогда ненадолго приехал в Испанию, чтобы помочь поймать боевика ЭТА, развернувшего активную деятельность на юге. Я многим обязан Морантесу.
– Морантес рассказал мне о твоем отце, – вдруг выпалила Беатрис. – И его отношении, которое оставило неизгладимый след в твоей душе.
Себаштиану повернулся к ней.
– Извини, друг, – сказала она, увидев его выражение. – Я не знала, что тебе до сих пор больно вспоминать об этом.
Себаштиану уставился на кромку стола, наблюдая за пляшущими бликами света на бронзовом декоре. Музыка остановилась, и публика с воодушевлением зааплодировала. Он дождался, когда группа заиграла следующую мелодию.
– Моя мать покончила с собой, когда мне исполнилось всего двенадцать лет. Она не оставила записки, и отец никогда не касался этой темы, отказываясь ее обсуждать. Так что я не знаю, почему мама так поступила. Единственное, что я знаю точно, – это то, что она приняла большую дозу барбитуратов и…
Себаштиану говорил, не отрывая взгляда от сцены. Он поднес к губам бокал и сделал хороший глоток джина.
– В течение долгого времени это преследовало меня, не давало покоя. Я начал изучать психиатрию, сам не знаю зачем. Самоубийство очень сложно понять: чтобы его совершить, необходимо сочетание мужества и трусости. Слабость побуждает принять такое решение, но требуется сила воли, чтобы довести его до конца. Полагаю, что я осознал бессмысленность своей затеи, и вместо психиатрии занялся гуманитарными науками. Я не стремлюсь обвинить отца в ее смерти. Возможно, мать была больна, но он по крайней мере мог бы попытаться спасти ее. Психиатрия располагает методами лечения самоубийц. Также для меня непостижимо, почему он упорно не желал разговаривать со мной об этом. Я пришел к выводу, будто он что-то от меня скрывает. Нечто ужасное. Мне не суждено узнать.
Он сделал паузу.
– Я расспрашивал родственников. Он ни разу не показывал ее врачу. С тех пор отношения с отцом потеряли для меня смысл. Мне нечему было у него научиться: свет, который служит ориентиром всем детям, погас раньше времени. Даже если бы наши отношения возобновились, я просто не представляю, что это могло изменить. Возможно, я преувеличиваю, но мои чувства остались прежними.
Беатрис напряженно слушала его, подавшись вперед, так что их разделяло не больше двух пядей.
– Не мне судить… но это очень мрачный взгляд на вещи.
– Я стараюсь воспринимать мир таким, как он есть, и смотреть в будущее с оптимизмом. Что нелегко.
– Я тоже вижу много всякого дерьма на службе, – призналась она. – Но существуют люди, которые обязаны бороться и быть счастливыми. Я имею в виду нас, кто находится по ту сторону барьера.
– Какого барьера?
– Боли, насилия, преступления, несправедливости… Как угодно. Того худшего, что несут другие.
Себаштиану неопределенно повел плечами.
– Иногда я поступаю необдуманно. На самом деле все это давно пройденный этап.
Себаштиану почудилось, что Беатрис наклонилась к нему еще ближе, и он даже уловил приятный аромат шампуня, исходивший от волос, выбившихся из косы.
– Я могу спросить тебя еще кое о чем?
– Ты меня пугаешь.
– Ты был женат. – Она утверждала, а не спрашивала.
Себаштиану кивнул.
– Недолго. Не сошлись характерами. Наверное, это моя вина. Не знаю, я стараюсь об этом не вспоминать. Глупо все получилось.
– Лично мне ты кажешься человеком достаточно благоразумным, – заметила Беатрис.
– Благоразумный звучит как зануда. Я порой способен на безумства.
– Ты? Не поверю, пока не увижу своими глазами, – засмеялась она.
Себаштиану придвинулся к ней.
– Позволь, я покажу тебе прямо сейчас.
Португалец склонился к ее лицу, так что их носы соприкоснулись, и заглянул в глаза. Он прижался к губам женщины и скользнул языком в глубину рта. Полуприкрыв веки, он представил губы Беатрис и влажные блики на помаде.
– Эй, – она слегка отстранилась, – не уверена, что это уместно.
Себаштиану не отступил.
– Я обещал тебе безумство, помнишь? – И, взяв ее за подбородок, он снова поцеловал ее, и на сей раз поцелуй длился, пока хватало дыхания.
