В этом казино редко попадались люди в вечерних туалетах. Среди игроков было немало женщин, и почти все — в возрасте Констанс Ропике.
— Делайте игру! Ставок больше нет!
— И часто она выигрывает? — переспросила Луиза.
— Случается. Но ведь она ставит не больше чем по сто су.
— Ты не знаешь, откуда у нее деньги?
— Нет еще. Пока только знаю, что у нее есть старикан, который навещает ее два раза в месяц. Она божится, что он важная птица, дипломат. Я его еще не видал.
— Ты думаешь, она не приревнует, когда увидит меня?
— А я ей скажу, что ты моя сестра.
— Какая у тебя в галстуке шикарная булавка! — заметила вдруг Луиза.
А Малыш Луи, в свою очередь, испытывал чувство облегчения оттого, что находится здесь, с нею рядом, и от сознания, что ему удалось так ловко обставить Жэна.
— Я не хочу наседать на нее сразу, понимаешь? Сначала нужно пронюхать про ее дела. Она ленива, уже два раза просила меня написать за нее письма, но ничего такого в них не было.
— Смотри, — прошептала Луиза, дожевывая сандвич.
К ним приближалась Констанс, робкая и смущенная, а Малыш Луи, будто не замечая ее волнения, повернулся к ней и сказал:
— Познакомьтесь! Моя сестра Луиза. Моя приятельница Констанс.
— Очень приятно.
— Луиза сегодня вечером приехала в Ниццу и пробудет здесь несколько дней.
— Вы остановились в отеле? — с видом светской дамы спросила Констанс Ропике.
— Нет, — вмешался Малыш Луи. — Она поселилась у друзей. У сестры много друзей на Юге. Ее муж родом из Ниццы.
— Так вы замужем?
Малыш Луи не смог скрыть насмешливого выражения глаз и, чтобы покончить с этой сценой, сказал:
— А не пойти ли нам куда-нибудь выпить?
Он невольно бросил взгляд на руки Констанс, та сразу поняла и грустно призналась:
— Опять все проиграла. Семерка выходила три раза, и я решила на нее поставить…
Издалека с профессиональным безразличием на них поглядывал администратор зала. В углу на диванчике сидел инспектор полиции, терпеливо дожидаясь окончания дежурства.
Луиза пыталась быть любезной, но иногда в ее глазах мелькал затаенный страх. Ей не давала покоя мысль о том, что Жэну уже, наверное, успели позвонить в бар «Экспресс», и она терялась в догадках, как он поступит, высчитывала, сколько времени ему понадобится, чтобы приехать поездом из Марселя.
— Эта девчонка тоже здесь, — тихо прошептала Малышу Констанс.
— Какая девчонка?
— Наша соседка. Если это будет продолжаться, я подниму скандал. Нечего липнуть к мужчинам! Тем более что она еще несовершеннолетняя…
Речь шла о Нюте, сидевшей в зале в обществе какого-то молодого человека. Казалось, она совсем не проявляет интереса к Малышу Луи.
В зале уже никого не было, сцена опустела, в витринах погасили свет. Перед казино выстроились вереницы такси. Слышалось равномерное дыхание моря, иногда нарушаемое криком чаек.
— Куда же мы пойдем? — спросила Констанс.
— В «Калифорнию», — предложил Малыш Луи, которому совсем не хотелось спать.
Они втиснулись в такси. Колени Малыша Луи прижимались к коленям Луизы, а Констанс держала его за руку.
В трех маленьких ночных забегаловках Луи заказывал себе мятный ликер, а женщины пили шампанское. Констанс завела долгий разговор с Луизой:
— Вы живете в Париже?
— Часть года.
— А я при жизни мужа…
В четыре часа утра они все трое вышли на площадь Массена, и Констанс стала уговаривать Луизу:
— Но раз я вам говорю, что меня это не стеснит… Не правда ли, Луи? Я твержу твоей сестре, что не стоит в такую пору будить ее друзей. Я дам ей ночную рубашку, и она будет спать в моей комнате.
Малыш Луи и Луиза еле удержались, чтобы не прыснуть.
Констанс не знала, как им угодить. Она приготовила всем по чашечке кофе, добавив в него выдержанного коньяку.
— Выйди-ка на минутку, пока Луиза переоденется!
