На улицу Балю он так и не позвонил. И г-ну Лориссу запретил звонить.
— Ты в самом деле поверил, что я никогда не вернусь? А как сестра?
— Иногда мы встречаемся, но тайком. У нее все плохо. Долгов по горло да еще тяжба с мачехой.
Взгляд Алена постоянно уходил в сторону, но у г-на Монда сложилось впечатление, что со временем ему удастся приручить сына. Непроизвольно он порой поглядывал на кружевной платочек в карманчике молодого человека, и тот, заметив это, покраснел. Чуть позже Ален вышел в туалет, а когда вернулся, платочек исчез.
— Я не очень в курсе, но, по-моему, все трудности возникли из-за сейфа.
— Но у твоей мачехи был ключ.
— Этого недостаточно.
Г-н Монд не стал терять времени и в три часа был уже у директора своего банка. Только в пять он вылез из такси у небольшого особняка на улице Балю. Привратница не удержалась и вскрикнула. А он просто возвращался домой, но не так, как возвращаются из путешествия — у него не было вещей; он позвонил, вошел, как делал это каждый день в течение многих лет.
— Госпожа Монд у себя?
— Только что уехала на машине. Я слышала, она давала Жозефу адрес своего адвоката.
Ничего не изменилось. На лестнице он встретил горничную жены; та вздрогнула и чуть не выронила из рук поднос.
— Послушайте, Розали…
— Да, мсье.
— Я не хочу, чтобы вы звонили хозяйке.
— Но, мсье…
— Повторяю, я не хочу, чтобы вы звонили хозяйке Все!
— Хорошо провели время, мсье?
— Превосходно.
— Хозяйка собирается…
Он не дослушал и поднялся к себе в комнату, где с видимым удовлетворением надел собственную одежду. Потом спустился в свой старый кабинет с цветными витражами, кабинет отца и деда.
На первый взгляд ничего не изменилось, и тем не менее г-н Монд нахмурился. Что-то его покоробило, но что? На письменном столе не оказалось пепельницы и двух трубок, которые он курил только дома и только в этой комнате. Вместо них он увидел очки жены и на бюваре — незнакомое досье.
Он позвонил, вручил все лишнее Розали.
— Отнесите в комнату хозяйки.
— Хорошо, мсье.
— Вы не знаете, где мои трубки?
— Кажется, их убрали в шкаф внизу.
— Спасибо.
Он привыкал к комнате, как привыкают к новому костюму, вернее, к себе в костюме, который давно не надевали. Ни разу он не посмотрелся в зеркало. Напротив, подошел к окну, встал на свое обычное место, прижался лицом к стеклу и вновь увидел тот же кусок тротуара, те же окна напротив.
В одном из окон четвертого этажа маленькая старушка, не выходившая из своей комнаты уже несколько лет, пристально смотрела на него сквозь шторы. Едва он раскурил трубку, дым которой придавал какую-то мягкость и даже интимность его комнате, как услышал знакомый шум машины, остановившейся у подъезда, скрип дверцы, которую открывал Жозеф.
И тут зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Алло!.. Да, это я… Что?.. Ничего страшного?.. Бедняжка!.. Я так и чувствовал…
На лестнице раздались шаги. Дверь отворилась, и на пороге он увидел жену. Он все еще слушал голос Букара.
— Конечно, привыкнет… Нет… Я не приеду… Что?.. Зачем?.. Пока у нее есть все необходимое…
Г-жа Монд стояла не шевелясь. Он спокойно смотрел на нее, видел маленькие черные глазки, которые стали менее суровыми и, может быть, впервые выражали известную растерянность.
— Да, так… Завтра… До завтра, Поль… Спасибо… Ну да… Спасибо.
Он невозмутимо повесил трубку. Подошла жена. В горле у нее так пересохло, что ей изменил голос.
— Вы вернулись… — пролепетала она.
— Как видите.
— Вы не представляете, что я перенесла! Она не знала, броситься ему в объятия или нет. Шмыгала носом. Он только прикоснулся губами к ее лбу, с признательностью сжал ей на мгновение запястья.
Он понимал, что она уже все заметила: трубки, пепельницу, отсутствие очков, досье. Чуть слышно она проронила:
— Вы совсем не изменились.
Со спокойствием, которое вернулось с ним, которое он приоткрывал, словно головокружительную пустоту, он ответил:
— Да.
Вот и все. Он держал себя в руках, оставаясь в жизни таким же гибким, таким же текучим, как и сама жизнь. Без всякой иронии он добавил:
— Я знаю, что у вас возникли трудности из-за сейфа. Искренне прошу простить меня. Мне и в голову не пришла формула, которую я подписывал столько раз: «Удостоверяю, что мой супруг… «
— Замолчите! — взмолилась она.
— Почему? Как видите, я жив, о чем и надо сообщить в полицейский комиссариат, куда вы, должно быть, заявили о моем исчезновении. Он сам говорил об этом без всякого смущения, без стыда. Правда, больше он не сказал ни слова, не дал никаких объяснений.
Почти каждую неделю Жюли писала ему на бланках гостиниц «Жерлис» или «Монико», сообщая о г-не Рене, о Шарлотте, обо всех, кого он знал. И он отвечал ей.
Букар почти каждый вечер рассказывал ему в «Арке» о Терезе, которая очень хотела встретиться с ним.
— Сходил бы туда разочек.
— Зачем?
— Видишь ли, она подумала, что это из-за нее ты…
Г-н Монд невозмутимо посмотрел ему в глаза.
— Ну, дальше?
— Для нее явилось большим разочарованием…
— А-а…
Букар не настаивал, может быть, потому, что он, как и другие, удивлялся этому человеку, который перестал быть призраком, тенью, и смотрел в глаза с холодным спокойствием.
