Выходя из машины, Мегрэ поднял голову и увидел свет в окнах своей квартиры. Когда он одолел последний лестничный пролет, дверь открылась.
— Не простудился?
— Кажется, нет.
— Я вскипятила воду для грога. Садись. Я помогу тебе разуться.
Носки промокли насквозь. Жена пошла за его домашними туфлями.
— Пардон рассказал нам, в чем дело. Интересно, как отреагировали родители? Почему поехал к ним ты?
— Не знаю.
Он занялся этим делом непроизвольно — потому что оказался в гуще событий, потому что оно напомнило ему годы, проведенные на улицах ночного Парижа.
— Сперва они даже не поняли. А вот сейчас наверняка сломались.
— Они молоды?
— Ему за сорок пять, но, по-моему, меньше пятидесяти. Жене нет и сорока, очень хорошенькая. Ты знаешь духи «Милена»?
— Конечно. Их все знают.
— Так вот, это их фирма.
— Они очень богаты. У них замок в Солони, яхта в Канне, они дают роскошные приемы.
— Откуда тебе-то известно?
— Не забывай: мне приходится часами дожидаться тебя, и я читаю иногда газетные сплетни.
Она плеснула в стакан рома, добавила сахарной пудры, положила ложечку, чтобы стакан не треснул, и налила кипятку.
— Ломтик лимона?
— Не надо.
Вокруг было тесно, но уютно. Мегрэ огляделся, словно возвратился из долгого путешествия.
— О чем ты думаешь?
— Как ты сказала, они очень богаты. Квартира роскошная — я таких и не видел. Они вернулись из театра, были оживлены. Увидели, что я сижу в холле. Горничная тихонько сказала им, кто я.
— Раздевайся.
Все же дома лучше всего. Мегрэ надел пижаму, почистил зубы и четверть часа спустя, немного возбужденный грогом, лежал рядом с г-жой Мегрэ.
— Спокойной ночи, — сказала она, приблизив к нему лицо.
Он поцеловал ее, как делал это вот уже столько лет, и прошептал:
— Спокойной ночи.
— Как обычно?
Это означало: «Я разбужу тебя как обычно в половине восьмого и принесу кофе».
Он неразборчиво пробормотал «да», уже проваливаясь в сон. Ему ничего не снилось. А если и снилось, то сны не запоминались. И сразу же наступило утро. Пока он сидел в постели с чашкой кофе, жена отдернула шторы, и Мегрэ попытался проникнуть взглядом сквозь тюлевую занавеску.
— Дождь все еще льет?
— Нет, но судя по тому, что люди идут, засунув руки в карманы, весна еще не наступила — что бы там ни говорил календарь.
Было 19 марта. Среда. Еле успев влезть в халат, Мегрэ принялся звонить в больницу Сент-Антуан; ему пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы связаться с больничным начальством.
— Да… Мне хотелось бы, чтобы его поместили в отдельную палату… Прекрасно знаю, что он умер. Но это не основание заставлять родителей ходить по подвалам. Через час-другой они приедут. После их посещения тело увезут в Институт судебно-медицинской экспертизы… Да. Можете не бояться: родители заплатят… Ну, конечно… Они заполнят все, что вам нужно.
Он уселся напротив жены, съел два рогалика и выпил еще чашку кофе, рассеянно глядя на улицу. Низкие тучи по-прежнему бежали по небу, но у них уже не было того противоестественного оттенка, что накануне. Все еще сильный ветер раскачивал ветви деревьев.
— У тебя уже есть какие-нибудь соображения насчет…
— Ты же знаешь, у меня никогда не бывает соображений.
— Я знаю также, что если они и бывают, ты все равно о них не рассказываешь. Ты не находишь, что Пардон плохо выглядит?
— Тебя это тоже удивило? Он не только устал, но и пал духом. Вчера наговорил о своей профессии такого, чего раньше я от него никогда не слышал.
В девять Мегрэ из своего кабинета соединился с комиссариатом XI округа.
— Говорит Мегрэ. Это вы, Лувель? — узнал он по голосу.
— Вы, видимо, насчет магнитофона?
— Да. Он у вас?
— Демари подобрал его и принес сюда. Я боялся, что дождь повредил аппарат, но он работает. Непонятно, зачем мальчишка записывал все эти разговоры.
— Можете прислать его мне сегодня утром?