Они еще долго болтали, уже в ночных рубашках, в комнате с выцветшей обивкой на мебели и мягкими подушками, в то время как по городу проезжали последние такси.
Глава 4
Теперь для Малыш Луи началась роскошная жизнь.
Такой он ее, по крайней мере, представлял, когда из окна столярной мастерской следил за компанией «марсельцев», которые целые дни проводили за столиками бара, и завидовал их холеным рукам и изящной обуви.
С его рук давно уже сошли мозоли, и не нужно было тереть их пемзой. А не далее как вчера он первый раз в жизни даже сделал себе маникюр в самой фешенебельной парикмахерской на площади Альберта I.
И теперь сквозь полуопущенные густые ресницы он разглядывал свои пальцы, ногти, покрытые розовым лаком, настороженно прислушиваясь к каждому звуку в доме.
Он валялся в постели до полудня не столько от лени, сколько из принципа, как бы беря реванш за те годы, когда должен был вставать с петухами по сверлившему уши звонку будильника.
Газеты лежали рядом. Констанс принесла ему в постель кофе и дала закурить, потом приоткрыла жалюзи, совсем немножко, ровно настолько, чтобы в комнату мог проникнуть и коснуться его постели косой луч света, совсем тоненький, такой, какие можно видеть на картинках с изображением Благовещения.
Луиза занималась уборкой квартиры. Ну и потеха! А потешней всего, что это взбрело в голову самой Констанс.
— Зачем вам ночевать у чужих людей, когда вы можете жить вместе с братом? — сказала она однажды.
Первую ночь обе женщины проспали в одной постели, и утром Луиза Мадзони шепнула Малышу Луи:
— До чего ж от нее воняет! Ума не приложу, как ты это выдерживаешь!
Затем ей поставили в гостиной диван, и вскоре она стала в доме настолько своей, что все даже забыли, когда она приехала, и больше не заговаривали об ее отъезде.
Надо сказать, что Луиза обладала большим терпением и, по словам Констанс, оказалась славной женщиной.
Она могла часами выслушивать истории, которые ей шепотом рассказывала старуха, когда они, сидя у окна, вязали крючком или на спицах. Луиза поддакивала и с серьезным видом одобряла:
— И правильно!
А иногда восклицала:
— Как я вас понимаю!
По утрам Констанс и Луиза, в халатах, повязавшись косынками, убирали комнаты. Затем по очереди шли на Французскую улицу за покупками.
А Малыш Луи, нежась в постели, прислушивался к звукам, доносившимся с улицы, которые по утрам кажутся звонкими и свежими, к звукам в доме, а особенно — за стеной, которых он ждал с нетерпением: голосу Нюты в соседней комнате.
Девушка брала уроки пения. Он узнал об этом от консьержки. И оказалось, что она вовсе не цыганка. Мать ее, известная актриса, жила теперь в Америке, отец, кажется, был русским.
Нюте шел только семнадцатый год, и, чтобы отделаться от девчонки, ее отправили в Ниццу, где каждый месяц она получала в банке положенную ей на содержание сумму.
Малыш Луи был твердо уверен, что Нюта влюбилась в него по уши. Девушка, должно быть, часами поджидала его, потому что всегда открывала дверь как раз в ту минуту, когда он проходил.
И все же, когда Малыш Луи с уверенным видом, сдвинув набок кепку, попытался однажды к ней войти, она убежала к себе и заперлась на ключ.
С тех пор он все чаще думал о ней и по утрам, лежа в постели, слушал ее пение, забывая читать газету, Он был счастлив! Этого нельзя отрицать. И был бы счастлив вдвойне, если бы мог лежать рядом с Нютой, чувствовать, как она пугливо прижимается к нему, прильнуть губами к ее губам так, чтобы дух захватило.
Он даже не сомневался, что рано или поздно это случится. Только не следовало сразу лезть напролом — нельзя же забывать, что она еще совсем девчонка.
И теперь он только улыбался ей, как умел это делать, игривой, ребячливой, обескураживающей улыбкой.
Да, он был счастлив. И при этом — неясное, но почти физическое ощущение страха. Это логично и неизбежно: когда человек счастлив, он всегда боится, что может все потерять…
Он не видел с тех пор ни Жэна, ни его дружков. Не получал от них никаких вестей. Но Луизе пришло из Йера письмо, где говорилось, что хозяйка вынуждена была из-за нее съездить в Марсель, а это наводило на размышления.
