– Приведи его и оставь нас…
Когда Морана ввели в кабинет Мегрэ, парень был поражен, заметив, что прославленный комиссар волнуется больше, чем он сам. Мегрэ смотрел на него, как он идет по комнате – нескладный юноша с всклокоченными рыжими волосами, голубыми фарфоровыми глазами и веснушками вокруг носа.
– Раньше, – начал он, словно кидаясь в атаку, – вы довольствовались тем, что заставляли допрашивать меня ваших инспекторов…
В нем чувствовалась какая-то хитрость и наивность одновременно.
– Так вот я сразу вам скажу, что ничего не натворил…
У него не было страха. Несомненно, то, что он находился здесь, один на один с таким знаменитым человеком, производило на него впечатление, но страха у него не было.
– Ты слишком уверен в себе…
– А почему бы мне не быть уверенным?.. Разве суд не признал мою невиновность?.. Ну, скажем, почти невиновность… И я вел себя покладисто, уж вы-то знаете это лучше, чем кто-либо…
– Ты хочешь сказать, что выдал своих сообщников?
– Они злоупотребили моей наивностью, адвокат это доказал… Он объяснил, что у меня было трудное детство, что на моем иждивении находится мать и она больна…
По мере того как он говорил, у Мегрэ складывалось любопытное впечатление. Механик выражал свои мысли с некоторой выспренностью, но нарочито утрируя свое произношение уличного парижского мальчишки; и в то же время его глаза весело поблескивали, словно он чувствовал удовлетворение от роли, которую играл.
– Я надеюсь, за мной пришли не по поводу той истории? С тех пор я веду себя спокойно, ручаюсь, никто не скажет обратного… Так что же тогда?..
Он сел, не ожидая приглашения, – случай редкий в этом кабинете, даже вытащил из кармана пачку сигарет «Галуаз».
– Можно?
Мегрэ, все еще изучающе разглядывавший его, согласно кивнул.
– А если по каким-то соображениям мы начинаем расследование снова?
Моран вздрогнул, на лице его вдруг появилось недоверие.
– Это невозможно…
– Предположим, мне надо кое-что уточнить…
На столе Мегрэ зазвонил телефон, и голос Торанса сообщил:
– Он здесь…
– Протестовал?
– Не очень… Говорит, что торопится и хочет увидеть вас немедленно…
– Скажи, что я приму его сразу же, как только освобожусь…
Гастон Моран слушал, нахмурив брови, словно соображая, что за комедию разыгрывают перед ним.
– Это все липа, верно ведь? – бросил он, когда комиссар положил трубку.
– Что липа?
– Зачем меня провели сюда… Хотите запугать?.. Вы прекрасно знаете, что все улажено…
– Что улажено?
– Я чист, вот что!.. Хватит на меня вешать!.. И тут – Мегрэ это возмутило больше всего – мальчишка не без смущения, правда, подмигнул ему.
– Послушай, Моран, тобой занимался инспектор Дюпё…
– Да, тот, который сейчас привел меня сюда… Я не помнил его имени… Он правильно вел себя…
– Что значит правильно?
– Правильно – и все!
– А все же?
– Вы не понимаете?
– Ты хочешь сказать, что он не устраивал тебе ловушек и допрашивал по-хорошему?
– Я думаю, он допрашивал меня так, как должен был допрашивать…
В словах юноши, в его поведении проскальзывала какая-то двусмысленность, которую комиссар силился разгадать.
– Так было нужно, верно ведь?
– Потому что ты был невиновен?
Судя по всему, Моран чувствовал себя не в своей тарелке, он тоже был в замешательстве, и слова Мегрэ сбивали его с панталыку, так же как и его слова – Мегрэ.
– Знаете-ка… – бросил он опять, но уже не без колебания, глубоко затянувшись сигаретой.
– Что?
– Да так, ничего…
– Что ты хотел сказать?
– Уже и сам не помню… Зачем я вам потребовался?
– Что ты хотел сказать?
– По-моему, здесь что-то не клеится…
– Не понимаю…
– Вы уверены в этом? Но в данном случае мне лучше заткнуться…
– Немного поздно… Что ты хотел сказать?
Мегрэ не угрожал, но был тверд. Он стоял спиной к окну и выглядел так внушительно, что Гастон Моран почувствовал, как его начинает охватывать паника.
