Сдержалась, чтобы не выйти в коридор и не послушать. Потом укоряла себя, надо было все-таки послушать, но врожденная деликатность не позволила; Олена Михайловна только увеличила газ, чтобы быстрее заварился кофе, и не заметила, как пена подняла крышку кофейнлтса и погасила огонь.
Когда она вошла в столовую, спор между мужчинами достиг апогея. Роман сидел, откинувшись на спинку стула, с открытым ртом, словно ему не хватало воздуха, и грозил Андрию кулаком. А тот стоял, вцепившись обеими руками в край стола, будто хотел одним движением опрокинуть его со всей посудой и закусками на Романа.
— Не знал, что он такой подлец! — воскликнул Андрий Михайлович с нескрываемой злостью. — Весь в крови, а выдает себя за добропорядочного. И ты ставишь его мне в пример! Знаешь, сколько тогда в Любене?..
Андрий Михайлович не заметил сестру, но острый запах свежего кофе возвестил о ее появлении, и он оглянулся. Встряхнул стол так, что зазвенела посуда, оттолкнул стул, давая дорогу сестре.
— Знаю… — не обратил внимания на ее появление Роман. — Тогда отцовские хлопцы гуляли в Любеке всю ночь, и не одна голова…
— А сколько детей! — крикнул в отчаянии Андрий Михайлович. — Они хватали младенцев за ноги и разбивали им головы!
— Неизбежные издержки гражданской войны… ровным тоном возразил Роман.
— И после этого ты хочешь обратить меня в свою веру? Веру убийц! И ставишь в пример этого подонка, с которым я имею несчастье состоять… — Андрий Михайлович, не договорив, схватил чашку с горячим кофе, отхлебнул и обжег губы, но только поморщился и жадно глотнул еще раз.
Стецишин двумя пальцами взял чашку за тоненькую дужку, с удовольствием понюхал кофе и осторожно помешал ложечкой.
— Ты не клала сахар? — спросил у Олены Михайловны так, будто ничего не произошло и они заканчивают этот торжественный обед в его честь в такой же доброжелательной и приятной атмосфере, в которой он и начался.
Олена Михайловна не ответила Роману, однако, должно быть он и не требовал ответа, потому что сразу же снова уставился на Андрия.
— Не горячись, — сказал он, — мы же интеллигентные люди и должны сдерживать нездоровые страсти.
— И он называет это нездоровыми страстями! — повернулся Андрий Михайлович к сестре. — Открыто склоняет меня к измене и называет мое возмущение нездоровыми страстями!
— Я не требовал от вас никакой информации, и прошу уважаемого пана..
— Никакой я не уважаемый пан, — не дал ему договорить Андрий Михайлович. — Привыкли: прошу пана, я очень извиняюсь… Не мешает ли вам узел на петле, прошу извинить? И ногой табуретку из-под уважаемого пана… Да, ты не требовал от меня информации, это правда. Но ты учил меня, как бить под ложечку свой народ, как подрубать то, что объединяет и цементирует нас, нашу дружбу и единство. А ты под него тихой сапой…
— Забудем этот разговор. — Стецишин начал нервничать. Поставил чашечку, не отхлебнув кофе, на его лбу выступил пот.
— Зачем же забывать! Позиция вашей организации достаточно ясна, но она не найдет поддержки в нашем доме, неужели ты этого не понял? Во всем Озерске, на всей Украине, и передай это вот так, как слышишь, твоим единомышленникам!
Стецишин медленно встал. Вынул клетчатый, аккуратно сложенный платок, вытер губы и молча спрятал в карман. Вежливо поклонился, но говорил хрипло, и плохо скрытая ярость прорывалась в его словах:
— К сожалению, у меня ограниченное время, и я должен…
Никто не ответил ему, и он направился вокруг стола к двери, неуклюже протиснулся между сервантом и креслом, изобразив на лице улыбку, открыл уже дверь, но остановился в последний момент.
— У меня подарки, и я хотел бы…
Теперь не выдержала Олена Михайловна:
— Купить нас за модный свитер? Или нейлоновую кофточку из магазина уцененных товаров?
Змеиная улыбка снова скользнула по лицу Стецишина.