Наверху стучала пишущая машинка. Так было ежедневно с девяти утра. Пожилая дама, вдова чиновника, брала работу на дом.
Малыш Луи уже успел навести справки обо всех жильцах. Прежде всего из любопытства. А еще — на всякий случай: мало ли для чего может понадобиться.
Было около одиннадцати, когда раздался звонок в дверь.
Не иначе как посторонний! Ведь люди, заходившие к ним постоянно, например сборщик денег за газ или поставщики, знали, что дверь не заперта, и, войдя, окликали с порога:
— Мадам Констанс!
Не шевелясь, с сигаретой во рту, Малыш Луи навострил уши. Послышался мужской голос, но он не мог понять, что происходит, пока в его комнату с испуганным лицом не влетела Луиза. Она была чем-то расстроена и, приложив палец к губам, шепнула:
— Инспектор полиции.
— Какой?
— Я его не знаю. Он попросил меня выйти.
Тогда Луи встал и босиком, в своей удобной полосатой шелковой пижаме, подошел к двери и прильнул к ней ухом. Луиза тоже стала прислушиваться.
— Садитесь! — услышали они за стенкой голос Констанс. — Извините за беспорядок и мой туалет: по утрам я всегда занимаюсь уборкой…
По утрам у нее всегда были мешки под глазами, а щеки бледные, как луна.
— Мне хотелось бы выяснить — не ваша ли это вещица? — спросил полицейский, протягивая что-то Констанс, но что именно, Малыш Луи разглядеть никак не мог.
— Да, моя. Это еще от моей покойной матери… Но как она у вас очутилась? Кто-нибудь нашел на улице?
— К сожалению, нет. Этот золотой крестик был продан позавчера ювелиру на проспекте Победы. Вор…
Констанс тихо вскрикнула, а Малыш Луи увидел совсем близко от себя нахмуренные брови Луизы.
— Почему вы говорите — вор? — упавшим голосом произнесла Констанс.
— Есть все основания предполагать, что эта драгоценность была у вас украдена.
— А если я сама ее кому-нибудь дала?
— Кому же?
— А если я поручила своему секретарю Луи Берту продать ее?
— И это кольцо вы тоже поручили ему продать?
— Ну да. Мне надоели эти старые побрякушки. Я попросила его избавить меня от них.
Один глаз Малыша Луи закрылся, а нахмуренные брови Луизы стали распрямляться.
— В таком случае, мне нечего сказать. Раз вы сами утверждаете…
— Но…
— Тем не менее мне поручили поставить вас в известность относительно некоторых обстоятельств. Известно ли вам, что этот Луи, которого вы называете своим секретарем, дважды сидел в тюрьме?
— Да, он мне говорил.
— Знаете ли вы, что, весьма вероятно, он рано или поздно будет вызван по делу ограбления почты в Лаванду?
— Ну и что? Разве у вас есть какие-нибудь улики?
Молодчина старуха! Малыш Луи не мог сдержать улыбки и подумал, не открыть ли ему внезапно дверь, чтобы, напустив на себя иронический вид, поздороваться с этим кретином инспектором.
— Дело ваше. Вы поселили его у себя, и это касается только вас, хотя из осторожности… Ладно! Моя обязанность вас предостеречь, а уж там пеняйте на себя, если что случится.
На этот раз Малыш Луи пожал плечами, а потом по-мальчишески изобразил, будто нокаутирует противника.
— А что со мной может случиться?
— Как сказать! Вы уже не очень молоды… Допустим, что ваше имущество могло привлечь мужчину, у которого нет средств к существованию…
— Я попрошу вас!.. — сказала Констанс с достоинством.
— Ладно, не сердитесь! Теперь последний вопрос: говорил ли вам Малыш Луи, что за женщина живет в настоящее время под вашей крышей? Та, с которой я столкнулся, когда вошел?
— Это его сестра.
Тут уж было не до смеха. Ошеломленный Малыш Луи слушал, затаив дыхание, а Луиза вздохнула:
— Ну, что я говорила!
Инспектор продолжал дальше, довольный тем, что ему удалось взять верх:
— Мне не хочется причинять вам огорчение, мадам, но мой долг поставить вас также в известность, что женщина, о которой идет речь, Луиза Мадзони, тысяча девятьсот двенадцатого года рождения, уроженка Авиньона, с тысяча девятьсот тридцать второго года находится под наблюдением полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Делайте игру! Ставок больше нет!