— Вместе с донесением, которое допечатают через несколько минут.
Почта. Циркуляры. Вчера вечером он не сказал Пардону, что тоже подавлен лавиной административных бумаг.
Потом он отправился в кабинет начальника на доклад. В нескольких словах рассказал о том, что произошло накануне, поскольку Жерар Батийль был человек известный, и дело могло вызвать много шума. Действительно, возвращаясь к себе в кабинет, комиссар наткнулся на группу журналистов и фотографов.
— Вы в самом деле почти присутствовали при убийстве?
— Просто я достаточно быстро прибыл на место преступления, потому что находился неподалеку.
— Этот парень, Антуан Батийль, в самом деле сын фабриканта косметики?
Откуда прессе все известно? Неужели слухи просочились из комиссариата?
— Привратница утверждает…
— Какая привратница?
— С набережной Анжу.
Мегрэ ее даже не видел. Не назвал ей ни своего имени, ни должности. Проболталась, разумеется, горничная.
— Родителям сообщили вы?
— Да.
— Как они реагировали?
— Как люди, узнавшие, что их сына только что убили.
— Они кого-нибудь подозревают?
— Нет — Не думаете ли вы, что это дело может оказаться политическим?
— Наверняка нет — Тогда любовная история?
— Не думаю.
— У него ведь ничего не взяли, правда?
— Нет.
— Ну так что же?
— Ничего, господа. Расследование только началось; когда будут результаты, я вам сообщу.
— Вы видели дочку?
— Какую дочку?
— Мину, дочку Батийля. Ее, кажется, хорошо знают в определенных кругах…
— Нет, я ее не видел.
— Она водится со всякими шалопаями…
— Спасибо, что сказали, но речь идет не о ней.
— Как знать, не правда ли?
Раздвинув журналистов, комиссар толкнул дверь в кабинет и закрыл ее за собой. Постоял у окна, набил трубку и открыл дверь в инспекторскую. Собрались еще не все. Одни звонили по телефону, другие печатали донесения.
— Занят, Жанвье?
— Допечатаю еще две строчки и все, шеф.
— Потом зайди ко мне.
В ожидании Жанвье Мегрэ позвонил судебно-медицинскому эксперту, сменившему его старого друга доктора Поля.
— Вам привезут его днем. Это срочно, да, и не столько потому, что я жду результатов вскрытия, сколько из-за нетерпения его родителей. По возможности, не очень его уродуйте. Да… Вот именно… Вы все правильно понимаете. Перед гробом пройдет почти целый справочник «Весь Париж». У меня в коридоре уже толкутся журналисты.
Прежде всего нужно съездить на улицу Попенкур. Накануне Джино Пальятти успел рассказать немного, а его жене и рта не удалось раскрыть. Потом есть некий Жюль и трое других картежников. Кроме того, Мегрэ вспомнил старушку, силуэт которой заметил в окне.
— В чем дело, шеф? — спросил Жанвье, входя в кабинет.
— Есть во дворе свободная машина?
— Надеюсь.
— Отвезешь меня на улицу Попенкур. Это недалеко от улицы Шмен-Вер. Я покажу.
Жена была права — Мегрэ заметил это, ожидая во дворе машину: холодно, как в декабре.
Глава 2
Мегрэ понимал: Жанвье несколько удивлен, что комиссар придает этому делу такое значение. Каждую ночь в Париже регистрировались случаи поножовщины, в основном в густонаселенных кварталах, и при обычных обстоятельствах газеты посвятили бы трагедии на улице Попенкур лишь несколько строк в рубрике «Происшествия».
«Вооруженное нападение. Вчера около половины одиннадцатого вечера, на улице Попенкур, Антуан Б., студент, 21 года, получил несколько ножевых ранений. Вероятно, попытка ограбления; чета торговцев из этого квартала своим появлением помешала грабителю. Антуан Б, скончался вскоре после того, как его привезли в больницу Сент-Антуан».
Только вот фамилия Антуана Б. — Батийль, и жил он на набережной Анжу. Отец его был известной личностью, упоминался во «Всем Париже», а духи «Милена» знали практически все.
