Все четыре пальца его так сдавили мне грудь, что не знаю, как выдержали кости. Не пытаясь подняться, зверь просовывал меня в открывшуюся навстречу пасть.
Я выбросил обе руки навстречу и уперся в коричневые десны. Они были покрыты слизью, и мои ладони через мгновение начали медленно соскальзывать внутрь. Я изо всех сил старался давить на нижнюю челюсть. Мы на секунду застыли в таком положении.
И как же все было безнадежно!
Рядом возник Михайлов, с размаху вонзивший меч в пустую глазницу тиранозавра, и тут же мимо меня просунулось давешнее бревно, усилиями Мсти-ши, Исаева и Малинина нацеленное точно в бездонную глотку.
Я взлетел в воздух, отброшенный, как и Илья, но целый и полный такой дикой ярости, какая охватывает душу каждого честного человека при виде вопиющей несправедливости. Все пережитое мной в эти затянувшиеся мгновения схватки причиняло такую боль, будто кровь сочилась из пор. Болело тело и мозг, ныло у корней волос, под ногтями, между зубами...
Я – человек!
И тут, от возмущения перестав быть человеком и дико вопя, я уже лез к этой морде, мимоходом смахнув Михайлова и забив его торчащий из глазницы меч по самую рукоять... Мстиша еще цеплялся за бревно, я отбросил и его... Бревно сразу ушло вглубь, ко мне тянулась лапа, я отломил средний толстый палец, а когда лапа вернулась – еще один... Ярость переполняла меня, все вокруг стало мягким, податливым, все, кроме меня и моего тела!.. Я отломил еще один палец – они болтались, и лапа беспорядочно металась... Бревно мое наконец-то провалилось куда-то, тело тиранозавра подо мной дернулось раз, другой... Мне все было ясно. Я сполз вниз и отошел от умирающей твари.
Они стояли в стороне, мои друзья... И Илья лежал чуть дальше...
Метрах в двухстах застыла толпа кентавров.
Тихо. Тучи мошкары впивались в разгоряченное лицо. Крылатый яд, носимый ветром. Пахло рекой и болотом, потерявшимся в бескрайней степи со всеми своими звездами, своими рыбами, гадами, течениями...
Я победил!.. И то дикое, колдовское, что еще переполняло меня, заклекотало в глотке, и я закричал, чтобы не быть разорванным зловещими пастями, от которых шевелился каждый волосок на голове...
Я закричал так, что отшатнулись мои друзья и вздрогнули кентавры и далеко-далеко, за рекой оглянулся Ставр – неужто?.. Я кричал, потому что победил, потому что был жив, потому что был счастлив! Да, был счастлив!..
Илья истекал кровью. Зверь перекусил ему ноги чуть выше колен, других повреждений не было, но если не остановить кровь... Я махнул кентаврам, подзывая, и, когда те подъехали, указал на Илью:
– Берите осторожнее, он должен жить. И приведите наших лошадей.
– Они уже здесь, – ответил кто-то из полуконей. Я кивнул. Илью, так и не пришедшего в себя, уже унесли два кентавра. Подошли еще два полуконя, ведущих под уздцы шесть лошадей.
Нас осталось пятеро, подумал я и изгнал эти мысли.
– Что будете с ним делать? – кивнул я на тиранозавра.
Белый кентавр с черным пером в пучке волос на голове удивленно ответил:
– Как что? Снимем шкуру и сделаем чучело на память... Ведь такого еще не случалось с создания мира!
Я посмотрел на него. Что он хотел сказать? И что произошло? В голове было мутно.
Кентавры ждали, пока мы сядем на коней. До городка юрт было совсем близко. При въезде на главную улицу нас пропустили вперед.
Все было так же, как и вчера (только вчера!). И все же не совсем так.
Так же кричали толпы полуконей по сторонам дороги, так же чествовали... только на этот раз чествовали нас!
На площади пыток стеной стояли вожди. Все смолкло. В молчании я выехал вперед и остановился в десятке метров перед ними.
Ко мне приблизился шаман. Вновь застучал бубен, запела флейта. Потом, словно отрубив мелодию, шаман, надсаживаясь, прокричал:
– Арланы! Сбылось великое предсказание. Человек-предтеча, пророк Бога-Отца нашего, явился к нам.
– Пророк пришел к нам! – взвыла толпа.
