“Она плакала, — подумал он, а потом пришла иная более верная мысль — с оттенком льда, наследством Артура: — Она пила. Гавейн прав. Они уезжают. И что тогда будет со мной? Зачем посылать за мной? Потому что они боятся оставить здесь без присмотра сына Лота, притом перворожденного?”
Ни одной из несущихся вскачь мыслей нельзя было прочесть по лицу Мордреда; он стоял недвижимо подле Гавейна, которого он был выше на полголовы, и ждал королевиных слов, и по виду его каждый бы сказал, что из всех присутствовавших в этом покое ее речи меньше всего его волнуют. Потом он увидел, что из всех пятерых королева смотрит только на него, Мордреда, и сердце у него в груди подпрыгнуло, а затем забилось ровно и быстро.
Моргауза отвела наконец взгляд и какое-то время в молчании рассматривала всех своих сыновей. Затем она заговорила:
— Всем вам известно, что корабль, стоящий на якоре в гавани, пришел от моего брата Верховного короля и что привез он посланца Артура с депешей для меня.
Никакого ответа. Да она его и не ожидала. Она оглядела выстроившихся в ряд мальчиков, их поднятые лица, глаза, в которых начинали разгораться искры радостного предвкушения.
— Вижу, вы строили догадки, и готова поверить, что ваши догадки верны. Да, он прибыл наконец, пришел вызов, который вам так долго был желанен, да и мне тоже. Правда, пришел этот вызов в таких словах, каких я не могу одобрить… Вам приказано явиться в Камелот, ко двору Верховного короля, вашего дяди.
Она помолчала. Гавейн, привилегированный старший сын, поспешил сказать:
— Госпожа-матушка, если это расстраивает тебя, мне очень жаль. Но мы ведь всегда знали, что рано или поздно такое случится, не так ли? Так же, как мы знали, что военную выучку, состояние и удачу людям нашей крови положено искать на большой земле, там, где вершатся большие дела, а не здесь, на этих глухих островах.
— Разумеется.
Изящные пальцы барабанили по столу, где лежало неразвернутым письмо короля. Каковы, спросил себя Мордред. могли быть условия Артура, чтобы заставить Моргаузу искать утешения в кувшине вина и взбудоражить королеву настолько, что было видно, как она вся трепещет, словно слишком сильно натянутая струна лютни?
Гавейн, ободренный кратким ответом королевы, спросил, поддавшись минутному порыву:
— Так почему ж тебя не радует вызов ко двору? Ты же не потеряешь…
— Не в самом вызове дело. А в том, как был он послан. Мы все знали, что такое неизбежно должно однажды случиться, когда… когда главного моего врага более не будет подле короля. Я это предсказала, и у меня есть собственные планы. Я бы предпочла, чтобы ты, Гавейн, остался здесь; тебе предстоит стать королем, и твое место — здесь, не важно, где пребываю я сама. Но он потребовал тебя, и потому ты должен ехать. И этому человеку, которого он послал, этому его “послу”, как он себя именует, — голос ее был полон презренья, — приказано остаться здесь на твоем месте в качестве “регента”. Кто знает, к чему это приведет? Скажу вам честно, чего я страшусь. Страшусь я того, что, как только ты и твои братья покинете Оркнейские острова, Артур отыщет причину, которая позволит этому его ставленнику отобрать у вас единственные земли, что еще остаются твоими и твоих братьев, как отобрал он Лотиан, и поставит здесь править своего человека.
Гавейн, раскрасневшись от радостного возбужденья, склонен был спорить:
— Но, матушка… госпожа… не может же такое быть? Что б ни сделал он в Дунпельдире из вражды к нашему отцу королю Лоту, ты — его сестра, а мы — ближайшая его родня, единственные, кто у него есть на свете. Зачем ему позорить нас и лишать нас земель? — И бесхитростно добавил: — Он такого не сделает! Все, с кем бы я ни говорил — матросы и путники, и купцы, что приезжают сюда со всего света, — все говорят, что Артур — великий король и что суд его всегда справедлив. Вот увидишь, госпожа-матушка, нам нечего бояться!