У Гарри Альвареса, репортера из журнала «Конфиденсиаль», сидевшего у стойки под прикрытием колонны, верхняя губа дернулась вверх в гримасе, которую едва ли можно было назвать улыбкой. И чихнул, оросив зеркальную поверхность стойки брызгами, так как подоспел с грязным платком только к концу действия. «Ну-ну», – подумал он, сползая с табурета и пробираясь к двери.
10 апреля, среда
В среду Себаштиану проснулся поздно. Из-за тяжелейшего похмелья голова гудела, словно колокол. Со стоном он выбрался из постели и первым делом выпил две таблетки аспирина, а потом отправился в ванную. Он пустил воду погорячее и долго простоял под душем, за это время успев тщательно побриться. Вскоре водные процедуры и анальгетики возымели должный эффект – из ванной Себаштиану вышел возродившимся. Чашка кофе, и он снова почувствует себя человеком. И не так уж много он выпил вчера. Или все-таки много?
Прошлым вечером они порядочно засиделись в кафе «Централ», рассказывая друг другу о себе, и не могли остановиться, напрочь забыв о преступлении, которое свело их. Себаштиану точно не помнил, сколько было времени, когда младший инспектор высадила его у подъезда, на прощание одарив поцелуем, который мог завести их дальше, но этого не случилось. Однако Португальцу показалось, что начинало светать, когда он открывал ключом подъезд. Они говорили обо всем: о своем детстве и жизни, о пережитых горестях и нелегком пути к успехам, о том, почему Беатрис пошла служить в полицию, и о неудачных романах Себаштиану, о Лондоне и Мадриде.
Себаштиану надел халат и взялся на кухне за приготовление кофе и тостов. Он взглянул на часы: десять тридцать. Он договорился встретиться с друзьями в госпитале «Рамон-и-Кахаль» в одиннадцать. До назначенного времени оставалось меньше часа. Занимаясь завтраком, он соединился по мобильному с дядей Орасио. Тот ответил после третьего звонка.
– Орасио, здравствуй. Это Себаштиану.
– Привет, Себаштиану. Как дела?
– Хорошо. Я звоню тебе по делу. Мне нужно связаться с Эмилиано дель Кампо. У тебя есть его телефон?
– Что-то случилось?
– Полагаю, ничего особенного. Получается, Хуан лечился в клинике «Рамон-и-Кахаль», в отделении дель Кампо, и мне хотелось бы перемолвиться с ним парой слов.
В трубке повисло молчание.
– Почему же Эмилиано ничего нам не сказал?
Орасио схватывал суть на лету.
– По словам его отца, Хуан хотел справиться со своим недугом самостоятельно. О болезни знали немногие и старались об этом не распространяться.
– Понятно. Я могу дать номер Эмилиано прямо сейчас или… Лучше мы тебя пригласим на чашечку кофе после обеда к нам. Посидим в тесном кругу и поговорим. Будет Иван, Альберто и я. Остальные сегодня не смогут прийти. К тому же и повидаемся.
– Идея мне нравится. Чем закончилась история с автографом Данте?
– Приходи вечером, и я расскажу, – со смешком заявил Орасио.
Себаштиану вышел из такси у входа в госпиталь, приехав минута в минуту. В регистратуре он спросил, на месте ли заведующий, и уселся в кресло лицом к двери в ожидании друзей. Возможно ли, что именно здесь работает Каин? Морантес считал такое предположение весьма вероятным: слишком много совпадений и фактов, указывавших в одном направлении. А агент НРЦ, по его собственным словам, не верил в случайности. С кресел в зале ожидания, находившихся справа от кафетерия, была хорошо видна надпись – известное изречение выдающегося ученого, чьим именем называлась клиника: «Каждый человек может стать, если захочет, скульптором своего собственного разума».
Вскоре появилась Беатрис – в джинсах, коричневатом пиджаке и с распущенными по плечам волосами. Себаштиану тотчас вспомнил их поцелуй прошлой ночью и ощутил неуверенность, не зная, как поведет себя молодая женщина.
Заметив его, младший инспектор расцвела улыбкой и направилась к нему. Чувство облегчения затопило его. Она остановилась напротив, подставила щеку и поздоровалась.
– А где Морантес? – спросил Себаштиану.
– Уехал в Кадис. Рано утром ему сообщили, что пограничники засекли Како, парня из лавки с пирсингом, видевшего врача. Он возвращается из Марокко на ferry.
– Хорошая новость, – улыбнулся Себаштиану.