– Предтеча! Предтеча явился! – вторили другие.
– Мы били сиротами, но теперь Бог-Отец вспомнил о нас, о любимых детях своих, и прислал нам гонца своего! – кричал шаман.
– Прислал! Прислал!..
– Он победил ужасное чудовище, вождя всех чудовищ!
– Вождя чудовищ!
– Да будет Пророк править нами, как Бог-Отец правит!
– Пусть Пророк правит нами! – вопила толпа, так что уши заложило. А когда по знаку шамана наступила тишина, она показалась нереальной.
Шаман тяжело, кряхтя, опустился на колени, подогнув передние ноги и склоняя тело к земле. И, повторяя за ним, позу рабьей покорности приняли все вожди. И я слышал, как степь за спиной и с боков слаженно шелестела, когда великое множество кентавров склонялось передо мной.
Прошла минута, другая – ничего не изменилось. Полукони застыли в неудобной позе, не шелохнувшись, опираясь руками о землю. Я оглянулся и поймал горевший восторгом взгляд Мстиши. Рядом довольно хмурился Михайлов, с интересом, уже абстрактным, осматривался Малинин.
– Да будет так! – громко, так громко, чтобы голос мой слышали не только здесь, но и дальше, крикнул я. – Будьте же моими детьми, как вы были детьми Богу-Отцу, и я буду править вами, как Отец ваш. Поднимитесь с колен, дети мои!
И вновь оглянулся, чтобы увидеть округлившиеся от сдерживаемого смеха глаза Исаева, богоборца и революционера.
Ну вот. Потом началась бестолковая кутерьма, пока я не сообразил, что кентавры всерьез переложили на меня груз ответственности за себя. Оказывается, даже вожди жаждали быть любимыми детьми Бога-Отца, через меня, конечно. Вождь, отрубивший вчера руку Кочетову, чуть было не умер на месте, едва я вздумал в досаде отослать его. Может, и умер бы, но я выяснил, что с Кочетовым все в порядке, рука заживает, так что я на всякий случай осчастливил вождя прощением.
Я подозвал Мстишу.
– Бери пять-шесть вождей – посоветуйся с шаманом, кого взять, – и скачи к воеводе Ставру. Сообщи ему обо всем, пусть приезжает, надо договориться с кентаврами о переправе.
Шаману я указал лечить Илью так, чтобы вскоре можно было посадить его на коня.
Потом мне выделили белую-белую с золотым шитым узором юрту, где все было устлано мягкими коврами и шкурами. Мне прислуживали маленькие, очень нервные кобылки. Разумеется, наполовину. Все человеческое было у них на удивление прекрасно. И волос я не заметил ни на груди, ни на спине. Вместо гривы до лошадиной холки падали чудной волной длинные и разного – соответственно масти – цвета волосы.
Служанки легким галопом наносили мне воды в огромный котел, куда и сами могли бы поместиться Воду подогрели, и я отлично отмыл грязь, и кровь – свою и чужую.
Потом лег спать, наказав разбудить вечером, когда солнце коснется горизонта. Я так объяснил, и они поняли.
Уже засыпая, спросил одну из красавиц (она произвела на меня особое впечатление), устроили ли моих товарищей. Да. Дали ли им умыться? Конечно...
Я уснул.
31
ВЛАСТЬ – ЭТО ОДИНОЧЕСТВО
– Тяжело тебе пришлось, друг-брат, – сказал мне воевода Ставр, когда вечером, уже после переправы абров и людей, мы встретились с ним наедине. – Мне Мстиша все пересказал, – пояснил он. И покачал головой, переживая события. – Невиданное дело ты совершил и по праву теперь вождь. Ну, едем к твоим. Будем знакомиться.
– Как чувствует себя Илья? Как твой Кочетов? – немного погодя на ходу спросил он. И, выслушав ответ, продолжал о своем: – Нет, великий подвиг Малой кровью ты обрел столько союзных сил!
Кентавры кричали нам славу. Я сказал, что дети мои арланы хорошо примут великий народ сколотов и абров.