— Ты говоришь как зеленый мальчишка, — отрезала Моргауза. — Но одно я знаю точно: ничего уже не поделаешь. Ослушавшись вызова Верховного короля, мы ничего не добьемся. Все, на что мы можем надеяться, это на безопасность в дороге с посланным им эскортом, а, явившись пред очи Артура, мы сможем поднять наши голоса на его совете — в самом Круглом зале, если придется, — и поглядим тогда, сможет ли он, глядя в лицо мне, своей сестре, и вам, своим племянникам, отказать нам в нашем праве на Дунпельдир.
“Нас? Мы?” Никто не произнес этих слов, но сама мысль промелькнула в умах мальчиков с кислым привкусом разочарованья. Никто из них не признавался себе в том, что столь желанное расширение границ известного им мира заключало в себе надежду на освобождение от капризного материнского правленья. Но каждый теперь испытывал унылое чувство потери.
Моргауза, мать и королева, не замедлила верно прочесть их мысли. Рот ее едва заметно скривился.
— Да, я сказала “мы”. Приказ короля ясен. Мне ведено явиться ко двору в Камелоте, как только король вернется из Малой Британии. Причин письмо не приводит. И мне велено привезти, — ее пальцы вновь коснулись посланья Артура. Теперь она словно цитировала его, — всех пятерых принцев.
— Это король сказал “всех пятерых”? — На сей раз вопрос вырвался у близнецов, которые разразились им в унисон. Гавейн промолчал, но повернулся и в упор уставился на Мордреда.
Сам Мордред не мог произнести ни слова. Его охватила буря самых разных ощущений: восторг мешался с разочарованьем, горечь разрушенных планов — с радостью нового будущего и гордость с предчувствием грядущего униженья. А еще ко всему этому примешивался страх. Приказом самого Верховного короля ему велено явиться в Камелот. Ему, незаконнорожденному сыну давнего врага короля. Неужели всех пятерых сыновей Лота призывают явиться на потребу злой судьбе, от которой их уберегало лишь присутствие старого чародея? Эту мысль Мордред тут же отбросил. Нет, законные принцы — еще и сыновья сестры Верховного короля. Но какое право имеет он, Мордред, на милость Артура? Никакого: лишь память о вражде и россказни о совершенной некогда попытке лишить его жизни, утопив с остальными младенцами Дунпельдира. Может статься, Артур, по злопамятности своей, решит завершить то, что не удалось совершить в ту давнюю ненастную ночь…
Но это же безрассудство. Усилием воли Мордред овладел собой, как научился он это делать в последние годы, и, оставив пустые догадки, сосредоточился на том, что ему было известно наверняка. Он едет, это, во всяком случае, решено. Если король и пытался убить его однажды, то было, пока Мерлин был жив и, предположительно, по совету чародея. Теперь, когда Мерлин мертв, он, Мордред, в безопасности в той же мере, в какой пребывают в ней его братья. И потому он возьмет то, что предлагает ему мир большой земли. По меньшей мере, выбравшись из своего заточенья на островах, он сможет узнать у советников короля хитростью, если потребуется, или из простого прецедента, что причитается старшему сыну, родившемуся у короля, пусть даже сыновья, рожденные позднее, превосходят его в правах на наследство…
Он заставил вернуться себя мыслями к тому, что говорила королева. Путь по морю они проделают на собственном корабле, на “Орке”, который благодаря колдовскому предвиденью Моргаузы вполне готов к отплытью: оснастка на нем новая, он просмолен, покрашен и обставлен с роскошью, какой жаждет королева. И дары, что им предстоит взять с собой, почитай что готовы, равно как и одежда для мальчиков и платья и украшенья для королевы. С ними отправится Габран и солдаты королевской стражи, совет четырех старейшин останется управлять делами островов под надзором посла Верховного короля… А поскольку сам Верховный король не вернется в Камелот до исхода октября, их путешествие будет неспешным и даст им время посетить королеву Моргану в Регеде…
— Мордред!
