А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Негр подошел к нему вплотную, улыбнулся насмешливо (Гришке показалось — дьявольски) и на довольно приличном русском языке осведомился:
— Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
— Буду, — быстро сказал Распутин, чтоб хоть что-то сказать.
Тотчас могучая рука еврея опустила беднягу на пол.
Лев Абрамович стоял за прилавком и молча наблюдал за этой сценой, благоразумно ни во что не вмешиваясь. В ту самую минуту, когда Гришка обрел свободу и начал, пятясь, продвигаться к выходу, в магазин вошли Ульянов и Бени.
— Лева! — воскликнул наследник престола. — Ты, я вижу, опять на мели и пытаешься отобрать бухло у этого бедняги… Это пижонство, Лев Давидович, чистой воды пижонство!
— Ульянов заговорил шутливо-наставительным тоном. — Культурный молодой человек из хорошей еврейской семьи стремится отнять последний стакан пива у своего ближнего!..
— Рад тебя видеть, Володя, — сердечно сказал Лев Бронштейн, как только Распутин вышел из магазина. — Мы тут разыгрывали небольшой спектакль с целью оказать маленькую любезность одному моему старинному знакомому.
— Вот как!?
— Да. Жаль только, что ты неосторожно произнес вслух мое имя.
— Неужели ты стал таким серьезным революционером, Лева, что даже упомянуть твое имя в присутствии какого-то вонючего оборванца небезопасно!?
— Этот вонючий оборванец не так прост, как ты думаешь,
— задумчиво произнес Лева. — Особа, приближенная к императору! Ладно, черт с ним!.. Кстати, это мой друг Иван Абрамыч Ганнибал! — сказал он уже совсем другим тоном. — Прошу любить и жаловать.
— Вот как!? — улыбнулся Ульянов. — Бени, познакомься, это арап Петра Великого!
— Вы хотите сказать..? — начал Бени, но не закончил.
— Лева, конечно, шутит, — сказал негр. — Меня зовут Абрагам.
— Очень приятно, — сказал Ульянов и пожал арапу руку.
— Давай, Абраша, выпьем за знакомство… Лев Абрамович, упакуйте нам, пожалуйста, пять бутылок водки и две «Ерофеича», а одну бутылочку водочки откройте сейчас.
* * *
Вернувшись в Зимний дворец, Распутин занес узурпатору сумку с портвейном и, сославшись на нездоровье, уединился в отведенной ему комнате. Было от чего почувствовать себя нездоровым!
Гришкина комната была, вообще говоря, очень большая, но для Зимнего дворца — маленькая. По просьбе самого Гришки, не привычного к роскоши, обставили его комнату простой и грубоватой мебелишкой. Впрочем, стол был массивный и устойчивый, четыре дубовых стула — под стать столу, а огромная кровать с клопами и тараканами вполне могла бы служить предметом гордости какого-нибудь уездного дворянчика.
Какое-то время Гришка посидел за столом, нервно постукивая по нему жилистым кулачком, затем походил взад-вперед по комнате и, наконец, не выдержав, сбегал к полковнику Бздилевичу и попросил у него пару бутылок портвейна. Полковник, хоть и был скупердяй изрядный, одну бутылочку выделил. Вернувшись к себе, Распутин выпил два больших стакана темно-багрового вина и, обхватив руками свою лохматую башку, принялся думать.
Положение было не из легких. Князь Путятин отнюдь не выглядел шутником, а мавр и, особенно, жид произвели на Гришку такое же ужасное впечатление, какое в эпоху великих географических открытий производили на голых и безобидных индейцев горячие испанские жеребцы и бледнолицые головорезы в тяжелых стальных доспехах. Индейцы при виде этих страшилищ, несмотря на свое численное превосходство, обычно теряли разум от страха и позорно покидали поле боя, оставляя завоевателям свои земли и богатства. Так и простой сибирский мужик Григорий Распутин, недавно столь успешно начавший свою карьеру при императорском дворе, теперь от страха готов был вступить в заговор против своего благодетеля.