Маленькая черная машина уголовной полиции пересекла площадь Республики, и Мегрэ очутился у себя в квартале — лабиринте узких, густонаселенных улочек между бульварами Вольтер с одной стороны и Ришар-Ленуар — с другой. Они с г-жой Мегрэ шагали по этим улочкам всякий раз, когда отправлялись обедать к Пардонам, а на улицу Шмен-Вер г-жа Мегрэ часто ходила за покупками. Именно у Джино, как они запросто его называли, она покупала не только пироги, но и болонскую колбасу, миланский окорок и оливковое масло в больших золотистых жестяных банках. Лавки в квартале были тесные, узкие, полутемные. В этот день над городом низко нависли тучи, и почти везде горело электричество; в его свете лица казались восковыми.
Множество старух. Множество немолодых одиноких мужчин с корзинами для провизии в руках. В выражении лиц — покорность судьбе. Кое-кто иногда останавливается и подносит руку к сердцу, ожидая, когда пройдет спазм. Женщины всех национальностей: на руках младенец, за платье держится мальчик или девочка.
— Останови здесь и пойдем.
Они начали с Пальятти. Лючия обслуживала троих покупателей.
— Муж в задней комнате. Вон в ту дверь. Джино готовил равиоли на длинной мраморной доске, посыпанной мукой.
— А, комиссар! Я так и думал, что вы зайдете. — Голос у него звонкий, на лице — непринужденная улыбка. — Это правда, что бедняга умер?
В газетах об этом еще ничего не было.
— Кто вам сказал?
— Один журналист, что был здесь минут десять назад. Он меня сфотографировал; в газете поместят мой портрет.
— Повторите, пожалуйста, все, что говорили вчера вечером, только более подробно. Вы возвращались от шурина…
— Да, они ждут ребенка. Это на улице Шарон. У нас на двоих был один зонтик — все равно, когда мы идем по улице, Лючия всегда берет меня под руку. Вы помните, какой был дождь? Прямо буря. Несколько раз мне казалось, что зонтик вот-вот вырвется из рук, и я держал его перед собой, как щит. Потому я и не заметил его раньше.
— Кого?
— Убийцу. Он, видимо, шел несколько впереди нас, но у меня была одна забота — дождь и лужи… А может, он прятался в каком-нибудь подъезде…
— И вы его заметили…
— Уже дальше, за кафе; там еще горел свет.
— Разглядели, как он был одет?
— Вчера вечером мы говорили об этом с женой. Нам обоим показалось, что на нем был светлый непромокаемый плащ с поясом. Он шел легкой походкой, очень быстро.
— Преследовал молодого человека в куртке?
— Нет, шел быстрее, словно хотел нагнать или обогнать его.
— На каком расстоянии от них вы находились?
— Может, метрах в ста… Я могу показать.
— Тот, кто шел первым, не оборачивался?
— Нет. Другой его догнал. Я видел, как он поднял руку и опустил… Ножа я не заметил… Он ударил несколько раз, и парень в куртке упал ничком на тротуар. Убийца зашагал по направлению к улице Шмен-Вер, но потом вернулся. Он, наверное, нас видел — мы были уже метрах в шестидесяти. Но все же наклонился и нанес еще несколько ударов.
— Вы не погнались за ним?
— Знаете, я довольно полный, к тому же у меня эмфизема. Мне трудно бегать, — смутился и покраснел Джино. — Мы пошли быстрее, а он тем временем завернул за угол.
— Шума отъезжающей машины не слышали?
— Пожалуй, нет… Не обратил внимания.
Жанвье машинально, без всяких указаний Мегрэ, стенографировал.
— Вы подошли к раненому и…
— Вы видели то же, что и я. Куртка в нескольких местах была разорвана, на ней выступила кровь. Я тут же вспомнил о докторе и бросился к господину Пардону, а Лючии велел оставаться на месте.
— Почему?
— Не знаю. Мне показалось, что оставлять его одного нельзя.
— Жена рассказала что-нибудь, когда вы вернулись?
— Пока я бегал, мимо никто как нарочно не проходил.
— Раненый что-нибудь говорил?
— Нет. Дышал с трудом, в груди что-то булькало. Лючия может подтвердить, но сейчас она очень занята.
— Больше ничего не припомните?
— Ничего. Я рассказал все, что знаю.
— Благодарю вас, Джино.
— Как поживает госпожа Мегрэ?
— Спасибо, хорошо.
Сбоку от лавки узкий проход вел во двор; там в застекленной мастерской работал паяльщик. В квартале было много таких дворов и тупиков, где трудились мелкие ремесленники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Не простудился?
