Какой-то незнакомый молодой человек бросил ему в лицо:
— Ну как, профессор?
Этот тип даже не дал себе труда назвать его господином, чего не забывают делать ни Рюэ, ни Вейль, его коллеги.
— Довольны, что вашу дочь будут снимать в кино?
Может быть, для того его и пригласили? Тем более что преподаватель Элианы тоже здесь. Может быть, Ламбер финансирует фильм и хочет заручиться его согласием?
Ему хотелось уйти. Мимо проходил слуга с подносом, и Шабо взял бокал с жидкостью того же цвета, что и раньше. Всего лишь виски. Ему не полагается старый коньяк.
Наблюдая издали за человеком с орденской ленточкой, он подумал о матери, о ее ненависти к богачам. Когда кто-то неожиданно взял его за руку, он вздрогнул, обернулся и узнал свою жену. Глаза ее блестели ярче, чем обычно. Все здесь, кроме него и его предположительного двойника, были явно в приподнятом настроении.
— У тебя все хорошо? — спросила она.
Этот вопрос, да еще брошенный на него взгляд с тем же выражением, с каким на него смотрели весь этот день, привели его в отчаяние, и ему захотелось ответить, что, напротив, все из рук вон плохо, что у него в кармане пистолет и что так и тянет пустить его в ход.
Вместо этого он сказал, не скрывая раздражения:
— А почему бы и нет?
— Тебе удалось хоть немного отдохнуть?
— Нет.
Обычно он говорил «да», даже если это было не так; устает он или отдыхает — это никого не касается.
— Тебе сказали, что Элиана будет сниматься в фильме?
— Да, мне только что сообщил об этом какой-то дурно воспитанный молодой человек.
— Ты что, сердишься?
— Ничуть.
— Если тебя не ввели в курс дела раньше, так только потому, что лишь сегодня вечером…
— Да мне все равно.
— Ты не в духе.
Она нахмурилась и с подозрением спросила:
— А ты случайно не выпил?
Вопреки очевидности — ведь она была рядом и несомненно чувствовала запах — он уронил:
— Нет.
— Прошу тебя об одном — не показывай своего настроения… Мы в доме моего брата… Хотя бы ради Элианы, ради ее карьеры, ведь это так важно… Конечно, я не права, не надо было мне настаивать на твоем приходе… Ты знаком с новой женой Ламбера?
Ну зачем ему знать какую-то жену Ламбера?!
Кристина сделала знак молодой женщине, и та послушно подошла к ним.
— Мой муж… Люсетта Ламбер… Знакомьтесь, я вас оставляю.
Она исчезла, а он не знал, о чем говорить; дама, казалось, была еще в большем недоумении. Она вполне могла быть одной из внучатых племянниц его матери, работать на заводе или в магазине дешевых товаров. Слишком долго она плохо питалась и не следила за собой, а теперь на нее надели, как маскарадный костюм, платье из жесткой парчи и украсили драгоценностями, которые выглядели на ней поддельными. Ей изменили прическу, завили ресницы, как будто надели на лицо маску — но прежние черты трогательно проступали сквозь нее.
Она некстати спросила его:
— Вы ведь бываете здесь не часто, правда? Я вас никогда не видела.
Он кивнул, и она продолжала, пытаясь найти взглядом точку опоры в пространстве:
— Филипп славный парень, и такой простой! И жена его тоже. Боюсь, она не любит меня, считает втирушей. А я…
Он представил себе на ее месте эльзаску, и ему захотелось кричать.
Его просто заманили в западню. Все подстроено, шито белыми нитками. Его просто мистифицируют и с этой целью в доме разыгрывают фарс. Разве эти две раскрашенные куклы могут быть настоящими женщинами? А человек с орденской лентой? Да это же явный статист!
Метрдотелям дали специальные инструкции, чтобы они без конца проходили мимо него с полными подносами, и вот они каждый раз замедляют рядом с ним шаг и бросают на него искушающий взгляд.
А потом, когда он слишком опьянеет, ему либо подставят ножку, либо найдут другой способ поглумиться над ним, и тогда все сорвут с себя маски и подымут его на смех.
Знаменитый профессор Жан Шабо, гордость Парижского медицинского факультета, ввалился в гостиную, не сняв пальто и шляпы!