Он вздрогнул от неожиданности.
— Госпожа?
— Останься. Остальные уходите. Эйсла!
На пороге спальни появилась старая кормилица.
— Проводи принцев в их покой и прислужи им там. Смотри, чтоб они не задерживались для праздного разговора, а сразу отправлялись в постель. Габран, оставь меня! Нет, туда. Жди меня.
Повернувшись на пятках, Габран удалился в опочивальню. Гавейн нахмурился было, глядя ему вслед, но встретив взгляд матери, разгладил складку меж бровей и первым из братьев подошел поцеловать протянутую ему руку. Эйсла выпроводила их из покоя, начав суетиться и прищелкивать языком еще до того, как за ними затворилась дверь.
Мордред, оставшись наедине с королевой, почувствовал, как вся кожа у него словно бы стянулась, — он готовил себя к тому, что ему предстояло услышать.
9
Когда за остальными мальчиками затворилась дверь, Моргауза внезапно поднялась с кресла и отошла к окну.
Эти несколько шагов увели ее из светового круга, отброшенного плясавшими в очаге языками пламени, в самое наливавшееся жизнью лунное серебро. Холодный свет бил ей в спину, погружая лицо и тело во тьму, но при этом подсвечивал края ее волос и одежд, так что королева предстала перед мальчиком порожденьем тьмы, облаченным в свет, лишь наполовину видимым глазу и совершенно не принадлежащим миру сему. Мордред почувствовал, как по телу его бегут мурашки, так вздыбливается шерсть на загривке, словно у зверя, чующего близкую опасность. Она ведь была ведьма, как все на острове, он боялся ее колдовства, которое было для него так же реально и естественно, как то, что ночь сменяет день.
Юноша был слишком неопытен и преисполнен благоговейного страха перед королевой, чтобы догадаться, что она сама пребывает в растерянности, а также что она, вопреки себе самой, глубоко смущена и встревожена. Посланник Верховного короля обошелся с ней холодно и был немногословен, привезенное им письмо — всего лишь краткий августейший приказ, хотя и изложенный со всевозможными церемониями: явиться ко двору и привезти с собой пятерых юношей; в письме не приводилось причин, не допускало оно и отговорок. К тому же с письмом прибыл еще и вооруженный эскорт, чтобы у изгнанницы не возникло и мысли ослушаться. К расспросам Моргаузы посланник оставался глух, а мольбы ее падали на бесплодную почву: холодность в его обращении таила в себе немало угрозы.
Моргауза не могла быть в этом уверена, однако, учитывая содержание письма, предполагала, что Артур обнаружил местонахождение Мордреда. Он, по всей видимости, подозревал, если не знал наверняка, что пятый мальчик при оркнейском дворе — его собственный сын. Откуда он мог это узнать, было выше ее разуменья. Слух о том, что когда-то, много лет назад, незадолго до того, как вышла замуж за Лота, она возлежала со своим сводным братом Артуром и в положенный срок разродилась мальчиком, давно уже стал расхожей и приевшейся всем легендой, но повсеместно считалось, что этот сын был убит, погиб в ночь избиения младенцев в Дунпельдире. Моргауза была уверена, что никто на Оркнеях не только не знает, даже и не подозревает, кто такой Мордред на самом деле. При дворе ее перешептывались лишь о “Лотовом бастарде”. А кем еще может быть мальчишка, попавший в милость к вдовой королеве? Ходили, разумеется, и другие слухи, нашептывающие о похоти, а не милосердии, но последние премного забавляли королеву.
Каким-то образом Артур все же проведал. Письмо не оставляло в этом сомнений. Солдаты отвезут в Камелот ее и всех ее сыновей.
Глядя на сына, которому предстояло стать ее пропуском к милостям Артура, к возвращению к власти, к законному ее месту в гуще событий, Моргауза пыталась решить, не сказать ли мальчику прямо сейчас, чей именно он сын.