И действительно, надо сказать, что если некоторое отчуждение еще присутствовало, то скоро и оно исчезло. И арланы и абры, впрочем, как и люди, несли в себе тот же груз инстинктов, то бишь, несмотря па несхожесть облика, все были созданы по одному образцу
– Ты пойми, – восхищенный увиденным, не мог успокоиться Малинин. – Ты пойми, мы все коллективные животные, в нас во всех заложен инстинкт власти и, конечно, инстинкт подчинения. Они друг без друга не существуют. Как без них не существует племя, род. Вождь всегда сакрален, его положение священно, А вот ближних мы до смертоубийства готовы использовать на предмет силы-слабости. И отсюда распри между соседями.
То, что мы созданы по образу и подобию Бога-Императора, знают все. И достаточно слабого толчка, чтобы инстинктивное знание выросло в иерархию. Ты – зримый пример. Ты – олицетворение воли Бога-Отца. Доказав всем свою близость к Богу, ты включил инстинкт подчинения. И обожания. И собачьей преданности. Не только тебя любят и почитают. Эти чувства переносят на людей вообще, потому что ты – человек. И абры и арланы теперь готовы умереть ради нас. Но какая ответственность, Боже мой! – И он ушел, оставив меня одного.
Я же эти дни, истратив какую-то важную часть сил, не мог ни думать, ни чувствовать, ни сопереживать. Что-то делал – и выходило, как ждали; что-то говорил – оказывается, это и хотели услышать.
– Вашего товарища несет к славе как вешней водой, – сказал как-то Ставр Исаеву. Они меня не видели, остановились за юртой и не учли, что материя, хоть и толстая, хорошо пропускает голос, – обычная ошибка человека, привыкшего жить в крепком бревенчатом доме.
Исаев ответил не сразу и неожиданно для меня:
– Нет, воевода Ставр, его несет не к славе. Не слава его ждет, а печаль.
– Я тебя не понимаю, Кирилл.
– Нет тут ничего сложного. Вот возьмем тебя, воевода. Ты хочешь погреметь мечами и возродить славу людей в этом мире. И ты, конечно, преуспеешь. И когда будешь умирать, умрешь спокойно, с сознанием выполненного дела.
– Еще много трудов и битв... – начал Ставр, но Исаев перебил:
– Будет, будет. Ты уж поверь. Возьми меня – я вечный разрушитель. Мне не нравится система Бога-Императора потому, что она несовершенна. Но совершенен лишь бриллиант, вернее, кристалл алмаза. Поэтому я вечно буду недоволен. И в этом мое счастье. А Сергей стремится к любви. Его невозможное, его далекая цель – простые человеческие чувства. А его вынесло к власти. Вместо мужской дружбы, в память о которой он и влез в это дерьмо, вместо любви к женщине (нашел кого полюбить – Ланскую, светскую львицу) – власть. Власть – всегда одиночество! Либо одно, либо другое. Ты, Ставр, уже понимаешь меня. Вождь отвечает за многих, значит, готов в любой момент принести в жертву кого-то одного. Ведь и в бой посылаешь своих. И хуже всего, что приходится жертвовать самыми близкими. Так было, и так будет.
– Теперь я начинаю тебя понимать, – задумчиво сказал Ставр, – но ведь...
– И то-то и оно, что такого человека, как наш Сергей, власть не может удовлетворить. Не знаю почему, ведь это сильнейший инстинкт, перед которым склоняются все, кроме пресыщенных этой же властью. Да и то редко, почти никогда.
– Ты так думаешь?..
– Да, я так думаю
Я лежал на коврах среди подушек, разбросанных для удобства моего тела, и лениво смотрел в открытый вход в юрту. Часть улицы. Синее небо. Свистящий на всю вселенную жаворонок. Спешащие по делам кентавры, конные абры, люди... Одна из моих служанок, Рона, черненькая, угловатая, по-жеребячьи неловкая, обмахивала меня опахалом. Я ее не прогонял, чтобы не обидеть; она была счастлива.
Товарищи мои за стеной юрты молчали. Залетела, громко звеня, дикая пчела нашла поднос с плодами амрисы, столь любимыми кентаврами, – и за тихла, мирно ползая.
И мне запомнился этот миг миром, покоем, пчелой, занятой взятком, влюбленной Роной и тишиной, тишиной…
32
ВРАГ РАЗДЕЛИЛСЯ
Наше объединенное войско продвигалось к замку Бога-Императора. Степь кончилась уже через сотню-полторы километров от реки. Страна предгорий, холмов, покрытых лесом, лугов, рощ, пашен, на которых трудились люди и абры.