— А ты была когда-то вежливее, Олюся, — не удержался, чтобы не уколоть на прощание. — И красивее…
Увидев, что Андрий Михайлович схватил стул, Стецищин быстро проскользнул в переднюю…
Шугалий понимал, как нелегко Олене Михайловне рассказывать. Сидел молча, не перебивал и ничего не уточнял. Когда она кончила свой рассказ, попросил:
— Повторите, пожалуйста, что вы услышали, когда вернулись с кофе. Если возможно, припомните дословно.
Олена Михайловна сказала:
— Я и сама удивляюсь: какой-то негодяй, с которым у Андрия были отношения… — Она зажмурила глаза и повторила услышанное от брата в тот трагичный день: — Он сказал: «С которым я имею несчастье»…
— Работать? — уточнил Шугалий.
— Нет, он этого не говорил.
— Ссориться? Встречаться? — предложил варианты Шугалий. — Человек, причастный к событиям в Любене. Вы слышали о них? Когда бандеровцы Стецишина напали на райцентр?
Олена Михайловна кивнула не очень уверенно.
— Кажется, это было в начале сорок пятого?
— В конце сорок четвертого, — уточнил Шугалий и подумал, что надо срочно выяснить, где тогда находился Чепак.
Эх, Чепак, Чепак… Перед тем как бандеровцы громили его партизанский отряд, ходил на связь в Любень… А теперь Андрий Михайлович Завгородний узнает, что кто-то из его знакомых причастен к любенской трагедии сорок четвертого года! Он так и сказал Роману Стецишину: «Ты ставишь в пример этого подонка, с которым я имею несчастье…» А Роман Стецишин, поняв, что выдал своего сообщника, поспешил сразу к Чепаку, предупредил, и тот в воскресенье убил Завгороднего.
«А если Чепак в декабре сорок четвертого не был в Любеке?» — остановил себя капитан. Спросил:
— Ну, а дальше? Как вел себя Андрий Михайлович, когда Стецишин ушел от вас?
— Помогал мыть посуду.
— А вечером?
— Поливал цветы.
— Никуда не ходил?
— Был в скверном настроении. Я предложила посмотреть новый фильм — не захотел.
— И вам не любопытно было узнать, о чем он говорил со Стецишиным, когда вы готовили кофе?
— Конечно, любопытно, но Андрий рассказал бы сам.
— Уверены?
— Он от меня ничего не скрывал. Просто Андрию надо было сначала все самому обдумать, знаете, после душевных потрясений люди иногда цепенеют и нужно время, чтобы открыться. В тот вечер он рано ушел к себе, теперь я знаю почему: хотел написать письмо вам, но не смог. Я же говорю — оцепенел.
— Больше вы не виделись с братом? — спросил Шугалий.
— Почему же? Вечером я предложила Андрию чаю, он всегда пил чай с вишневым или крыжовенным вареньем, вскипятила чайник и заглянула в кабинет.
Не захотел. «Не до чаю сейчас, говорит, налей лучше рюмку водки». Я принесла с бутербродом. Выпил, но закусывать не стал. «Иди, говорит, Олюся, пора спать».
— Что-то Олексы не видно, — встал Шугалий. — Так я вечером, с вашего разрешения…
Олена Михайловна вытерла несколько яблок, подала капитану.
— Мы всегда вам рады, — сказала, не поднимая глаз и не очень искренне, но Шугалий понял ее: только что исповедовалась с полной откровенностью, и ей не хочется смотреть в глаза тому, перед кем открыла Душу.
Шугалий смущенно сунул яблоки в карман пиджака, они некрасиво выпирали, и капитан иронически посмотрел на свое отражение в зеркальном стекле серванта. Решил, что на улице сразу съест эти яблоки.
— Я на озеро, — предупредил зачем-то Олену Михайловну, хотя ей вовсе не обязательно было знать, как он распорядится своим временем до вечера.
— Купаться?
— Покатаюсь на лодке.
— Сказали бы Олексе, он бы… Хотя мотор у Чепака на ремонте.
«Снова Чепак, — подумал Шугалий. — И почему это вы, уважаемый Северин Пилипович, так часто напоминаете о себе?»
..Лодка шла, задрав нос и оставляя за собой пенистый след. Шугалий перегнулся через борт, окунув в воду ладони. Крикнул Малиновскому, примостившемуся на самом носу:
— Остановите там, где нашли лодку Завгороднего.
Знаете где?
Лейтенант только кивнул в ответ, и Шугалий удобнее уселся, подставив голую грудь теплому упругому ветру.