— И часто она выигрывает? — переспросила Луиза.
— Случается. Но ведь она ставит не больше чем по сто су.
— Ты не знаешь, откуда у нее деньги?
— Нет еще. Пока только знаю, что у нее есть старикан, который навещает ее два раза в месяц. Она божится, что он важная птица, дипломат. Я его еще не видал.
— Ты думаешь, она не приревнует, когда увидит меня?
— А я ей скажу, что ты моя сестра.
— Какая у тебя в галстуке шикарная булавка! — заметила вдруг Луиза.
А Малыш Луи, в свою очередь, испытывал чувство облегчения оттого, что находится здесь, с нею рядом, и от сознания, что ему удалось так ловко обставить Жэна.
— Я не хочу наседать на нее сразу, понимаешь? Сначала нужно пронюхать про ее дела. Она ленива, уже два раза просила меня написать за нее письма, но ничего такого в них не было.
— Смотри, — прошептала Луиза, дожевывая сандвич.
К ним приближалась Констанс, робкая и смущенная, а Малыш Луи, будто не замечая ее волнения, повернулся к ней и сказал:
— Познакомьтесь! Моя сестра Луиза. Моя приятельница Констанс.
— Очень приятно.
— Луиза сегодня вечером приехала в Ниццу и пробудет здесь несколько дней.
— Вы остановились в отеле? — с видом светской дамы спросила Констанс Ропике.
— Нет, — вмешался Малыш Луи. — Она поселилась у друзей. У сестры много друзей на Юге. Ее муж родом из Ниццы.
— Так вы замужем?
Малыш Луи не смог скрыть насмешливого выражения глаз и, чтобы покончить с этой сценой, сказал:
— А не пойти ли нам куда-нибудь выпить?
Он невольно бросил взгляд на руки Констанс, та сразу поняла и грустно призналась:
— Опять все проиграла. Семерка выходила три раза, и я решила на нее поставить…
Издалека с профессиональным безразличием на них поглядывал администратор зала. В углу на диванчике сидел инспектор полиции, терпеливо дожидаясь окончания дежурства.
Луиза пыталась быть любезной, но иногда в ее глазах мелькал затаенный страх. Ей не давала покоя мысль о том, что Жэну уже, наверное, успели позвонить в бар «Экспресс», и она терялась в догадках, как он поступит, высчитывала, сколько времени ему понадобится, чтобы приехать поездом из Марселя.
— Эта девчонка тоже здесь, — тихо прошептала Малышу Констанс.
— Какая девчонка?
— Наша соседка. Если это будет продолжаться, я подниму скандал. Нечего липнуть к мужчинам! Тем более что она еще несовершеннолетняя…
Речь шла о Нюте, сидевшей в зале в обществе какого-то молодого человека. Казалось, она совсем не проявляет интереса к Малышу Луи.
В зале уже никого не было, сцена опустела, в витринах погасили свет. Перед казино выстроились вереницы такси. Слышалось равномерное дыхание моря, иногда нарушаемое криком чаек.
— Куда же мы пойдем? — спросила Констанс.
— В «Калифорнию», — предложил Малыш Луи, которому совсем не хотелось спать.
Они втиснулись в такси. Колени Малыша Луи прижимались к коленям Луизы, а Констанс держала его за руку.
В трех маленьких ночных забегаловках Луи заказывал себе мятный ликер, а женщины пили шампанское. Констанс завела долгий разговор с Луизой:
— Вы живете в Париже?
— Часть года.
— А я при жизни мужа…
В четыре часа утра они все трое вышли на площадь Массена, и Констанс стала уговаривать Луизу:
— Но раз я вам говорю, что меня это не стеснит… Не правда ли, Луи? Я твержу твоей сестре, что не стоит в такую пору будить ее друзей. Я дам ей ночную рубашку, и она будет спать в моей комнате.
Малыш Луи и Луиза еле удержались, чтобы не прыснуть.
Констанс не знала, как им угодить. Она приготовила всем по чашечке кофе, добавив в него выдержанного коньяку.
— Выйди-ка на минутку, пока Луиза переоденется!
Они еще долго болтали, уже в ночных рубашках, в комнате с выцветшей обивкой на мебели и мягкими подушками, в то время как по городу проезжали последние такси.