Саигор, выбранный великим вождем арланов на последнем сходе Великого Курултая, недаром перед выступлением в поход говорил мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Я выбросил обе руки навстречу и уперся в коричневые десны. Они были покрыты слизью, и мои ладони через мгновение начали медленно соскальзывать внутрь. Я изо всех сил старался давить на нижнюю челюсть. Мы на секунду застыли в таком положении.
И как же все было безнадежно!
Рядом возник Михайлов, с размаху вонзивший меч в пустую глазницу тиранозавра, и тут же мимо меня просунулось давешнее бревно, усилиями Мсти-ши, Исаева и Малинина нацеленное точно в бездонную глотку.
Я взлетел в воздух, отброшенный, как и Илья, но целый и полный такой дикой ярости, какая охватывает душу каждого честного человека при виде вопиющей несправедливости. Все пережитое мной в эти затянувшиеся мгновения схватки причиняло такую боль, будто кровь сочилась из пор. Болело тело и мозг, ныло у корней волос, под ногтями, между зубами...
Я – человек!
И тут, от возмущения перестав быть человеком и дико вопя, я уже лез к этой морде, мимоходом смахнув Михайлова и забив его торчащий из глазницы меч по самую рукоять... Мстиша еще цеплялся за бревно, я отбросил и его... Бревно сразу ушло вглубь, ко мне тянулась лапа, я отломил средний толстый палец, а когда лапа вернулась – еще один... Ярость переполняла меня, все вокруг стало мягким, податливым, все, кроме меня и моего тела!.. Я отломил еще один палец – они болтались, и лапа беспорядочно металась... Бревно мое наконец-то провалилось куда-то, тело тиранозавра подо мной дернулось раз, другой... Мне все было ясно. Я сполз вниз и отошел от умирающей твари.
Они стояли в стороне, мои друзья... И Илья лежал чуть дальше...
Метрах в двухстах застыла толпа кентавров.
Тихо. Тучи мошкары впивались в разгоряченное лицо. Крылатый яд, носимый ветром. Пахло рекой и болотом, потерявшимся в бескрайней степи со всеми своими звездами, своими рыбами, гадами, течениями...
Я победил!.. И то дикое, колдовское, что еще переполняло меня, заклекотало в глотке, и я закричал, чтобы не быть разорванным зловещими пастями, от которых шевелился каждый волосок на голове...
Я закричал так, что отшатнулись мои друзья и вздрогнули кентавры и далеко-далеко, за рекой оглянулся Ставр – неужто?.. Я кричал, потому что победил, потому что был жив, потому что был счастлив! Да, был счастлив!..
Илья истекал кровью. Зверь перекусил ему ноги чуть выше колен, других повреждений не было, но если не остановить кровь... Я махнул кентаврам, подзывая, и, когда те подъехали, указал на Илью:
– Берите осторожнее, он должен жить. И приведите наших лошадей.
– Они уже здесь, – ответил кто-то из полуконей. Я кивнул. Илью, так и не пришедшего в себя, уже унесли два кентавра. Подошли еще два полуконя, ведущих под уздцы шесть лошадей.
Нас осталось пятеро, подумал я и изгнал эти мысли.
– Что будете с ним делать? – кивнул я на тиранозавра.
Белый кентавр с черным пером в пучке волос на голове удивленно ответил:
– Как что? Снимем шкуру и сделаем чучело на память... Ведь такого еще не случалось с создания мира!
Я посмотрел на него. Что он хотел сказать? И что произошло? В голове было мутно.
Кентавры ждали, пока мы сядем на коней. До городка юрт было совсем близко. При въезде на главную улицу нас пропустили вперед.
Все было так же, как и вчера (только вчера!). И все же не совсем так.
Так же кричали толпы полуконей по сторонам дороги, так же чествовали... только на этот раз чествовали нас!
На площади пыток стеной стояли вожди. Все смолкло. В молчании я выехал вперед и остановился в десятке метров перед ними.
Ко мне приблизился шаман. Вновь застучал бубен, запела флейта. Потом, словно отрубив мелодию, шаман, надсаживаясь, прокричал:
– Арланы! Сбылось великое предсказание. Человек-предтеча, пророк Бога-Отца нашего, явился к нам.
– Пророк пришел к нам! – взвыла толпа.
– Предтеча! Предтеча явился! – вторили другие.
