А преступники до сих пор не найдены. Я каждый день хожу в нашу милицию, но мне говорят, что идет работа. Сколько же будет идти работа?! Один сотрудник сказал, что нечего было за машиной ездить к спекулянтам. А разве бы он поехал в Свердловск, если бы можно было пойти в наш магазин и купить «Волгу»?! Зачем класть тень на покойного?! Он свои деньги заработал честным трудом и к спекулянтам никогда в жизни не обращался, потому что был замечательным и честным человеком. А еще я вас прошу, товарищ министр, пусть нотариус перепишет на меня дом, чтобы его продать, потому что нечем кормить детей, а нотариус говорит, что я войду во владение только через полгода, потому что, может, у него еще какая жена была раньше или есть братья, которые свою долю захотят. Тут такое горе, человек погиб, незабвенный Шота Иванович, а они такое про него говорят. Я-то сама только для того на свете осталась жить без него, что детишек жалко. Товарищ министр, вы скажите тем милиционерам, которые ищут ирода, что Шота Иванович был самым хорошим человеком на земле, таких других и нету. Как он с детишками любил играть! И с дочками играл наравне с сыновьями, никого никогда не обижал. Как кому помочь надо было, так он свое откладывал и к людям шел. Он для людей ничего не жалел, а его убили.
Остаюсь с уважением к вам
М. И. Кикнадзе».
8
— Алло, это съемочная группа «Карнавала»?
— Да.
— Кто говорит?
— Васильев, помреж.
— А… Здравствуй, помреж.
— Здравствуйте. Кто это?
— Костенко это.
— Добрый день, полковничек.
— Мне сказали, что Торопова сегодня у вас снимается?
— Верно сказали, ЧК не дремлет.
— Попроси ее позвонить мне.
— Не будет она вам звонить.
— Это почему ж, Мишаня?
— А потому, что она рассказывала, как ее в Сухуми обижали, а милиция ушами хлопала на первом этаже.
— Кто ее обижал, не говорила?
— Говорила. Все говорила. Гаденыш, бандит с драгоценными камнями. Стрелять такую сволочь надо.
— Что ты говоришь?! Значит, бандитов стрелять надо?! Значит, если я его поймаю, ты мне спасибо скажешь?
— Скажу.
— Подонок ты, брат, — сказал Костенко. — Настоящий трусливый подонок.
— А ведь это оскорбление, полковничек.
— Это правда, а не оскорбление. Может, я именно этого бандита искал и тебя просил помочь. Что молчишь? А?
— Хотите, я к вам заеду?
— Зачем?
— Поговорить.
— О чем?
— Я же не знал, что это он.
— А я и сейчас не убежден, что это он. Приезжать ко мне не надо, Васильев. И говорить я с тобой не хочу. Живи себе, помреж. Только Торопову попроси мне позвонить.

ЧЕЛОВЕК, ИЗУЧИВШИЙ КОДЕКС
1
Кешалаву взяли в Ленинграде в тот момент, когда он примерял пиджак. Обернувшись, он удивленно спросил сотрудников, предъявивших ему постановление на арест:
— А в чем, собственно, дело, товарищи?
— Вам это объяснят.
Кешалава пожал плечами:
— Можно надеть пиджак или вы повезете меня в рубашке?
— Зачем же в рубашке? В рубашке холодно. Только мы сначала вас обыщем.
— У вас есть на это соответствующее разрешение?
— Вот. Ознакомьтесь.
— Понятно. Пожалуйста, я к вашим услугам.
Кешалава был спокоен, только побледнел, и в уголках его рта залегли решительные, не по годам резкие морщины.
…Через три часа его привезли в Москву.
— Ну, здравствуйте, — сказал Костенко. — Надеюсь, вы понимаете, в связи с чем задержаны, Кешалава?
— Нет, я не понимаю, в связи с чем я арестован.
— И мысли не допускаете, за что вас могли взять?
— И мысли не допускаю.
— Понятно, — задумчиво протянул Костенко и подвинул Кешалаве сигареты. — Курите.
— Я не курю.
— Долго жить будете.
— Надеюсь.
Костенко неторопливо закурил: он ждал, когда Кешалава снова спросит его о причине ареста, но тот молчал, спокойно разглядывая кабинет.
— Вот вам перо и бумага, напишите, пожалуйста, где вы жили и чем занимались последние три месяца.