— Кажется, нет.
— Я вскипятила воду для грога. Садись. Я помогу тебе разуться.
Носки промокли насквозь. Жена пошла за его домашними туфлями.
— Пардон рассказал нам, в чем дело. Интересно, как отреагировали родители? Почему поехал к ним ты?
— Не знаю.
Он занялся этим делом непроизвольно — потому что оказался в гуще событий, потому что оно напомнило ему годы, проведенные на улицах ночного Парижа.
— Сперва они даже не поняли. А вот сейчас наверняка сломались.
— Они молоды?
— Ему за сорок пять, но, по-моему, меньше пятидесяти. Жене нет и сорока, очень хорошенькая. Ты знаешь духи «Милена»?
— Конечно. Их все знают.
— Так вот, это их фирма.
— Они очень богаты. У них замок в Солони, яхта в Канне, они дают роскошные приемы.
— Откуда тебе-то известно?
— Не забывай: мне приходится часами дожидаться тебя, и я читаю иногда газетные сплетни.
Она плеснула в стакан рома, добавила сахарной пудры, положила ложечку, чтобы стакан не треснул, и налила кипятку.
— Ломтик лимона?
— Не надо.
Вокруг было тесно, но уютно. Мегрэ огляделся, словно возвратился из долгого путешествия.
— О чем ты думаешь?
— Как ты сказала, они очень богаты. Квартира роскошная — я таких и не видел. Они вернулись из театра, были оживлены. Увидели, что я сижу в холле. Горничная тихонько сказала им, кто я.
— Раздевайся.
Все же дома лучше всего. Мегрэ надел пижаму, почистил зубы и четверть часа спустя, немного возбужденный грогом, лежал рядом с г-жой Мегрэ.
— Спокойной ночи, — сказала она, приблизив к нему лицо.
Он поцеловал ее, как делал это вот уже столько лет, и прошептал:
— Спокойной ночи.
— Как обычно?
Это означало: «Я разбужу тебя как обычно в половине восьмого и принесу кофе».
Он неразборчиво пробормотал «да», уже проваливаясь в сон. Ему ничего не снилось. А если и снилось, то сны не запоминались. И сразу же наступило утро. Пока он сидел в постели с чашкой кофе, жена отдернула шторы, и Мегрэ попытался проникнуть взглядом сквозь тюлевую занавеску.
— Дождь все еще льет?
— Нет, но судя по тому, что люди идут, засунув руки в карманы, весна еще не наступила — что бы там ни говорил календарь.
Было 19 марта. Среда. Еле успев влезть в халат, Мегрэ принялся звонить в больницу Сент-Антуан; ему пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы связаться с больничным начальством.
— Да… Мне хотелось бы, чтобы его поместили в отдельную палату… Прекрасно знаю, что он умер. Но это не основание заставлять родителей ходить по подвалам. Через час-другой они приедут. После их посещения тело увезут в Институт судебно-медицинской экспертизы… Да. Можете не бояться: родители заплатят… Ну, конечно… Они заполнят все, что вам нужно.
Он уселся напротив жены, съел два рогалика и выпил еще чашку кофе, рассеянно глядя на улицу. Низкие тучи по-прежнему бежали по небу, но у них уже не было того противоестественного оттенка, что накануне. Все еще сильный ветер раскачивал ветви деревьев.
— У тебя уже есть какие-нибудь соображения насчет…
— Ты же знаешь, у меня никогда не бывает соображений.
— Я знаю также, что если они и бывают, ты все равно о них не рассказываешь. Ты не находишь, что Пардон плохо выглядит?
— Тебя это тоже удивило? Он не только устал, но и пал духом. Вчера наговорил о своей профессии такого, чего раньше я от него никогда не слышал.
В девять Мегрэ из своего кабинета соединился с комиссариатом XI округа.
— Говорит Мегрэ. Это вы, Лувель? — узнал он по голосу.
— Вы, видимо, насчет магнитофона?
— Да. Он у вас?
— Демари подобрал его и принес сюда. Я боялся, что дождь повредил аппарат, но он работает. Непонятно, зачем мальчишка записывал все эти разговоры.
— Можете прислать его мне сегодня утром?
— Вместе с донесением, которое допечатают через несколько минут.