– Мы били сиротами, но теперь Бог-Отец вспомнил о нас, о любимых детях своих, и прислал нам гонца своего! – кричал шаман.
– Прислал! Прислал!..
– Он победил ужасное чудовище, вождя всех чудовищ!
– Вождя чудовищ!
– Да будет Пророк править нами, как Бог-Отец правит!
– Пусть Пророк правит нами! – вопила толпа, так что уши заложило. А когда по знаку шамана наступила тишина, она показалась нереальной.
Шаман тяжело, кряхтя, опустился на колени, подогнув передние ноги и склоняя тело к земле. И, повторяя за ним, позу рабьей покорности приняли все вожди. И я слышал, как степь за спиной и с боков слаженно шелестела, когда великое множество кентавров склонялось передо мной.
Прошла минута, другая – ничего не изменилось. Полукони застыли в неудобной позе, не шелохнувшись, опираясь руками о землю. Я оглянулся и поймал горевший восторгом взгляд Мстиши. Рядом довольно хмурился Михайлов, с интересом, уже абстрактным, осматривался Малинин.
– Да будет так! – громко, так громко, чтобы голос мой слышали не только здесь, но и дальше, крикнул я. – Будьте же моими детьми, как вы были детьми Богу-Отцу, и я буду править вами, как Отец ваш. Поднимитесь с колен, дети мои!
И вновь оглянулся, чтобы увидеть округлившиеся от сдерживаемого смеха глаза Исаева, богоборца и революционера.
Ну вот. Потом началась бестолковая кутерьма, пока я не сообразил, что кентавры всерьез переложили на меня груз ответственности за себя. Оказывается, даже вожди жаждали быть любимыми детьми Бога-Отца, через меня, конечно. Вождь, отрубивший вчера руку Кочетову, чуть было не умер на месте, едва я вздумал в досаде отослать его. Может, и умер бы, но я выяснил, что с Кочетовым все в порядке, рука заживает, так что я на всякий случай осчастливил вождя прощением.
Я подозвал Мстишу.
– Бери пять-шесть вождей – посоветуйся с шаманом, кого взять, – и скачи к воеводе Ставру. Сообщи ему обо всем, пусть приезжает, надо договориться с кентаврами о переправе.
Шаману я указал лечить Илью так, чтобы вскоре можно было посадить его на коня.
Потом мне выделили белую-белую с золотым шитым узором юрту, где все было устлано мягкими коврами и шкурами. Мне прислуживали маленькие, очень нервные кобылки. Разумеется, наполовину. Все человеческое было у них на удивление прекрасно. И волос я не заметил ни на груди, ни на спине. Вместо гривы до лошадиной холки падали чудной волной длинные и разного – соответственно масти – цвета волосы.
Служанки легким галопом наносили мне воды в огромный котел, куда и сами могли бы поместиться Воду подогрели, и я отлично отмыл грязь, и кровь – свою и чужую.
Потом лег спать, наказав разбудить вечером, когда солнце коснется горизонта. Я так объяснил, и они поняли.
Уже засыпая, спросил одну из красавиц (она произвела на меня особое впечатление), устроили ли моих товарищей. Да. Дали ли им умыться? Конечно...
Я уснул.
31
ВЛАСТЬ – ЭТО ОДИНОЧЕСТВО
– Тяжело тебе пришлось, друг-брат, – сказал мне воевода Ставр, когда вечером, уже после переправы абров и людей, мы встретились с ним наедине. – Мне Мстиша все пересказал, – пояснил он. И покачал головой, переживая события. – Невиданное дело ты совершил и по праву теперь вождь. Ну, едем к твоим. Будем знакомиться.
– Как чувствует себя Илья? Как твой Кочетов? – немного погодя на ходу спросил он. И, выслушав ответ, продолжал о своем: – Нет, великий подвиг Малой кровью ты обрел столько союзных сил!
Кентавры кричали нам славу. Я сказал, что дети мои арланы хорошо примут великий народ сколотов и абров.
И действительно, надо сказать, что если некоторое отчуждение еще присутствовало, то скоро и оно исчезло. И арланы и абры, впрочем, как и люди, несли в себе тот же груз инстинктов, то бишь, несмотря па несхожесть облика, все были созданы по одному образцу
– Ты пойми, – восхищенный увиденным, не мог успокоиться Малинин. – Ты пойми, мы все коллективные животные, в нас во всех заложен инстинкт власти и, конечно, инстинкт подчинения. Они друг без друга не существуют. Как без них не существует племя, род. Вождь всегда сакрален, его положение священно, А вот ближних мы до смертоубийства готовы использовать на предмет силы-слабости. И отсюда распри между соседями.