Они двинулись по коридору в сторону дирекции, где их уже ждал заведующий клиникой, заранее предупрежденный Беатрис о визите. В приемной их встретила секретарша и немедленно проводила в кабинет шефа. Доктор Херонимо Алонсо, низкорослый и чудовищно толстый, с седыми волосами, венчавшими крупное квадратное лицо, отличался швейцарской деловитостью и прямотой. Он обогнул письменный стол и шагнул к посетителям с протянутой рукой и радушной улыбкой; от нее, впрочем, вскоре не осталось и следа.
– Слушаю вас, – начал он, переходя сразу к делу. – Чем могу вам помочь?
Себаштиану и Беатрис утонули в глубоких креслах из тисненой кожи. Заведующий положил сильные руки на крышку стола и выжидательно смотрел на молодых людей, переводя взгляд с одного на другую.
– У нас есть основания предполагать, что кто-то из сотрудников госпиталя мог совершить ряд особо жестоких убийств, – выпалила Беатрис на едином дыхании.
Брови заведующего подскочили вверх, словно на пружинах, и он ничего не ответил.
– Вы слышали разговоры о серии убийств в Мадриде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Господи, все, то есть всю подноготную, я и не собиралась ему рассказывать. – Она рассмеялась. – Я не дура. Он подозревает, что ты тут вертишься вокруг этого дела, но считает, что мы не обращаем на тебя внимания. В настоящий момент он тебе не помеха.
– Если он сообразит, что к чему, он может стать очень назойливым.
Улыбка Беатрис пропала.
– Если он сообразит, мой дорогой профессор, он может стать хуже, чем назойливым.
Дверь бара открылась, впустив поток холодного воздуха и маленького человечка, утопавшего в зимнем пальто. Посетитель молча протиснулся к стойке и выбрал место за колонной, надежно спрятавшей его от взоров тех, кто сидел в зале. Он заказал виски со льдом и положил перчатки и шарф на стойку. Из кармана он достал платок и трубно высморкался.
Себаштиану было нелегко смотреть на нее, не отводя взора. Хотя женщина была на десяток лет младше, вокруг ее глаз уже появились первые намеки на морщинки. Беатрис часто смеялась, и улыбка озаряла ее лицо. Себаштиану не выдержал и отвел взгляд; давая себе передышку, он перенес внимание на квинтет.
– Я должна тебе кое в чем признаться, – сказала она.
– Давай.
– Я поинтересовалась твоим прошлым. Ты, наверное, удивишься, узнав, сколько информации о тебе выложено в Интернете.
– Все, что вывешено в Сети, гроша ломаного не стоит, – ответил Себаштиану.
– Есть источники получше.
– Какие же?
– Я позвонила одному приятелю в высоких сферах, и он снабдил меня твоим жизнеописанием. Включая фотографии вручения диплома.
– Тебя не смущает, что за мной наблюдают спецслужбы?
– Господи, нет! Это стандартное досье из архива Интерпола. Я проверила по компьютеру и нашла тебя. Не нужно быть Джеймсом Бондом, чтобы получить доступ к этим данным.
– Какое разочарование.
– Вот так вот. Впечатляющее досье. За границей ты знаменитость. Уважаемая персона в ФБР.
Себаштиану пожал плечами:
– Я сотрудничал с ними несколько лет назад, и они до сих пор меня приглашают, если дело касается Интерпола. Но на самом деле я обычный преподаватель университета без особых претензий.
– Не верю.
– Ну так поверь. Я читаю лекции, пишу книги и, если у Интерпола возникает необходимость, изучаю следственные материалы. Мне нравится слушать музыку, и я ненавижу телевизор. А другие источники?
– Морантес. Он твой верный друг. Более того, он любит тебя, как сына.
– Мы познакомились тысячу лет назад. Я тогда ненадолго приехал в Испанию, чтобы помочь поймать боевика ЭТА, развернувшего активную деятельность на юге. Я многим обязан Морантесу.
– Морантес рассказал мне о твоем отце, – вдруг выпалила Беатрис. – И его отношении, которое оставило неизгладимый след в твоей душе.
Себаштиану повернулся к ней.
– Извини, друг, – сказала она, увидев его выражение. – Я не знала, что тебе до сих пор больно вспоминать об этом.
Себаштиану уставился на кромку стола, наблюдая за пляшущими бликами света на бронзовом декоре. Музыка остановилась, и публика с воодушевлением зааплодировала. Он дождался, когда группа заиграла следующую мелодию.
– Моя мать покончила с собой, когда мне исполнилось всего двенадцать лет. Она не оставила записки, и отец никогда не касался этой темы, отказываясь ее обсуждать. Так что я не знаю, почему мама так поступила. Единственное, что я знаю точно, – это то, что она приняла большую дозу барбитуратов и…
Себаштиану говорил, не отрывая взгляда от сцены. Он поднес к губам бокал и сделал хороший глоток джина.