Глава 4
Теперь для Малыш Луи началась роскошная жизнь.
Такой он ее, по крайней мере, представлял, когда из окна столярной мастерской следил за компанией «марсельцев», которые целые дни проводили за столиками бара, и завидовал их холеным рукам и изящной обуви.
С его рук давно уже сошли мозоли, и не нужно было тереть их пемзой. А не далее как вчера он первый раз в жизни даже сделал себе маникюр в самой фешенебельной парикмахерской на площади Альберта I.
И теперь сквозь полуопущенные густые ресницы он разглядывал свои пальцы, ногти, покрытые розовым лаком, настороженно прислушиваясь к каждому звуку в доме.
Он валялся в постели до полудня не столько от лени, сколько из принципа, как бы беря реванш за те годы, когда должен был вставать с петухами по сверлившему уши звонку будильника.
Газеты лежали рядом. Констанс принесла ему в постель кофе и дала закурить, потом приоткрыла жалюзи, совсем немножко, ровно настолько, чтобы в комнату мог проникнуть и коснуться его постели косой луч света, совсем тоненький, такой, какие можно видеть на картинках с изображением Благовещения.
Луиза занималась уборкой квартиры. Ну и потеха! А потешней всего, что это взбрело в голову самой Констанс.
— Зачем вам ночевать у чужих людей, когда вы можете жить вместе с братом? — сказала она однажды.
Первую ночь обе женщины проспали в одной постели, и утром Луиза Мадзони шепнула Малышу Луи:
— До чего ж от нее воняет! Ума не приложу, как ты это выдерживаешь!
Затем ей поставили в гостиной диван, и вскоре она стала в доме настолько своей, что все даже забыли, когда она приехала, и больше не заговаривали об ее отъезде.
Надо сказать, что Луиза обладала большим терпением и, по словам Констанс, оказалась славной женщиной.
Она могла часами выслушивать истории, которые ей шепотом рассказывала старуха, когда они, сидя у окна, вязали крючком или на спицах. Луиза поддакивала и с серьезным видом одобряла:
— И правильно!
А иногда восклицала:
— Как я вас понимаю!
По утрам Констанс и Луиза, в халатах, повязавшись косынками, убирали комнаты. Затем по очереди шли на Французскую улицу за покупками.
А Малыш Луи, нежась в постели, прислушивался к звукам, доносившимся с улицы, которые по утрам кажутся звонкими и свежими, к звукам в доме, а особенно — за стеной, которых он ждал с нетерпением: голосу Нюты в соседней комнате.
Девушка брала уроки пения. Он узнал об этом от консьержки. И оказалось, что она вовсе не цыганка. Мать ее, известная актриса, жила теперь в Америке, отец, кажется, был русским.
Нюте шел только семнадцатый год, и, чтобы отделаться от девчонки, ее отправили в Ниццу, где каждый месяц она получала в банке положенную ей на содержание сумму.
Малыш Луи был твердо уверен, что Нюта влюбилась в него по уши. Девушка, должно быть, часами поджидала его, потому что всегда открывала дверь как раз в ту минуту, когда он проходил.
И все же, когда Малыш Луи с уверенным видом, сдвинув набок кепку, попытался однажды к ней войти, она убежала к себе и заперлась на ключ.
С тех пор он все чаще думал о ней и по утрам, лежа в постели, слушал ее пение, забывая читать газету, Он был счастлив! Этого нельзя отрицать. И был бы счастлив вдвойне, если бы мог лежать рядом с Нютой, чувствовать, как она пугливо прижимается к нему, прильнуть губами к ее губам так, чтобы дух захватило.
Он даже не сомневался, что рано или поздно это случится. Только не следовало сразу лезть напролом — нельзя же забывать, что она еще совсем девчонка.
И теперь он только улыбался ей, как умел это делать, игривой, ребячливой, обескураживающей улыбкой.
Да, он был счастлив. И при этом — неясное, но почти физическое ощущение страха. Это логично и неизбежно: когда человек счастлив, он всегда боится, что может все потерять…
Он не видел с тех пор ни Жэна, ни его дружков. Не получал от них никаких вестей. Но Луизе пришло из Йера письмо, где говорилось, что хозяйка вынуждена была из-за нее съездить в Марсель, а это наводило на размышления.