За все эти годы, что он жил во дворце, где сводные братья обучали его обычаям двора, ей и в голову не приходило рассказать ему правду. Время еще придет, говорила она себе, еще представится случай открыть ему все, а потом использовать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Ни одной из несущихся вскачь мыслей нельзя было прочесть по лицу Мордреда; он стоял недвижимо подле Гавейна, которого он был выше на полголовы, и ждал королевиных слов, и по виду его каждый бы сказал, что из всех присутствовавших в этом покое ее речи меньше всего его волнуют. Потом он увидел, что из всех пятерых королева смотрит только на него, Мордреда, и сердце у него в груди подпрыгнуло, а затем забилось ровно и быстро.
Моргауза отвела наконец взгляд и какое-то время в молчании рассматривала всех своих сыновей. Затем она заговорила:
— Всем вам известно, что корабль, стоящий на якоре в гавани, пришел от моего брата Верховного короля и что привез он посланца Артура с депешей для меня.
Никакого ответа. Да она его и не ожидала. Она оглядела выстроившихся в ряд мальчиков, их поднятые лица, глаза, в которых начинали разгораться искры радостного предвкушения.
— Вижу, вы строили догадки, и готова поверить, что ваши догадки верны. Да, он прибыл наконец, пришел вызов, который вам так долго был желанен, да и мне тоже. Правда, пришел этот вызов в таких словах, каких я не могу одобрить… Вам приказано явиться в Камелот, ко двору Верховного короля, вашего дяди.
Она помолчала. Гавейн, привилегированный старший сын, поспешил сказать:
— Госпожа-матушка, если это расстраивает тебя, мне очень жаль. Но мы ведь всегда знали, что рано или поздно такое случится, не так ли? Так же, как мы знали, что военную выучку, состояние и удачу людям нашей крови положено искать на большой земле, там, где вершатся большие дела, а не здесь, на этих глухих островах.
— Разумеется.
Изящные пальцы барабанили по столу, где лежало неразвернутым письмо короля. Каковы, спросил себя Мордред. могли быть условия Артура, чтобы заставить Моргаузу искать утешения в кувшине вина и взбудоражить королеву настолько, что было видно, как она вся трепещет, словно слишком сильно натянутая струна лютни?
Гавейн, ободренный кратким ответом королевы, спросил, поддавшись минутному порыву:
— Так почему ж тебя не радует вызов ко двору? Ты же не потеряешь…
— Не в самом вызове дело. А в том, как был он послан. Мы все знали, что такое неизбежно должно однажды случиться, когда… когда главного моего врага более не будет подле короля. Я это предсказала, и у меня есть собственные планы. Я бы предпочла, чтобы ты, Гавейн, остался здесь; тебе предстоит стать королем, и твое место — здесь, не важно, где пребываю я сама. Но он потребовал тебя, и потому ты должен ехать. И этому человеку, которого он послал, этому его “послу”, как он себя именует, — голос ее был полон презренья, — приказано остаться здесь на твоем месте в качестве “регента”. Кто знает, к чему это приведет? Скажу вам честно, чего я страшусь. Страшусь я того, что, как только ты и твои братья покинете Оркнейские острова, Артур отыщет причину, которая позволит этому его ставленнику отобрать у вас единственные земли, что еще остаются твоими и твоих братьев, как отобрал он Лотиан, и поставит здесь править своего человека.
Гавейн, раскрасневшись от радостного возбужденья, склонен был спорить:
— Но, матушка… госпожа… не может же такое быть? Что б ни сделал он в Дунпельдире из вражды к нашему отцу королю Лоту, ты — его сестра, а мы — ближайшая его родня, единственные, кто у него есть на свете. Зачем ему позорить нас и лишать нас земель? — И бесхитростно добавил: — Он такого не сделает! Все, с кем бы я ни говорил — матросы и путники, и купцы, что приезжают сюда со всего света, — все говорят, что Артур — великий король и что суд его всегда справедлив. Вот увидишь, госпожа-матушка, нам нечего бояться!