– В течение долгого времени это преследовало меня, не давало покоя. Я начал изучать психиатрию, сам не знаю зачем. Самоубийство очень сложно понять: чтобы его совершить, необходимо сочетание мужества и трусости. Слабость побуждает принять такое решение, но требуется сила воли, чтобы довести его до конца. Полагаю, что я осознал бессмысленность своей затеи, и вместо психиатрии занялся гуманитарными науками. Я не стремлюсь обвинить отца в ее смерти. Возможно, мать была больна, но он по крайней мере мог бы попытаться спасти ее. Психиатрия располагает методами лечения самоубийц. Также для меня непостижимо, почему он упорно не желал разговаривать со мной об этом. Я пришел к выводу, будто он что-то от меня скрывает. Нечто ужасное. Мне не суждено узнать.
Он сделал паузу.
– Я расспрашивал родственников. Он ни разу не показывал ее врачу. С тех пор отношения с отцом потеряли для меня смысл. Мне нечему было у него научиться: свет, который служит ориентиром всем детям, погас раньше времени. Даже если бы наши отношения возобновились, я просто не представляю, что это могло изменить. Возможно, я преувеличиваю, но мои чувства остались прежними.
Беатрис напряженно слушала его, подавшись вперед, так что их разделяло не больше двух пядей.
– Не мне судить… но это очень мрачный взгляд на вещи.
– Я стараюсь воспринимать мир таким, как он есть, и смотреть в будущее с оптимизмом. Что нелегко.
– Я тоже вижу много всякого дерьма на службе, – призналась она. – Но существуют люди, которые обязаны бороться и быть счастливыми. Я имею в виду нас, кто находится по ту сторону барьера.
– Какого барьера?
– Боли, насилия, преступления, несправедливости… Как угодно. Того худшего, что несут другие.
Себаштиану неопределенно повел плечами.
– Иногда я поступаю необдуманно. На самом деле все это давно пройденный этап.
Себаштиану почудилось, что Беатрис наклонилась к нему еще ближе, и он даже уловил приятный аромат шампуня, исходивший от волос, выбившихся из косы.
– Я могу спросить тебя еще кое о чем?
– Ты меня пугаешь.
– Ты был женат. – Она утверждала, а не спрашивала.
Себаштиану кивнул.
– Недолго. Не сошлись характерами. Наверное, это моя вина. Не знаю, я стараюсь об этом не вспоминать. Глупо все получилось.
– Лично мне ты кажешься человеком достаточно благоразумным, – заметила Беатрис.
– Благоразумный звучит как зануда. Я порой способен на безумства.
– Ты? Не поверю, пока не увижу своими глазами, – засмеялась она.
Себаштиану придвинулся к ней.
– Позволь, я покажу тебе прямо сейчас.
Португалец склонился к ее лицу, так что их носы соприкоснулись, и заглянул в глаза. Он прижался к губам женщины и скользнул языком в глубину рта. Полуприкрыв веки, он представил губы Беатрис и влажные блики на помаде.
– Эй, – она слегка отстранилась, – не уверена, что это уместно.
Себаштиану не отступил.
– Я обещал тебе безумство, помнишь? – И, взяв ее за подбородок, он снова поцеловал ее, и на сей раз поцелуй длился, пока хватало дыхания.
У Гарри Альвареса, репортера из журнала «Конфиденсиаль», сидевшего у стойки под прикрытием колонны, верхняя губа дернулась вверх в гримасе, которую едва ли можно было назвать улыбкой. И чихнул, оросив зеркальную поверхность стойки брызгами, так как подоспел с грязным платком только к концу действия. «Ну-ну», – подумал он, сползая с табурета и пробираясь к двери.
10 апреля, среда
В среду Себаштиану проснулся поздно. Из-за тяжелейшего похмелья голова гудела, словно колокол. Со стоном он выбрался из постели и первым делом выпил две таблетки аспирина, а потом отправился в ванную. Он пустил воду погорячее и долго простоял под душем, за это время успев тщательно побриться. Вскоре водные процедуры и анальгетики возымели должный эффект – из ванной Себаштиану вышел возродившимся. Чашка кофе, и он снова почувствует себя человеком. И не так уж много он выпил вчера. Или все-таки много?