— Я не буду этого делать до тех пор, пока не узнаю причину моего задержания.
— Вы обвиняетесь в попытке изнасилования, — сказал Костенко и чуть откинулся на спинку стула: он с напряженным вниманием следил за реакцией Кешалавы на предъявленное обвинение. Как правило, человек, совершивший особо крупное преступление, узнав, что его обвиняют в другом, менее серьезном, выдает себя вздохом облегчения, улыбкой, переменой позы, наконец. Однако Кешалава по-прежнему был очень спокоен, и выражение его красивого лица ничуть не изменилось.
— Вот как? Кто же меня в этом обвиняет?
— Вас обвиняет в этом актриса Торопова.
— Простите, но среди моих знакомых Тороповой нет.
— Елена Георгиевна Торопова — не знаете такую?
— Ах, это Леночка? Вы так торжественно произносили фамилию, будто речь идет о Софи Лорен.
— Значит, Леночку Торопову вы знаете?
— Да.
— Где вы с ней познакомились?
— В Сухуми, на съемках.
— Вы признаете себя виновным?
— Нет, не признаю.
— Тогда я повторю мою просьбу: напишите мне, как вы проводили последние три месяца, где жили, чем занимались.
— Насколько я мог вас понять, меня обвиняют в попытке изнасилования. Я познакомился с Леночкой в Сухуми неделю назад. Почему вам требуются прошлые три месяца? Я не совсем увязываю обвинение с вашей просьбой.
— Обстоятельства, сопутствовавшие вашему посещению номера Тороповой, таковы, что они, именно они, эти обстоятельства, — медленно говорил Костенко, затягиваясь и делая длинные паузы, — вынуждают меня просить вас об этом. За последние три месяца были зафиксированы серии подобного рода изнасилований. Ясно?
— Каковы эти обстоятельства?
— Ну, знаете ли, у нас получается какой-то непорядок: не я вас допрашиваю, а вы меня, Виктор Васильевич. Если вам не угодно написать о том, где и как вы жили последние три месяца, мне придется задавать конкретные вопросы. Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний, — сказал Костенко, включая магнитофон. — Вам об этом известно?
— Читал в романах.
— Следует понимать так, что вы к судебной ответственности не привлекались? — Костенко прищурился.
— Именно так.
— Сегодня у нас пятнадцатое сентября. Меня интересует, где вы находились пятнадцатого июня.
— Я дневников не веду. В июне я жил на море.
— Где именно?
— У меня расшатана нервная система, поэтому я долго нигде не засиживался. Бродил по берегу, забирался в горы. Июнь — месяц теплый, спать можно всюду.
— Значит, вы все эти месяцы ни в гостиницах, ни на частных квартирах не жили?
— Ну почему же? Жил, конечно. И в Сочи жил, и в Очамчири, и в Гагре. В Батуми жил, в Новом Афоне. Получить номер довольно трудно, поэтому точно вам ответить, в каких именно городах я ночевал в гостиницах, не могу, но вы это легко установите, обратившись к администраторам.
— Вот я и хочу это сделать. Только надо, чтобы вы помогли мне. В каких именно городах из перечисленных вами вы останавливались в отелях?
— В Сочи я жил в «Интуристе». В Батуми — тоже. В Гагре я, кажется, ночевал на частных квартирах.
— Адрес не помните?
— Точный не помню, где-то возле рынка.
— В Сочи вы были в июне? Или в июле?
— Что-то в конце июня. Я прошел пешком от Сочи до Сухуми — по берегу.
— Помогало?
— В чем?
— В лечении нервной системы.
— Да. Очень.
— Собирались в этом году продолжить занятия в аспирантуре?
— Почему «собирались»? Я собираюсь это сделать, как только мы кончим рассмотрение предъявленного мне вздорного обвинения.
— Вы убеждены, что врачи позволят вам это сделать?
— Да, я прошел комиссию.
— Когда?
— Неделю назад. Ваши сотрудники отобрали все мои документы — там есть справка врачебной комиссии.
— А что у вас было с нервами?
— Усталость, раздражительность, бессонница.
— Элениум пили?
— Нет, у меня были другие медикаменты.
— Раздражительность прошла?
— Почти.
— Усталость?
— Прошла совсем.
— Сон?
— Наладился.
— Спали под шум волн?
— Именно.