— Ты говоришь как зеленый мальчишка, — отрезала Моргауза. — Но одно я знаю точно: ничего уже не поделаешь. Ослушавшись вызова Верховного короля, мы ничего не добьемся. Все, на что мы можем надеяться, это на безопасность в дороге с посланным им эскортом, а, явившись пред очи Артура, мы сможем поднять наши голоса на его совете — в самом Круглом зале, если придется, — и поглядим тогда, сможет ли он, глядя в лицо мне, своей сестре, и вам, своим племянникам, отказать нам в нашем праве на Дунпельдир.
“Нас? Мы?” Никто не произнес этих слов, но сама мысль промелькнула в умах мальчиков с кислым привкусом разочарованья. Никто из них не признавался себе в том, что столь желанное расширение границ известного им мира заключало в себе надежду на освобождение от капризного материнского правленья. Но каждый теперь испытывал унылое чувство потери.
Моргауза, мать и королева, не замедлила верно прочесть их мысли. Рот ее едва заметно скривился.
— Да, я сказала “мы”. Приказ короля ясен. Мне ведено явиться ко двору в Камелоте, как только король вернется из Малой Британии. Причин письмо не приводит. И мне велено привезти, — ее пальцы вновь коснулись посланья Артура. Теперь она словно цитировала его, — всех пятерых принцев.
— Это король сказал “всех пятерых”? — На сей раз вопрос вырвался у близнецов, которые разразились им в унисон. Гавейн промолчал, но повернулся и в упор уставился на Мордреда.
Сам Мордред не мог произнести ни слова. Его охватила буря самых разных ощущений: восторг мешался с разочарованьем, горечь разрушенных планов — с радостью нового будущего и гордость с предчувствием грядущего униженья. А еще ко всему этому примешивался страх. Приказом самого Верховного короля ему велено явиться в Камелот. Ему, незаконнорожденному сыну давнего врага короля. Неужели всех пятерых сыновей Лота призывают явиться на потребу злой судьбе, от которой их уберегало лишь присутствие старого чародея? Эту мысль Мордред тут же отбросил. Нет, законные принцы — еще и сыновья сестры Верховного короля. Но какое право имеет он, Мордред, на милость Артура? Никакого: лишь память о вражде и россказни о совершенной некогда попытке лишить его жизни, утопив с остальными младенцами Дунпельдира. Может статься, Артур, по злопамятности своей, решит завершить то, что не удалось совершить в ту давнюю ненастную ночь…
Но это же безрассудство. Усилием воли Мордред овладел собой, как научился он это делать в последние годы, и, оставив пустые догадки, сосредоточился на том, что ему было известно наверняка. Он едет, это, во всяком случае, решено. Если король и пытался убить его однажды, то было, пока Мерлин был жив и, предположительно, по совету чародея. Теперь, когда Мерлин мертв, он, Мордред, в безопасности в той же мере, в какой пребывают в ней его братья. И потому он возьмет то, что предлагает ему мир большой земли. По меньшей мере, выбравшись из своего заточенья на островах, он сможет узнать у советников короля хитростью, если потребуется, или из простого прецедента, что причитается старшему сыну, родившемуся у короля, пусть даже сыновья, рожденные позднее, превосходят его в правах на наследство…
Он заставил вернуться себя мыслями к тому, что говорила королева. Путь по морю они проделают на собственном корабле, на “Орке”, который благодаря колдовскому предвиденью Моргаузы вполне готов к отплытью: оснастка на нем новая, он просмолен, покрашен и обставлен с роскошью, какой жаждет королева. И дары, что им предстоит взять с собой, почитай что готовы, равно как и одежда для мальчиков и платья и украшенья для королевы. С ними отправится Габран и солдаты королевской стражи, совет четырех старейшин останется управлять делами островов под надзором посла Верховного короля… А поскольку сам Верховный король не вернется в Камелот до исхода октября, их путешествие будет неспешным и даст им время посетить королеву Моргану в Регеде…
— Мордред!
Он вздрогнул от неожиданности.
— Госпожа?
— Останься. Остальные уходите. Эйсла!