Прошлым вечером они порядочно засиделись в кафе «Централ», рассказывая друг другу о себе, и не могли остановиться, напрочь забыв о преступлении, которое свело их. Себаштиану точно не помнил, сколько было времени, когда младший инспектор высадила его у подъезда, на прощание одарив поцелуем, который мог завести их дальше, но этого не случилось. Однако Португальцу показалось, что начинало светать, когда он открывал ключом подъезд. Они говорили обо всем: о своем детстве и жизни, о пережитых горестях и нелегком пути к успехам, о том, почему Беатрис пошла служить в полицию, и о неудачных романах Себаштиану, о Лондоне и Мадриде.
Себаштиану надел халат и взялся на кухне за приготовление кофе и тостов. Он взглянул на часы: десять тридцать. Он договорился встретиться с друзьями в госпитале «Рамон-и-Кахаль» в одиннадцать. До назначенного времени оставалось меньше часа. Занимаясь завтраком, он соединился по мобильному с дядей Орасио. Тот ответил после третьего звонка.
– Орасио, здравствуй. Это Себаштиану.
– Привет, Себаштиану. Как дела?
– Хорошо. Я звоню тебе по делу. Мне нужно связаться с Эмилиано дель Кампо. У тебя есть его телефон?
– Что-то случилось?
– Полагаю, ничего особенного. Получается, Хуан лечился в клинике «Рамон-и-Кахаль», в отделении дель Кампо, и мне хотелось бы перемолвиться с ним парой слов.
В трубке повисло молчание.
– Почему же Эмилиано ничего нам не сказал?
Орасио схватывал суть на лету.
– По словам его отца, Хуан хотел справиться со своим недугом самостоятельно. О болезни знали немногие и старались об этом не распространяться.
– Понятно. Я могу дать номер Эмилиано прямо сейчас или… Лучше мы тебя пригласим на чашечку кофе после обеда к нам. Посидим в тесном кругу и поговорим. Будет Иван, Альберто и я. Остальные сегодня не смогут прийти. К тому же и повидаемся.
– Идея мне нравится. Чем закончилась история с автографом Данте?
– Приходи вечером, и я расскажу, – со смешком заявил Орасио.
Себаштиану вышел из такси у входа в госпиталь, приехав минута в минуту. В регистратуре он спросил, на месте ли заведующий, и уселся в кресло лицом к двери в ожидании друзей. Возможно ли, что именно здесь работает Каин? Морантес считал такое предположение весьма вероятным: слишком много совпадений и фактов, указывавших в одном направлении. А агент НРЦ, по его собственным словам, не верил в случайности. С кресел в зале ожидания, находившихся справа от кафетерия, была хорошо видна надпись – известное изречение выдающегося ученого, чьим именем называлась клиника: «Каждый человек может стать, если захочет, скульптором своего собственного разума».
Вскоре появилась Беатрис – в джинсах, коричневатом пиджаке и с распущенными по плечам волосами. Себаштиану тотчас вспомнил их поцелуй прошлой ночью и ощутил неуверенность, не зная, как поведет себя молодая женщина.
Заметив его, младший инспектор расцвела улыбкой и направилась к нему. Чувство облегчения затопило его. Она остановилась напротив, подставила щеку и поздоровалась.
– А где Морантес? – спросил Себаштиану.
– Уехал в Кадис. Рано утром ему сообщили, что пограничники засекли Како, парня из лавки с пирсингом, видевшего врача. Он возвращается из Марокко на ferry.
– Хорошая новость, – улыбнулся Себаштиану.
Они двинулись по коридору в сторону дирекции, где их уже ждал заведующий клиникой, заранее предупрежденный Беатрис о визите. В приемной их встретила секретарша и немедленно проводила в кабинет шефа. Доктор Херонимо Алонсо, низкорослый и чудовищно толстый, с седыми волосами, венчавшими крупное квадратное лицо, отличался швейцарской деловитостью и прямотой. Он обогнул письменный стол и шагнул к посетителям с протянутой рукой и радушной улыбкой; от нее, впрочем, вскоре не осталось и следа.
– Слушаю вас, – начал он, переходя сразу к делу. – Чем могу вам помочь?
Себаштиану и Беатрис утонули в глубоких креслах из тисненой кожи. Заведующий положил сильные руки на крышку стола и выжидательно смотрел на молодых людей, переводя взгляд с одного на другую.
– У нас есть основания предполагать, что кто-то из сотрудников госпиталя мог совершить ряд особо жестоких убийств, – выпалила Беатрис на едином дыхании.
Брови заведующего подскочили вверх, словно на пружинах, и он ничего не ответил.
– Вы слышали разговоры о серии убийств в Мадриде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58