Слева медленно приближался заросший камышом остров с одиночными деревьями, прямо по ходу лодки вдали уже угадывался берег с чуть заметными домиками. А справа, куда ни глянь, — безграничная гладь изумрудной воды.
Миновали остров, и Малиновский дал знак, что надо поворачивать направо. Ничипор Спиридонович круто вырулил, и лодка легла на правый борт, чуть не зачерпнув воды. Почти сразу же лейтенант замахал руками, приказывая остановиться. Мотор несколько раз чихнул и затих.
— Где-то здесь, — недовольно пробормотал Малиновский. Сегодня лейтенант был сердит на весь мир.
Полдня бродил по усадьбам соседей Чепака, но ничего путного так и не узнал. А капитан, выслушав его доклад, промолчал: не обругал и не похвалил, не рассказал даже, что делал у Завгородних, только сухо приказал: «Поедем на озеро». И все. А зачем на озеро?
Уже по дороге Шугалий счел возможным объяснить Малиновскому, что хотел бы побывать на месте, так сказать, происшествия, где была найдена лодка Завгороднего.
А зачем, спросить бы. Будто вода сохраняет вещественные доказательства. Если что-нибудь и есть, то на дне, а глубина тут — метров семьдесят, попробуй достать!..
Но лейтенант ничего не сказал Шугалию: в конце концов, дисциплина есть дисциплина, и надо сохранять субординацию.
Лодка остановилась, покачиваемая ею же вызванной волной. Шугалий спросил у Малиновского:
— Здесь?
— Угу…
— Лодка была опрокинута?
— Да.
— А ветер откуда был?
Малиновский неопределенно пожал плечами, и Ничипор Спиридонович, внимательно прислушивавшийся к их разговору, ответил вместо него:
— В то воскресенье? Когда ветеринар погиб? С того берега дуло.
— Если бы лодка перевернулась здесь, ее бы снесло?
— Эва! Чуть не к нашему берегу. Шторм целый день лютовал.
— А лодка найдена в понедельник в первой половине дня именно здесь. Значит…
— От того берега сносило, — категорично произнес Ничипор Спиридонович.
— Это верно, — согласился Малиновский.
— Следовательно, — повторил Шугалий, — несчастье случилось там, — ткнул пальцем в сторону села, вырисовывающегося на горизонте.
— У Ольхового, — подтвердил Малиновский.
— А где найден труп?
— С полкилометра отсюда, ближе к восточному берегу.
— Лодка плавала на поверхности, а труп… Что вы можете сказать по этому поводу лейтенант?
— Что его убили, выбросили за борт, а потом уже опрокинули лодку.
— Когда началась буря в то воскресенье? — спросил Шугалий у Ничипора Спиридоновича.
— Утром. Точно помню, еще наш завбазой в семь ко мне пришли, рыбачить, значит. Они на рассвете встать не могут, так что в семь пришли, а ветер уже волну нес. Еще ругался: в кои веки соберешься, а тут — буря.
— Давайте, уважаемый, к берегу, — показал Шугалий на деревья на острове. — Устроим один эксперимент.
Ничипор дернул за ремень, запуская мотор. Тот сразу же завелся — не мог не завестись, у Ничипора Спиридоновича все было отрегулировано, и Шугалий, верно, потерял бы к нему половину уважения, если бы мотор хоть раз чихнул.
Лодка двинулась, теперь капитан сидел лицом к корме, смотрел, как сноровисто рулит Ничипор, в то же время вычерпывая из лодки воду, неизвестно как попавшую сюда. Это был непорядок, и Ничипор Спиридонович, вычерпав досуха, вытер дно тряпкой и только после этого задвинул на место деревянные решетки.
— Вода всюду есть, — сказал он, будто открыл великую истину. — Разве что на Луне нет, а вот на Марсе небось есть. Атмосфера, говорили по телевизору, там есть, а если атмосфера есть, так и вода должна быть.
— А тебе что до этого? — отозвался Малиновский, оказывается, прекрасно слышавший разговор, несмотря на рокот мотора.
— Вода — это жизня. Значит, на Марсе жить можно.
— Может, полетишь?
— Меня жизня устраивает и тут.
Шугалий уже знал, что Ничипор Спиридонович работает сторожем на базе райпотребсоюзэ и что пошел он туда, чтобы не считали тунеядцем и чтобы иметь много времени: отдежурил сутки, двое — свободен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19