На пороге спальни появилась старая кормилица.
— Проводи принцев в их покой и прислужи им там. Смотри, чтоб они не задерживались для праздного разговора, а сразу отправлялись в постель. Габран, оставь меня! Нет, туда. Жди меня.
Повернувшись на пятках, Габран удалился в опочивальню. Гавейн нахмурился было, глядя ему вслед, но встретив взгляд матери, разгладил складку меж бровей и первым из братьев подошел поцеловать протянутую ему руку. Эйсла выпроводила их из покоя, начав суетиться и прищелкивать языком еще до того, как за ними затворилась дверь.
Мордред, оставшись наедине с королевой, почувствовал, как вся кожа у него словно бы стянулась, — он готовил себя к тому, что ему предстояло услышать.
9
Когда за остальными мальчиками затворилась дверь, Моргауза внезапно поднялась с кресла и отошла к окну.
Эти несколько шагов увели ее из светового круга, отброшенного плясавшими в очаге языками пламени, в самое наливавшееся жизнью лунное серебро. Холодный свет бил ей в спину, погружая лицо и тело во тьму, но при этом подсвечивал края ее волос и одежд, так что королева предстала перед мальчиком порожденьем тьмы, облаченным в свет, лишь наполовину видимым глазу и совершенно не принадлежащим миру сему. Мордред почувствовал, как по телу его бегут мурашки, так вздыбливается шерсть на загривке, словно у зверя, чующего близкую опасность. Она ведь была ведьма, как все на острове, он боялся ее колдовства, которое было для него так же реально и естественно, как то, что ночь сменяет день.
Юноша был слишком неопытен и преисполнен благоговейного страха перед королевой, чтобы догадаться, что она сама пребывает в растерянности, а также что она, вопреки себе самой, глубоко смущена и встревожена. Посланник Верховного короля обошелся с ней холодно и был немногословен, привезенное им письмо — всего лишь краткий августейший приказ, хотя и изложенный со всевозможными церемониями: явиться ко двору и привезти с собой пятерых юношей; в письме не приводилось причин, не допускало оно и отговорок. К тому же с письмом прибыл еще и вооруженный эскорт, чтобы у изгнанницы не возникло и мысли ослушаться. К расспросам Моргаузы посланник оставался глух, а мольбы ее падали на бесплодную почву: холодность в его обращении таила в себе немало угрозы.
Моргауза не могла быть в этом уверена, однако, учитывая содержание письма, предполагала, что Артур обнаружил местонахождение Мордреда. Он, по всей видимости, подозревал, если не знал наверняка, что пятый мальчик при оркнейском дворе — его собственный сын. Откуда он мог это узнать, было выше ее разуменья. Слух о том, что когда-то, много лет назад, незадолго до того, как вышла замуж за Лота, она возлежала со своим сводным братом Артуром и в положенный срок разродилась мальчиком, давно уже стал расхожей и приевшейся всем легендой, но повсеместно считалось, что этот сын был убит, погиб в ночь избиения младенцев в Дунпельдире. Моргауза была уверена, что никто на Оркнеях не только не знает, даже и не подозревает, кто такой Мордред на самом деле. При дворе ее перешептывались лишь о “Лотовом бастарде”. А кем еще может быть мальчишка, попавший в милость к вдовой королеве? Ходили, разумеется, и другие слухи, нашептывающие о похоти, а не милосердии, но последние премного забавляли королеву.
Каким-то образом Артур все же проведал. Письмо не оставляло в этом сомнений. Солдаты отвезут в Камелот ее и всех ее сыновей.
Глядя на сына, которому предстояло стать ее пропуском к милостям Артура, к возвращению к власти, к законному ее месту в гуще событий, Моргауза пыталась решить, не сказать ли мальчику прямо сейчас, чей именно он сын.
За все эти годы, что он жил во дворце, где сводные братья обучали его обычаям двора, ей и в голову не приходило рассказать ему правду. Время еще придет, говорила она себе, еще представится случай открыть ему все, а потом использовать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69