Лица то приближались к нему, то удалялись. Какая-то голова увеличилась до невероятных размеров, на огромном лице беззвучно шевелились губы, затем она понемногу уменьшилась и застыла в дальнем углу, смехотворно крохотная.
Прибыли новички, в частности две женщины, они подошли посмотреть на него, осведомились друг у друга, кто это такой, затем, подталкивая друг друга локтями, со смехом ушли.
Он даже разглядел свою дочь Элиану в сопровождении молодого человека в слишком коротком пиджаке, с длинными волосами. Она издали помахала ему рукой, но у него не возникло никакого желания ответить ей.
Ламбер — вот это действительно важный человек, он сидит в маленькой гостиной, этакое чудовище, телосложение как у гориллы, шея, плечи и грудь настолько могучие, что в молодости он легко таскал на загривке бочки с вином.
Он уже закончил разговор с двумя собеседниками и подозвал жестом префекта. Тот буквально бросился к нему, уведомляя о только что принятых решениях, с которыми мир может себя поздравить. О чем шла речь? Неважно.
Лишь бы каждый был доволен другими и собой.
Разносили пирожные, бутерброды с икрой и лососиной, Шабо по-прежнему не хотелось есть. Не был он и пьян. Он вполне контролировал свои поступки, но опасался подвоха.
Тяжелая рука легла ему на плечо:
— Наконец-то! Поговорим по душам, дорогой профессор…
Ламбер. Он даже встал, чтобы самому подойти к Шабо. Когда он стоял, у него был очень внушительный вид, хотя нельзя сказать, что он вышел ростом. Ходил он вперевалочку, как грузчики с Центрального рынка.
— Похоже, моя скромная вечеринка вас не очень-то веселит, а? Ладно, поставьте-ка свой бокал куда-нибудь и пойдемте в библиотеку, там нам никто не помешает. Прежде всего я хочу представить вас моей жене. Потом вы поймете, почему это так важно.
— Я разговаривал с ней.
— Вот как? Вряд ли она много вам рассказала, она еще не обвыклась здесь…
Они прошли через маленькую гостиную с деревянными резными панелями и вошли в библиотеку, стены которой до потолка были скрыты полками красиво переплетенных книг, которые здесь вряд ли кто-нибудь читал. Камин украшала терракотовая скульптура.
— Узнаете? Подлинный Роден, не перелитый ни в какую бронзу…
На столе стоял коньяк 1843 года. Значит, продумано и это. Жаль только, что ему расхотелось.
— Усаживайтесь поудобнее. Поговорим как мужчина с мужчиной, и, как водится, то, что я вам скажу, пусть останется между нами…
Он уселся напротив Шабо, выбрал из коробочки пилюлю и налил себе полстакана воды.
— Тринитрин… Вы лучше меня знаете, что это такое. Благодаря этому лекарству у меня вот уже три года не было серьезных приступов.
Он указал ему на бутылку коньяка:
— Налейте себе. Так значит, вы уже видели мою жену… Не спрашиваю, что вы о ней подумали… Так или иначе, через несколько месяцев вы ее не узнаете… Она переменится, как меняются другие на ее месте; для меня так даже слишком скоро переменится: ведь я предпочитаю, чтобы они были естественными, затем и завожу… В моем возрасте я не могу требовать, чтобы они жили затворницами… Понимаете, к чему я клоню?
Кожа у Ламбера была желтая, как воск, губы — нездорового розового оттенка, и хотя Шабо не был специалистом в этой области, тем не менее он не отмерил бы ему больше двух лет жизни. И двух месяцев не дал бы. А то и двух дней. Несмотря на тринитрин, Ламбер мог рухнуть замертво в любой миг. В торжественном убранстве библиотеки, куда доносились приглушенные звуки вечера, с Шабо говорил полумертвец.
— Ну ладно! Завтра-послезавтра — это уж как вы скажете — я пришлю к вам Люсетту, и вы ее обследуете. Но если я решил сначала повидаться с вами, то это потому, что мне хотелось бы уточнить кое-какие подробности.