«Оп! — отметил для себя Костенко. — А зачем снотворное в кармане, если сон наладился?»
Костенко просмотрел несколько листков на столе и спросил рассеянно:
— Скажите, а как к вам попали эти самые драгоценные камни? Гранаты?
— Не понимаю вопроса.
— Вы оставили в номере у Тороповой три крупных драгоценных камня.
— Здесь какое-то недоразумение.
— Вы не верите Тороповой?
— Если она говорит, что я оставил у нее камни, то, конечно, я не могу ей верить. Если бы вам это говорили свидетели…
«Парень хорошо изучил кодекс, — снова отметил Костенко. — Гвозди бьет по шляпке».
— Вы к ней в номер входили?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы донести ее сумку с костюмом и пальто.
— А что было потом?
— Потом я зашел в отель «Абхазия» к моему тбилисскому знакомому, переночевал у него — было ведь около трех часов утра — и назавтра уехал в Сочи.
— Поездом?
— Нет, на попутной машине. А оттуда я прилетел в Ленинград.
— А зачем вы приехали в Ленинград?
— Я обязан отвечать на этот вопрос?
— Обязаны.
— В Ленинграде меня консультировал профессор Лебедев, и я решил показаться ему перед тем, как приступить к занятиям.
— Вы помните фамилию вашего знакомого, у которого вы ночевали в «Абхазии»?
— Конечно. Гребенчиков Анатолий Львович.
— Адрес?
— Я не знаю его адреса. Он преподаватель математики в нашем институте.
— В какой клинике работает профессор Лебедев?
— В военно-медицинской академии.
Костенко снял телефонную трубку и начал звонить в Ленинград и Тбилиси с просьбой проверить показания Кешалавы. Он намеренно это делал сейчас и, наблюдая за арестованным, все более поражался его спокойной уверенности.
— Продолжайте, пожалуйста, — сказал Костенко.
— А мне, собственно, нечего продолжать. Если у вас есть вопросы, я готов ответить на них.
Костенко, не торопясь, снова закурил.
— Вопросов у меня много, но вы, я вижу, устали. Отдохните в камере, завтра мы продолжим нашу беседу.
— Я хочу написать письмо прокурору. Вы позволите?
— Да, пожалуйста.
Когда Кешалаву увели, Костенко еще раз прослушал запись допроса и сделал на листке бумаги несколько замечаний:
«1. Зачем нужно снотворное, если сон наладился? Возможный ответ: „Кто страдал бессонницей, тот всегда таскает в кармане снотворное“. — „А откуда к вам попало такое сверхсильное средство?“ — „В политехническом есть химфак, а там есть друзья“. — „Кто?“ И тут он, сукин сын, назовет имя.
2. «За последние три недели вы только на одни костюмы истратили семьсот рублей, не считая гостиниц и пятисот рублей в „Эшерах“. Откуда деньги?» — «Отец помогает». — «Ложь, мы с отцом говорили». — «И троюродный брат. Такой-то». А там уже все оговорено заранее: версия прикрытия».
Костенко связался с научно-техническим отделом грузинского МВД и попросил внимательно посмотреть все карманы в костюмах Кешалавы, которые висели у того в гардеробе.
Судя по показаниям костюмерши, на Кешалаве при аресте был тот же синий пиджак с двумя шлицами и «рукавами, вшитыми по американскому раскрою».
Костенко не стал «раздевать» Кешалаву в кабинете: это могло бы насторожить арестованного. Зная, что Кешалаву не судили и никогда раньше аресту не подвергали, он решил «раздеть» его в тюрьме, пригласив понятых, мотивируя это необходимостью проведения судебно-медицинской экспертизы: «Ищем следы крови; насильник избивал женщин».
После этого Костенко написал запросы врачам, лечившим Кешалаву. Его интересовало, в частности, показаны ли были Кешалаве снотворные, и если да, то какие именно.
К концу дня позвонили из Ленинграда:
— Товарищ полковник, профессор Лебедев действительно наблюдал больного Кешалаву. Профессор воевал вместе с Кешалавой-старшим, и тот попросил осмотреть сына. Говорит, у парня расшатаны нервы.
— Объективные показатели: давление, например? Кардиограмма?
— Это все в норме. Бессонница, раздражительность.
— Сделайте копию с истории болезни и вышлите мне немедленно. Посмотрите, какого числа он был у профессора на приеме.
— А чего же смотреть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25