Задача не представлялась Гришке особенно сложной. Торча с проститутками в питерских кабаках, он постоянно слышал разглагольствования окосевших террористов-антимонархистов и даже бывало выпивал с некоторыми из них «на брудершафт». Выманить императора под каким-либо предлогом в город и подставить его там казалось Распутину делом вполне исполнимым. Проблема состояла не в этом. Страх! Животный страх мучил несчастного возжигателя царских лампад. Страх со всех сторон — вот что было самым страшным в его теперешнем положении. Гришке и не хотелось участвовать в этом заговоре, он панически боялся его возможных последствий, но Путятина и его ужасных сподручных (особенно еврея!) он боялся еще больше.
Распутин выпил еще один стакан, но в тот вечер алкоголь не помогал ему привести в порядок расстроенные нервы. Он решил попытаться заснуть, так как по опыту знал, что утром люди обычно смотрят на жизнь гораздо оптимистичнее. Гришка допил портвейн, задул свечи и лег в постель. В темноте комната его стала как будто просторнее, она словно бы расширилась, и в каждом углу ее как будто бы сидело по еврею. Бедный Гришка уже жалел, что загасил свечи, но вставать боялся. Ему казалось, что стоит ему подняться, как ужасный еврей каким-то непостижимым способом возникнет у него за спиной. Несчастный понимал всю абсурдность своих страхов, но побороть их все равно не мог. Спокойнее всего ему было лежать на спине. В этом положении он промучился около часа прежде чем, наконец, задремал.
Однако стоило бедняге заснуть, как тяжелые шторы бесшумно раздвинулись, окно медленно растворилось, и в комнату влез еврей. Одним прыжком он пересек комнату и очутился возле кровати. В следующее мгновенье железная рука схватила несчастного Гришку за волосы, вытащила из постели, и громовый голос вопросил:
— Этот!?
Где-то далеко часы мерно отбивали полночь…
* * *
Ровно в полночь с Финляндского вокзала отходил последний поезд в сторону Ладожского озера. Возглавляемые Ульяновым охотники прибыли на вокзал лишь в последнюю минуту. У них не оставалось времени даже на то, чтобы приобрести билеты. Пробормотав что-то типа: «Какие, в пизду, билеты?», наследник престола решительно влез в поезд, и друзья последовали его примеру.
Заняв удобные места и разложив вещи, охотники вышли в тамбур покурить. Ульянов прихватил с собой рюкзак с запасами спиртного и предложил прямо в тамбуре наполнить фляги, чтобы потом не тратить на это драгоценное время. Ульянов, Шаляпин и Бени наполнили свои фляги водкой, а Максим Горький и Осип Пятницкий — «Ерофеичем». После этого остались еще две бутылки водки, и наследник престола предложил «раздавить» их, чтобы не таскать с собой.
Едва они успели принять по стакану, как в тамбур вышел контролер — степенный мужичек лет пятидесяти — и потребовал предъявить проездные билеты.
— Примите-ка лучше стаканчик, папаша, — дружелюбно предложил Ульянов, — да объясните нам заодно: почему вы тут въебываете, когда вся страна бастует!
— Я тебе покажу — «папаша»! — взвился контролер.
— Вы мне не тычьте! — строго сказал Ульянов и выдал контролеру увесистый подзатыльник.
Как назло, именно в этот момент в тамбур вышли четверо жандармов во главе с ротмистром. Это был полицейский ночной патруль. Ротмистр предъявил удостоверение и сказал:
— Железнодорожная полиция. Прошу всех предъявить документы.
Это уже было серьезно.
Бени мысленно поклялся, что если он выберется из этой передряги, то еще до Нового года обязательно уедет в Неаполь. Леха и Пятница почувствовали, что вновь «запахло» Петропавловкой, а то и вообще Сибирью, поскольку в Петропавловке Леха уже сидел. От перспективы очутиться в Сибири в самом начале зимы у Горького даже расстроился желудок. Федору не грозило ничего особенного, но излишне говорить, что арест в столь подозрительной компании мог неблагоприятно отразиться на карьере знаменитого певца.
Ульянов — единственный из друзей, не потерявший в этот момент присутствия духа — прекрасно понимал, что столкновение с представителями властей не сулит ему ничего хорошего: революция в стране достигла апогея, а его имя достаточно широко известно. Перед лицом несомненной опасности Ульянов принял решение действовать смело и нахально.