Она беременна, в том нет никаких сомнений, да вы небось и сами это заметили. Если ей верить, срок два месяца. Но мне очень важно убедиться, действительно ли это так, — а вдруг у нее трехмесячный срок? Не возражайте! Не делайте поспешных выводов из того, что я вам говорю. Если для меня так важен срок ее беременности, то вовсе не потому, что она забеременела до брака, как вы, может быть, подумали; я не такой простофиля, чтобы покупать кота в мешке — если вы понимаете, что я имею в виду…
Он коротконог, с чудовищно жирными ляжками. Наклонясь к Шабо, Ламбер положил ладонь ему на колено, как бы подчеркивая сказанное:
— Дело в том, что три месяца назад, да и раньше, за несколько недель до того, я с ней ничего такого не проделывал, разве что…
Он выговаривал слова, бесстыдные, как порнографические открытки, объясняя малейшие подробности своих любовных забав, свои вкусы, свои слабости и возможности.
Шабо отодвинул подальше ногу, избегая глядеть в это бледное лицо, искривленное похотливой улыбкой.
— Понимаете? Впрочем, у меня все записано в блокноте, день за днем…
Он со смешком поглаживал себя по карману, где, должно быть, лежал пресловутый блокнот.
— Само собой, я не записываю имен, только инициалы, а некоторые слова заменяю значками. Есть забавные… И если позже мой блокнотик найдут…
Но не будем отвлекаться. Я не врач и полагаю, что каждый должен заниматься своим делом… Я даже в газетах пропускаю медицинские статьи…
Может быть, я не прав, а? Но мне кажется, исходя из того, о чем я вам рассказал, что как раз с медицинской точки зрения невозможно, чтобы за эти три недели до заключения брака я сделал ей ребенка.
Шабо не отвечал и для приличия отхлебнул глоток коньяка из пузатого бокала с инициалами шурина.
— Короче говоря, теперь вам ясно, как важно установить срок… Два месяца — ребенок мой… Три — от другого.
— Не всегда можно точно определить… — пробормотал наконец Шабо.
Только из жалости к несчастной девчонке он дал себе труд ответить Ламберу.
— Ну-ну-ну-ну-ну-ну! Не говорите мне этого и не воображайте, что я вам поверю, если вы мне потом скажете, что она переносила лишний месяц… Знаю я эти песни! Не в первый раз ставлю девиц в подобное положение и, если нужно, найду врачей, которые мне скажут правду… Могу вас успокоить — в любом случае развода не будет. Но все равно: мой это ребенок или не мой — вряд ли я захочу сохранить его…
Взгляд его стал жестким:
— Молчите?
Шабо в упор смотрел на него, и губы его дрожали.
— Да вы, часом, не пьяны?
— Нет.
— Можно подумать, что вы опьянели. Что это вас так скрутило в последнее время?
— Кто вам это сказал?
— Не важно.
Ламбер встал, замешкался у камина:
— В любом случае все будет так, как решил я. Завтра моя жена позвонит вашей милой секретарше — ведь это она назначает часы приема? После обследования мы с вами встретимся еще раз — такие вещи лучше не обсуждать по телефону…
Шабо тоже встал, и голова у него закружилась. Бокал он все еще держал в руке, не отдавая себе отчета, и ему вдруг ужасно захотелось выплеснуть содержимое в лицо Ламберу.
Тот только повел плечами и, словно уговаривая ребенка, пробурчал:
— Завтра вы будете смотреть на вещи по-иному.
Уверенный в себе, раскачиваясь всем корпусом, он вышел из комнаты, не добавив ни слова. Шабо снова ощутил в кармане тяжесть оружия. Здесь, над камином, также висело зеркало, и он видел свое лицо. Он чуть было не повторил свой недавний опыт — до того ему захотелось приставить дуло к виску.
К тем свидетельствам, которые он собирал в течение дня, прибавилось бы еще немало. Почти для всех его действий и поступков нашлись бы зрители, он оставил за собой длинный след через весь Париж. А что сказал бы человек с орденской ленточкой? А молодая жена Ламбера — единственная, с кем он хоть немного поговорил?
Ламбер оставил дверь приоткрытой, но в гостиной было так шумно, что выстрела, вероятно, не услышат. Играла музыка. Танцевали.
Наверное, тело обнаружит слуга, когда придет гасить свет.
Ему стало дурно. Желудок взбунтовался, и он поспешил из комнаты, но не через дверь, ведущую к гостиной, а в холл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18