Почта. Циркуляры. Вчера вечером он не сказал Пардону, что тоже подавлен лавиной административных бумаг.
Потом он отправился в кабинет начальника на доклад. В нескольких словах рассказал о том, что произошло накануне, поскольку Жерар Батийль был человек известный, и дело могло вызвать много шума. Действительно, возвращаясь к себе в кабинет, комиссар наткнулся на группу журналистов и фотографов.
— Вы в самом деле почти присутствовали при убийстве?
— Просто я достаточно быстро прибыл на место преступления, потому что находился неподалеку.
— Этот парень, Антуан Батийль, в самом деле сын фабриканта косметики?
Откуда прессе все известно? Неужели слухи просочились из комиссариата?
— Привратница утверждает…
— Какая привратница?
— С набережной Анжу.
Мегрэ ее даже не видел. Не назвал ей ни своего имени, ни должности. Проболталась, разумеется, горничная.
— Родителям сообщили вы?
— Да.
— Как они реагировали?
— Как люди, узнавшие, что их сына только что убили.
— Они кого-нибудь подозревают?
— Нет — Не думаете ли вы, что это дело может оказаться политическим?
— Наверняка нет — Тогда любовная история?
— Не думаю.
— У него ведь ничего не взяли, правда?
— Нет.
— Ну так что же?
— Ничего, господа. Расследование только началось; когда будут результаты, я вам сообщу.
— Вы видели дочку?
— Какую дочку?
— Мину, дочку Батийля. Ее, кажется, хорошо знают в определенных кругах…
— Нет, я ее не видел.
— Она водится со всякими шалопаями…
— Спасибо, что сказали, но речь идет не о ней.
— Как знать, не правда ли?
Раздвинув журналистов, комиссар толкнул дверь в кабинет и закрыл ее за собой. Постоял у окна, набил трубку и открыл дверь в инспекторскую. Собрались еще не все. Одни звонили по телефону, другие печатали донесения.
— Занят, Жанвье?
— Допечатаю еще две строчки и все, шеф.
— Потом зайди ко мне.
В ожидании Жанвье Мегрэ позвонил судебно-медицинскому эксперту, сменившему его старого друга доктора Поля.
— Вам привезут его днем. Это срочно, да, и не столько потому, что я жду результатов вскрытия, сколько из-за нетерпения его родителей. По возможности, не очень его уродуйте. Да… Вот именно… Вы все правильно понимаете. Перед гробом пройдет почти целый справочник «Весь Париж». У меня в коридоре уже толкутся журналисты.
Прежде всего нужно съездить на улицу Попенкур. Накануне Джино Пальятти успел рассказать немного, а его жене и рта не удалось раскрыть. Потом есть некий Жюль и трое других картежников. Кроме того, Мегрэ вспомнил старушку, силуэт которой заметил в окне.
— В чем дело, шеф? — спросил Жанвье, входя в кабинет.
— Есть во дворе свободная машина?
— Надеюсь.
— Отвезешь меня на улицу Попенкур. Это недалеко от улицы Шмен-Вер. Я покажу.
Жена была права — Мегрэ заметил это, ожидая во дворе машину: холодно, как в декабре.
Глава 2
Мегрэ понимал: Жанвье несколько удивлен, что комиссар придает этому делу такое значение. Каждую ночь в Париже регистрировались случаи поножовщины, в основном в густонаселенных кварталах, и при обычных обстоятельствах газеты посвятили бы трагедии на улице Попенкур лишь несколько строк в рубрике «Происшествия».
«Вооруженное нападение. Вчера около половины одиннадцатого вечера, на улице Попенкур, Антуан Б., студент, 21 года, получил несколько ножевых ранений. Вероятно, попытка ограбления; чета торговцев из этого квартала своим появлением помешала грабителю. Антуан Б, скончался вскоре после того, как его привезли в больницу Сент-Антуан».
Только вот фамилия Антуана Б. — Батийль, и жил он на набережной Анжу. Отец его был известной личностью, упоминался во «Всем Париже», а духи «Милена» знали практически все.