— По какому праву, — гремел тем временем ротмистр, — вы позволяете себе хулиганские действия по отношению к должностному лицу, находящемуся при исполнении?
— Вы можете называть это хулиганскими действиями, — ответил Ульянов, отвешивая контролеру еще один подзатыльник, — а я называю это воспитательной работой в массах.
— А почему вы распиваете в тамбуре?
— Не ваше собачье дело!
— Что-о?.. Документы при себе имеете?
— Не носим с собой такого говна!
— Что-оо?.. Да не буду я ротмистр Фишер, если…
— Послушайте, ротмистр Фишер, — строго сказал Ульянов, — вас действительно скоро разжалуют в рядовые, если вы будете продолжать хамить полковнику императорской гвардии.
— Ах вы еще и полковник? — насмешливо спросил ротмистр Фишер.
— Полковник, — с достоинством ответил Ульянов.
— Как ваша фамилия, полковник?
— Бздилевич.
«Полковник Бздилевич!» Несомненно, ротмистр Фишер слышал это имя. Слухи о таинственном полковнике продолжали бродить по городу. Ротмистр Фишер был, что называется далек от народа, и все же он где-то слышал это имя. Только вот где?
На всякий случай ротмистр решил сбавить обороты.
— Прошу прощения, г-н полковник, я только исполняю свой долг.
— Конечно, конечно, ротмистр, — также пошел на мировую Ульянов. — Продолжайте, пожалуйста.
— Если у вас нет при себе никаких документов, г-н полковник, и вы не согласны уплатить штраф…
— Сколько? — сразу спросил наследник престола.
— Пять рублей, — слегка помявшись, запросил ротмистр Фишер.
Довольный, что так дешево отделался, Ульянов сунул ротмистру мятую пятерку и похлопал его по плечу.
— Потрудитесь выдать квитанцию, ротмистр. И заберите с собой этого деятеля. Нам не нужны контролеры. Мы сами контролируем ситуацию.
Ротмистр Фишер поклонился и положил руку на плечо несчастному контролеру…
* * *
… Где-то далеко часы мерно отбивали полночь.
Распутин проснулся и сел на кровати. Все было тихо. Даже в кромешной тьме он увидел, что шторы по-прежнему задернуты, и в комнате явно никого нет. Потный и обессиленный, Гришка опять лег на спину и впал в дремоту. В темноте сразу же засверкали белки глаз страшного негра. Вежливо, но грозно воду осведомился:
— Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
С криком «буду!» Распутин вновь проснулся, вскочил с постели и дрожащими руками зажег свечи. Теперь он стоял, прижавшись спиной к стене. Ему хотелось снова лечь и попытаться заснуть при свете, но он боялся отойти от стены и подставить таким образом спину коварному врагу. Наконец, он решился и быстро подошел к кровати. Он уже собирался лечь, когда новая мысль буквально парализовала его: он стоял спиной к дверям, и ему подумалось, что когда он обернется назад, то непременно увидит еврея. Несколько мгновений Распутин, скованный ужасом, простоял как вкопанный, а затем быстро оглянулся. В дверях стояла императрица.
— Что с тобой, отец Григорий? — участливо спросила Шурочка. — Ты кричал, как будто?
У Распутина словно гора с плеч свалилась. И дело было даже не в том, что в дверях вместо ужасного Льва Давидовича стояла Шурочка, а скорее в том, что ему сейчас нужен был кто угодно, лишь бы не оставаться более одному. Наверное, если бы в дверях действительно оказался неистовый жидо-масон, то и это явилось бы для несчастного Гришки лишь спасением от невыносимого, сводящего с ума одиночества.
— Тяжкие сны мучают, матушка, — дрожащим голосом пробормотал Распутин. — Дурных людей вижу в снах… Безбожников.
— Так то ж только сны, батюшка, — ласково произнесла царица. — Сны — это все пустое. В снах важно лишь, чтобы евреев не было.
— Есть там и еврей один.
— Вот это уже хуже, — сказала царица участливо. — Жиды, говорят, не к добру снятся.
— А сей жид еще и масон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19