– Я хотел бы выйти… – пробормотал он вдруг, вставая.
– Не прежде чем скажешь…
– Значит, ловушка?.. Кто струсил?.. Кому игра оказалась не по нраву?
– Какая игра?
– Скажите мне сначала, что вы знаете…
– Здесь я допрашиваю… Какая игра?
– Если потребуется, вы будете повторять мне это до завтра, верно ведь?.. Мне говорили, но я не верил…
– Что тебе еще говорили?
– Что со мной будут любезны.
– Кто тебе это сказал?
Парень отвернул голову, решив молчать и в то же время понимая, что в конце концов уступит.
– Так не играют… – процедил он сквозь зубы.
– Что?
Тогда Моран вдруг распетушился и подскочил к комиссару.
– Ах, вы не знаете, нет?.. Ну а про сто тысяч франков?..
Лицо Мегрэ так поразило парня, что он застыл в оцепенении. Он видел огромную фигуру, надвигающуюся на него, две протянутые к нему могучие руки, которые схватили его за плечи и начали трясти.
Никогда в жизни Мегрэ не был так бледен. Лицо его, лишенное какого-либо выражения, походило на каменную глыбу.
Он произнес бесстрастным, но все равно внушительным голосом:
– Повтори!..
– С… С… Вы делаете мне больно…
– Повтори!..
– Сто тысяч франков…
– Какие сто тысяч франков?
– Отпустите меня… Я все скажу…
Мегрэ выпустил парня, но был по-прежнему бледен и в какой-то момент даже приложил руку к груди – так бешено колотилось его сердце.
– Я подозревал, что дал маху…
– Гайар?..
Моран кивнул.
– Это он обещал, что с тобой будут любезны?
– Да… Он не сказал – любезны, он сказал – к тебе отнесутся с пониманием…
– И что ты будешь оправдан?
– Что в самом худшем случае я получу условное наказание…
– И потребовал у тебя сто тысяч франков за защиту?
– Нет, не за защиту… Это само собой…
– Чтобы кому-то передать их?
Юный механик был настолько взволнован, что на глазах его даже выступили слезы.
– Вам…
Минуты две Мегрэ стоял неподвижно со сжатыми кулаками, потом постепенно с его лица немного сошла бледность.
Неожиданно он резко повернулся спиной к парню и на некоторое время застыл так, глядя в окно, хотя штора была опущена.
Когда он снова повернулся к Морану, выражение лица у него было почти такое же, как обычно, но он вдруг почувствовал себя бесконечно усталым и мог бы поклясться, что постарел.
Он сел за стол, указал парню на стул, машинально принялся набивать свою трубку.
– Кури…
Он произнес это как приказ, словно для того, чтобы отогнать бог знает каких демонов.
Мягко, тихим, приглушенным голосом он продолжал:
– Я полагаю, ты сказал мне правду…
– Клянусь здоровьем матери…
– Кто направил тебя к Гайару?
– Один старик, что живет на бульваре Шапель…
– Не бойся… К твоему делу возвращаться не будут… Стало быть, речь идет о некоем Потье, старьевщике…
– Да.
– Ты крал и сбагривал ему краденые вещи…
– Бывало иногда…
– Что он сказал тебе?
– Повидаться вот с этим адвокатом…
– Почему именно с ним, а не с другим?
– Потому что он заодно с полицией… Теперь-то я понимаю, что это не так… Он одурачил меня на сто тысяч франков…
Мегрэ размышлял.
– Слушай. Сейчас сюда кое-кого приведут. Ты не скажешь ему ни единого слова. Просто посмотришь на него, а потом пройдешь с инспектором в соседнюю комнату…
– Знаете, простите меня… Меня убедили, что всегда так делают…
Мегрэ даже улыбнулся ему.
– Алло!.. Торанс?.. Не хочешь ли привести его ко мне?.. У меня здесь тоже есть кое-кто, кого ты подержишь внизу на случай, если он мне еще понадобится… Да, сейчас…
Он курил, внешне спокойный, но в горле у него словно комок застрял. Он неотрывно смотрел на дверь, которая вот-вот должна была открыться, которая уже открывалась: он увидел адвоката, элегантного в своем светло-сером костюме, увидел, как тот с недовольным видом сделал три или четыре быстрых шага, уже открыл было рот, чтобы заговорить, чтобы протестовать, и вдруг неожиданно встретился взглядом с Гастоном Мораном.