Наверху стучала пишущая машинка. Так было ежедневно с девяти утра. Пожилая дама, вдова чиновника, брала работу на дом.
Малыш Луи уже успел навести справки обо всех жильцах. Прежде всего из любопытства. А еще — на всякий случай: мало ли для чего может понадобиться.
Было около одиннадцати, когда раздался звонок в дверь.
Не иначе как посторонний! Ведь люди, заходившие к ним постоянно, например сборщик денег за газ или поставщики, знали, что дверь не заперта, и, войдя, окликали с порога:
— Мадам Констанс!
Не шевелясь, с сигаретой во рту, Малыш Луи навострил уши. Послышался мужской голос, но он не мог понять, что происходит, пока в его комнату с испуганным лицом не влетела Луиза. Она была чем-то расстроена и, приложив палец к губам, шепнула:
— Инспектор полиции.
— Какой?
— Я его не знаю. Он попросил меня выйти.
Тогда Луи встал и босиком, в своей удобной полосатой шелковой пижаме, подошел к двери и прильнул к ней ухом. Луиза тоже стала прислушиваться.
— Садитесь! — услышали они за стенкой голос Констанс. — Извините за беспорядок и мой туалет: по утрам я всегда занимаюсь уборкой…
По утрам у нее всегда были мешки под глазами, а щеки бледные, как луна.
— Мне хотелось бы выяснить — не ваша ли это вещица? — спросил полицейский, протягивая что-то Констанс, но что именно, Малыш Луи разглядеть никак не мог.
— Да, моя. Это еще от моей покойной матери… Но как она у вас очутилась? Кто-нибудь нашел на улице?
— К сожалению, нет. Этот золотой крестик был продан позавчера ювелиру на проспекте Победы. Вор…
Констанс тихо вскрикнула, а Малыш Луи увидел совсем близко от себя нахмуренные брови Луизы.
— Почему вы говорите — вор? — упавшим голосом произнесла Констанс.
— Есть все основания предполагать, что эта драгоценность была у вас украдена.
— А если я сама ее кому-нибудь дала?
— Кому же?
— А если я поручила своему секретарю Луи Берту продать ее?
— И это кольцо вы тоже поручили ему продать?
— Ну да. Мне надоели эти старые побрякушки. Я попросила его избавить меня от них.
Один глаз Малыша Луи закрылся, а нахмуренные брови Луизы стали распрямляться.
— В таком случае, мне нечего сказать. Раз вы сами утверждаете…
— Но…
— Тем не менее мне поручили поставить вас в известность относительно некоторых обстоятельств. Известно ли вам, что этот Луи, которого вы называете своим секретарем, дважды сидел в тюрьме?
— Да, он мне говорил.
— Знаете ли вы, что, весьма вероятно, он рано или поздно будет вызван по делу ограбления почты в Лаванду?
— Ну и что? Разве у вас есть какие-нибудь улики?
Молодчина старуха! Малыш Луи не мог сдержать улыбки и подумал, не открыть ли ему внезапно дверь, чтобы, напустив на себя иронический вид, поздороваться с этим кретином инспектором.
— Дело ваше. Вы поселили его у себя, и это касается только вас, хотя из осторожности… Ладно! Моя обязанность вас предостеречь, а уж там пеняйте на себя, если что случится.
На этот раз Малыш Луи пожал плечами, а потом по-мальчишески изобразил, будто нокаутирует противника.
— А что со мной может случиться?
— Как сказать! Вы уже не очень молоды… Допустим, что ваше имущество могло привлечь мужчину, у которого нет средств к существованию…
— Я попрошу вас!.. — сказала Констанс с достоинством.
— Ладно, не сердитесь! Теперь последний вопрос: говорил ли вам Малыш Луи, что за женщина живет в настоящее время под вашей крышей? Та, с которой я столкнулся, когда вошел?
— Это его сестра.
Тут уж было не до смеха. Ошеломленный Малыш Луи слушал, затаив дыхание, а Луиза вздохнула:
— Ну, что я говорила!
Инспектор продолжал дальше, довольный тем, что ему удалось взять верх:
— Мне не хочется причинять вам огорчение, мадам, но мой долг поставить вас также в известность, что женщина, о которой идет речь, Луиза Мадзони, тысяча девятьсот двенадцатого года рождения, уроженка Авиньона, с тысяча девятьсот тридцать второго года находится под наблюдением полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22