То, что мы созданы по образу и подобию Бога-Императора, знают все. И достаточно слабого толчка, чтобы инстинктивное знание выросло в иерархию. Ты – зримый пример. Ты – олицетворение воли Бога-Отца. Доказав всем свою близость к Богу, ты включил инстинкт подчинения. И обожания. И собачьей преданности. Не только тебя любят и почитают. Эти чувства переносят на людей вообще, потому что ты – человек. И абры и арланы теперь готовы умереть ради нас. Но какая ответственность, Боже мой! – И он ушел, оставив меня одного.
Я же эти дни, истратив какую-то важную часть сил, не мог ни думать, ни чувствовать, ни сопереживать. Что-то делал – и выходило, как ждали; что-то говорил – оказывается, это и хотели услышать.
– Вашего товарища несет к славе как вешней водой, – сказал как-то Ставр Исаеву. Они меня не видели, остановились за юртой и не учли, что материя, хоть и толстая, хорошо пропускает голос, – обычная ошибка человека, привыкшего жить в крепком бревенчатом доме.
Исаев ответил не сразу и неожиданно для меня:
– Нет, воевода Ставр, его несет не к славе. Не слава его ждет, а печаль.
– Я тебя не понимаю, Кирилл.
– Нет тут ничего сложного. Вот возьмем тебя, воевода. Ты хочешь погреметь мечами и возродить славу людей в этом мире. И ты, конечно, преуспеешь. И когда будешь умирать, умрешь спокойно, с сознанием выполненного дела.
– Еще много трудов и битв... – начал Ставр, но Исаев перебил:
– Будет, будет. Ты уж поверь. Возьми меня – я вечный разрушитель. Мне не нравится система Бога-Императора потому, что она несовершенна. Но совершенен лишь бриллиант, вернее, кристалл алмаза. Поэтому я вечно буду недоволен. И в этом мое счастье. А Сергей стремится к любви. Его невозможное, его далекая цель – простые человеческие чувства. А его вынесло к власти. Вместо мужской дружбы, в память о которой он и влез в это дерьмо, вместо любви к женщине (нашел кого полюбить – Ланскую, светскую львицу) – власть. Власть – всегда одиночество! Либо одно, либо другое. Ты, Ставр, уже понимаешь меня. Вождь отвечает за многих, значит, готов в любой момент принести в жертву кого-то одного. Ведь и в бой посылаешь своих. И хуже всего, что приходится жертвовать самыми близкими. Так было, и так будет.
– Теперь я начинаю тебя понимать, – задумчиво сказал Ставр, – но ведь...
– И то-то и оно, что такого человека, как наш Сергей, власть не может удовлетворить. Не знаю почему, ведь это сильнейший инстинкт, перед которым склоняются все, кроме пресыщенных этой же властью. Да и то редко, почти никогда.
– Ты так думаешь?..
– Да, я так думаю
Я лежал на коврах среди подушек, разбросанных для удобства моего тела, и лениво смотрел в открытый вход в юрту. Часть улицы. Синее небо. Свистящий на всю вселенную жаворонок. Спешащие по делам кентавры, конные абры, люди... Одна из моих служанок, Рона, черненькая, угловатая, по-жеребячьи неловкая, обмахивала меня опахалом. Я ее не прогонял, чтобы не обидеть; она была счастлива.
Товарищи мои за стеной юрты молчали. Залетела, громко звеня, дикая пчела нашла поднос с плодами амрисы, столь любимыми кентаврами, – и за тихла, мирно ползая.
И мне запомнился этот миг миром, покоем, пчелой, занятой взятком, влюбленной Роной и тишиной, тишиной…
32
ВРАГ РАЗДЕЛИЛСЯ
Наше объединенное войско продвигалось к замку Бога-Императора. Степь кончилась уже через сотню-полторы километров от реки. Страна предгорий, холмов, покрытых лесом, лугов, рощ, пашен, на которых трудились люди и абры.
Саигор, выбранный великим вождем арланов на последнем сходе Великого Курултая, недаром перед выступлением в поход говорил мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54