Торанс ничего не мог понять в этой немой сцене. Жан-Шарль Гайар внезапно застыл на месте. Выражение его лица изменилось. Юноша неловко поднялся со стула и, не глядя на вошедшего, направился к двери.
Двое мужчин остались наедине. Мегрэ, опершись обеими руками на крышку стола, боролся с желанием встать, тяжелым шагом подойти к адвокату и, хотя тот был еще выше и толще, чем он сам, влепить ему пару пощечин.
Вместо этого он произнес до странности слабым голосом:
– Садитесь…
Вероятно, вид у него был еще более впечатляющий, чем тогда, когда он схватил за плечи юного механика, так как адвокат машинально повиновался, забыв опротестовать и то, что угнали его машину, и то, что два инспектора без ордера на арест привезли его на набережную Орфевр, где его заставили ждать, словно он первая попавшаяся подозрительная личность.
– Надо полагать, – начал Мегрэ устало, как бы подводя итог делу, – вы поняли ситуацию… Адвокат пытался возразить.
– Дайте мне сказать… – продолжал Мегрэ. – Я буду краток, насколько возможно, ибо мне тягостно находиться с вами наедине…
– Не знаю, что этот парень…
– Я приказал вам молчать… Я велел привезти вас сюда не для того, чтобы допрашивать… Я не потребую у вас никаких объяснений… Если бы я последовал своему первому порыву, я послал бы вас в камеру предварительного заключения, не встречаясь с вами, и вы ждали бы там результатов экспертизы…
Мегрэ положил перед собой список номер три, где Люка записал клиентов Гайара, которые прошли через уголовный суд и были либо оправданы, либо получили незначительное наказание.
Он читал фамилии монотонным голосом, словно молитву. Потом, подняв голову, добавил:
– Вы и сами понимаете, что все эти лица будут допрошены… Некоторые будут молчать… Или скорее начнут с молчания… Когда же они узнают, что деньги, предназначенные для определенной цели, не дошли по назначению…
Адвокат переменился в лице. Однако он еще пытался сопротивляться.
– Не знаю, что этот юный проходимец… – снова начал, он.
Тогда Мегрэ так стукнул кулаком по столу, что там все подпрыгнуло.
– Замолчите! – завопил он. – Не смейте открывать рта, пока я вам не разрешу!..
В комнате инспекторов услышали стук и переглянулись.
– Я понимаю, почему вы с такой тщательностью выбирали себе клиентов… Зная, что они должны быть или оправданы, или подвергнуты небольшому наказанию, нетрудно было заставить их поверить, что благодаря некоторой сумме…
Нет! Он не мог больше говорить об этом…
– У меня есть все основания полагать, что мое имя было использовано не единожды… Вы занимались декларациями о налогах… Только сейчас я связался с метром Жюбеленом и имел с ним длительную беседу…
Когда он раскуривал трубку, его рука еще немного дрожала.
– Следствие будет долгим, трудным… Смею вас заверить, оно будет вестись с предельной скрупулезностью…
Гайар, избегая его взгляда, все ниже опускал голову, его руки лежали на коленях, на одной из них, на левой, на месте четырех пальцев зияла пустота.
– Когда дело перейдет в суд присяжных, вспомнят о вашей женитьбе на женщине, привыкшей к роскошной жизни, и о болезни, которая, по существу, отрезала ее от мира…
Он откинулся в кресле, закрыл глаза.
– Для вас найдут смягчающие обстоятельства… Почему у вас была такая нужда в деньгах, ведь ваша жена больше не выезжала, и вы вроде бы вели уединенный образ жизни, посвятили себя работе?.. Я ничего не знаю об этом и не спрашиваю вас… Эти вопросы вам зададут другие, и вы, вероятно, понимаете, почему… Впервые, мсье Гайар…
Его голос снова сорвался, и он бесцеремонно встал, подошел к стенному шкафу, достал оттуда бутылку коньяка и рюмку. Эту бутылку он хранил там не для себя, а для тех, кто иногда нуждался в рюмке коньяка в ходе долгого и драматического допроса.
Одним глотком он опрокинул рюмку, вернулся на свое место, раскурил погасшую трубку…
Теперь он был немного спокойнее и говорил непринужденным тоном, как если бы дело уже не касалось его лично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17