Сен-Мемен, 1944 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Ты в самом деле поверил, что я никогда не вернусь? А как сестра?
— Иногда мы встречаемся, но тайком. У нее все плохо. Долгов по горло да еще тяжба с мачехой.
Взгляд Алена постоянно уходил в сторону, но у г-на Монда сложилось впечатление, что со временем ему удастся приручить сына. Непроизвольно он порой поглядывал на кружевной платочек в карманчике молодого человека, и тот, заметив это, покраснел. Чуть позже Ален вышел в туалет, а когда вернулся, платочек исчез.
— Я не очень в курсе, но, по-моему, все трудности возникли из-за сейфа.
— Но у твоей мачехи был ключ.
— Этого недостаточно.
Г-н Монд не стал терять времени и в три часа был уже у директора своего банка. Только в пять он вылез из такси у небольшого особняка на улице Балю. Привратница не удержалась и вскрикнула. А он просто возвращался домой, но не так, как возвращаются из путешествия — у него не было вещей; он позвонил, вошел, как делал это каждый день в течение многих лет.
— Госпожа Монд у себя?
— Только что уехала на машине. Я слышала, она давала Жозефу адрес своего адвоката.
Ничего не изменилось. На лестнице он встретил горничную жены; та вздрогнула и чуть не выронила из рук поднос.
— Послушайте, Розали…
— Да, мсье.
— Я не хочу, чтобы вы звонили хозяйке.
— Но, мсье…
— Повторяю, я не хочу, чтобы вы звонили хозяйке Все!
— Хорошо провели время, мсье?
— Превосходно.
— Хозяйка собирается…
Он не дослушал и поднялся к себе в комнату, где с видимым удовлетворением надел собственную одежду. Потом спустился в свой старый кабинет с цветными витражами, кабинет отца и деда.
На первый взгляд ничего не изменилось, и тем не менее г-н Монд нахмурился. Что-то его покоробило, но что? На письменном столе не оказалось пепельницы и двух трубок, которые он курил только дома и только в этой комнате. Вместо них он увидел очки жены и на бюваре — незнакомое досье.
Он позвонил, вручил все лишнее Розали.
— Отнесите в комнату хозяйки.
— Хорошо, мсье.
— Вы не знаете, где мои трубки?
— Кажется, их убрали в шкаф внизу.
— Спасибо.
Он привыкал к комнате, как привыкают к новому костюму, вернее, к себе в костюме, который давно не надевали. Ни разу он не посмотрелся в зеркало. Напротив, подошел к окну, встал на свое обычное место, прижался лицом к стеклу и вновь увидел тот же кусок тротуара, те же окна напротив.
В одном из окон четвертого этажа маленькая старушка, не выходившая из своей комнаты уже несколько лет, пристально смотрела на него сквозь шторы. Едва он раскурил трубку, дым которой придавал какую-то мягкость и даже интимность его комнате, как услышал знакомый шум машины, остановившейся у подъезда, скрип дверцы, которую открывал Жозеф.
И тут зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Алло!.. Да, это я… Что?.. Ничего страшного?.. Бедняжка!.. Я так и чувствовал…
На лестнице раздались шаги. Дверь отворилась, и на пороге он увидел жену. Он все еще слушал голос Букара.
— Конечно, привыкнет… Нет… Я не приеду… Что?.. Зачем?.. Пока у нее есть все необходимое…
Г-жа Монд стояла не шевелясь. Он спокойно смотрел на нее, видел маленькие черные глазки, которые стали менее суровыми и, может быть, впервые выражали известную растерянность.
— Да, так… Завтра… До завтра, Поль… Спасибо… Ну да… Спасибо.
Он невозмутимо повесил трубку. Подошла жена. В горле у нее так пересохло, что ей изменил голос.
— Вы вернулись… — пролепетала она.
— Как видите.
— Вы не представляете, что я перенесла! Она не знала, броситься ему в объятия или нет. Шмыгала носом. Он только прикоснулся губами к ее лбу, с признательностью сжал ей на мгновение запястья.
Он понимал, что она уже все заметила: трубки, пепельницу, отсутствие очков, досье. Чуть слышно она проронила:
— Вы совсем не изменились.
Со спокойствием, которое вернулось с ним, которое он приоткрывал, словно головокружительную пустоту, он ответил:
— Да.
Вот и все. Он держал себя в руках, оставаясь в жизни таким же гибким, таким же текучим, как и сама жизнь. Без всякой иронии он добавил:
— Я знаю, что у вас возникли трудности из-за сейфа. Искренне прошу простить меня. Мне и в голову не пришла формула, которую я подписывал столько раз: «Удостоверяю, что мой супруг… «
— Замолчите! — взмолилась она.
— Почему? Как видите, я жив, о чем и надо сообщить в полицейский комиссариат, куда вы, должно быть, заявили о моем исчезновении. Он сам говорил об этом без всякого смущения, без стыда. Правда, больше он не сказал ни слова, не дал никаких объяснений.
Почти каждую неделю Жюли писала ему на бланках гостиниц «Жерлис» или «Монико», сообщая о г-не Рене, о Шарлотте, обо всех, кого он знал. И он отвечал ей.
Букар почти каждый вечер рассказывал ему в «Арке» о Терезе, которая очень хотела встретиться с ним.
— Сходил бы туда разочек.
— Зачем?
— Видишь ли, она подумала, что это из-за нее ты…
Г-н Монд невозмутимо посмотрел ему в глаза.
— Ну, дальше?
— Для нее явилось большим разочарованием…
— А-а…
Букар не настаивал, может быть, потому, что он, как и другие, удивлялся этому человеку, который перестал быть призраком, тенью, и смотрел в глаза с холодным спокойствием.
Сен-Мемен, 1944 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17