Маленькая черная машина уголовной полиции пересекла площадь Республики, и Мегрэ очутился у себя в квартале — лабиринте узких, густонаселенных улочек между бульварами Вольтер с одной стороны и Ришар-Ленуар — с другой. Они с г-жой Мегрэ шагали по этим улочкам всякий раз, когда отправлялись обедать к Пардонам, а на улицу Шмен-Вер г-жа Мегрэ часто ходила за покупками. Именно у Джино, как они запросто его называли, она покупала не только пироги, но и болонскую колбасу, миланский окорок и оливковое масло в больших золотистых жестяных банках. Лавки в квартале были тесные, узкие, полутемные. В этот день над городом низко нависли тучи, и почти везде горело электричество; в его свете лица казались восковыми.
Множество старух. Множество немолодых одиноких мужчин с корзинами для провизии в руках. В выражении лиц — покорность судьбе. Кое-кто иногда останавливается и подносит руку к сердцу, ожидая, когда пройдет спазм. Женщины всех национальностей: на руках младенец, за платье держится мальчик или девочка.
— Останови здесь и пойдем.
Они начали с Пальятти. Лючия обслуживала троих покупателей.
— Муж в задней комнате. Вон в ту дверь. Джино готовил равиоли на длинной мраморной доске, посыпанной мукой.
— А, комиссар! Я так и думал, что вы зайдете. — Голос у него звонкий, на лице — непринужденная улыбка. — Это правда, что бедняга умер?
В газетах об этом еще ничего не было.
— Кто вам сказал?
— Один журналист, что был здесь минут десять назад. Он меня сфотографировал; в газете поместят мой портрет.
— Повторите, пожалуйста, все, что говорили вчера вечером, только более подробно. Вы возвращались от шурина…
— Да, они ждут ребенка. Это на улице Шарон. У нас на двоих был один зонтик — все равно, когда мы идем по улице, Лючия всегда берет меня под руку. Вы помните, какой был дождь? Прямо буря. Несколько раз мне казалось, что зонтик вот-вот вырвется из рук, и я держал его перед собой, как щит. Потому я и не заметил его раньше.
— Кого?
— Убийцу. Он, видимо, шел несколько впереди нас, но у меня была одна забота — дождь и лужи… А может, он прятался в каком-нибудь подъезде…
— И вы его заметили…
— Уже дальше, за кафе; там еще горел свет.
— Разглядели, как он был одет?
— Вчера вечером мы говорили об этом с женой. Нам обоим показалось, что на нем был светлый непромокаемый плащ с поясом. Он шел легкой походкой, очень быстро.
— Преследовал молодого человека в куртке?
— Нет, шел быстрее, словно хотел нагнать или обогнать его.
— На каком расстоянии от них вы находились?
— Может, метрах в ста… Я могу показать.
— Тот, кто шел первым, не оборачивался?
— Нет. Другой его догнал. Я видел, как он поднял руку и опустил… Ножа я не заметил… Он ударил несколько раз, и парень в куртке упал ничком на тротуар. Убийца зашагал по направлению к улице Шмен-Вер, но потом вернулся. Он, наверное, нас видел — мы были уже метрах в шестидесяти. Но все же наклонился и нанес еще несколько ударов.
— Вы не погнались за ним?
— Знаете, я довольно полный, к тому же у меня эмфизема. Мне трудно бегать, — смутился и покраснел Джино. — Мы пошли быстрее, а он тем временем завернул за угол.
— Шума отъезжающей машины не слышали?
— Пожалуй, нет… Не обратил внимания.
Жанвье машинально, без всяких указаний Мегрэ, стенографировал.
— Вы подошли к раненому и…
— Вы видели то же, что и я. Куртка в нескольких местах была разорвана, на ней выступила кровь. Я тут же вспомнил о докторе и бросился к господину Пардону, а Лючии велел оставаться на месте.
— Почему?
— Не знаю. Мне показалось, что оставлять его одного нельзя.
— Жена рассказала что-нибудь, когда вы вернулись?
— Пока я бегал, мимо никто как нарочно не проходил.
— Раненый что-нибудь говорил?
— Нет. Дышал с трудом, в груди что-то булькало. Лючия может подтвердить, но сейчас она очень занята.
— Больше ничего не припомните?
— Ничего. Я рассказал все, что знаю.
— Благодарю вас, Джино.
— Как поживает госпожа Мегрэ?
— Спасибо, хорошо.
Сбоку от лавки узкий проход вел во двор; там в застекленной мастерской работал паяльщик. В квартале было много таких дворов и тупиков, где трудились мелкие ремесленники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18